Сергей Новиков
Призрак Надежды
Глава 12
Я проснулся на восходе солнца, вдыхая свежий осенний воздух, наступил новый день. Когда наступает новый день утром, я часто имею хорошее настроение, не зная, что произойдёт в этот день, как и многие люди. Чтением я занимался к концу дня, сейчас я достал из вещмешка дневник отца за 1960 год, я нашёл запись где он пишет о том, что наступил новый день, и это было 50 с лишним лет назад. Я не жил в 60-х, я родился позднее, но мне нравятся эти времена, когда осуществили первый полёт в космос с Юрием Гагариным, мне нравится музыка тех лет, мне нравятся американские автомобили тех лет, то время, когда жила Мэрилин Монро и 35-й президент США Джон Кеннеди.
Когда Жанна покидала Швейцарию, Цюдольф дал ей эту монету, которая была у меня.
– Возьми, отдашь страннику, – сказал он ей.
Она улыбнулась, ничего не понимая.
На следующий день она уезжала на фургоне с партией золота от Цюдольфа для Херувимов. Я же в это время сидел у заброшенной деревни, не зная будущего, которое рисовалось в моём воображении таким же, как и в тот день. Я встретил Жанну только через 4 года. Стояло лето, за моей спиной росла высокая крапива, это была покинутая деревня, в которой родился и вырос мой отец. То место, где стоял дом, в котором он жил, поросло зарослями, дом давно снесли, остался лишь погреб. Вот стоит старая яблоня, она старше меня, наверно её посадил младший брат моего отца в своём детстве, дальше луг и лес, в который ходил мой отец. Здесь же у яблони похоронены мои предки по отцу, прадед и прабабушка. В деревне никто не жил, дома пустовали, она была покинута ещё в мирное время. По дороге мимо домов можно было идти, по краям заросли кустарника и травы. Впереди заброшенный колодец, в котором мой отец брал воду, дальше высокие берёзы, создающие аллею.
Я купил белую прямоугольную зажигалку за 3 грамма титана и вспомнил тебя, тогда у тебя была такая же, тебе ещё не понравилось, что я её взял в руки, ты сказала: «Не трогай зажигалку». Прошло 11 лет, а я смотрел на белую зажигалку и пачку Marlboro – те вещи, которые были тогда у тебя. Когда я смотрел в твои зелёные глаза, я увидел раскол, ты сначала испугалась, но потом посмотрела в мои глаза. Это было в прошлом, но это было моей жизнью. Я подумал, что если бы я тебя встретил сейчас, тебе бы не хватило ночи, чтобы рассказать о своей жизни. Теперь я трогал белую зажигалку. Я продолжал жить в настоящем, помня твоё явление, и бред, который последовал за этим, и чувства. Я осознавал – что я сущность, проживающий во времени. И дальше я подумал, как устроена жизнь, когда, казалось бы, незначительная вещь имеет некое действо в нашей жизни. Я понимал, что наши чувства существовали в моменте времени. Я думал о смысле мышления, понимая, что мы имеем право мыслить, данное нам от природы.
Становилось прохладнее серым днём осени, я проходил старое кладбище, на котором стояли покосившиеся гранитные кресты, опрокинутые надгробные памятники. Оно всё поросло травой, и несколько напоминало луг, с возвышениями от могил. В стороне на нём парни лет девятнадцати что-то восклицали, было похоже, что они играли в какую-то игру, и конечно курили травку. Я подумал, что они нашли место, где повеселиться – на старом кладбище, но они же не думали так, как я, им без разницы было, что это место упокоенных. Ни одной ухоженной могилы не было, настолько старым оно было, это было время, которое стирает жизни людей, земля забирала тела, потомки забывали, кто в ней, жившие до них. Я знал, что Время поглотит нас всех, выживших в постапокалипсисе, и для людей я был всего лишь путником.
