Сергей Милушкин
Заражение
Глава 9
1 ноября 2014 г.
Когда штатский вышел из кабинета, темные дубовые панели стен, кажется, даже слегка посветлели.
Пару минут они сидели молча, не произнося ни слова, прислушиваясь к удаляющимся шагам – на втором этаже здания остался паркет со времен СССР. И теперь гулкое эхо разносило по пустому коридору одинокое цоканье каблуков.
– Ушел? – тихо, как школьник, прячущийся от злого завуча, спросил Лукин.
Золотов кивнул. Его кабинет заместителя директора НИИ находился ровно напротив – через фойе. Там, в спортивной осенней куртке лежали ключи от новенькой Тойоты Камри. О том, чтобы задержаться, не могло быть и речи. Он намеревался во чтобы то ни стало тотчас уехать, а чуть позже, когда все уляжется, написать заявление об увольнении. Стоило портить бесценные нейроны, которые, как известно, не восстанавливаются, на то, чтобы выслушивать подобное – чуть позже я допрошу каждого из вас – это с какой стати и на основании чего?
Он уже открыл было рот, чтобы высказать претензии директору, но тот поднял руку.
– Подожди, Виталий. Не скачи.
Трошину оставался год до заслуженной пенсии, когда он с чистой совестью сможет начать тратить свои миллионы на черноморском или любом другом побережье планеты. На его место кое-какие силы из Москвы пытались просунуть своих людей, однако Трошин стоял мертво – только Золотов. Только зам разбирается в тонкостях и технологии работы института, знает коллектив, опытный вирусолог и, что тоже немаловажно, не рвется к власти, спокоен и трезв. Трошин не знал, что Золотову давно предложили должность в крупной фармацевтической компании, производящей вакцины по технологиям НИИ. Должность тихая и спокойная, с максимумом привилегий и минимумом нервотрепки. Бизнес не делал ставку на Золотова во главе НИИ, он был для этого слишком мягок, однако его умение втереться в доверие, оставаться эффективным на вторых ролях – незаметной серой тенью, это их устраивало.
– Что не скачи, Леонид Маркович? Может быть, вы о чем-то знаете и забыли нам рассказать?
– Виталий Сергеевич… Виталий… Меня подняли с постели, так же, как и тебя – в восемь пятнадцать. В девять я был тут. Что, по-твоему, я могу знать?
Золотов пожал плечами.
Сидевший тихо Лукин кивнул на серый стационарный телефон.
– Наберите уже кого-нибудь, это похоже на цирк. Еще… – он поднял руку, намереваясь взглянуть на часы, но увидев, что они отсутствуют, чертыхнулся. – Еще… примерно час, час у нас есть, и потом результаты тестирования можно смыть в унитаз, их никто не признает. Если московских еще удастся упросить прикрыть глаза, то федеральную службу – бесполезно. Я уже не говорю про ребят из ВОЗ. Там звери.
Трошин кивнул. Он понимал, что дорогостоящее исследование может прерваться на финальных испытаниях и тогда, по сути, придется начинать все сначала. А это время. Не факт, что формы и штаммы гриппа, против которых так эффективно работала вакцина, будут еще актуальны.
Директор снял трубку, его палец коснулся кнопки телефона. Потом он потряс трубку, посмотрел в дырочки и водрузил ее на место.
– Не работает, – сказал он задумчиво. – Отключен.
– Похоже, мы заложники, – резюмировал Лукин. – Может быть, это вообще не органы? Обычный рейдерский захват. Сейчас по очереди нас вызовут, созовут совет директоров, введут своих людей, перепишут собственность и патенты и… дело сделано. А мы тут гадаем. Неужели нет больше никакого телефона?
