Сергей Милушкин
Заражение
Часы показывали 13:51.
Кажется, только что было утро, подумал Трошин, вспоминая, как на ночном столике загудел мобильник и сухой невыразительный голос сообщил известие о пропаже одного из испытуемых.
– Вам нужно срочно явится в институт. Постарайтесь спуститься через пятнадцать минут к подъезду, вас заберут.
– Не надо меня забирать, я сам приеду, – сказал Трошин, с трудом понимая, что происходит.
– Как скажете. Наша машина будет вас сопровождать. До встречи.
Связь разъединилась.
– Леня, – жена положила руку ему на плечо, – что-то случилось?
Он не хотел волновать Елену Петровну, она уже была на пенсии и имела право жить спокойно, без нервотрепки.
– Все нормально, Лена, спи. Из Москвы комиссия пожаловала, ты же знаешь, у нас заключительная стадия испытаний. Так что я чищу зубы и на базу.
– Ох… Леня… – в ее голосе он услышал тревогу. После сорока лет совместной жизни она шестым чувством угадывала, когда что-то шло не так. – Когда это уже закончится?
– В этом году передам дела Золотову. И мы свободны, как страусы в голубых небесах!
– Леня, страусы не умеют летать.
– Зато быстро бегают.
Она посмотрела на него внимательно – в холодной синеве зачинающегося утра ее глаза выглядели огромными и прекрасными, как и тогда, в день их знакомства в студенческой общаге МГУ на праздновании первокурсников. Лена поступила на педагогический, а он уже был на третьем курсе биологического. Его притащил на кутеж друг, Сева Воронов, который сейчас стал зам министра здравоохранения.
– Леня, точно ничего не случилось? Ты обещал на выходных съездить в Москву, пора и гардероб немного обновить к зиме…
– Абсолютно ничего. Но… обещать ничего не буду, вполне возможно, что и задержусь – заключительная проверка. Это очень-очень важно, сама знаешь.
Она знала. Она помнила.
– Да, – сказала она. – Иди. Звони по возможности. Или хотя бы пиши в Ватсапп.
– Обязательно, дорогая, – он обошел кровать, наклонился и поцеловал ее в сухие теплые губы.
Ни через пару секунд, ни через десять, и даже через минуту дверь кабинета не отворилась. То ли охранник отвлекся, то ли действительно был глуховат, но даже стука шагов они не услышали.
– Что… что они там говорили? – пересохшими губами спросил Золотов. – Только не включай так громко, черт… как же я испугался… – С его лба стекала крупная капля пота – виски, затылок и шея были мокрыми.
– Они не говорили. Они мычали что-то нечленораздельное. Малек, ламолек, что-то такое…
– Они помешались? Кто их отбирал? – Трошин наклонился над экраном. – А это кто там? – он показал пальцем за кулису, которая волновалась, выдавая очертания человека.
– Сейчас попробую камеру найти другую, по идее на сцене есть еще одна… – через минуту изображение сменилось широкоугольным, охватывающим сверху как саму сцену, так и то, что творилось за кулисами и даже часть зала.
– Вон он. Да, – палец Трошина скользнул влево. Там стоял человек в зимнем спортивном костюме. В руках его была спортивная сумка.
– Но это же… – Трошин не договорил. Все и так знали, кто это, и в представлениях он не нуждался – могущественный, опасный и преданный Ренат Газзаев, начальник службы безопасности НИИ. – Господи… – прошептал директор. – Как же так… Ренат…
Автоматически он наполнил стакан виски и залпом опорожнил его.
– Не пейте много, – посоветовал Лукин. – Вам потребуется хорошая координация, если мы действительно хотим обезвредить того парня за дверью.
– Я и не пью, – огрызнулся Трошин. Действительно, судя по его виду, он был трезв. Голос звенел от ярости: – Какой же сукин сын… продал! Продал за тридцать сребреников… Но… этого же не может быть, не может! – хоть он говорил шепотом, Золотов приложил палец к губам.
– Не шумите. Вы сами все видите.
