Сергей Бережной
Война становится привычкой
Поначалу говорил неохотно, смотрел как-то исподлобья и затравленно. Потом стало понятно: ждал, что начнут избивать и измываться. Им внушали, что в плену обязательно будут пытать и истязать, а тут вкололи обезболивающее, перевязали, накормили, дали помыться и даже переодеться, пусть и не в новое, зато в чистое. Ну а когда дали пару пачек сигарет за просто так – вообще шок.
На груди православный крестик на шнурке. Стали говорить о закрытии лавры – не верит. Командир роты разведчиков показал видео: почерневшие кресты на лавре, вынос икон, взашей гонят братию. Заёрзал, взгляд тупит и спина гнётся всё ниже и ниже. Ссутулился, плечи опустил, губы сомкнул, под небритыми щеками желваки заходили. Стали спрашивать по поводу ЛГБТ. Вроде бы не верит, но в глазах уже сомнение. Комроты показывает Раду – принимают закон, разрешающий однополые браки. Плюётся и крестится. Молчит, думает, что-то для себя решает. Увиденное и услышанное для него откровение.
Что хочет? Чтобы не обменивали – только не это, иначе опять на фронт отправят. Воевать не хочет, хватит, навоевался. Война всё равно закончится, так хоть живым останется. Почему не сбежал обратно в тыл, когда их арта накрывала? Страх спеленал, а потом стало всё равно: или русские убьют, или опять в атаку погонят и всё равно убьют. Если бы знали в роте, что никто в плену их не истязает и убивать не собирается – давно бы сдались.
Всего два часа плена, а уже верит, что русские не убьют его, что руку вылечат, что всё равно победит Россия. За тех, кто его в плен взял, будет молиться, а когда вернётся – будет за здравие свечки ставить.
Ощущение: сидит уставший от работы мужик, вроде бы и загнанный жизнью, но теплится надежда: а вдруг всё изменится? И говорит, будто сокровенным делится, не заботясь вовсе, что услышат его или нет. Всё равно, просто душа выговориться хочет. Может быть, впервые за эти годы он может открыто, вслух, выговорить наболевшее, и ему от этого уже легче, уже забрезжил свет надежды.
Разведчики улыбнулись: за двухсотую арктическую бригаду молись. Мы тут все Моисеи, всё равно выведем вас на дорогу, то есть на путь истинный наставим.
6
После предыдущей поездки мы давали объявление на нашем писательском сайте о сборе альбомов, карандашей, красок для детских интернатов ЛНР и детского реабилитационного центра. Сразу же откликнулся Женя Бакало со своим «Десятым кругом» – приготовил три огромные коробки с необходимым. Не удивился, когда знакомые лица отмолчались: что-то со слухом не в порядке. Они вообще по жизни не привыкли делиться – только брать. На себя заточены, что поделаешь. Надо просто исключать их из своей жизни, а переубеждать – только небо красить.
Что-то прикупили мы и в эту поездку передали в Луганский Гуманитарный центр помощи детям Василию Васильевичу Леонову, солнечному человеку, который, как солнышко своими лучами, согревает души детские, лишённые родительской ласки. Впереди школа и по-прежнему необходимо ученическое – тетради, ручки, учебники, карандаши, линейки, альбомы, пластилин. О школьной форме промолчу: очевидно, что не сможем – с нашими возможностями это уже финансово не по силам. И всё же будем собирать средства, чтобы увидеть сияющие от счастья детские глаза.
7
Война – это противоестественно и страшно, но вся история человеческой цивилизации – бесконечные войны. Война не только временной пласт, часть жизни нашей, отсчёт поколений, но ещё и судьбы каждого, слитые воедино. И всё равно у каждого своя война с искалеченными телами и душами. СВО – лакмус, проводит многих через осмысление, кого-то очистив, кого-то ожесточив, кого-то сломав. А кто-то всё равно умудряется остаться в стороне, спрятавшись в свою ракушку.