– В машине есть, – сдавленным голосом сказал Трошин. До варианта, озвученного Лукиным, он почему-то не додумался. А ведь, согласно принципу Оккама, это самое простое объяснение. Внедряют своего человека в тест-группу. Дожидаются конца испытаний, чтобы точно знать, стоит или нет идти на риск: ведь сумма заказа на новую вакцину могла составить более пятидесяти миллионов долларов. И это только в России, без учета братских республик и дальнего зарубежья. Если выяснится, что испытания прошли успешно, происходит захват НИИ и всех технологий. Вполне законным способом доли переписываются на свои предприятия.
– Господи… – прошептал Трошин. – Не может быть… Кто же эта крыса? Аргентум? Фармапром? Кто?
– Скорее всего, вторые, – нехотя сказал Золотов. – Эти точно могут.
– Что? – Трошин убрал руки, которыми обхватил мясистое лицо. – Что ты сказал?
– Фармапром.
– Почему? Откуда ты…
– Они предложили мне зама по науке…
Кровь схлынула с лица директора. Он застонал, как подстреленный кабан – протяжно, надрывно, словно это известие поразило его в самое сердце.
– Виталий… как же… – он вдруг схватился за грудь.
Двое мужчин подскочили как по команде.
– Леонид Маркович, – прошептал Лукин.
Но Трошин замотал головой.
– Все нормально. Сейчас… Пройдет… – Он отворил ящик стола, наугад выудил оттуда темно-коричневый пузырек с таблетками и закинул одну в рот.
Через пару минут мертвенно-бледные щеки и лоб порозовели. Он сидел, грузный и враз постаревший, глядя бессмысленным взглядом прямо перед собой.
– Я не согласился. Я ничего им не ответил, – сказал Золотов.
– Ты мог хотя бы предупредить. А теперь…
– А вдруг это не они? – спросил Лукин в повисшей тишине. – Конечно, они могли быть в этом заинтересованы, но ведь они также знают, что у Леонида Марковича племянник в министерстве, да и не только племянник. К тому же… какой смысл поднимать скандал на всю страну в канун эпидемии? Если об этом узнает президент, а он, поверьте, узнает, мало не покажется. Сорвать госпрограмму вакцинации – это вам не шутки. Зачем так рисковать даже ради пятидесяти миллионов? Все равно они свое получат, ведь они подрядчики – и без риска. Сумма поменьше, но…
– Резонно, – заметил Золотов. – Такой риск себя не оправдывает.
– Стоп! – сказал Лукин, посмотрел на Трошина и кивнул на экран монитора, стоящий у края стола. Директор редко пользовался компьютером, предпочитая делать записи в ежедневнике, но в кабинете Лукина стоял точно такой же блок Apple. В начале года институт закупил целую систему и связал компьютеры в сеть. – Работает же?
Трошин пожал плечами.
– Как поставили, ни разу не включал.
– Давайте попробую.
С этими словами Лукин под виноватым взглядом Золотова, который походил на проштрафившегося ученика, подскочил к компьютеру. Через пятнадцать секунд блок загрузился, Лукин, потирая ладони, запустил браузер.
– Сейчас мы им устроим. Кому писать? – спросил он, набирая адрес почтового сервера.
– Пиши Ковалеву, это пресс-атташе МВД и Зельцеру в Минздрав. А, еще Караваеву в Администрацию, мы только вчера обсуждали программу детской вакцинации, и он за нас порадовался, сказал, что Президент особо на нас рассчитывает в этом году. Мол, покажем, как наши ученые смогли сделать то, что пока никто не делал. Точно, Караваеву. Он им устроит, паразиты…
Курсор вертелся на белом экране и… ничего не происходило. Полоска загрузки замерла на одном месте.
– Что? – не выдержал Золотов.
– Не идет, – сказал Лукин.
Прошла еще минута. Он попытался ввести второй адрес, третий – безрезультатно. Никого движения.
– Сети нет.
Они посмотрели друг ну друга.
– Кажется, все серьезнее, чем мы думали, – откликнулся Трошин.
– Что было написано у него в удостоверении? – спросил Лукин, нажимая кнопки, хотя всем уже было ясно – заблокированы любые способы связи с внешним миром.
