Сергей Новиков
Призрак Надежды
Глава 6
Александр подошёл к лагерю Херувимов, где должен был находиться Серафим. С волнением он ступал по дороге. Что ждёт его? Ему придётся взять в руки оружие. У ворот его встретили пастыри.
– Куда путь держишь? – спросили они его.
– Я к Серафиму.
– Из какого монастыря?
– Свято-Троицкий.
– Знаем такой.
– Серафим знает меня, не опасайтесь, братья.
– Его сейчас нет.
– Я подожду.
Серафим явился через пол часа, привёл Александра в свою обитель.
– Давно не виделись, как там отец Михаил? – спросил Серафим.
– Скончался год тому назад.
– Печаль. Да ты к нам присоединиться решил?
– Бог с нами. Да вот решил. Несправедливость в мире творится, нужно дело божье делать.
– Я рад, будешь значит соратником. Пойдём, познакомлю с пастырями.
Я же пришёл в Свято-Троицкий монастырь, где мне сообщили, что Александр отправился к Херувимам, а по какому пути, им не ведомо. Ночь я переночевал в монастыре, размышляя о том, как поступить дальше. Ничего умного не придумав, я решил пойти к Элизе.
Шагами отмеряя путь, я уже знал, почему я иду, но полностью, я понять не мог, видимо Вселенной так было угодно, дать энергию, которую каждый из нас тратил, как мог. А результат моего перемещения в осени постапокалипсиса – это восприятие его, меня это насыщало, но в тоже время я хотел что-то обрести, возможно Алиса это знала. Я же, расплавив кодом Сатаны обыденность дней, довольствовался крахом, принесшем жизнь людям, которую они теперь проживали. Осени было безразлично, кто я такой, но она любила всех обитающих в её объятиях. Посёлки, небольшие города ещё жили, но я шёл и встречал незнакомых мне людей, я видел время постапокалипсиса в людях, я разрушил смысл, которого не достиг в веку и обрёл другой – перерождения.
Однажды я стал свидетелем того, как расстреляли бродягу бандиты из шалости. Он шёл по дороге напевая песенку, видимо немного выпивши, а бандиты ехали на джипе и решили испробовать новый пулемёт, постреляли в бедолагу и с улюлюканьем помчались дальше, вздымая дорожную пыль. Вот так просто он расстался с жизнью, ничего не предчувствуя и не подозревая. Осенние листья пролетали рядом с трупом бродяги, ни за что отдавшего Богу душу. Я подошёл к телу, на небритом лице осталась искривленная улыбка. Хоронить его будет некому, так и будет тлеть на дороге, пугая странников, пока не останется один скелет.
Когда у меня не было курить, я просто шёл. А в это время кто-то из людей спрашивал у меня сигарету, промолчать было не нужным, могут и побежать за тобой – такова тяга к табаку. Выкуривая сигареты, мы забываем, что мы курим табак, выращенный на плантациях, берущих энергию Солнца. Кто-то бросил уже курить – при жизни, это был их выбор. Я тоже намеревался, но когда в пути тебя никто не окружает, в городах разруха – ты забываешь о ведении здорового образа жизни. Что меня порадовало – это что после краха надпись «Курение убивает» исчезла, как и политика.
Дикие псы бежали по полю в серой мгле дня. Я думал, не побегут ли они на меня, а они бежали в стороне, я вдруг психанул и начал палить по ним из револьвера. Собаки заскулили, рысанули в сторону, с печалью созерцал я эту картину, потом я начал палить в небо, но небу было безразлично, лишь звук выстрелов раздавался эхом в пространстве. Я выпалил обойму, закурил Marlboro у дерева с опадающими листьями, созерцая просторы Земли. У меня ещё оставался «Сибазон», и я выпил одну таблетку, что бы убрать тоску, а через 10 минут вторую. Выкурив сигарету, я пошёл разводить костёр, курил я часто, когда останавливался отдохнуть.
У меня потрескалась кожа на руках от холода, я грел их у костра. Иногда, встречая добродушных людей, я удивлялся их энергии, я молчал и в тоже время что-то не понимал, но мы ведь и не можем понять мир другого человека, да и нужно ли нам это. Мы лишь частично соприкасаемся с ним. Но мне не давало это покоя, возможно я слишком долго пребывал в себе. Выгодные учёные-химики сейчас изготавливали новые формулы наркотиков для тех, кому это было потребно, а моральные учёные пытались вести моральный образ жизни. Наблюдая картины жизни, я понял – то что я сотворил – поймёт не каждый. В то время, когда люди заботились о своих детях, согревая семьи, я искал неизведанное. Век тупо отразился в моей жизни, за исключением Алисы, и я был даже рад, что он закончился.