Всегда избегал пропагандистских штампов – просто короткие истории о том, чему был свидетелем или участником. Писал не о обо всём, тем более публиковал – были внутренние запреты на картины жестокости, человеческое падение, мерзость. Впрочем, о слабости человеческой как поведенческой мотивации тоже старался не говорить и вовсе не потому, что оправдывал или осуждал. Да нет, просто не хотел оценивать по привычным меркам тех, кто оказался перед выбором. Легко назвать предателем не выдержавшего пытки, трусом – сбежавшего в бою, мародёром – снявшего берцы с убитого, потому что у своих неделю назад напрочь оторвалась подошва и он целую неделю голыми пятками щупал земельку.
Имеем ли мы право судить себе подобного, не пережив того, что пережил он? Или прежде надо бы примерить на себя: а что бы делал я? Как поступил? Только не всегда можем честно ответить даже себе, не говоря уже о других…
8
Как-то вскользь упомянул Персика, блиндажную кошку, носившую на ошейнике медаль «За отвагу». Медаль действительно отважного бойца, добровольцем пошедшего на войну ещё в феврале прошлого года, контуженого и раненого. А потом был короткий отпуск к родным в Луганск всего на трое суток, встреча с детишками и женой, вставшей на колени в дверях, обхватившей его ноги и умоляющей: «Милый, любимый, не ходи! Ради детей молю: не ходи! Не пущу». Когда за ним приехали командир с бойцами, он забаррикадировался в квартире и выбросил в окно медаль со словами: «Простите, мужики, не могу больше! Забирайте, не хочу ничего! Не вернусь!»
Был бы один такой – ещё можно объяснить нервным срывом, но таких медалей лежало у командира пять. Пять тяжёлых серебряных кругляшей с колодками!
Кем их считать? Трусами? Сломавшимися? Предавшими фронтовое братство? Впереди неизвестность, за спиной рыдающая и умоляющая жена и дети. Ну, а у тех, кто, стиснув зубы, никуда не ушёл, детей разве нет? И рыдающих жён тоже нет? И впереди счастливое будущее?
Не оправдываю, но и не жалею. Пусть с этим и дальше живут: за кого-то и вместо кого-то.
Комдив привалился к сосне и запрокинул голову, провожая взглядом сбивающиеся в табун облака:
– Я с семнадцатого года в дивизионе. За всё время только пятеро «пятисотых», да и те, думаю, вернутся. Ну, а как вдовам будут в глаза смотреть? А их детям? Вот возьми соты пчелиные – все ячейки полные, и мёд вроде одинаков что по вкусу, что по цвету, вроде и рамка одна, и вощина, и соты одинаковые, а мёд разный в разных ульях. Да что там ульях – в рамках разный, хотя пчёлы в один улей нектар несут и вместе соты из вощины тянут, и мёд тоже вместе делают… Так и люди: вроде одно дело делаем, и всё же врозь. Один выкладывается, а другой норовит не устать, зато потом громче всех кричит и в грудь себя бьёт. Одним словом – жизнь во всех её проявлениях.
9
Военком был суров: «пятисотый», трус, под суд такого, чтобы другим неповадно было. Сам военком герой – с 2015 года шесть медалей на груди, давно неотделимой от живота. За СВО тоже успел получить ещё одну – «Участника». Когда запылал Донбасс в четырнадцатом – рванул в Киев, там до весны отсиделся, после Дебальцево вернулся серой мышью, затихарился, огляделся и всплыл в кресле военкома – прежние дружки подсобили.
А «пятисотый» в мае четырнадцатого пошёл к Мозговому в «Призрак», отвоевал весь год, в декабре по ранению вернулся, женился, тремя детишками Господь одарил. Началась СВО – добровольцем ушёл в 204-й полк, тот самый, что почти полностью полёг под Изюмом в сентябре прошлого года.
Военком занимался мобилизацией – жёстко, яростно, ретиво, затем вылавливанием отказников – и такие были, что греха таить.
«Пятисотый» воевал. Дядя его, племянник и брат тоже воевали. Дядя ещё осенью погиб при отступлении из Лимана, племянника в феврале мина на молекулы разобрала под Попасной, брат кровью истёк в апреле в траншее – не смогли эвакуировать. Отец умом тронулся после смерти сына – всё укры ему мерещились, потому с ружьём не расставался. Два месяца назад что-то померещилось ему, застрелил жену, а потом и сам загнал картечь себе в сердце.
