Сергей Дорошенко
Эффект Домино
Эффект Домино 11. Что такое «ПВ»?
Доводились ли вам когда-нибудь бежать со скоростью велосипедиста? И не десять метров вдогонку уходящему автобусу. А целых три километра, стараясь уложиться в пятнадцать минут.
Легкие всасывают с хрипом воздух, ты задыхаешься. Дикая боль под ребрами. От переизбытка крови вот-вот лопнет селезенка. Или первой разорвется печень? Бежишь почти в отключке, как зомби. Но не можешь перейти даже на шаг. Потому что тогда – провал и аллес капут. Короче, писец, со свистом вылетишь. В спину тебе еще четыре претендента тяжело дышат. А попытка всего одна.
После кросса Димка чуть не сдох. Дотянул до финиша только на характере, но тест Купера14 все же прошел. Позже ему объяснили удивительную пользу бега. Доходчиво, на живом примере, раскрыли истинный смысл букв «ПВ», что раньше красовались на погонах пограничника:
– Курсант Корбашов! Три шага из строя!
– Есть!
– Год основания пограничной службы?
– Тысяча восемьсот девяносто третий!
– Главная задача пограничников?
– Охрана и оборона государственной границы!
– Как расшифровывались буквы «П» и «В» на погонах?
– Пограничные войска!
– Неверный ответ. Это означало: «Поймаю, вы***у»! Так что или убегай быстро или тебя отымеют. Теперь ясно?
– Так точно, товарищ старшина.
В этот год на одну из «престижных» специальностей института претендовало четыреста человек, а поступило всего… двенадцать.
И виной был не только фантастический конкурс. Половину желающих даже не допустили к экзаменам. Требования по физподготовке были сродни конкурсу на супергероя. А где найти столько Ван Даммов и Шварценеггеров? Кто-то сломался на кроссе. Кто-то повис мешком на перекладине, так и не дотянув до шестого подтягивания.
Из удачливых бегунов и атлетов еще половина тупо не прошла личностных тестов. Испытаний на полиграфе, детекторе лжи. Причем восемь из десяти провалившихся соврали насчет личного знакомства с наркотой.
Потом, на внутриведомственном совещании, начальник института приводил сей печальный факт, как абсолютный нонсенс. «Куда мы катимся? – вопрошал он коллег риторически, докладывая об итогах набора курсантов, – если в институт ФСБ уже потянулись любители конопли и героина».
Димка тогда этого, конечно, не знал. Прошел тест спокойно, не потел и не дергался. Помог, конечно, опыт работы в полиции, но не только. Просто врать и придумывать ничего не пришлось. Он реально не уважал торчков. И к дури вполне сознательно даже не притрагивался ни разу.
Словом, поступил он на заветную «Пограничную деятельность». Как иначе? Любимый дед Коля со своей «пуговкой в пыли» был бы доволен. Да еще у специализации было убойное название. «Оперативно-боевая деятельность подразделений специального назначения». Куда уж круче? Димка же всегда считал себя прирожденным опером.
Дело было, конечно, не только в везении… Звонок генерала Петра Григорьевича своему бывшему подчиненному расставил в этой цепочке все камни по своим местам. Кроме одного. Оставшегося у судьбы в запасе на случай, если все пойдет хорошо.
…Мама была просто в восторге. Она прилетела на присягу и не могла оторвать взгляд от сыночка. Статного, красивого. В парадной форме.
«Слава тебе господи, – думала Марина Николаевна, – сбудется Митина мечта. Теперь у него такие возможности, всего, чего хочет добьется». – С любовью поглаживала рукой замечательные янтарные бусы, подаренные сыном. Теплые. Пропитанные солнцем и ее радостью.
«Видел бы папа, царствие ему небесное если бы дожил, гордился бы внуком. Какая же я счастливая. Жаль, что Антонина не смогла выбраться. Загранпаспорт оформлять, говорит, мороки много, на поезде если ехать. А на самолете – здоровье не позволяет, не девочка уже».
Дима слегка расстроился, что «Шапокляк» не приехала, и, когда мама уже улетала домой, передал подарок для Антонины Сергеевны. Целый ящик балтийской корюшки. Свежего копчения. По которой так скучала бабуля, принюхиваясь на рынке к местной донской таранке.