Когда говорят «неземная любовь», имеют ввиду некоторое возвышенное чувство. Я так не говорю, хотя, когда я её встретил, я говорил, что она с другой планеты. Я стал проще относиться к ней, и она уже была так далеко, что можно было действительно подумать, что она уже на другой планете, на другом краю галактики. Но это были лишь мысли, где она, мне было не известно, как и её жизнь, мы просто растворились на планете, забыв друг друга. Мы любим искать причины, а Вечность их не ищет – она их создаёт. Меня ничего не стоило пристрелить в пути, но я был всё ещё жив, и мой разум не давал мне покоя.
Когда я познакомился с Элизой, она сказала, что я её не удовлетворяю. А я рассказывал ей о Вечности, она внимательно слушала, понимала ли она, что Вечность обнимает нас всех от рождения до смерти, ребёнок ты или старик. Она оценивала мужчин по их достоинству, но что-то в ней привлекало меня, не только её тело. Потом она мне сказала: «Такие романтики, как ты, редкость в это время». Она примеряла при мне разное бельё, и спрашивала, как оно ей идёт, а я комментировал. Потом я её видел с другими мужчинами, которым она улыбалась, и думал о том, что каждый выживает как может. Ей покупали выпивку, трогали за попу и вели в постель, где она отдавала себя за титан. А я созерцал, размышляя о том, скольких мужчин она уже приняла. Может для неё это была забава с возможность заработать?
Проснувшись холодным утром, я чувствовал себя несколько не выспавшимся, так как сидел до 2 часов ночи у костра, размышляя о мироздании и людях. Я вспоминал людей, которых знал в веку, что с ними случилось после, я почти не знал. Я вспоминал комфорт века, когда я сидел в комнате и пил чай за компьютером, теперь же холодный ветер задувал тебе за шею. От костра остались потухшие угли, и что бы вскипятить чаю, его нужно было развести заново. Я ломал ветки, хрустом отдававшиеся среди деревьев. Я не пользовался электричеством, я пользовался огнём, как первобытные люди, жившие до нас, я создавал огонь, ставил котелок и ждал, когда закипит вода. То состояние, когда в романтике сидишь ночью, утром сменяется и куда-то уходит. В городах и сёлах утром начиналось движение, а ночью, ты знаешь, что ты один, чувствуя великолепие мира.
Тщеславие было у Дианона и он этого не скрывал, моё тщеславие не знал никто, я часто о нём забывал, оно уже становилось не нужным, покрытое Временем и пройденным путём. Серафим избегал возвеличивания, это Александр понял, когда Серафим знакомил его с пастырями. Каждый видел свою правоту, но я был воспитан моралью века, которая ещё не совсем была уничтожена. Видимо эта мораль – это путь к цивилизации, но Дианон этого не понимал, он хотел построить свою цивилизацию: иерархическую структуру подчинения – от рабов до себя. Александр это знал, это знал и я, но со времён Спартака до цивилизации века многое изменилось и лишь крах перевернул достижения цивилизации, в этом был виновен я. Пытаясь это забыть, я отмерял километры пути. Но этого не знала Алиса, как и никто другой.
Унылости осени добавляло запустение городов, люди в потускневших одеждах, говорить которым о возрождении я не всегда осмеливался. Политика, которая любит власть, была перевоплощена в банды, понимал ли это Дианон, или он об этом не думал? Новое время меня не столь сильно изменило, я думал, что вопрос о смысле жизни происходил от недостатка энергии, но как и вся предшествующая цивилизация, ответить на него я не мог. Я избегал людей, которые мне не нравились своей навязчивостью, непонятной философией или простой обыденностью, в которой было что-то неприемлемое мной. В веку смысл было тем, что – живи и радуйся, теперь же можно было порадоваться костру в лесу, купленной банке тушёнки и найденному подвалу, в котором обнаруживался титан. Прекрасный век, в котором нам чего-то не хватало – и это философия человека, когда мы не можем остановиться на достигнутом, когда есть все блага, но мы их не обретаем по причинам нам не известным, знание их должно было привести к обретению необходимого.
Я встречал великолепный восход Солнца, осознавая, что я один. Осень уже стала моей стихией. Я чувствовал что мой разум безразмерен, как космос, я шёл не только по дорогам Земли, я шёл по дорогам жизни. Я имел чувство понять других людей – старушек доживающих свой век, бродяг и обывателей, единственно, что меня просветляло в этом – дети, которые ещё не заполонили свой мозг событиями жизни и могли радоваться камушку на дороге, ведь он был такой интересный. А взрослые приобретали титан, работая на него, дети же воспринимали мир чище, чем мы. Я размышлял, что может быть мне найти какую-нибудь лачугу в обитаемом городе, но настоящее время не давало мне покоя.