Весной «пятисотый» получил контузию – голова до сих пор трясётся и речь как у пьяного. Отлежался в госпитале, потом отбыл положенный отпуск и… не вернулся в часть.
Плакал, твердил как заведённый, что его тоже убьют, если вернётся, что не может больше. Жена выла рядом, толкая детишек к ногам бойцов, приехавших за ним: «И их забирайте, всё равно без мужа на погибель оставляете!» Командир решил: пусть остаётся, оклемается, отдышится, сам вернётся.
А «пятисотый» два месяца смывал грязь и кровь с чехлов бронежилетов, которыми поделились «вагнера» с луганчанами, заправлял в карманы бронеплиты, стирал «разгрузки», пока не пришли за ним из военкомата: прознал о нём военком, вот и направил наряд на задержание. Военкоматовские – мужики местные, историю его знали, как «Отче наш», потому оставили лазейку: окно блокировать не стали, громко в дверь стучали, говорили, зачем пришли.
«Пятисотый» рванул через окно, они для порядка пальнули пару раз в воздух и ушли со спокойной совестью, а он, отсидевшись несколько дней у друзей- товарищей, решил уйти в Россию. На переходе погранцы сверили его паспорт с каким-то списком и двинулись к нему, но он ждать не стал и опять дал дёру. Повезло, ушёл, да только на другой день сам явился к погранцам сдаваться. Те передали его в комендатуру к остальным трём десяткам «пятисотых»: ждут, когда за ними приедут из части.
Жена каждый день воет под окнами комендатуры и умоляет отпустить его. Он уже ничего не просит – смирился. Такие, сломленные, погибают в первую очередь: внутренняя обречённость пулю или осколок притягивают.
10
Две короткие истории, а знаю подобных ещё с дюжину. Осуждать не берусь – слабость достойна сожаления, а не осуждения. И всё же…
А вот Паша из госпиталя сбежал обратно в полк. Даже в отпуск не поехал, хотя своих жену, троих дочек и двух пацанов любит безумно. На вопрос: почему вернулся до срока, ответил просто, без патетики: эту войну должен закончить он, не оставляя её своим детям.
Когда рассказал ему про первых двух, Паша не осудил, лишь пожал плечами: бывает, слабые они, хотя, может, и пройдёт. А вообще бабы виноваты: они делают мужика слабее. Особенно если хочется оправдать свою слабость.
Вторая декада
1
Этой поездки не должно было случиться, но случилась, порушив запланированное на неделю: укры вместе с кассетными снарядами применили химию и надо было срочно доставить противогазы в Житловку. Почему в полку их не оказалось – даже не спрашивали: какая разница почему, если их нет в полковой природе. Может, зам по тылу не подсуетился, может, начальник химслужбы полка лоханулся, может, какой-нибудь товарищ прапорщик загнал на барахолке, но противогазов нет. Нет от слова совсем! Вообще-то, противогазы – это так, призрачная защита в данном случае, когда даже не знаешь, отчего защищаешься. Туда бы сначала специалистов – пробы взять, состав химии определить, инструктаж, как действовать и чем защищаться, но у нас опять всё через одно место…
Остальное нанизывали, как колечки на стержень пирамидки: три беспилотника, антидроновое ружьё, маскировочные сети, генератор, стиральная машина «малютка», сбрасыватели (для беспилотников), ТР (трубы разведчиков), антитепловизорные накидки (одеяла), пять баллонов резины на машину, трёхлитровую банку мёда, генератор, «Теймуразова мазь», сухой душ, репелленты и кое-что по мелочам.
Витин «ларгус» даст фору грузовику, потому что втиснули всё собранное. Немыслимо!