Соседка успела порадоваться подарку из Калининграда. Запах корюшки напомнил ей послевоенное детство. Малышей кормили ею почти каждые день в детдоме под Ленинградом. Хохотушка Тоня называла рыбку золотой и перед тем, как съесть, обязательно загадывала желание.
Она представляла, как в один чудесный день за ней приходят мама и папа. И поднимают на руки свою доченьку. Она бы обняла их крепко-крепко и никуда больше не отпускала. Никогда.
И родители оправдали Тонины ожидания. Они встретились. Правда, с большим опозданием. Почти на восемьдесят лет. На втором курсе Димкиной учебы не стало и самой Антонины Сергеевны. Ушла так же тихо, как тетушка Адель.
Похороны организовывал военкомат. На бархатных подушечках поблескивали многочисленные награды «Вдовы». На прощании присутствовало несколько никому не знакомых людей в штатском, стоявших отдельной группкой. До Марины донеслось несколько обрывочных фраз о каких-то пленках, которые соседка незадолго до смерти передала в органы. Типа записей из личных архивов. Что послушать нужно обязательно, может есть чего интересного…
На этот раз обошлось без залпов холостыми. Военного оркестра также не было. Иначе Антонина Сергеевна, будь в состоянии что-либо воспринимать, очень удивилась бы звучанию марша «Коль славен»15 над собственной могилой.
Будучи офицером госбезопасности, она просто обязана была перевернуться в гробу, услышав, как родное государство прощается с героями невидимого фронта под музыку с весьма специфической историей.
Полное название марша звучит так: «Коль славен наш Господь в Сионе». А еще он являлся «священным гимном» русских масонов. И также считался вторым гимном Российской империи, а потом белых эмигрантов, сбежавших из большевистского «ада». В добавок, во время Великой Отечественной, очень почитался в «освободительной» армии генерала Власова…
Незадолго до этого Антонина горевала:
– Не будет рядышком моего Коленьки, – соседка была в курсе, Марина Николаевна рассказал ей историю с рыбалкой и что тело так и не нашли. – А то лежали бы вместе, болтали о своем…
Марина Николаевна согласно кивала, хотя внутренне поеживалась. Она как-то вскользь говорила соседке, что Коленька был «моим» скорее для ее мамы Лены. Но Антонина сочла факт наличия живой супруги Николая не стоящим внимания недоразумением. Марина смирилась и вопрос более благоразумно не поднимала. Все ради Димочки…
– Так получилось, Марин, что вы моя единственная родня. Детей у меня не было, еще девчонкой насмерть простудила живот. Мужиков то хватало, я особо не скромничала. Все надеялась, что ребеночка мне кто-то сделает… А вот Коленька все равно мой единственный, – старушка по-птичьи склонила голову вбок, подперев щеку сухим кулачком. – Как там, кстати, Дима поживает, звонит тебе часто?
Марине было стыдно за сыночка, что редко названивает соседке, и она рассказывала, что Димочка настолько занят, что сама редко слышит его голос.
, Дима так и не смог толком поблагодарить соседку за поступление в пограничный институт. Позвонил через недельку после зачисления. Скороговоркой выпалил несколько дежурных фраз, пожелал здоровья. Потом набирал пару раз. «Еще успеется. Вот приеду в отпуск, поболтаем, время будет», – думал он.
Где-то к весне, ближе к окончанию второго курса парня совсем замучила совесть. И три дня он пытался дозвониться Антонине Сергеевне. Маму не набирал, из суеверия. Не хотел услышать плохие вести.
Тоня хорошо ладила с техникой. Сигналом к его номеру «Шапокляк» выбрала песню Ирины Аллегровой «Младший лейтенант». А в качестве Диминой аватарки разместила скан сфото молодого Николая. Где они были вдвоем. Молоды и счастливы.
После похорон Антонины, Аллегрова еще какое-то время задорно пела в пустой квартире, раздражая соседей снизу, которые Иру терпеть не могли. Хотя знали, что «императрица» российской эстрады родилась в их родном городе. Называли ее тогда просто Ирочкой Саркисовой, и до девяти лет голосистая девчушка жила на улице Шаумяна, рядом с Большой Садовой.