– ФСБ. Имя не помню. Майор Гаврилов или Галилов… как-то так. Но какое это имеет значение. Удостоверение можно подделать.
– Надо было позвонить в управление, пока была такая возможность и уточнить, – раздраженно сказал Золотов. – Так можно пускать любых мудаков с удостоверениями, купленными на трех вокзалах. Он, конечно, хотел уколоть Трошина – в отместку за его обиду, ведь, по сути Золотов никого не предал, а о предложениях, которые постоянно сыплются – он докладывать не обязан.
– Вот и позвонил бы, Виталий. Ты приехал через пять минут после меня.
– Но я не видел удостоверения, – парировал Золотов. – И вы мне ничего не сказали, кроме того, что у нас органы. Теперь получайте за свою халатность.
Трошин открыл рот, потом закрыл его. Возразить было нечего, Золотов, какой бы он ни был, оказался прав. Трошин подставил под удар институт и вообще всю программу, повел себя непрофессионально, а по сути – смалодушничал, струсил.
Он облизал сухие губы, хотелось пить, в кабинете сильно топили.
– Вот же черт… – тихо сказал Трошин. – Так глупо попасть… – он тяжело поднялся и подошел к окну, где возле фикуса на столике замер графин с водой. Налив стаканчик, выпил.
– Будешь? – кивнул он Золотов.
– Давайте, – ответил тот. – Хотя я не отказался бы и покрепче.
– Есть и покрепче, но… мне нельзя. А тебе могу налить.
– Буду благодарен.
Трошин вернулся к столу, где возле компьютера копошился Лукин, открыл одну из темных панелей, за которой располагался бар, доверху заставленный дорогим алкоголем. Каждый посетитель директорского кабинета, не без оснований полагая, что тот имеет отношение к медицине, вручал бутылочку чего-нибудь этакого – Золотов через плечо директора заметил этикетки японского односолодового Сантори Ямадзаки, Джек Дэниэлс и шеренгу коньяков…
– Ого, – вырвалось у него.
– Что желаешь? – спросил Трошин.
– Если угощаете, предпочту Сантори. В синей коробке.
– Губа не дура, – шутливо ответил Трошин. Достал коробку, распечатав ее, вынул бутылку.
Через пару минут Золотов вдохнул аромат одного из самых дорогих виски в мире и зажмурился от удовольствия.
– Нет худа без добра. Где еще такое попробуешь.
– Илья, ты будешь? – спросил Трошин.
– Нет, я не пью, – откликнулся тот, засев за компьютер. – Да где же оно? – едва слышно произнесли его губы.
– Ну как знаешь. А я, пожалуй, все же выпью.
Трошин налил себе виски в широкий стакан.
– Чертов день, – сказал он, глядя в окно, за которым плясали мелкие, точно сахарная пудра, снежинки, и опрокинул жидкость в рот.
– Мы же все у вас под колпаком, – пробормотал Лукин, – так где же, где оно? – он барабанил пальцами по клавиатуре, но, видимо, что-то не получалось. По его виску потекла капелька пота. – Как же жарко у вас тут.
Трошин вытер рот тыльной стороной ладони.
– Под каким колпаком, ты о чем?
Лукин выпрямился. Он был красный, даже багровый, словно вареный бурак и его молодое лицо стало одутловатым, они все как-то враз состарились здесь, – подумал Трошин.
– Вы можете следить за каждым сотрудником института. Разве вы не знали об этом? Когда ставили компьютеры, потом настраивали сеть, я спросил, будет ли подключена к сети система видеонаблюдения? Их устанавливали разные фирмы и технически они могли быть несовместимыми. Я тогда подумал, что было бы удобно мне из кабинета смотреть, что творится в лаборатории и испытательных боксах. Чтобы лишний раз не бегать понапрасну, когда кто-то забудет закрыть шкаф с реактивами или не выключит свет в барокамере.