Подъём в два часа ночи, потом база, погрузка, выезд в четыре утра, до самой дальней точки 627 километров. Расчётное время прибытия – одиннадцать тридцать. Опоздали всего… на две минуты! И это при непредсказуемости времени прохода границы и дюжины блокпостов. В прошлом году «нестыковка» в два-три часа – обычное явление, теперь же почти тютелька в тютельку. А всё благодаря Старшине – он уже порядком намылил глаза военной полиции на всех блокпостах, потому и пропускали его, приветствуя взмахом руки и улыбаясь.
Первой «точкой встречи» была двухсотая арктическая бригада: привезли обещанную резину, маскировочную сеть пять на шесть, два беспилотника и совсем не обещанную банку мёда.
Hyundai Tucson разведке «двухсотой арктической» пожаловал Алексей Васильевич Сотников[23] ещё по весне, но за четыре месяца резина «облысела» и пришлось прикупить новую. Беспилотникам ребята обрадовались несказанно – хоть они и считаются «расходниками», но у них «птичек» берегут. Привезённые нами беспилотники они «перепрошили», приспособили для сбрасывания гранат и к вечеру пустили в дело.
Разведчики обычно отказываются от всего, если и берут, то только то, в чём нужда крайняя, но на этот раз, увидев мёд, не устояли и радовались, как дети. Да они, в общем-то, пацаны ещё – немногим за двадцать, задор так и плещется в глазах, и разве подумаешь, что у каждого за плечами полтора года войны, что они уже заматерели, что давно «на ты» со смертью, не раз и не два расставлявшей силки на их фронтовом пути.
2
Ракетчиков «достали» стервятники – висят день и ночь, головы не поднять, так что купленное нами шестиканальное антидроновое ружьё всего за что-то около двухсот тысяч рубликов оказалось весьма кстати. Ну, а новенькая «птичка» – это будущий глаз дивизиона, пусть пока только один, зато острый, зоркий, считай орлиный. А вот на второй «глазик» средств пока не хватает.
Старшина долго и занудно втолковывал, как обращаться с нежной техникой, на какие кнопки можно нажимать, а куда не стоит, с какого расстояния «брать» беспилотник, а с какого бессмысленно – только себя засветишь и обязательно пришлют гостинчик. По беспилотнику он в тысяче первый раз втолковывал, что нельзя использовать другие батарейки, как пользоваться пультом, что ремонт нынче дорог, потому и беречь надо, как зеницу ока. Слушали бойцы, согласно кивали головами, но через неделю пошло-поехало: ружьё не работает, беспилотник не летает, пульт вообще сгорел.
Опять ехали, опять втолковывали, что можно, а что категорически нельзя, грозили карами небесными, чем запугали бесстрашных, и они начали отказываться от привезённого: да ну его к лешему, напортачишь, а Старшина запросто приведёт обещанное в исполнение. Уж лучше по старинке воевать будем. Пацаны неразумные, ну что с них возьмёшь! Но это было раньше. Теперь ребята со смехом вспоминают свои страхи и восторгаются Старшиной: Песталоцци! Макаренко! Ушинский! По своей уникальной методике обучил всех неучей дремучих.
«Ружьишко» пришлось ко двору: к полудню следующего дня «завалили» два «стервятника»: одного подобрали, а второй долго сопротивлялся, всё норовил прорваться обратно к украм и упал на нейтралке, обессилев. Разведчики обещали попробовать достать его. Короче, теперь в дивизионе есть своя результативная ПВО.
Блиндаж решили электрифицировать с помощью генератора – пусть и б/у, зато надёжный и достался по дешёвке. А вот сетей не хватило на все «коробочки», и ребята робко попросили, по возможности, конечно, привезти большую – шесть на четыре метра, чтобы укрыть «мотолыжку».
3
На следующее утро добрались до Кременского леса. Грохотало не по-детски, причём в разной тональности, создавая некую иллюзию работы на ударниках. Правда, диссонанс вносила долгая пулемётная дробь, то и дело доносившаяся со стороны реки, но через несколько минут уже перестали обращать на неё внимание.
На блокпосту уже знакомые комендачи встречали шуточками-прибауточками:
– Привет, суицидники! Ну что, помирать дома не хотите? Да и то верно: чего уж семью обременять, когда укры одним снарядом могилу выроют, а другим закопают.