Марина только вздыхала и плакала. Диме она тоже не хотела звонить – расстраивать. Через три дня аккумулятор в стареньком телефоне «Шапокляк» сел навсегда.
Квартиру Антонина Сергеевна завещала Диме. Словом, сделала все, что могла за свою такую короткую длинную жизнь.
Эффект Домино 12. Шпионские страсти. Матиас Руст
Удивительно, но самые приятные воспоминания от пребывания в Калининграде у Димки остались от «КМБ», курса молодого бойца. Назначение этого армейского «чистилища» – грубая санитарная обработка нежных гражданских душ.
Основными компонентами этого замечательного процесса являлись три вещи. Доведение до автоматизма готовности на любую глупость отвечать строго по уставу: «Есть!» или «Так точно!» Выработка иммунитета к собственным мыслям. И самое главное – обретение счастливой уверенности идиота, что командир всегда прав.
Но это, если без фантазии подходить. Димка же к прохождению КМБ отнесся творчески. Строевую подготовку на плацу ненавидел еще со школы милиции. Да и зубрежка уставов не вставляла. Поэтому первые недели парень отлеживался в санчасти, успешно симулируя дизентерию.
Успешному выздоровлению больного мешала особая благосклонность майора медицинской службы. Статной, стриженой брюнетки Лидии Станиславовны.
Вскоре на соседней койке в общей палате оказался Олег. У него выявили необычную форму аллергической реакции. Лидию Станиславовну профессионально заинтересовали странные симптомы у новых пациентов. Поэтому поступило указание перевести недомогающих курсантов в отдельную офицерскую палату. На двоих.
Вернее, на троих. Незамужней Лидочке нравились рыжие тоже. Так они стали с Олегом «молочными братьями». Товарищ майор обожала плюрализм и не только идеологический.
Но после присяги «увлечение» прикладной медициной быстро закончилось. Не до того было. Запредельные физические нагрузки и без того выматывали вчистую. Дима быстро согнал лишний жирок, накопленный в ГАИ. Признаться, никогда ему не было так тяжело как сейчас. Даже трудности поступления померкли от нагрузок на его накаченные плечи и беспокойную голову.
Будучи любознательным по природе, учился Димка азартно и упорно. Выкладывался по полной. Всегда рвался в первые и не тормозил. Даже когда нужно было остановиться. Как потом, на плацу.
Хорошо, что Олежка был всегда рядом. И такой тандем помогал им ходить в красавчиках Парни помогали один другому сколько хватало сил. Подбадривали, а если надо и тащили на себе во время кроссов, страховали на опасных тренировках. Хотя в спарринге предпочитали все же не работать, берегли друг друга.
И как особое наваждение всегда хотелось конфет. Шоколадных, карамели – любых, лишь бы сладких. Хотя кормили вполне прилично, молодые тела неустанно требовали еще углеводов и глюкозы. За батончик, казалось, все бы отдал. Доходило даже до крови. К счастью, пока донорской, за сдачу которой курсантам полагалось усиленное питание. А есть хотелось всегда. Вот так проливала молодежь свою кровь в мирное время. Пока за еду. Словом, делились всем: водой, хлебом, конспектами. А потом, как часто бывает, на женщине дружба сломалась.
Любимыми предметами молодого курсанта стали занятия по оперативной подготовке, стрельбе и оружию. А еще все, что было связано с техникой. Любопытство к приборам, аппаратуре, всяким хитрым шпионским штучкам разбудила в Диме Антонина Сергеевна еще на «гражданке».
Несколько месяцев до поступления они с мамой слушали бесконечные воспоминания разговорчивой «Шапокляк» о работе в Комитете. Конечно, это были времена молодости заслуженной чекистки. Когда вовсю бушевала шпиономания, а на фронтах идеологической войны кипели бои и велись тайные сражения.
Особое место в воспоминаниях соседки занимали разнообразные секретные приспособления и курьезные случаи из жизни разведчиков.
Сам термин «Spion» в числе прочих германизмов давно укоренился в русском языке. Хотя любители певучего итальянского предпочитают в качестве исходника куда более романтическое определение – «spione».