Я выпил последнюю таблетку «Сибазона», дальше утешаться мне было не чем, разве что чаем, который я любил. Я чувствовал неудовлетворённость и некоторую бессмысленность жизни. А нам видимо это так необходимо. Я думал о том, что за гранью жизни. Я сделал привал и сидел, слушая ветер и галок. Я думал, неужели всё так и есть, как есть сейчас, и мирный век уже не вернуть, но это была реальность. Критики я давно не слышал, но и отражения своих мыслей тоже. Мой друг из Питера, который пошёл прахом, мог бы обсудить это со мной. Но известий о нём у меня не было, последнее что я знал о нём, что он что-то понял об энергии и пил водку. Я думал о том, мог ли я обманывать себя? Я заметил, что я начал разговаривать сам с собой временами. Я думал, имеют ли смысл эти мысли, когда в веку я заглянул в Аристотеля – я ничего не понял, как и то, почему через 2 тысячи лет о нём помнили, в тоже время я знал один ответ – это энергия.
Недавно я купил молотый кофе за 20 граммов титана, я давно его уже не пил и теперь он мне представлялся превосходным. Видимо его привезли из Африки, как не иронично, но полный крах не наступил. Ещё я покупал музыку у торговцев, а потом её слушал, мне это добавляло мировосприятия, она была из века и довольно прогрессивной к тому времени. У меня была фляжка домашнего вина, сделанного одной женщиной, я его также употреблял, когда мне нужно было поднять настроение, насколько оно могло поднять мне.
Глава 7
Одна из наложниц Дианона умудрилась снять браслет слежения и сбежать, её быстро нашли. Дианон отдал её на насилие бандитам. Они не церемонясь порвали на ней одежду прямо в лагере и изнасиловали. К тому же собрали всех наложниц на это зрелище, некоторые из них улыбались, а потом, когда всё закончилось, обсуждали и смеялись на этой девушкой. Виктор же в это время шёл к Даше, одной из них, не смотря на это, он считал её своей женой. Даша созерцая изнасилование, перебирала край платья, а потом ушла и уткнулась в подушку в своей комнате. Наши страдания Вечность созерцала бесстрастно, я хотел это понять, но предполагал, что это понять можно будет после смерти.
Сегодня была суббота, но я не чувствовал особой радости, как если бы я работал, а в выходной отдыхал. Для меня дни недели были почти одинаковыми. Дианон по субботам устраивал пиршества с бандитами. Я же присел на поваленное дерево и решил почитать Стивена Кинга, которого я взял в магазине пустынного города. Мне никто не мог позвонить, мобильная связь ещё существовала в некоторых районах, но это было редкостью. Поэтому мой мобильник был выключен, я хранил его ещё с века и он был как новый. Александру я тоже не мог позвонить, зачем в монастыре мобильник. Я был рад, что он решил присоединиться к Херувимам, но несколько тревожился за его судьбу.
Я встретил одного доброго и простого человека, у нас состоялся разговор. Он мне сказал некоторое выражение, беспокоящееся о моей душе. Но моя душа принадлежала Вечности, которая не беспокоится о растратах, как люди, у которых может чего-то не хватить. И я не мог выразиться, как этот человек, мне была не приятна его фраза, которую он вывел из жизненного опыта, а я ему ответил, что люди меняются со временем – это и есть причина, в которую не верил Александр, утверждавший, что человек не меняется, как он выразился: суть наша неизменна, с чем я могу согласиться.
Стоял тёплый октябрьский день, я шёл и мне было приятно чувствовать тепло и благость осени. Пристрелиться я мог, но мне всё ещё хотелось жить. Призрак Надежды витая вокруг меня, проверял мою честность и мой мозг на разумность. А я не лез глубоко, чтобы не свихнуться и не быть философом, которого никто не понимает. Я чувствовал запах осенних листьев, ступая по ним. Я содержал себя титаном, который берёг тело военных в веку, а теперь стал веществом обращения. Природе титан не был нужен, как нам сейчас, но без природы мы прожить не могли.
В сумерки, проходя озеро, я созерцал тёмное небо и дымку у леса. Очаровавшись, я остановился глядя в небо в облаках. Я не мог насытится этой красотой. Я немного устал, запаха гари не было, значит поблизости ничего не жгли. Проходя по мосту, я посмотрел в воду, чувствуя её запах, как можно чувствовать дыхание девушки. Я уже не помнил, когда это было, возможно в веку, тогда, когда я не понимал этого. Элиза была проституткой, которая рассталась со своей невинностью из шалости ещё в веку. Скольким мужчинам она дышала в лицо, отдавая себя? Я дружил с Элизой, насколько возможно дружить мужчине с проституткой, который идёт бог весть куда. Сейчас я хотел её забыть, окунувшись в природу, воздух которой мне насыщал лёгкие.