Га-га-га, гы-гы-гы! Тоже мне, юмористы кандальные, чтобы вам вовек броню не снимать!
Встречал Ванечка – как всегда сияющий голливудской улыбкой. Он уже оправился от раны, дважды побывал в бою, а теперь поджидал нас по поручению замкомполка, занятого составлением рапорта по поводу гибели Весны. Это позывной паренька, что всего две недели, как пришёл в подразделение, но успел стать любимцем. Час назад он вылез из траншеи, снял броник, повесил его на сук сосны и только взялся за черенок лопаты, чтобы подправить окоп, как прилетевшая мина разворотила бронежилет и осколками располосовала грудь. А ведь было же приказано не снимать броню даже для сна, так нет, ослушался. Спартаку теперь достанется: командир всё-таки, за всё отвечает и его в любом случае назначат крайним, но огорчался он не по поводу предстоящих неприятностей, а горевал по поводу гибели Весны. Вот каждый раз будто отсекают по кусочку от плоти – больно, ой как больно!
На «точке встречи» Ванечка был с Димкой – водителем уазика. Машина стояла на двух пеньках – Димка крутил гайки на заднем мосту, поэтому только обнялись, и он тут же скрылся под своей развалюхой. Он из Питера, сюда добрался вот на этом самом уазике – купил по случаю. Как казаки на войну со своим конём призывались, так и он со своим «хантером» прикатил. На вид ботаник ботаником – долговязый и нескладуха, в очках с приличной толщины линзами, стеснительный и даже робкий. Но это только на первый взгляд: в бою цепкий и бесстрашный, водила – классный, а своего «коня» разбирает и собирает с закрытыми глазами.
Удивительно, насколько Русь богата талантами! Кругом одни самородки – что беспилотник подшаманить, что антидрон собрать, что машину починить, что самоходку…
Брянчанам привезли «заказ»: стиральную машину «малютку», сети, сбрасыватели с накалывателями (работают с беспилотников), несколько покрывал от тепловизоров и противогазы – сорок штук. Почему их нет в полку – говорить не буду, иначе дискредитация Вооруженных Сил, а вот в Великую Отечественную противогаз был у каждого бойца. Занимаясь поиском непогребённых останков бойцов Красной армии, всегда находили рядом с погибшими красноармейцами противогазы. Но это так, к слову.
Укры стали засыпать кассетниками, напичканными в том числе какой-то химией, отчего бойцы задыхались, кашель рвал грудь, из глаз текли слёзы. В таком состоянии, конечно, не навоюешь, так что противогазы пригодятся.
Для фотографирования Старшина по традиции развернул десантный флаг – ну никак без этого! Пиарщик! Конечно, десантное братство – это свято, только вот других курских десантников около Старшины за полтора года что-то не припомню. Но флаг всё равно разворачиваем: ну, как не уважить нашего дорогого Старшину.
4
Прошлый раз коснулся темы «пятисотых». Так вот один из них, тот, у которого погибли брат и дядя, умерли отец и мать, который «сломался», теперь вновь на войне. В наказание его отправили в штурмы, две недели отвоевал как положено, был ранен и представлен к медали – словно перевоплотился парень, отваги немереной, отчаянный и дерзкий в бою. Тайна перевоплощения так и осталась тайной – не сказал он ничего о причинах, какая внутренняя пружина расправилась. Сейчас перевели в санроту: раз вину свою кровью смыл, то живи теперь и наслаждайся. Ходит парень с головой поднятой, в глаза смотрит, взгляд не прячет.
Это к слову о «пятисотых» – всякое бывает. Сейчас частой гребёнкой чешут луганщину, собирают «пятисотых» и возвращают в части. Разумно, во всяком случае прежде мобилизации надо бы подсобирать тех, кто уже начинал воевать, а уж молодняк да необученных после обкатки на полигонах на фронт отправлять. Но мы русские, у нас всё делается через одно место.