Я лежал на земле, на осенних листьях, понимая, что это момент моей жизни. Я перевоплотил мир, но мне этого было мало, а всё, что я мог – это идти и мыслить, а также лежать на сырой земле, глядя в серо-голубое небо. Я хотел избежать иллюзий, но сейчас я хотел закрыть глаза, почувствовав этот мир сыростью воздуха, которым я дышал. Земля меня несла в необъятном космосе, это был мир, в котором я жил, ты была в прошлом, в том прошлом, где мы были вместе.
На утро я понял, что я был невдалеке некоторого города, я увидел, как кто-то бежал. Меня это удивило, но потом я понял, что кто-то занимался спортом в это время. Он подбежал ко мне:
– Ну что, забыли, как завывали сирены? Эта была ещё та жуть.
Я молча рассматривал его. Он побежал дальше, улыбаясь. Я не стал дальше наблюдать за ним, и он исчез во времени постапокалипсиса.
Новые дни продолжали мою жизнь. Вспоминая прошлое, я думал, что тогда я не пред-полагал, каким будет будущее. Но вот теперь оно стало известным, и стало настоящим. Следующее время будущего мне оставалось неизвестным, продолжу ли я странствие, или обрету что-то. Вероятно, Александр, как и я, пытался что-то понять об этой жизни. Монашеская жизнь позволяла пребывать в размышлениях, но даже изменив свою жизнь, Александр продолжал думать. Это было дано человечеству – интеллект, а так же многообразие чувств, которые могут быть выражены словами, это был наш человеческий мир.
Киборг стал чаще беседовать с Аделаидой, с другими людьми он общения почти не имел. Дианон посмеивался над этим. Насмешки Аделаиды в отношении Киборга уже стали больше иронией, чем унижением. Так же была у Киборга любимая девушка-андроид Э-210, созданная для обслуживания клиентов в баре. Её словарный запас был весьма обширен, очень похожа на настоящую девушку лет 18. Мне же кроме Сони в пути толковых андроидов не встречалось, разве что внешне они были похожи на людей.
У Цюдольфа было много книг – молчаливых хранителей человеческой мысли, они ждали, когда их найдут и откроют, тогда они начинали говорить человеку, который читал то, что обрело знаковую форму в печати на страницах. Это было его занятием по вечерам день ото дня на протяжении нескольких лет и он не бросал его. Серафим читал древние книги, сохранившиеся со времён Иисуса Христа.
Я проходил лужи с жёлтой окантовкой – последствие радиации. Мы все частично были подвергнуты ей. Дозиметра у меня не было, я надеялся на благополучное стечение обстоятельств. Город, в котором я жил, я, конечно, не разрушил, но я его давно покинул. Возможно он был уже одним из заброшенных городов. В веку, когда произошла катастрофа на Чернобыльской АЭС, мы были школьниками и нас поили компотом с йодом, чтобы не получить радиоактивный йод. Сейчас же я йод не пил, позволяя обстоятельствам совершить неизвестное мне.
Я хотел увидеть людей и иметь дружеские чувства, но мне встречались в основном бродяги. Они исчезали в пути, проходя мимо меня, не оставляя после себя ничего. Я начинал думать, что мне пора найти прибежище, но в то же время я знал, что это произойдёт не сейчас, понимая, что я могу исчезнуть в этом времени, оставшись в неизвестности. Я вспоминал свой путь, те обстоятельства, которые были ранее, они что-то давали, но этого было не достаточно, что бы почувствовать большую значимость от жизни. Жизнь не знает других вариантов, когда она идёт по некоторому пути, когда она проходит своим настоящим, становящимся прошлым, и в этом настоящем ты уже существуешь, зная, что обстоятельства таковы, каковы они есть. Ты можешь представлять что-либо иное, как могло бы быть по другому, но явность является в настоящем времени, которое определяет твою жизнь.
Я вспомнил одну женщину, которую встретил в небольшом городе, она улыбалась глядя на меня, проходя мимо. Вероятно она была замужем, и чем я вызвал её улыбку, мне было не известно. Она видела во мне путника, который не имел семейной жизни, может поэтому она улыбалась. Возможно мне пора было её обрести, а не искать Серафима, что бы отдать ему рукопись.