Вдруг на сцену вышел штатский, тот, что недавно сидел под фикусом, кивая своей уродливой головой точно также, как кивают теперь все эти люди, еще утром бывшие обычными нормальными людьми – участниками тестирования вакцины от гриппа. Обычной вакцины от гриппа. Самый обычной. Или, все-таки, не самой? – холодное подозрение шевельнулось в сознании Трошина.
Он посмотрел на Лукина. Лукин имел непосредственный доступ к участникам и самолично контролировал ход тестирования. В момент происшествия он был в институте, в лаборатории, сегодня по графику его дежурство. Он часто заменялся и по сути, жил в институте.
Он подозрительно быстро нашел способ показать, что происходит – ни Трошин, ни Золотов не знали о подобных возможностях системы видеонаблюдения.
Потом он предложил… нет, это был я, вспомнил Трошин. Дрон предложил я.
Но… он не пьет. Разве нормальный человек может отказаться от виски ценой в пару тысяч долларов?
Если Лукин с ними заодно, то что дальше? И как намекнуть на это Золотову? Вдвоем они смогут его обезвредить, учитывая, что он не догадывается о разоблачении. Но зачем тогда Лукин показывает все это? – Мысли Трошина налетали одна на другую и чем дальше он сопоставлял факты, тем больше был уверен, что Лукин – предатель.
Скорее всего, охранник не прибежал, потому что знает: все под контролем. Это все объясняет.
– Нужно приоткрыть окно, иначе мы тут задохнемся.
– Да, только потише, – сказал Лукин, всматриваясь в экран компьютера на столе директора. – Попробуйте открыть его и проверить, пролезет ли дрон.
– Да, сейчас.
Трошин подошел к окну, загородился вертикальными жалюзи, а сам достал из внутреннего кармана куртки ручку и обрывок листка – на днях жена записывала, что нужно купить к дню рождения внука.
«Лукин с ними заодно. Нужно его вырубить», – написал он на листке мелким дрожащим почерком.
– Эй, Виталий, подержи эти жалюзи, мешаются, – позвал он Золотова.
– Сейчас, – откликнулся тот. – Запиши, что он говорит, это важно.
Лукин кивнул и поставил на запись – внизу экрана замигала красная точка. Штатский вышел на середину сцены.
Толпа кивала головами – безмолвно, отрешенно, голос человека со сцены, механический, неживой – разносился по всему третьему корпусу.
Золотов приподнял жалюзи, но Трошин привлек его и сунул в руку записку. Тот быстро пробежал текст глазами. Второй рукой Трошин открыл окно – в ту же секунду морозная свежесть ударила в мозг.
Золотов смотрел на него полудиким взглядом.
– Ну что там, – не выдержав, Лукин поднялся с кресла Трошина, взял дрон в руки и подошел к окну. – Влезет?
Оба мужчины повернулись к нему одновременно.
– Что с вами? – спросил Лукин, опуская дрон.
– Ты… – запнулся Золотов. – Ты… с ними? Лучше скажи, иначе мы выкинем тебя в окно. В руке Золотова зашипел электрошокер.
– Что?! – выдохнул Лукин. – Вы что, перепили вискаря? Совсем с ума сошли?
– Ты с ним заодно, – сказал Трошин. – Не отпирайся.
Лукин чертыхнулся, а потом протянул руку.
– На, бей свой перделкой. Мне же лучше. Отлежусь и не буду волноваться, как вы справитесь с этим уродцем за дверью.
Золотов с Трошиным переглянулись.
– Бей, бей, не сомневайся. Это же вам, кажется, предлагали зама по науке в Фармапроме, а не мне. Это же я сижу тут ночи напролет и протоколирую то, на чем вы завтра поимеете миллионы. Нашли крайнего, два старпера! Что уставился? Бей! – и он вытянул руку, закатав рукав до локтя. – Или может нужно в шею, чтобы наверняка? Давай в шею! – Лукин оттянул ворот и подставил шею.
Золотов протянул было шокер, но тяжелая рука Трошина легла сверху.