А ещё бы собрать в отдельную боевую единицу всех вернувшихся в республику беглецов, сейчас рассевшихся в чиновничьих креслах, военкоматах, силовых структурах, этих затаившихся и мимикрированных укропов: пусть кровью докажут, что осознали, что это их сознательный выбор, а не хуторянская иезуитская хитрость. Это будет для них покаяние. Но их даже в храме со свечою не встретить, не то что с автоматом на передовой.
5
Возвращались через Кременную. Городок хоть и изранен – на каждом шагу развороченные взрывом дома, но кое-где в окнах стеклопакеты и новая кровля. Кстати, улицы не захламлены, мусора почти нет, во всяком случае видел, как один боец опустевшую сигаретную пачку с десяток шагов нёс до урны, другой вышел из машины и пакет с мусором тоже отнёс к мусорному ящику. А может, ещё и потому так с мусором обстоит дело, что народишка маловато, всё больше военные, а те к дисциплине и порядку приученные. Во всяком случае гражданские попадаются редко, да и то торопятся покинуть улицу. Точнее, то, что от неё осталось – выбоины, рытвины, воронки, пыльная проезжая часть в сухую погоду и грязища в дождь и слякоть. А тротуаров, помимо центра, нет вовсе, так что редкие прохожие едва успевают выскочить из-под колёс или траков мчащейся военной техники.
Заехали в администрацию – у Дэна[24] были там какие-то дела. Машина не закрывалась (хорошо хоть, что ещё двигалась), поэтому я остался «на охране», пока Дэн «прощупывал» местную власть, нестойкую к соблазнам и меняемую с завидной регулярностью. Старшина отправился в лавку молочком разжиться: Ваня на дорожку угостил пирожками, вот Витя и решил «размяться» ими.
На скамейке сидел пожилой мужчина, рядом играла девчушка, от машины к машине рыскала поджарая собака шоколадного цвета, напротив администрации на двух скамьях кружком расположились мужики, курили, переговаривались. Торопливо просеменила женщина в старенькой, но чистой курточке, затем ещё одна с бидончиком; проехала девчонка на велосипеде с приторочённой к багажнику сумкой; гуськом, след в след, прошли пятеро бойцов – низкорослые, худощавые, похожие внешне на китайцев или корейцев. Трое были в армейских панамах с красными флажками вместо кокард – китайские флажки, красные, со звездочками: одна большая и четыре маленькие. По-летнему тепло, сухо и даже пыльно.
У сидящего мужчины поинтересовался: это кто? Эскимосы? А может, корейцы? Лицо его по-прежнему ничего не выражало и ни один мускул не дрогнул даже на мои дурацки вопросы. Он ответил нехотя и равнодушно:
– Да нет, это удмурты или ещё кто-то. Короче, ваши, русские.
Вот ведь как: уже полтора года Кременная наша, а у него по-прежнему делёж на «ваших» и «наших». Причём подчёркнуто отчуждённо. И не только у него.
В общем, поговорили. Впрочем, словоохотливость может и боком выйти, поэтому местные, по обычаю, немногословны, тем более с незнакомыми.
Где-то совсем рядом внезапно «заработал» «василёк»: три пристрелочных по три мины, потом залп всей батареей. «Василёк» – штука голосистая, а когда мины выходят всей кассетой, то и вовсе глушит. Но что удивительно, так это ощущение, что ничего вокруг не происходит. Дедушка с внучкой, мужики на скамьях, прохожие, эти китайско-корейские русские удмурты, даже собака (удивительно!) ни хвостом, ни ухом не повела (наши бы уже забились в какую-нибудь щель) – ровным счётом никто не обращал внимание на грохот. Наверное, скорее им непривычна тишина, а с этой аранжировкой войны они уже свыклись.
Интересно, с какого бодуна поставили «васильки» в центре городка? Дебилы. Факт, что «ответка» не заставит себя ждать. Товарищи миномётчики смотаются, но под раздачу могут попасть вот те же мужики, сидящие на корточках или дедушка с внучкой. М-да-а, весело тут жить…
«Ящик» полнится фантазиями «экспертов и аналитиков», особенно по планам наступления, словно только что с совещания у начальника Генштаба вернулись и им доверили самое сокровенное по великому секрету, которое они непременно должны навешать на уши доверчивому обывателю. Иначе нельзя: приоткрой только занавесочку, так сразу же пойдёшь по статье о дискредитации армии и её стратегов, а так и на душе спокойно, и за умного можно сойти.