Золотов с Трошиным переглянулись. Кажется, они впервые слышали о такой возможности.
– То есть… ты хочешь сказать, что помимо постов видеонаблюдения, я могу…
– Да. Теоретически. На своем компьютере в кабинете я так и делал. После того, как поставили систему, они смогли их объединить и дали мне адреса, но, похоже… они для вашего компьютера не работают. Должны быть какие-то другие адреса. Я же нахожусь в другом здании, у меня другая подсеть. А какая тут у вас, я не знаю…
– Вот это да, – сказал Золотов. – Уже почти год как я мог бы смотреть на задницу Ани Верник в бухгалтерии, а ты молчишь? Шутка.
– Что уж. Аня Верник очень даже, – медленно сказал Трошин. – Тебе-то, холостому, сам бог велел туда смотреть. Только вот… как? – Он повернулся с бутылкой в руках, плеснул себе еще в стакан, потом добавил Золотову. – Постой, постой. Это не те ребята, что сломали нам клетку обезьян и потом мы ловили одну почти целый день?
– Эти, – подтвердил Лукин. – Они мне весь потолок разворотили своими дрелями. И насвинячили в чистой зоне, пришлось неделю отмывать.
– Погоди, мне тогда начальник их подарил… бутылку Бехеровки, я отвез ее жене, она любит такое. И дал бумагу. Сказал: «тут коды доступа к камерам, смотри не потеряй». Но так как вся система видеонаблюдения заработала, то я подумал, зачем эти коды… и положил… – Он снова подошел к бару. – Точно! Я подумал, раз коды, значит что-то важное, как коды к моему сейфу. И положил ее… да-да, в сейф! – Трошин отворил темную панель справа от бара. Там располагался небольшой сейф с кнопками. Быстро набрав комбинацию, он открыл толстую дверцу.
– Так… не это… не оно, это техпаспорт… это устав… стоп… кажется… – он вынул лист бумаги с чередой длинных адресов-цифр. – Здесь не написано, что это, но… кажется…
– Да! – Лукин быстро пробежал взглядом бумагу. – Это точно оно! Есть, давайте ее сюда… так… одну секунду. Сперва глянем, что у нас за дверью. – Он быстро набрал вереницу цифр и глазам изумленных мужчин предстал очень качественный, цветной вид сверху на дверь кабинета директора, включая стол секретаря, шкаф для бумаг, вешалку, кресла для посетителей. На месте Веры Ильиничны восседал бугай в джинсах и свитере крупной вязки, с «оленями». На голове у него была черная шапочка. Он крутил в руках рацию и явно маялся от безделья. Сумка Веры Ильиничны висела на стуле, как будто она отлучилась на минутку.
– Смотри, – указал в нижний темный угол Золотов. – Несмотря на то, что освещения внизу не хватало, все они увидели, что белый короб, скрывающий телефонные провода, вскрыт, а из него торчат разноцветные лохмотья. Они перерезали телефонную линию.
Лукин покачал головой:
– Интернета нет, потому что перерезан телефонный кабель. А вот сама сеть есть. И это единственный плюс, который мы имеем на данный момент. Мы можем точно узнать, где они и что делают. Посчитать, сколько их и… возможно, обезвредить. У меня такое ощущение, что в их планы не входит выпустить нас отсюда.
Глава 10
2012 год
Она стоит на ступеньках автобуса, прислонившись к холодному стеклу двери, а тот громыхает по разъезженной дороге, корпус содрогается, скрипит и плачет, крышка механизма открывания дверей над головой бьется с монотонным лязгом. Надпись на ней гласит:
НЕ ЗАБУДЬТЕ ОПЛАТИТЬ ПРОЕЗД
Она смотрит в окошко, боясь пропустить свою остановку, но снаружи – серая туманная слизь, не видно не зги. Силуэты домов угадываются и тотчас исчезают, а людей и вовсе нет, а автобус, старенький Лиаз, все едет и едет. Без остановок.