– Стой. Он не с ними.
– Но вы же сами… – Золотов выглядел обескураженно.
– Если бы он был с ними, то уже давно бы заорал. По крайней мере, я бы точно так сделал.
– Какого черта? – зло спросил Лукин. – Я понимаю, что вы на пределе, так же, как и я. Но все же…
– Ты слишком много знаешь, – сказал Золотов. – Все это… – он кивком головы показал на включенный компьютер, с экрана которого продолжал говорить штатский.
– Потому что я этим увлекаюсь, а не просиживаю свою задницу, лишь бы отбыть время. Ясно? Мне это нужно по работе. А что нужно вам, я вижу.
– Ладно, – сказал Трошин. – Извини. Это у меня вожжа под хвост попала. Не знаю, что на меня накатило.
– Извини? Вы хотели меня убить.
– Ну… не убить… – уклончиво ответил Золотов.
– Просто выбросить из окна.
– Тут всего второй этаж.
– Давайте вас, господин Золотов, ради эксперимента, попробуем выбросить и посмотрим, как вы спланируете на голый асфальт.
Они посмотрели друг на друга.
– Я хотел сегодня с девушкой сходить в кино. Вашими стараниями я вполне мог бы очутиться в том микроавтобусе с надписью «Ритуальные услуги», которую кто-то замазал…
– Смотрите, – внезапно сказал Трошин. – От толпы вдруг отделилось несколько человек, они словно пробудились ото сна – по дико вращающимся глазам было понятно – они не могут понять, где находятся и что с ними произошло.
Кто-то из сомнамбул подошел к пожарному щиту, разбил рукой стекло и вынул лопату. Второй человек взял багор.
Все произошло быстрее, чем они успели сообразить и ужаснуться. Один взмах лопаты и голова мужчины, вращающегося на одном месте – отлетела к сцене. Из шеи хлынул фонтан крови – безголовый труп, дрогнув, рухнул на спину, забрызгав кровью стоящих рядом людей.
Обладатель багра подошел со спины к женщине, которая при виде внезапно открывшейся ей картины завизжала, словно ее резали по живому. Он занес багор и со всей силы всадил его острый конец в череп – женщина перестала кричать и завалилась рядом с мужчиной.
– Господи… – прошептал Трошин. – Да что, черт возьми, происходит, кто-нибудь мне может объяснять? Как это называется?
Бледный Лукин стоял сбоку. Он силился что-то вспомнить, но картина убийства потрясла его, он лишь шевелил губами. Подбородок мелко дрожал.
– Эти… эти двое… – наконец он смог перебороть себя. – Эти двое… убитых, они были в группе Б.
– То есть? – повернул голову Трошин. Его глаза блестели.
– То есть… они были здоровы. Им кололи вакцину, но… разумеется, не для выздоровления, а для проверки аллергических реакций.
– Вроде у нас слепое тестирование? – осторожно спросил Золотов. – То есть… мы не знаем, кто заражен, а кто здоров. Ведь так?
– Да, – ответил Лукин. – Вы не знаете. Комиссия не знает. Никто не знает. А я знаю. Я взломал систему тестирования. Не для того, чтобы там что-то подделать. Просто было интересно.
– Сукин ты сын, – сказал Трошин. – Разумеется, наш сукин сын.
Лукин опустил глаза. Он, конечно, знал, что совершает как минимум должностное преступление, а как максимум, уголовное, но ничего с собой поделать не мог. Все, что касается компьютеров, было его слабой стороной.
– Я просто знал, кто из них кто… чтобы в случае чего быстрее прийти на помощь, – сказал он после минутного молчания. – Мне кажется, это очень страшно, когда тебя заражают каким-то вирусом, а потом безо всяких гарантий испытывают на тебе свои новые лекарства. Которые могут и не подействовать. Я знал, кому помогать в первую очередь, а кто кривляется.
Золотов, хоть и выглядел напуганным, тем не менее был явно раздражен.
– Из-за тебя все тестирование могло накрыться медным тазом. Или вообще весь институт. Ты это понимаешь?
