Сергей Гарин
Савелий Петрович
Увидя Грибанова, буфетчик лениво поднялся, поклонился и молча пожал протянутую руку, после чего налил в большую граненую рюмку английской горькой. Податной инспектор выпил ее в один прием, открыв широкий рот со вставными челюстями и далеко запрокинув голову. Выпил, поставил рюмку на стеклянную полочку и, взяв в лиловые от старости пальцы вилку, долго бродил с нею между тарелочками с закуской… А буфетчик молча следил равнодушными глазами за пальцами податного инспектора.
– Что новенького? – спросил Грибанов, прожевывая помидоры.
– Да ничего особенного, Савелий Петрович! Все по-старому. Вот, может, Лука Архипович что знает!..
Он кивнул на входившего почтово-телеграфного чиновника, лет сорока пяти, – черного, широкоплечего мужчину. Был он начальником местной конторы, носил золотые очки с дымчатыми стеклами, неестественно длинные усы и коротко остриженную бородку. И по всей его фигуре, неуклюжей, будто вырезанной из крепкого, но плохо обработанного дерева, и по торчащим усам казалось, что если он заговорит, то заговорит обязательно сочным и громким басом, от которого дрогнет на прилавке стекло. Но заговорил он тоненьким голоском, и было странно слышать, что вылетают такие ничтожные звуки из этой могучей, чисто-богатырской груди.
– А… Савелий Петрович! Мое почтение!.. Здравствуйте, Иван Иванович! – здоровался он с податным инспектором и буфетчиком. – А к чему вы имя мое упоминали?.. А?..
Он крутил курчавой с круглой плешью на затылке головой и тянул носом запах, идущий с закусок. Буфетчик налил ему большую рюмку водки, податному инспектору повторил английской и сказал, пока те пили:
– Да вот, Савелий Петрович спрашивают: что у меня новенького?.. У меня такового не нашлось, я и говорю: может, Лука Архипович что скажут!
– Ничего и у меня нет! – пропищал почтовый чиновник и вздохнул. – Есть новости по-нашему, почтовому делу, но они, так сказать, к вам не подходят. А так новенького – ничего!..
И все трое задумались.
Понемногу буфетная начала наполняться. Пришел местный исправник – быкообразный, с оттопыренной нижней губой на огромном круглом лице и рачьими глазами. Он выпил подряд три больших рюмки водки и только после этого стал закусывать. Его огромный рот работал, как заводская печь, только что принявшая большую дозу руды: был, казалось, бездонен, и, когда замыкался, как скрытые поршни гигантской машины, двигались ожесточенно челюсти.
Пришли несколько чиновников из казначейства, директор местной прогимназии, доктор из земской больницы, мировой судья. У прилавка образовалась толпа, и голоса смешались в общую кучу…