Салон забит людьми – они чем-то неуловимо похожи друг на друга, словно едут на завод (или на похороны), и они… они смотрят на нее, да. Серые землистые лица, плотно сомкнутые бескровные губы, изгибы морщин. Странно, но никто не шмыгает, как обычно, не кашляет, не сморкается. Она попыталась вспомнить, как попала в этот автобус, но не смогла. И куда она едет без родителей?
Почему все смотрят на нее? Она холодеет – у нее нет билета. Они знают. Они откуда-то знают.
Проносится перечеркнутый красной линией знак с надписью «Огненск» и она с ужасом понимает, что села не на тот автобус. Она едет не туда и автобус уже выкатился из города, тряска стала более монотонной, похожей на дрожь. Скорость выросла. Люди в автобусе молчали, никто не произносил ни слова. Она украдкой посмотрела влево – ни одного мобильника, никто не смотрит очередной выпуск новостей, не слушает музыку в наушниках, черт – даже не сидит в Инстаграме или на худой конец, в Одноклассниках, у людей здесь… вообще нет телефонов. Их тела ритмично покачиваются и наклоняются совершенно синхронно, как связанные, когда автобус берет правее или левее.
С каждой секундой, которые тянутся, словно кадры на замедленной съемке, ужас наполняет ее все больше и больше. Где папа?! Где мама?!
– Тетенька, – оборачивается она к пожилой женщине, стоящей позади. На старухе черное пальто до пола и резиновые сапоги, тоже черные, в комках жирной оттаявшей грязи. – Простите, какой это номер, не подскажете? Куда мы едем?
Старуха смотрит на нее в упор, отчего Саше становится не по себе.
– Безбилетница, – говорит старуха, шевеля тонкими губами с полоской серых усов над ними.
Саша втягивает голову в плечи. Ей становится и страшно, и стыдно одновременно – она краснеет, невыносимо душно, хотя внутри салона, это хорошо видно, из каждого приоткрытого рта то и дело вылетает облачко пара.
– Безбилетница! – повторяет старуха злобным шипящим голосом. Ее маленькие черные глазки буравят Сашу. Старуха входит в раж и, специально, чтобы услышали все, почти выкрикивает это слово, как заклинание: – БЕЗБИЛЕТНИЦА!!!
Саша с силой прижимает ладони к холодному стеклу автобусной двери, ей нужно выйти прямо сейчас – сквозь запотевшее стекло она видит новый указатель и ей становится не по себе: «Городская свалка, 5 км».
Господи! Папочка!!! Я заблудилась!!! Помоги мне, папуля, где ты?!
Тем временем, лица пассажиров, даже тех, кто вообще не подавал признаков жизни, разворачиваются в ее сторону. В их глазах – глухая черная пустота. Сначала они молчат, просто смотрят, но Саша знает – этим не обойдется. Если бабка решила выместить на ней свою злобу, своего добьется. Ужасная, страшная старуха, похожая на бабу Демидиху из соседнего подъезда – склочную, сварливую, ее сторонились даже крепкие мужики со свинофермы.
Толпа не любит чужаков. Тех, кто отличается. Тех, кто своим видом вносит сумятицу и раздор, вызывает волны на вечной глади болотной жижи. Но… откуда они знают? Откуда?..
В этот момент глухой ропоток, заглушая кашель двигателя, сперва несмело, но с каждым разом все громче, все сильнее, – перерастает в скандирование – «Без-би-лет-ни-ца, без-би-лет-ни-ца, без-би-лет-ни-ца!», которое впивается в уши, проникает сквозь кожу, холодными иглами пронзая все ее тело – как тогда… как тогда…
Она затыкает уши. Но это не помогает. Автобус раскачивается в такт крикам, словно пытаясь выплюнуть ее наружу, в туманный холод – а там, она с ужасом это видит, распахнув глаза – на горизонте, вырастает исполинская Гора, та самая, куда родители под страхом вечного домашнего ареста запрещают бегать и ездить на велосипедах своим детям. Гора, за которой находится нечто жуткое и темное. И даже туман в том месте – на горизонте, тонет и исчезает, обращаясь в НИЧТО. И в этой черноте, куда летит автобус теперь уже совершенно бесшумно, под вой безумных пассажиров – кто-то поджидает ее.