– Похоже, что он и без меня накрылся, – парировал Лукин.
– А что ты еще знаешь? – спросил Золотов. – Расскажи подробнее, чем их заражали и как?
Тем временем толпа, не обращая никакого внимания на убитых, начала расходиться – через дверь позади они медленно просачивалась наружу.
Трошин подскочил к окну.
– Они садятся в автобусы. Или сейчас или никогда, – воскликнул он. – Боюсь, сейчас придут за нами.
– Выпускай дрон! – крикнул Золотов, кидаясь к столу.
– Поздно, заметят! Дайте мне шокер, заправляйте шприцы!
– Они заправлены, – Трошин распахнул дверцу шкафа, выудил оттуда аптечку. – Держи, – протянул он Золотову наполненный шприц. – Коли в мягкие ткани. Шея, руки, задница, ну худой конец.
– Давайте шокер, – Лукин протянул руку к Золотову и тот после секундного колебания протянул ему аппарат.
– Все, идем!
Они выстроились возле входной двери, первый Лукин, за ним Золотов и сбоку – Трошин. Сосредоточенные лица, взмокшие от напряжения спины.
– На счет раз-два-три. Раз, два, три, – сосчитал Лукин и открыл дверь.
Глава 13
2012 год
Сначала он ничего не понял. Только что они сидели и пили чай в ветхой картонной лачуге, а теперь…
…кто-то тормошил его за плечо. Немилосердно, жестко, больно. И снова холодно. Он вспомнил двух собак со странными, очень странными, даже жуткими именами. Как их звали? Химера? Нет. Ти… Тифон и Ехидна. Точно. Имена соответствовали виду. Бешеные псы – такие могли встретиться только на свалке, куда свозят химические отходы. А что еще могло быть в бочках, которые разгружают по ночам под усиленной вооруженной охраной? Какая-то мерзость, которую отказались брать даже специализированные полигоны.
В ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить.
– Да заткнись ты уже! – крикнул он… и проснулся.
Макс, редакционный водитель, крепко сжав руль, прокладывал путь по раздолбанной извилистой дороге – фары то и дело выхватывали валуны и поваленные деревья на обочине.
– Андрюха, с тобой все нормально? – спросил он испуганно. – Гена тоже дрыхнет, вы как спустились, сразу оба и завалились. Ты всю дорогу мямлишь ахинею беспрестанно. Что-то там прекратить… Это про свалку, наверное.
Андрей понял, что никто его не будил и не тряс, он просто бился плечом о холодное стекло.
– Прилично выпили, раз водку назад не принесли? Хотя… – водитель втянул носом воздух, – запаха нет. Странно.
Андрей глянул в лобовое стекло – но определить, где они проезжают, не смог.
– И давно мы спустились?
– А ты не помнишь? Во дает. Минут двадцать назад. То-то я смотрю, вы какие-то странные оба. Как прибитые. Я посмотрел, с виду целые, у Гены камера на шее болтается – значит все в порядке. Сели и захрапели. Ни слова не сказали. Но вы же брали водку с собой на взятки аборигенам, я и подумал, что выпили. Тем более, такой холод.
Андрей силился вспомнить, как они ушли, как спускались по склонам, усеянным стеклом, арматурой, ломаными досками – один раз оступиться хватит, чтобы наверняка угодить в больницу, если не в морг – но, тем не менее, на них нет и царапины. Только этот запах… Андрей поднес рукав куртки к лицу и сморщился.
– Удачно хоть? – водитель посмотрел в зеркало заднего вида. – Узнали, что за вонь? Когда начало смеркаться, я даже испугался, вокруг тени ходят, бомжи или кто это – залез в машину, закрылся – но так еще страшнее, как будто кто-то наблюдает за мной, ждет пока закемарю. Тьфу ты, мать его за ногу! Чтоб я еще раз сюда поехал, даже не проси! – он сильнее вдавил педаль газа. Было видно, что ему не терпелось убраться отсюда подальше и побыстрее.
– А сколько мы там пробыли? Уже, наверное, часов десять вечера?
