Сергей Николаевич Прокопьев
90-й ПСАЛОМ
За окном госпиталя шёл снег, мелкий, игольчатый. Он возникал из серого низкого неба и пролетал сквозь стылые ветви тополей… Казалось, конца не будет этому движению белого на фоне мрачного больничного корпуса…
«Точка» в Тулукане для моджахедов была бельмом на глазу. Долго кусали бандитскими набегами, потом порешили в душманских штабах сравнять с землёй русский гарнизон. Показать, кто в горах хозяин. Завладев Тулуканом, моджахеды хотя бы на время взяли под свой контроль дорогу на Файзабад, отрезали Кишим и Файзабад от Кундуза.
Самое весёлое во всём этом – вплоть до Москвы было известно о подготовке крупной душманской операции. Кундуз трезвонит: ребята, не волнуйтесь, держитесь, одних не оставим, если полезут, тут же прибудет подмога. Легко сказать, до дивизии в Кундузе семьдесят с гаком километров. Не семь с половиной. За полчаса не покроешь. И время в бою другого измерения, каждая минута может чашу весов перетянуть в смертельную сторону. Да и километры длиннее. Душманы прекрасно знают, откуда русским придёт подмога, а мусульманам погибель. Встретят засадой на дороге…
Горные партизаны и сами опыта поднабрались, и советников против русских понаехало со всех волостей: французы, китайцы, американцы… Сразу после смерти Валентина Андрей пошёл в рейд с разведчиками и наткнулись на трёх душманов на дороге. Что уж они замышляли? Побежали при виде русских. Андрей в два прыжка достал одного… В халате, всё как полагается. Но вместо фарси другой прононс:
– Мусью, мусью!
Руки вверх тянет. Не убивай, дескать, сдаюсь, я безоружный. Андрей после смерти друга злой был. Всадил во французскую грудь густую очередь… Что ты здесь потерял, мать твою парижскую… Двое дерутся, куда третьим лезешь?..
Перед штурмом Кундуз сообщил: по разведданным две тысячи семьсот моджахедов готовится к захвату гарнизона.
Это на сто с небольшим наших воинов. Сравнение явно не в пользу Советской Армии.
Душманы пошли на рассвете, только-только развиднелось. Сначала с гор, что начинались сразу за дорогой, метрах в двухстах от «точки». Высоко на перевалах началось движение. И тут в небе появляются пять вертолётов непонятной принадлежности. Ми-8, но густо-зелёные, с тёмными пятнами. Наши светло-зелёные. Неужели, спускаясь с гор, душманы бросили десант на «точку»? Ничего не говорил факт – вертушки советского производства, мало ли кому продаём военную технику. Комбат командует бээмпешникам:
– Пушки, полемёты к бою!
В сторону воздушных целей БМП свои 30-миллиметровые пушки задрали, пулемёты нацелили на воздушные объекты. Хорошо, с вертолётов на связь вышли. Отряд пограничников в триста человек бросили из Пянджа по воздуху на подмогу. Только приземлились, из Кундуза сообщают: «К вам пограничники сейчас прилетят». Ага, мы уже их чуть не посбивали.
Андрей потом много раз думал: устояли бы или нет? Число «две тысячи семьсот», очень может статься, было занижено штабистами, дабы не пугать обороняющихся. Пускай, дескать, знают про нешуточные намерения противника, а уж насколько нешуточные – незачем раньше времени голову забивать.