Я устал и захотел яблочного пирога. Глядя в вечернее небо, я посмотрел на звезду с голубым светом. Что это была за звезда? Я подумал, что молодая. Она радовала глаза, в тускнеющем небосклоне. На самом деле, когда был мирный век, я никого не искал. И мне сейчас захотелось отправится к этой звезде, где был другой мир и начать всё сначала. Вернуться в мир, когда ты был молод, обрести Надежду, которая мой мир покрыла пеплом. Я шёл и думал, что мало сделал шагов по этой Земле, в которой творился хаос последствия апокалипсиса, где расстреливали Надежду, которую убить можно не пулей, а словом.
Сделав 4 шага, я сел у дуба. Костёр разводить не было сил. Я закутался в спальный мешок и уставился в звёздное небо. Его необъятность меня завораживала, я начинал засыпать, веря в реальность, но недостаток людей, которые меня окружали, сказывался. Я придумывал различные отзывы на свои мысли, вернее они сами шли мне в голову, как если бы это и была реальность, но я знал, что это не так. Я надеялся, что ты спала на подушке, в то время как я спал на осенних листьях. Когда падают звёзды, не нужно беспокоиться о их будущем – они сгорают для нас. Я всё смотрел в небо, ожидая этого, но тут где-то хрустнула ветка, я насторожился в ожидании, а потом забылся, уйдя в сон.
Утром я пил чай, а по кружке стекала капля, я наблюдал за этим, думая о том, что так наблюдают дети за явлениями мира. Я был один, и я разговаривал мысленно с людьми, которых знал. Я думал, зачем я шёл, может пора остановиться, и так я сидел, нюхая запах костра. Новостей посмотреть я не мог, как в веку, оставалась предполагать, пребывая в тишине. Надо мной летел самолёт с гулом в небе, я не знал, кто это был – выживший президент или крупный предприниматель века? Думая о жизни века и сегодняшней, я знал, что и тогда и сейчас, люди хотели что-то устроить: свою жизнь, совершить дела, без которых нет человеческой жизни, но в тоже время я понимал, что мне не хватает человеческой души и ещё чего-то, не слишком ли многого я хотел? Я понял, что это и есть моя жизнь – путник, не знающий прибежища. Той звезды, на которую я смотрел вечером, уже не было, мне стало жаль, но я её запомнил и надеялся, что увижу ещё.
Я вспомнил, как в веку я иногда отжимался от пола и качал пресс, я подумал, что так делали модели-мужчины, чтобы выглядеть красивыми. Теперь было не до этого. Моё телосложение меня устраивало, тогда я тратил энергию на это, как и выражался мой одногруппник Данила, но это была моя энергия и я тратил её по своему разумению. Мы тратим энергию, мы получаем энергию – до конца я этого не понял, видимо она даётся от природы, но также существовало стечение обстоятельств, ещё я несколько верил в предвидение, если жизнь предсказана, какой в этом смысл и кем она предсказана? Видимо в веку я не обрёл того чего хотел, той великолепной цивилизации, которая существовала, если подумать, было много прекрасного в том мире, но где оно было, то прекрасное, если на самом деле я наблюдал обыденность изо дня в день, которую я и расплавил.
Я попытался остановить свою мыслительную деятельность, говорят йоги могут остановить сердце, мне это удалось – не думать – на некоторое время, но это было также неудобно, как и остановиться в пути. Я вспомнил как в мирное время я зашёл в один небольшой книжный магазин, продавщица сидела и играла в настольную игру, видимо в пазлы. Мило выглядело. Нам нужна была деятельность, а я хотел что-то понять, не понимая зачем. Человечество всегда к чему-то стремилось, люди что-то делали, но в веку я наблюдал обычность. Я верил в реальность, но когда я не видел той звезды, я знал, что её нет, и её можно было бы забыть, но я не мог.
Мне хотелось с кем-нибудь поговорить, но было не с кем. В это время Александр слушал Серафима, в скромном молчании. В веку, когда я обратил на это внимание, на меня это произвело впечатление, он просто сидел и мастерил себе сапоги, а я пытался ему что-то рассказать. Но то время, когда мы жили в одной комнате вчетвером, мне запомнилось позитивным временем. Теперь же Александр жил в лагере Херувимов, его окружали пастыри, это отличалось от жизни в монастыре, где не было оружия и такого движения. Но Александр понимал, что он выбрал этот путь, ему уже дали оружие и он с вниманием относился к этому орудию убийства. Я же, если долго оставался среди природы, мог думать о нереальности существующего мира.