Водитель покосился на Андрея.
– Вы и правду там чего-то нюхнули, раз не пили. Тогда где водка? Сейчас пять часов, а пробыли вы там всего час. Еще не хватало.
– Час? – Андрей не мог поверить его словам.
– Ну, может минут сорок. Не больше. Мы кружили вокруг, Гена фотографировал, потом нашли дорогу с северо-восточной стороны, остановились. Вы начали взбираться на гору мусора, хотя я сразу сказал, что дело гиблое. Резко стемнело, как это сейчас бывает и почти сразу вы вернулись. И то хорошо, что не пришлось лезть за вами. Хотя я бы и не полез.
– И что, вот так просто спустились, и все? Ничего не говорили?
– Кажется… я впотьмах не разглядел, вроде бы кто-то вас провожал. С собаками. Жуткие псы. И худые. Я залез в машину от греха подальше. Боюсь бродячих собак.
– Мы все узнали, – сказал Андрей сдавленным голосом. – Похоже, это химические отходы. Их привозят по ночам под усиленной охраной. Так нам сказала одна… местная.
– А-а-а, – протянул Макс, доставая сигарету и щелкая прикуриватель. – Тогда все понятно, почему вы такие… – он сдавленно кашлянул, – ну и вонь же тут, наверное, ветер опять на город идет.
Он прикурил и вцепился в руль. Когда они миновали указатель «Город – 15 км», в кармане куртки Андрея зазвонил телефон.
Из радиоприемника шелестел умиротворяющий джаз, Андрей смотрел в окно, и падающие снежинки в свете фар убаюкивали, гипнотизировали. В вечернем сумраке плыли отражения бурелома по краям дороги, черные ветхие лачуги, застывшие в безвременье, и редкие фигуры людей, больше похожие на приведения, бредущие неизвестно откуда и куда.
День стал вечером, а вечер стал ночью в один миг – так всегда происходит в конце ноября. В отражении бокового стекла он вдруг явственно увидел ту женщину – в черном платье, подчеркнуто торжественном, будто не с фермы она только что явилась, а с аристократического бала; она держала дочку за руку, а за ними – в дверях, стояли две огромные худые собаки, Тифон и Ехидна. Дочка, протягивала Андрей чашку чая – он потянулся за кружкой, чтобы освободить ее от этой ноши, но, когда их пальцы соприкоснулись, он взглянул ей в глаза и замер, не в силах пошевелиться.
Это была его дочь. Саша.
Машину тряхнуло на колдобине и видение стерлось, провалилось в небытие мертвенно-холодной ночи.
Звонка-то и не было, он не сразу понял, что его беспокоит, а когда понял, испугался, что не успеет достать телефон, отчаянно вибрирующий во внутреннем кармане куртки.
– Алло, – сказал он в трубку. Надпись на экране сообщала: «Нет ID абонента».
– Андрей Лосев? – спросил безжизненный женский голос, который мог принадлежать и роботу-информатору. Такими голосами не впаривают быстрые займы до получки, очередную финансовую пирамиду, не рекламируют таблетки для похудания и даже не сообщают о размере задолженности перед банком – этот голос был предвестником. Каждый человек хоть раз в жизни слышал его – в телефонной трубке, за дверью квартиры, или сидя на приеме у доктора, который старательно прячет взгляд. Таким голосом провозглашают торжество неизбежности.
Он ответил, вцепившись правой рукой в пластиковую пассажирскую ручку.
– Да, это я.
– Час назад в отделение реанимации поступила ваша дочь, Саша Лосева с диагнозом «анафилактический шок», предположительно после проведения вакцинации. – Механические слова проникали ему в голову и там вибрировали невыносимым эхом. Он слышал их словно со стороны, а тело его, начиная снизу – немело, погружаясь в могильный холод – он чувствовал, как что-то ужасное, мертвое приближается к его сердцу и точно знал, если оно затянет его, то пути назад не будет. – Вы меня слышите?
Макс повернул голову и посмотрел на Андрея. Тот сидел смертельно бледный, таращась в темноту.