Душманы начали спуск. Расстояние до перевалов километра четыре-пять. Из пушек неэффективно по воробьям. Надо подпустить поближе. И вдруг в бинокль заметили движение и на дальних от гарнизона горах – за Тулуканом…
Спустись в долину вся эта масса – бой, даже с учётом погранцов, был бы страшным. Жуткая сила катилась по русские души. Судя по душманским планам, перед духами, что двигались с ближних гор, стояла задача ввязаться первыми. Отвлечь русских на себя. В это время вторая часть, с дальних гор, входит в Тулукан, растворяется в нём, затем моджахеды подходят незаметно к окраине, как можно ближе к «точке», а потом по команде наваливаются на нас… Танкам остаётся бить прямой наводкой. Но танки в упор духи расстреляют из гранатомётов… Пока подойдёт подмога, мало что останется от гарнизона… Если три-четыре гранатомётчика сразу выстрелят по каждому танку…
Пушки и танки начали обстрел, как только авангард моджахедов с ближних гор стал спускаться в долину перед «точкой». Артиллерия била за спину моджахедам, отсекала отход, танки работали по наступающим. Несколько залпов батарея сделала через Тулукан, накрывая группы, скатывающиеся с дальних гор…
И вдруг повалил снег, такой редкий для Афгана. Чистейший русский снег обрушился с неба. Будто Россия вспомнила о сыновьях и послала им спасение. До того мощный заряд, он за какую-то минуту покрыл горы толстым слоем. У душманов халаты, накидки под цвет горного серо-коричневого ландшафта. В обычной обстановке упал в горах – и не различишь, где мёртвый камень валяется, а где глазастый с автоматом. В пыльные бури они ложатся на землю, закутываются в накидки и так спасаются от злой стихии. Когда моджахеды пошли с гор, в бинокль было видно: началось. Но сколько их там? Сливаются с горами. И вдруг вся маскировка псу под хвост. Как у бедолаги зайца, не успевшего вовремя поменять шерсть летнего колера на зимний окрас. Чёрно-белая графика в несколько секунд проявила картину штурма до последнего партизана.
Моджахеды на снежный момент как раз в предбоевой сосредоточенности заполнили склоны гор. Снег не только мишенями подставил их под прицельный огонь, ещё и по ногам ударил. Горной козочкой не побегаешь по скользкому покрову. Надеялись подойти вплотную и смять горстку русских. Снег переломал планы на сто восемьдесят градусов. Наши как начали кромсать скученные мишени. Танки, артиллерия, БМП заработали, как на учениях. Душманы под прицельным огнём забыли о захватнических амбициях, беспорядочно – быть бы живу – ломанулись назад к перевалам, дабы свалиться на другую сторону по принципу «ведь это наши горы, они помогут нам».
Больше моджахеды не сунулись. Гарнизон в напряжении ждал штурма ночью, на следующий день, через день. Нет. Возможно, полевые командиры, узнав, что появились пограничники, поняли – малой кровью не обойдутся. Могло случиться и такое: среди них разгорелись разногласия после неудачи, стали уводить отряды по своим вотчинам.
– Взяли бы простыни вместо маскхалатов, – в разговоре с ротным рассуждал Андрей, – в самый раз по снегу идти в наступление.
– Ты чё, им западло простыни – мёртвых в них заворачивают.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися; оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от срящя, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится. Обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешникам узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему…
Он попросил Олюшку поискать церковнославянский словарь, а пока упрямо запоминал. Какие-то фразы не понимал вовсе, в других лишь угадывал смысл. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему… – это было ясно.
В партизанской войне трудно бывает понять – мирный житель или с гранатой за пазухой. Днём за сохой идёт – кажется, орарь до мозга костей, а ночью орало на автомат меняет. Или крестьянствует с мотыгой, в то время как винтовка невдалеке припрятана. Если это Бур, то, как говорилось выше, и вертолёт «земледелец» может снять.
В жаркой стране вода – особый продукт. Гарнизон поначалу снабжался тулуканской водой. Была поблизости от «точки» скважина, насос глубинный английского производства. Цистерну набрал и пользуйся. Но среди потенциальных врагов лучше независимо жить. Поковырялись наши знатоки на территории «точки» и раскопали мощный ключ. Очистили его, обложили камнями. Отличная вода. Пограничники, прилетев на подмогу в критическую минуту, остались в Тулукане. Командование решило усилить гарнизон: слишком моджахеды обнаглели. Погранцы на другой стороне реки обосновались, в бывшем саду эмира землянок нарыли. «Точка» получила прикрытие с заречной части. На сопровождение колонн пограничники не ходили, но в некоторых операциях помогали танковому батальону.