Меня заботит другое: как люди живут-выживают вот уже полтора года, что на душе, в какую сторону шагают или собираются дорожку торить. А так, с наскока не узнать и не познать, надо потереться, потолкаться, пощупать-понюхать да желательно на рынке или там, где есть очереди – вот классный источник информации.
Вернулся Старшина, разложил на соседней скамье газету – походная скатерть-самобранка, выложил на неё пирожки, достал тетрапакет молока (из Питера в Кременную доставили – фантастика!) и приступил к трапезе, щупая взглядом окрестности: умница, не расслабляется, всегда начеку, разведшкола десантуры в кровь вместе с солдатской кашей всасывается.
Шнырявший челноком пёс (породистый, крапчатый, охотничий) равнодушно окинул Витю взглядом карих глаз, втянул воздух, задрав нос, оценил малоинтересную снедь и опять забегал туда-сюда вдоль припаркованных легковушек.
Я всё-таки разговорил соседа по скамье, пока внучка вокруг круги нарезала, и поведал он о жизни в городке скупо и односложно, но хоть что-то… Работают только бюджетники – коммунальщики, энергетики, газовики, чиновники. У остальных вся надежда на пенсии. Вэсэушники обстреливают постоянно, но чаще окраины: горят дома, только и успевают тушить, рвутся провода, полосуют осколки газопровод. Раньше восстанавливали быстро, теперь подольше: повалит украинская армия столбы взрывами, а потом мин сыпанут вокруг, вот и приходится ждать, пока сапёры разминируют, а уж затем газовики или электрики начинают работать. Жить вприглядку приходится, всё время настороже, но ничего не поделаешь – война. В Россию не уедешь – никому там не нужны нахлебники, кто-то Украину ждёт – не без этого, конечно. Человеку что надо? Работа, спокойствие, уверенность в завтра, будущее для детей и внуков, да только где всё это? И какое на хрен спокойствие, когда город взяли, а дальше не пошли, будто нарочно подставили людей, чтобы укры разметали город по кирпичику.
Интересная версия, но подобное не раз уже слышал на Донбассе, да и у нас в белгородском приграничье…
Договорить не дали – вернулся Дэн, Старшина «добил» пирожки и молоко, облизнулся, как сытый кот, а ждать «ответки» на «василёк» что-то не хотелось, и мы рванули дальше. Мост проходили «змейкой»: в нескольких местах мины пробили полотно, так что приходилось лавировать. На выезде из города с нами попрощался «Град» – ушло не меньше полпакета. Взвыл знатно и совсем рядышком. Вообще-то реактивщики работали всё время, пока были в этом районе, и к счастью без ответа. Укры заняты обрабатыванием наших позиций – там ребятам крепко достаётся. То ли превентивно хохлы работают, чтобы не дать нам сконцентрироваться для атаки, то ли, наоборот, свою готовят, перемалывая наши опорники, но в воздух взлетают комья земли, обрубленные ветки и даже стволы, тянет дымом, гарью и сгоревшим тротилом.
Солнце пекло, воздух высушен и колюч, безветренно и пыль, поднятая машиной, висела над нами клубком, демаскируя по полной. Только беспилотников не хватало! Ещё не было случая, чтобы кого-то не достали они на этой «тропе войны», особенно любят легковушки, джипы, багги, квадроциклы. Думают, что на них передвигаются командиры, вот и висят над дорогой. Но нам опять повезло: в линялом небе ни облачка, ни «птички».
6
И опять про «кашников» – безымянные бывшие зэка с литерой «К» на жетоне. Как ни пытался разузнать юридическую подоплёку такого явления, как заключённые на фронте, но безрезультатно. Мне так никто и ничего вразумительного не поведал, как они проходят по документам: то ли всё ещё зэки, то ли уже освобождённые по УДО[25], то ли амнистированные. Как они вообще попадают на фронт? Заключают ли с ними контракт? Если да, то на каких условиях? А если нет?