– Эй, – сказал он. – Тебе плохо, Андрей? – он похлопал его по ноге.
– Я… слышу, – прохрипел Андрей. – Где… что с ней? Она жива?
Голос издалека кашлянул и продолжил:
– Она жива, вовремя проведенные реанимационные мероприятия спасли ей жизнь. Она в городской больнице. Пока без сознания.
– Я сейчас приеду, – выдавил Андрей.
– В палату никого не…
Андрей нажал на кнопку отбоя, повернулся к водителю.
Тот моргал глазами, не зная, что сказать. Он слышал весь разговор.
– Я лечу, Андрей. Мы будем через двадцать минут. Господи… – прошептал он. – Как же так?
На мгновение из темноты выскочил рейсовый автобус, ослепил их фарами и провалился в небытие – старый дряхлый Лиаз, трескучий и скрипучий, заполненный людьми под завязку – Андрей судорожно оглянулся, ему показалось… нет. нет. Он встряхнулся, ударил себя по щеке, нагнулся, вытащил из бардачка бутылку воды. Сделал длинный глоток. Мозг отказывался верить в происходящее.
– Разве здесь ходят автобусы? – спросил он. – Эта же дорога ведет только на свалку. Или нет?
– Какие автобусы? – встрепенулся Макс. – Уже полчаса как мы едем, ни одной машины ни туда, ни обратно. – Он посмотрел на Андрея и покачал головой. – Держись, брат!
На заднем сидении храпел Гена, рядом с ним лежала камера с внушительным объективом, незакрытая линза которого смотрела вперед пустым немигающим взглядом.
Андрей повернулся на сидении, зацепил рукой ремешок и подтащил фотоаппарат к себе. Нет, нет, нет, подумал он. Я не схожу с ума. У меня есть свидетель. И не просто свидетель, а документальный свидетель, от которого ничего не утаишь, который не закроет глаза, даже если заметит то, что ему вовсе не предназначается. Бочки с химикатами. С горы мусора, с самой высокой точки был виден гигантский серый ангар с выведенной на боку синей краской цифрой «3», – и там, под навесом, скрытые от любопытных глаз, стояли те самые бочки – вероятно, уже пустые. Но если изображение приблизить, а оптика это позволяла, можно прочитать, что написано на их ребристых стальных корпусах.
Он быстро прокрутил ленту кадров до того момента, как они взобрались на вершину. Высотой свалка превышала девятиэтажный дом.
– Фу-ух, – выдохнул он, обнаружив те самые кадры. Значит, бочки существуют. Они действительно были на вершине горы и этот кадр, в общем-то случайный, они еще не знали, что там вообще есть какие-то бочки, не говоря уже о том, что внутри них – это они узнали позже.
Он крутил диск перемотки кадров. Вот на дальнем плане мусоросжигающий завод. Громадные экскаваторы, пресс, краны, снующие внизу люди, кто-то, он только что это заметил – показывает на них пальцем снизу. Он мотает кадры дальше и видит – по направлению к ним, размахивая руками, бегут люди в черной униформе, вероятно, охрана. Вход на территорию свалки строго запрещен.
Их должны были поймать минут через десять-пятнадцать, не больше. Притащить в сторожку, отбить почки, раскурочить камеру и стереть все снимки. Обычное дело, с нарушителями тут не церемонились. Они полезли через ограду, а потом на склон на свой страх и риск, понимая, что в случае чего, полиция не станет вмешиваться, да и откуда ей тут взяться. Изобьют и выбросят за ограду. Или сожгут в мартеновской печи.
Дело о двух пропавших журналистах закроют через три месяца за отсутствием тел и состава преступления.
Он крутил колесо дальше. Вот его красное от холода лицо – улыбается, крутит у виска, смеется, корчит рожицы – кадров много, флэшки у Гены безразмерные, он щелкает направо и налево, не останавливаясь.