Погранцы задачу водоснабжения решали своим способом – поставили машину для очистки воды. Из арыка берут, пропускают через фильтры, и готово. Машина – не из ключа набирать. Русский человек технике больше доверяет. Мало ли что в том же ключе, вдруг зараза какая-нибудь, а там машина очищает, значит, надёжность стопроцентная. Никаких тебе желтушных и других вредоносных бацилл. Стала рота пользоваться водой от погранцов. Хотя солдаты предпочитали из ключа пить. В тот вечер Андрей на водовозке привёз от погранцов воду, слил в баки.
В пять утра солдат-повар докладывает:
– Товарищ прапорщик, молоко свернулось.
Что за фокус кулинарный? Не из-под коровки молоко – сгущённое.
– Закипятил воду, – докладывает солдат последовательность поварских действий, – сгущенку вылил в котёл, кофе делать, она свернулась, привкус горьковатый.
Андрей посмотрел на варево – лохмотья белые плавают. Попробовал на язык, выплюнул – горечь. Впервые с таким поведением сгущёнки столкнулся.
– Выливай к едрёной бабушке! – Чай заваривай!
Не успел повар котёл вымыть, летит БТР от погранцов:
– Все живы? Никто воду не пил? Отравлена!
У погранцов научная основа, с периодичностью двух раз в неделю они сдавали воду на анализ. Накануне вертолёт прилетал, взял в лабораторию три бутылки. Из тулуканской скважины, из ключа, и после очистки из арыка. Какая предпочтительнее для русского желудка. Он может долото переварить, да на кой лишний раз напрягать. Пяндж после химанализа, захлёбываясь, передаёт: вода в бутылке № 3 отравлена сильнейшим ядом, срочно ликвидировать запасы! Качественней всего оказалась из бутылки № 2 – ключевая. Из скважины тулуканской тоже пойдёт на суп с чаем. Но откуда в арыке отрава? Причём, не вредоносная палочка холеры, которая может в водной среде жить-поживать бактериологической миной до встречи с благотворной средой человеческого организма.
Призвали афганца Хакима, лейтенанта ХАДа (госбезопасность Афганистана). У него был в Тулукане отряд приверженцев афганской революции. В частности, занимались разведкой. Через год Хакима убили. Личный охранник застрелил. И с семьёй его расправились. Андрей сколько раз удивлялся в Афганистане: насколько продажный народ! Сегодня он за одних воюет, завтра заплатили больше вчерашние враги, начнёт стрелять с удовольствием в недавних однополчан. Бизнес. Но в последнее время Андрей стал приходить к мысли: продажность, подлость проникают в русский народ. Условия, когда ты на грани выживания, когда озабочен куском хлеба, оскотинивают… Да и когда этот кусок с икрой, а деньги застят глаза – тоже человек нередко превращается в предателя и подлеца…
Хаким предложил сделать вид, будто ничего не случилось, машина для очистки работает, народ вокруг не паникует. Сам с помощниками стал следить за берегом вверх по течению от места забора воды. Оп-па! Появился земледелец с мешочком. Рисовое поле к арыку подходит. Дехканин сел у поля и вроде чем-то сугубо мирным занялся, положив рядом с собой сумчушку. Время от времени руку как бы невзначай в торбу запустит, сыпанет в арык, дальше прикидывается рисоводом. Ясно-понятно. Бойцы Хакима – они ничем не приметные, в халатах, как тот крестьянин-отравитель, – обошли диверсанта (он и не понял, что по его душу земляки), схватили за жабры с поличным. И не стали в Пяндж в лабораторию отправлять содержимое сумки для определения химического состава реактива. Экспресс-анализ на месте произвели с привлечением подозреваемого. Тут же на бережке повалили «химика» на спину, засыпали в рот добрую порцию порошка. Водичкой напоили, у того глаза повылезали от дозы, что на табун лошадей.
Хорошо, погранцы воду на анализ сдали. Всех мог бы травануть «мирный дехканин»…
Андрей кофе с молоком любил с утра, а если бы чай заказал?..