В один из звонков ты мне сказала:
– Эта жизнь – работа, дом, спать…
Теперь же я не знал твоей жизни. Этими словами ты была недовольна проживаемой жизнью, имея некоторые планы своей молодости, чтобы обрести большего. 11 лет назад ты прошла мимо меня, когда я был в Москве, вероятно, ты знаешь это, что-то нам помешало узнать друг друга, окружающая обстановка, другое чувство жизни, или то, что одной ночи было мало. Раньше я представлял встречу, имел фантазии, которые меня очень впечатляли, и это осталось в прошлом. Мне оставалось смотреть на звезду в небе осенней ночью, вспоминая существовавшую тогда Москву, это было уже давно.
В настоящем же времени люди топили печки, как в прошлом, готовили на них еду, жили в помещениях, где вместо обоев были деревянные балки или кирпичные стены, кое-где оштукатуренные со старой краской. Это была уже не Москва, а Россия XXI века, в которой убивали из злости люди, не обременённые культурой. Когда люди были менее цивилизованными, явился Иисус, оставивший заповеди, но за 2000 лет мы так и не стали такими, какими он хотел нас видеть.
Серафим видел своё дело, Дианон не думал о причинах, Александр оставался монахом, будучи в Ордене Херувимы, Даша созерцала десятую осень, Виктор неустанно двигался к цели, Жанна вспоминала Цюдольфа доброй улыбкой, вспоминая его философию, к которой она относилась снисходительно. Она пела песню народную швейцарскую, которую выучила там. Её не слышал никто, а если бы и услышал, то не понял бы ни одного слова по-немецки. Я сегодня всё шёл в надежде увидеть населённый пункт, но он всё не появлялся, мне виделось, что он вот-вот будет, но дорога продолжалась. Я не хотел иметь лишних мыслей, я присел у дороги, созерцая сумерки уходящего дня. Закат спрятался за деревьями.
На следующий день пошёл дождь, мне некуда было скрыться. Я предполагал, что до ближайшего населённого пункта километра два, когда я достиг его, я нашёл бар, в который зашёл, чтобы обогреться и несколько высохнуть. Я уже шёл девять лет, зимуя в каких-либо небольших городах с населением в 20 тысяч. Когда наступала середина апреля, я отправлялся дальше. В этом же баре парни пили пиво, мешая его с коктейлем, закусывая камсой. Я думал, что они могут получить дурь мозгу с этой смесью, но им видимо хотелось развлечься. Другой парень пил кофе с шоколадом, смотря телевизор. К стойке бара подошёл мужик, заказал 100 грамм водки, выпил и пошёл дальше. Я водку не пил с тех пор, как отправился в путь, я предпочитал коньяк.
Я никому не мешал, но я мог закончить своё движение в любой момент, если обстоятельства позволят этому. В баре я приобрёл некоторое сонное состояние, в тоже время я имел беспокойство. Звучала не громкая музыка, всё почти как в веке. Время неспешно шло, уже был конец утра.
Глава 13
Я закурил Marlboro, размышляя об обстоятельствах своего положения в настоящем мире. Я не смог уничтожить всё, мир продолжал существование. Вечером, проходя по городу, я увидел подростков, играющих на гитаре и поющих какую-то песню, я вспомнил своё время до краха, тепло лета, когда я играл на гитаре на лавочке вечером на улице. Отмеряя секунды времени, я затягивался сигаретой, созерцая вечер осени, печаль которой разбавляло тёмно-синее небо, становящееся чёрным на востоке. Теперь у меня не было гитары, подростки пели на разные голоса и звучала гитара – это было так романтично, это просветляло.
Я уже не совсем понимал, для чего я иду. Я продолжал разговаривать сам с собой и это мне мешало. Мы часто ищем смысл или ещё какую-то практичность, но я шёл и не мог остановиться. Иногда попадались плохие дороги, грунтовые с выбоинами, но мне приходилось по ним идти. Я думал о вере у других людей, я думал о их мышлении, я вспоминал праздники, которые были в веку, я думал о том, что те праздники сплачали людей, но я же и понимал простоту людей и негатив, который я получал ещё тогда – в веку.