Но «Шапокляк» не была шпионом. Антонина долгое время работала в одном страшно засекреченном НИИ. В отделе технического обеспечения. Нейтральной крышей учреждения являлся крупный ленинградский завод, производивший оптические, оптико-механические и прочие интересные приборы. Исключительно в мирных целях, разумеется.
По роду службы «Вдове» доводилось контактировать с самыми разными службами контрразведки. И цепкая память, уже не связанная тридцатилетним сроком запрета, выдавала на десерт к вечернему чаю любопытные тайны из «боевого» прошлого соседки.
Однажды, в начале шестидесятых, был такой случай. Антонину пригласили осмотреть личные вещи, найденные при досмотре у сотрудника одного иностранного посольства. Речь шла о миниатюрном приборе со спичечный коробок. С крошечным микрофоном в форме мужской булавки для галстука.
Задержали подозрительного типа прямо на берегу Невы. Бдительный сторож лодочной станции заприметил странного мужика в красивом плаще, стоящего у самой кромки воды.
Кругом слякоть, сезон не купальный, что ему тут делать? Тут все и прояснилось: расстегнув плащ, незнакомец вдруг нахально защелкал фотообъективом. Да к тому же направленным в сторону судов у причала. При этом чуть наклонял голову и что-то шептал.
Вражеские резидентуры тогда очень интересовались спусками на воду кораблей и подлодок, сходившими со стапелей питерских заводов. Количество любопытных «гостей» все нарастало. Они облюбовали места для наблюдения на берегу, изучили графики спусков. И тайно фотографировали наши секреты, попутно наговаривая донесения. Нужно было срочно узнать, что именно содержалось в тайных комментариях.
Решили проблему быстро. На территории судоверфи установили длиннофокусную оптику и стали считывать тексты по губам. Получите, вражины!
Но ушлые шпионы сменили тактику. Теперь они делали снимки, не раскрывая рта, с плотно сжатыми губами. «А мы должны были выведать, о чем они молчат?», – с азартом откровенничала старушка.
Консульств в Ленинграде тогда еще не было, и псевдо-дипломаты жили в «Интуристе». Они, конечно, знали, что номера напичканы прослушкой и просматриваются. Но не сильно беспокоились.
Аппаратура наша была ни к черту!» – «Вдова» горячилась и отчаянно колотила себя по коленке сухоньким кулачком. Переживала так, будто все случилось вчера. Закашлялась, попросила Марину по спине похлопать.
Наблюдаем за ними по возвращении в номера отеля, – продолжала, блестя глазами за стеклами очков. Даже блюдце с чаем отодвинула в сторонку, – и что видим? Они вытаскивают у себя из разных карманов кусочки бумаги и начинают раскладывать. Представляете? Они в карманах донесения записывали. Прямо так, не вынимая рук. Разложат эти клочки, а потом переносят все на один лист. Вот нам и нужен был, листочек этот.
Димка спросил тогда удивленно: «Они, что наизусть заучить не могли? Зачем писать в штанах?» Но проблемы с памятью у иностранных шпионов Антонину не сильно волновали:
– Начальство обещало сорвать с нас погоны! И отправить за полярный круг. Говорят, белых медведей пошлем фотографировать, если секретные донесения врагов не можете толком заснять. В общем, пришлось нам похлопотать. Подтянули науку, физиков всяких, конструкторов, ученых. Кое-что позаимствовали, не без того. Наши то разведчики не зря свой хлеб заграничный ели, – одобрительно хихикала сама себе соседка.
Пробовали, оказывается, даже фотопленку особую использовать, что извлекли из сбитого над Уралом самолета-шпиона. Знаменитое дело было в тысяча девятьсот шестидесятом. Пилот «У-2», Пауэрс, летая над турецкой границей, чуть-чуть «заблудился». Остановили его только над Свердловском.
– Ну, хоть сбили все же американца. А почти через тридцать лет побоялись. Стыдоба! – кипятилась Антонина Сергеевна. – В Москве, на Красной площади сел. Пять часов летел самолетик над нашим СССР. А летчик? Какой-то немецкий пацан! Как его? … Матиас Руст. И когда? В аккурат двадцать восьмого мая, прямо на День пограничника. Позорище! Сталина на них нет! – искренне сокрушалась рассказчица вегетарианским горбачевским временам.