Да! – северо-восточный склон. Здесь, в отличие от южного склона – потише, совсем нет поселений, этих мусорных гетто, в которых круглогодично живут рабочие, разгребающие и сортирующие мусор. Большая часть этих людей забыла, когда мылась в последний раз – заросшие, в жутких лохмотьях, они выглядывали из своих лачуг с выражением отчаянной злобы, как загнанные звери, следящие за каждым твоим движением. И не дай бог сказать или сделать что-то лишнее.
Гена бесстрашный фотограф. Безбашенный. Он на самом деле без тормозов. В этом деле если у тебя есть тормоза, тебе никогда не стать крутым фотокором. Когда-нибудь он получит «World Press Photo» – главную фотопремию в мире за социальный репортаж, – Андрей в этом не сомневался. Гена снимал этих бедолаг, рискуя получить нож в спину. Снимал пикирующих на них ворон и чаек, смердящие испарения из сердца свалки, вывернутые кишки цивилизации – снимал так ясно и резко, так близко, что сейчас, глядя на эти снимки, Андрей на миг забыл о своей беде, и вновь перенесся туда, в эпицентр зловонного кошмара.
Диск перемотки крутился, калейдоскоп кадров на маленьком экране камеры стрекотал перед глазами и когда момент на зрительной коре совпал с воспоминаниями, тот самый момент, от которого он едва не лишился чувств, Андрей замер.
СТОП. Это было здесь.
Пока машина неслась, виляя в одичалом пространстве между свалкой и городом, Андрей докрутил до того самого места. И на следующем кадре – он не сомневался, там, за валуном, через мгновение – показались эти псы. И девочка.
Его большой палец, замерший на черном диске перемотки снимков, побелел от напряжения. Сердце стучало как бешеное – как будто те злобные существа, Тифон и Ехидна, со вздыбленными загривками и горящими бешеными глазами мчались за машиной.
Андрей нервно оглянулся.
Дорога сразу позади машины проваливалась, исчезала, растворялась, но ему казалось, что тьма гонится за ними и только благодаря чуду еще не поглотила маленький автомобиль.
Клик. Диск повернулся. Он щелкнул, сменив кадр.
Заставив себя опустить глаза на экран, Андрей нахмурился. Тот же самый кадр, что и предыдущий. Точь-в-точь. Камень, горы мусора, северо-восточный склон, внизу бурелом голого кустарника и черный излом ручья, опоясывающего границы свалки и исчезающего в диких зарослях.
Клик. Повтор. Клик. Снова тот же кадр.
Сбой?
Он крутанул колесо быстрее. Везде одно и тоже, ничего не менялось: один и тот же кадр, продублированный на сотнях других. Никакой хибары, собак, застенчивой девушки и ее матери – ничего и никого.
Андрей перемотал полностью весь день, но не нашел и намека на их существование.
Ферма, вспомнил он. Она работает на ферме «Солнечная», осеменителем коров и найти ее, судя по всему, будет не так трудно, учитывая, что огромное хозяйство московского бизнесмена Алика Мирного было единственным в этих краях.
Я найду ее, подумал он, поглядывая на спящего Гену. Не может быть, чтобы он не снял ни одного кадра. Этого просто не может быть. Может быть спрятал флэшку? Но в глубине души он понимал, что никто ничего не прятал.
Они въехали в городе. Андрей аккуратно положил фотоаппарат на заднее сиденье. Огни фонарей слегка разгоняли вечернюю мглу, и теперь он смотрел на знакомые улицы, не понимая, был ли телефонный звонок настоящим или же ему все приснилось…
– Почти приехали, – сказал Макс. Он вывернул с центральной улицы, пронесся по площади Мира мимо администрации города, над которой развевался триколор и свернул на Никитскую – Андрей вспомнил, что новая городская больница теперь за мостом, справа, там еще совсем недавно был заросший бурьяном пустырь, где он с мальчишками в детстве играл в войну.
Почти тотчас перед ними появилось само здание, подсвеченное тусклыми фонарями. Летящий снег таял на ходу, слякоть под колесами плескалась под днищем, автомобиль занесло на повороте, и сторож в кабинке у шлагбаума покачал головой.