Это его глаза она видела тогда, да… тогда, его глаза, его расширенные зрачки, его прищур и узнавание, его триумф и его холод, в который она падала бесконечно много лет с тех пор. Бесчисленное количество раз. Саша пытается закричать, позвать на помощь, сказать, что она выйдет, нужно остановить автобус пока не поздно, нужно выйти всем, кто еще может, но ничего не получается – только хрип вырывается из ее простуженных легких и пальцы оставляют длинные следы на запотевшем стекле автобусной двери.
Профессор Верник из Москвы развел руками:
– Голубушка, я все понимаю, но, к сожалению, я не господь Бог. Не все в моих силах. Ее показатели соответствуют обычному спящему ребенку – но… почему-то она не просыпается. На вашем месте, я бы делал все, что делают обычные родители: читайте ей, занимайтесь, разговаривайте, и… даст Бог, она очнется.
– Вы сами в это верите, доктор?
– Отчего ж не верить, – сказал Верник, стараясь не смотреть в глаза. – Бывали случаи и более безнадежные. Мозг не поврежден, реакции организма присутствуют, учитывая, что она лежит без движения вот уже второй месяц. Девочка реагирует на свет, слышит, когда к ней обращаются, как будто даже отвечает, но… что-то удерживает ее там… я не знаю, что. Наука при всем ее развитии, почти ничего не знает о мозге. Нужно ждать.
Она ждала. С мужем общалась не так часто по понятным причинам. По вполне понятным… Тот день до сих пор стоял у нее перед глазами – серый октябрьский день, в котором прозвучал телефонный звонок и еще до того, как она подняла трубку, до того, как услышала сухой незнакомый надтреснутый голос – она знала – случилось что-то непоправимое. Что-то ужасное, страшное.
То, что разделило ее жизнь на две части – живую и мертвую. До и после. И хотя нельзя было так называть – именно так она это и называла.
– Оксана Владимировна?
– Да, это я.
– Александра Лосева – ваша дочь?
– Да… моя… а… что-то случилось? – холодный озноб пронзил ее в тот момент, руки тотчас онемели.
Голос замер, было слышно, как там на заднем фоне кто-то говорит – быстро и неразборчиво.
– У Саши анафилактический шок. Она находится в реанимации городской больницы. Нам удалось стабилизировать ее состояние, но…
Все это время, пока далекий голос произносил эти страшные буквы, у Оксаны было состояние, будто ее медленно погружают в ледяную прорубь. И вот, когда уже до линии рта оставалось совсем чуть-чуть, пару сантиметров, погружение прекратилось. Ее легкие, до отказа наполнившиеся воздухом, готовы были сорваться в крике.
– Она жива? – не своим голосом спросила Оксана. – Протяжный стон, наконец, вырвался из ее груди.
– Да. Но… ее состояние…
– Я еду, – ее повело в сторону. Все вокруг поплыло, накренилось и она, чтобы не упасть, схватилась за подоконник.
– Боюсь, к ней никого не пускают.
– Я еду, – сказала Оксана и положила трубку.
Автоматически, ничего не соображая, набрала Андрея, который еще вчера что-то говорил про… она не помнила, про какое-то задание для Саши, в голове все перемешалось, превратившись в хаос, обрывки мыслей, снов, дней, цитат из библейских журналов.
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…
Она медленно опустилась на кресло.
– Господи, – сказала она сама себе. – Он… он позволил моей девочке… Господи! Боже! Саша! Саша!!! – и она согнулась, сотрясаясь всем телом в глухих рыданиях.