Но лично для «Вдовы», да и для всей группы, та давняя история с «Интуристом» закончилась вполне благополучно. Сделали какую-то хитрую оптическую штуковину. Научились снимать донесения зарубежных гостей особой скрытой камерой с вынесенным зрачком. В то время это было супер круто! И все прочли. Потом получили награды и звания. Тося стала тогда майором.
Эффект Домино 13. Светлана
Димка не хотел никому признаваться, но была еще одна веская причина, почему он хотел уехать подальше, в Калининград. Двигала им не только мечта о военной карьере и службе в ФСБ. Он попросту… сбежал.
…Город стремительно таял в облаках, уменьшаясь в размере. Дима глядел в иллюминатор и вспоминал:
– Димочка, прости меня! Только не бросай! Прошу тебя, миленький», – всхлипывала Света, пытаясь дотянуться губами до гладко выбритой щеки. Она обхватила его за шею двумя руками и неловко подпрыгивала на высоченных шпильках. Дима молчал, отвернув голову в сторону.
– Ну, пожалуйста, родненький. Я не знаю, как так получилось. Но никогда, слышишь, никогда больше такого не повторится. Я ведь тебя люблю, слышишь? Ну, повернись, ко мне, Димочка! – шептала с отчаянием.
А Дима будто окаменел тогда. Мысли крутились вяло, ни о чем: «Вот так значит. Ну, ладно. Не бросай, да? И все? Не было, получается, ничего особенного. Интересно, а как они это делали? И где? В их кровати? Или стоя? Надо Толика спросить. Самого. Он же, сука, типа друг. Пусть скажет, как было. Да нет, зассыт. Знает меня… Нажраться что ли? Как же, б***ь, хреново».
Они были вместе уже больше года. Дима ее тоже любил. Очень. Даже стеснялся этого чувства. Словно делал что-то недостойное. Подшучивал над собой, в разговорах с друзьями прикрывался шуточками, как щитом.
Светлана, миниатюрная, привлекательная блондинка, жила отдельно от родителей. Папа, серьезный строительный делец, на восемнадцать лет преподнес дочурке громадную студию. В новостройке, в самом центре города. Да еще с отдельной гардеробной и спальней размером с детскую площадку.
Девушка занималась дизайном интерьеров и мебели. Несколько лет училась во Львове. В национальной академии искусств. А теперь трудилась в одной из фирм отца, оформляя дизайн-проекты квартир.
Последнее время Света «подсела» на стиль фьюжн. Ее привлекала возможность соединить несочетаемое. Синтез разных идей и совершенных противоположностей. Лед и пламя. Добро и зло. Инь и Янь.
Сама маленькая, как подросток, и колоритный здоровяк Дима. Оба они, даже внешне, были в том же ряду явлений, что и обыкновенное чудо или правдивая ложь. Словом, сплошной оксюморон16.
Познакомились в клубе, где Дима как-то отдыхал с друзьями. Присматривались недолго. Протанцевали, пару коктейлей, веселый треп… И завтракали уже у нее, любуясь через широко распахнутые окна на панораму Дона.
Прихлебывая кофе, Димка с любопытством оглядывался: «Да-а, хата просто огонь! С ремонтом постарались. И, походу, не узбеки… Турки скорее всего. Все аккуратно, вылизано до блеска, без строительных косяков. Папа-то серьезный товарищ, Света вчера обмолвилась. Что ему лишний лям для любимой дочурки, чтобы уютное гнездышко свить».
Стена над здоровенным мягким диваном представляла из себя красочное панно. Широкие мазки различных оттенков складывались в замысловатые геометрические узоры. Панель экрана домашнего кинотеатра, дюймов восемьдесят, не меньше. Барная стойка. Камин настоящий, ух ты, это в многоэтажке! По блестящему светлому ламинату ломаной лентой изогнулась широченная полоса черных костяшек с белыми точками.
Димка присмотрелся внимательней к полу. Архитектор явно никогда не играл в забаву советских пенсионеров. Фишки были сложены невпопад. Шесть и два. Один и четыре. «Вот же лошара!»– хмыкнул Дима. Его учил этой игре еще дед, с которым опасались садиться самые бывалые «козлятники».