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися; оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится. Обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешникам узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил, еси прибежие твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему; яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих…
У каждого, вернувшегося с войны, есть личные примеры везения. Пуля прошила одежду в миллиметре от тела, осколок чикнул по щеке. Стой чуть левее или правее – и как минимум рана. Два раза Андрей сталкивался с невероятными случаями…
Андрей спал, был четвёртый час ночи, когда рядовой Камалов затормошил:
– Товарищ прапорщик! Товарищ прапорщик! Голый идёт!
Как голый? Откуда?
Пришелец оказался разведчиком из уничтоженного разведбата.
Бандой, положившей более семидесяти разведчиков, командовал Рахим, выпускник академии имени Фрунзе. Наши получили информацию: со стороны Пакистана идёт караван с оружием. Приготовились к операции. Рахим не зря выкормыш СССР, мыслил в соответствии с советскими учебниками по тактике и стратегии. Применил отвлекающий маневр – его бандиты завязали бой в стороне от основных событий. А разведбат на исходе дня заманили в ловушку. Тот планировал караван взять в тиски. Ему самому устроили душманы котёл в ущелье – зажали разведчиков перед самым закатом, дабы помощь по свету не успела подойти. Рахим прекрасно знал: ночью в горах воевать бесполезно.
И уничтожил разведбат. На каждом разведчике бронежилет, но и это не помогло. Когда утром прилетели вертолёты, на месте боя были только полностью обнажённые обглоданные шакалами трупы.
Но один разведчик остался в живых. Две пули прошли впритирку с черепом. Распороли по виску кожу головы. Кровь хлещет, лицо залило, грудь, но это совсем другое, чем мозги наружу. Бой затих, афганцы двинулись трофеи собирать, раненых добивать. Услышав бородачей, разведчик дышать перестал. Добивали выстрелом в голову. Это обязательно. Живот разворочен, ног ли до основания нет – всё одно контрольный в голову. Добивали и раздевали вплоть до трусов. Скальпированного разведчика тоже освободили от обмундирования. И, посмотрев на голову – сплошь в крови, кожа висит – посчитали: череп вскрыт. Зачем пулю тратить, когда сразу получил контрольную.
Лежит разведчик на камнях, не шелохнётся. Там выстрел, там… Наконец стихло, закончили душманы мародёрство, ушли. Шакалы завыли им на смену, чувствуя кровь… Поднялся разведчик и пошёл в направлении Тулукана. Это километров 12–14. Вышел с гор на дорогу. Два раза слышал звук мотора, падал на обочину. А потом увидел в ночи лампочку. Она была только на «точке». Дизель станции работал. Побежал на огонёк.
Ему с танка, что в оцеплении:
– Стой!
– Свой я, ребята! – прокричал на русском разведчик.
А у самого от радости горло перехватило, не в состоянии членораздельно слова вымолвить, мычит, рот раскрывши…
Ротный командует танкистам:
– Не стрелять. Пусть подойдёт на несколько шагов, и смотрите внимательно по всем сторонам!
Подумалось, может, моджахеды затеяли какую-нибудь хитрость с голым живцом, как с похоронной процессией на мосту… Усыпить бдительность и ударить…
Разведчик приблизился. Ему опять с танка:
– Стой!
Танкисты смотрят в прибор ночного видения: чисто вокруг незваного гостя. На дороге стояли треноги с колючей проволокой, что на ночь устанавливались, и гранаты на растяжках. Визитёр мог элементарно подорваться. Выслали сапёра провести голого.
На «точке» разведчик рассказал историю спасения. Голову ему обработали, забинтовали. Одели, сообщили в дивизию. Утром командир полка на вертолёте за ним прилетел. Дальше началась комедия. Служба «молчи-молчи» прицепилась к выжившему с дознанием. Капитан с костистым лицом пристал:
– Где ваш автомат? Какое вы имели право бросать оружие?
От всего разведбата осталось восемнадцать человек, кто был в наряде на базе… Остальные полегли в горах. Понятно, какое настроение у разведчиков, и вдруг узнают об оружейных претензиях «молчи-молчи» к своему товарищу, кинулись к капитану с самыми серьёзными намерениями. Тот едва ноги унёс в штаб дивизии. Начальник политотдела предложил особисту срочно делать ноги от греха подальше в Кабул:
– Ты думай, что несёшь? Они каждый день смерть видят! Убьют! Не улетишь, пеняй на себя!