Комбриг вообще отмахнулся: не лезь ты ко мне с этими пустяками. Ну какая разница, как они попадают в бригаду. Прислали списки, по головам пересчитали – вроде совпадает, по батальонам распределили и до первого штурма. Хорошо, если половина через месяц останется, а то бывает вообще меньше четверти доживают.
С «вагнерами» относительно понятно, не скрывали, что с зоны вытаскивали прямо под ружьё и порой без всяких формальностей. Поговаривали, что уфсиновцы под шумок списывали особо доверенных за огромную мзду под видом служивых всякую мразь. По документам вроде бы воюет, а фактически на юге пузо греет. Вообще, такое ощущение, что это сугубо частная армия и присягают «вагнера» на верность не государству, а хозяину. И зэки тоже ему клянутся в верности. Ну да там похлеще всяких клятв шанс отправиться на тот свет за малейшее нарушение: отвели за угол и шлёпнули без всякого суда и следствия. А вот как в войсках оказываются? Присягают ли на верность Отечеству? Или достаточно контракт подписать? Ну и ещё дюжина «как?» и «почему?».
Комбриг отмахнулся:
– Да достал ты своими «почему» и «как». Они всё равно живут от атаки до атаки, так что некогда мне заморачиваться на бумажки всякие. Я даже их лиц не запоминаю, не то что имён и фамилий. Они у меня расходники. Сегодня в штурмах положу – завтра новых пришлют.
Ну почему у Филина они такие же бойцы, как остальные «волки», а здесь безымянные «кашники»? Люди ведь они, да и невиновные есть – просто кому-то нужно было либо расправиться, либо бизнес отобрать, вот и подставили… Время такое беспредельное, но лакированное лозунгами всякими.
Под Соледаром севернее Бахмута невесело. После известных событий и ухода «вагнеров» Пригожин предрекал, что армия не удержит город и его придётся брать снова. Что фланги не выдержат, прогнутся или вообще «схлопнутся» и укры выйдут к Лисичанску, отрежут Кременную и вообще будет «не ах». Его прогноз не подтвердился, да и то лишь потому, что перебросили сюда десантуру да вчерашних «вагнеров», влившихся в армейские части. Правда, отношение к ним было аховое: старались нерадивые командиры растратить по пустякам этот золотой фонд профессионалов из-за страха перед ними. Или по заданию сверху? Кто ж знает, по каким внутренним законам живёт армия. А может, и по понятиям…
О жёстких и упорных боях под Соледаром, Берховкой, Ягодным, Парасковиевкой говорят мало или вообще в рот воды набрали, хотя они действительно имеют стратегическое и политическое значение, как и, в общем-то, весь отрезок фронта. Оборону держат бригады армейских ЧВК всех мастей, десантура и мотострелки. «Кашники» растворены в ЧВК, но по стойкости, упорству, духу их вполне можно выделить в отдельный род войск. Не знаю, есть ли они у десантуры или в «мабуте», но у «беспринципных наёмников» (так наш друг величает себя и своих товарищей) их достаточно. Впрочем, ЧВК называю по привычке, на самом деле это мужики, пошедшие под ружьё по контракту с Минобороны.
Случай из прошлой поездки к Филину. Разведка выходила к ЛБС и выносила раненых, когда упёрлись в минное поле. Небольшое такое, метров двести глубиной, а вот сколько по фронту – никто не скажет, потому как схемы минирования нет в принципе, а разбрасывали все, кому не лень. Точнее, все предшественники. А вдалеке едва виднелись наши траншеи. Обходить – сил уже не осталось, да и на сколько оно тянется – никто не знал, идти к своим по минам – шансов ноль и сто процентов гарантии подорваться. Можно, конечно, помощь подождать, да только здесь рулетка: фифти-фифти, то ли наши подойдут, то ли укры. Связались по рации, доложили, Филин распорядился ждать эвакогруппы.