Но лошарой оказалась сама Света. Эскиз дизайна квартиры она выполнила лично. Света любила Димку. Ей была пофигу его ментовская служба. Это был ее мужчина. Высокий, под два метра ростом, крупный, с открытой детской улыбкой. Порой откровенно безбашенный, постоянно шутил и смеялся. Она хохотала над его рассказами. Но девушке не всегда удавалось понять, о чем он на самом деле думает. Этим, кстати, Дима напоминал ей папу. И только.
Когда парочка оставалась наедине, Света обожала изучать любимого мужчину. Начинала сверху. Проводила пальчиком дугу по лбу с широкими густыми бровями, бритой щеке. Потом спускалась к поросшей жесткими волосками груди.
Особо девушку интересовали небольшие шрамы на лице. Их было два. Продолговатая ниточка под левым глазом заканчивалась звездочкой на скуле. Как будто бежала слезинка, а потом застыла. Шрамы были явно давние, но не обычного розоватого цвета, а черные. Как тату.
Похожие штуки она видела в американских боевиках. Там такие слезки часто носили киллеры. Словно в издевку, якобы жертв оплакивали.
Света ошибалась. В далеких Штатах это часто означает лишь то, что владелец побывал за решеткой. Иногда слезы подчеркивают горький стыд за прошлое, который просто разрывает сердце зэка. Типа, человек сожалеет, но вынужден нести эту боль в себе. Иногда их наносят те, кто, мотая срок, не смог проводить близких людей в последний путь. Плакать же в тюрьме не принято. Вот и выражают свое горе в виде чернильных капелек на щеках.
– Расскажи мне, котик, – как-то попросила она, свернувшись рядом калачиком, откуда у тебя это? – и погладила шрамы.
Димка усмехнулся: «Да, так, ерунда». Потом лениво потянулся, прижимая рукой податливое тело поближе:
– Жили мы недалеко от шахт. Пацаненком поехал раз на велике вынести мусор. Ведро прицепил на руль и кручу педали. Вдруг цепь как соскочит. А я разогнался с пригорка, впереди дорога. По ней вечно грузовики, – Димка помолчал секунду, вспоминая. – В общем, как дебил, чтобы остановится, на ходу ногу в колесо сунул. Велик перевернулся, ну я и влетел с размаху мордой в гравийку, – парень тронул свободной рукой шрам и продолжил. – Весь в кровище, штаны порвал. Потащился домой. Велик тоже привел. Спицы повылетели, а оставить нельзя. Подрежут в секунду, хоть и сломанный. Мама, думаю, в обморок упадет… Ну, нет, – он мягко улыбнулся, – она не такая. Зато я свалился, когда в дом шагнул. Так и грохнулся в отключке. С ведром в руке. А там мусор, остался, обратно привез.
– А черные они отчего? – чуть притронулась к «звездочке» губами.
– Так у нас пыль такая, угольная. Она везде была. И на гравии.
Помолчали. Света прижалась сильнее. Изучение особенностей строения тела продолжилось. Незаметно перешло в обнимашки… Повезло ей с Димкой, что скажешь.
Теперь он не мог простить измены. Света ждала его после дежурств, ловила возле самого подъезда. Звонила на мобильный и плакала в трубу. Но Димку как заклинило. Он будто окаменел изнутри. «Упал на мороз». Представлял ее с другим и не мог перешагнуть обиду. Отпустить.
Неожиданная помощь «Шапокляк» вовремя разрулила тупиковую ситуацию. Соседка предложила на выбор несколько вариантов куда можно поехать учиться. Дима выбирал самые дальние точки. Ну, конечно, не совсем. Так, чтобы мама могла приехать. Вот и сошлись на Калининграде.
Свете Димка ничего так и не сказал на прощание. Даже не позвонил. Бедняжка, она так и не поняла главное. Что виноватым в их разрыве был отнюдь не внезапный всплеск чувств к Толику. Ну, может, отчасти, гормоны там, молодость. А истинная причина крылась в ее дипломном дизайн-проекте, привезенным из Львова. Именно в соответствии с которым была оформлена ее уютная студия.
Назывался проект коротко: «Domino».