– В реанимацию, – крикнул Андрей, опустив стекло.
Дед подумал секунду, потом открыл шлагбаум. Может быть, он узнал Андрея, а может быть ему просто было все равно, кого пускать – водянистые глаза старика смотрели совершенно равнодушно.
В воздухе висел не слишком сильный, но явный, настойчивый запах сероводорода с примесью ядовитого сладкого концентрата.
Ярко освещенный центральный вход в больницу пустовал. Крупные красные буквы над козырьком «Городская клиническая больница №1» были частично залеплены рыхлым снегом.
Андрей выскочил из машины, поскользнувшись, упал на одно колено в грязь. В груди бил колокол. Он поднялся и побежал ко входу. Теперь он сознавал, теперь поверил в случившееся – больница, реанимация находились в нескольких метрах и были пугающе реальны. И, хотя он бывал здесь и ранее по делам портала, никогда ощущения от этого места не были столь пугающе реальны.
Он ворвался в пустынное фойе. Всего несколько человек в этот час сидели на сдвинутых креслах и тихо разговаривали. Когда он вбежал, они замолчали.
У проходной стояла Оксана. Ее плечи вздрагивали, волосы разметались по спине, сумочка соскользнула с плеча и безвольно висела на руке, едва не касаясь пола.
Рядом стоял мужчина в белом халате. Он что-то говорил, но, она, казалось, его не слышала.
Она повернулась на звук ударившей двери и увидела его.
Губы ее, обычно полные и чувственные, превратились в тонкие крепко сжатые полоски. Лицо перекосила судорога боли, к которому теперь примешался гнев, отчаяние и безысходность.
Она вскрикнула, словно раненая тигрица.
– Как? Как ты мог? Ты, ты убил нашу девочку, ты убил мою девочку… как? Ведь мы же…
Доктор взял ее за рукав и посмотрел на Андрея.
– Это ваш муж?
Она ничего не ответила.
– Чего ты молчишь? – вдруг закричала она, отчего сидящие люди вздрогнули. Врач стиснул ее руку.
– Не надо тут кричать, не на…
– Ты убил ее! Ты! Со своими проклятыми статьями! Это ты виноват! Ненавижу! Ненавижу тебя!!! – ее лицо потеряло всякую форму, слезы душили ее. Смешиваясь с тушью, они стекали по щекам, образуя черные трещины. Как в том зеркале… – подумал Андрей, ужасаясь. Ее лицо стянула зловещая маска и Андрею стало невыносимо страшно. Он остановился посередине фойе, под электронными часами, показывающими «18-42». Сердце пронзила игла и он понял – все, все что было, умерло навсегда. Прямо сейчас.
– Успокойтесь. Ваша дочь жива, ей уже лучше.
Но Оксана не слышала его. Андрей приблизился, взял ее за руку, но она с шипением вырвалась.
– Не трогай меня! Убирайся к чертям проклятым! Не хочу тебя знать и видеть. Никогда!
Доктор покачал головой.
– Гражданка Лосева, ваш муж не виноват в том, что случилось. Такая реакция бывает, он не мог ее предусмотреть, в этом нет его вины. Успокойтесь. Давайте я вам дам успокоительные и вам станет легче.
– Не вздумайте меня успокаивать. Я все знаю, все! Этот яд убил мою дочь, я же говорила, я знала! – и она снова разрыдалась.
Андрей попытался ее обнять, но тщетно – она сбрасывала его руки, шипела, ругалась, царапалась.
– Как же ты мог? Как? Объясни мне! Только она одна… господи… за что мне это все?! – и она завыла, полностью утратив над собой контроль.
Доктор подошел к Андрею.
– Мы знаем, что вы разрешили провести ребенку вакцинацию. Противопоказаний у нее не было, так что в этом нет вашей вины. У девочки случился анафилактический шок. Остановка дыхания. К счастью, опытный врач безотлагательно провел реанимационные мероприятия. Сейчас она на аппарате искусственной вентиляции легких, ее состояние стабильное.