Уразумел, что разведчики разорвут капитана за неусыпную бдительность.
– Всё равно кончим! – пообещали разведчики, узнав, что капитан слинял.
История, конечно, уникальная. Во-первых, пули только чиркнули по голове разведчика. Во-вторых, афганцы, стягивая с него штаны, трусы и другую амуницию, не разобрали, что перед ними не труп, а раненый. В-третьих, совершенно голый сумел выйти к своим. На счёт везения со службой «молчи-молчи» говорить не будем – не ежовские времена.
Второй случай ещё удивительнее. После Афгана Андрея отправили служить в Европу, в Чехословакию, которой в 1968 году помогал отстаивать идеи социализма. Своего рода награду получил за Афганистан. В Европах и встретил в 1985 году Эдика Мамедова.
Эдик служил в роте, что стояла в Кишиме. Танкист, капитан. Попал в ситуацию, нередкую на той войне. Из гранатомёта подбили танк, Эдика отбросило метров на десять от развороченной машины… Три трупа, среди них Мамедов, отправили в Кундуз. Там тоже определили к «двухсотым», обработали, одели, положили в гроб. «Чёрный тюльпан», им был переоборудованный под медсанчасть и морг Ил-18, шёл из Кабула, приземлился в Кундузе, догрузился, поднялся. Гробы стоят. Тут же сопровождающие летят. И вдруг стук. Сопровождающие заволновались: «Что такое? Откуда? Может, в самолёте неисправность?» Один пошёл к лётчикам, проинформировал экипаж о нештатном звуке. Бортинженер послушал:
– Ребята, это ваш стучит.
– Быть не может!
– Ваш, ребята, ваш!..
У него был повреждён позвоночник. Всю дорогу, как его записали в разряд «двухсотых» – и в морге, и в гробу лежал без признаков жизни. Сдвиг в чувствительности организма, скорее всего, произошёл при перепаде давления во время взлёта, сознание вернулось. Эдик очнулся – темнота кромешная… Где он? Что? И вдруг понял – в гробу. Но не в могиле, шум моторов за «бортом» гроба… Принялся стучать…
В Ташкенте его в госпиталь поместили, потом в Ленинград отправили, затем в Минск. Домой пришло сообщение – погиб. Отцу орден Красного Знамени вручили. Эдик воевал геройски. Уже имел две Красные Звезды, посмертно наградили Красным Знаменем, его редко кому на той войне давали.
Получилось, что сопровождающий был не из кишимской роты, Эдика лично не знал, это первое, второе – относился к счастливчикам, кому пришла замена, войну покидал навсегда. Радуясь за ожившего «двухсотого», за себя – не надо выполнять скорбную миссию – и, считая, что о «воскресшем» будет доложено по всем инстанциям, со спокойной душой и совестью отправился домой.
Но доложено об ожившем не было. Бюрократическая машина запнулась на уникальном случае. Родителей никто не оповестил. Они ждут тело сына хоронить, а оно живучим оказалось. Эдик проходит интенсивное лечение. В Минске над беспомощными героями пионеры шефствовали. У Эдика правая рука толком не слушалась. Попросил пионера написать под диктовку письмо домой. Пионер и накатал, где по-русски, где по-белорусски. Не очень прилежный попался. Родители в Махачкале получают странное письмо. Якобы от сына. Но почему из Минска? Почерк абсолютно не его. Может, до гибели писалось? Нет, штамп свежий. К тому же пишущий спрашивает о таких деталях, которые только Эдику известны. О сестре спрашивает, друзей по именам называет. Как тут реагировать? Родители, продолжая сомневаться, делают запрос в госпиталь. Приходит официальный машинописный ответ от главврача, подтверждающий факт, что Эдуард Мамедович Мамедов находится в госпитале после ранения. Эдик едва снова контузию не получил, когда мать с отцом приехали и мать упала в обморок при виде живого сына. До последнего сомневалась, а не чудовищная ли ошибка. Боялась, зайдёт в палату, а там чужой человек. Сколько жила с мыслью – погиб сын…