Я ценил вещи, чего у меня было меньше в веку, тогда я относился к этому проще. У меня была зажигалка из металла, но иногда она не срабатывала, у меня был мой дневник, у меня был мобильник, сохранившийся с века, книга Стивена Кинга и серебряная цепочка – вот и все вещи, остальное – было принадлежностями для выживания. Я поужинал половиной банки тушёнки, мне этого было мало, но она была последней, я уже привык так питаться – еды не всегда было достаточно. Становилось прохладнее, меня знобило, но я не был болен простудой. Наступал осенний мрак, который позволял омрачить чувство жизни вместе с настоящей эпохой.
В пути я пребывал, пытаясь избежать собственных разговоров с самим собой. Мне уже не важна была рукопись, мне было важно устройство мира и люди в нём. Я не знал, осмысленность это была или нет, и я представлял себя скелетом в дороге, не достигнув цели. Вороны, наблюдали мой путь, а ветер облегчал его, навевая свободные мысли. И свобода мышления без возникновения не нужных мыслей облегчила бы мою жизнь, чего я и хотел, но ещё я понял значимость слов, которые ни кому не говорил. В этом году я прошёл сколько-то километров за 2 месяца осени, но пройдёт достаточно времени и событий у людей на планете Земля, довольно много, что я мог лишь представить, а моя жизнь уйдёт в забвение. Я буду одним из древних людей, я умру, но я знаю, что сейчас я жив, как и подростки, поющие песни осенним вечером, в тишине города.
Я слушал музыку века, которая напоминала прошлое, каждый мой шаг уходил в прошлое, существуя в настоящем. Я знал об энергии, я чувствовал её, когда она была, но когда её не было, ты жил в обычности жизни. Я думал о том, что нужно понять, но иногда я не хотел понимать. Тогда я искал довольство жизнью в пути и созерцании мира, и музыке, и ветре, небе, природе, воспоминаниях, которые были связанны с людьми, которых я знал в веку. Я понимал, что людей не было, когда я имел бы взаимоотношения, но я к этому привык, друзья были где-то в прошлом, потерявшиеся в руинах городов. Я понимал разность людей, но я также думал о том, что людям ничего не было нужно, возможно, как удовлетворить свои потребности, но я имел информацию цивилизации, которую я разрушил, но которая продолжала существование в своём упадке. Я не встречал создателей биороботов, учёных и инженеров, разрабатывающих новые технологии, я знал, что в одиночку человек не делает цивилизации, что цивилизация – это сообщество людей, и прогресс – это стремление к лучшему. Я верил в это, как и те, кто к этому стремился в веке, но сейчас обителью мира – был постапокалипсис.
И причина была известна моего пути, но мы ведь хотим понять больше, а я понимал своё мышление, когда обыденность я разрушил атомными бомбами, мир ушёл в крах, лишь оставив Призрак Надежды. Я не понимал поступков людей, которых помнил в прошлом, но это были их поступки, сейчас же люди пытались создать мирную жизнь в этом времени, обретая цивилизацию, восстанавливающуюся в долгом времени, таком долгом, что мне не хватит пути, чтобы его увидеть – это будущее, воскресшее из руин, воспрянутое и обретающее мир и процветание в своей благости цивилизации.
Необходимость в словах была у меня, как и у каждого. Цюдольф и Серафим имели своё окружение, я же был подвергнут обстоятельствам одинокого путника, о котором знали немногие. Я размышлял, нужно ли мне искать Серафима, я шёл, как и изначально своего пути, я не считал себя путешественником, я был странником этого мироздания. Как мог знать обо мне Цюдольф, мне было неведомо, но он со своим ополчением творил тоже, что и Серафим – на благо мира. И я понимал причину своего мышления – это то обстоятельство – для чего я жил. Зная о конечности бытия, я хотел обрести смысл, но смысл был объят энергией, ведь она была во всём, даже те подростки, которые пели, проявляли её, не ведая об этом.
Я осознавал себя как личность, зная, что и другие люди осознавали себя. Но кем я был, знал лишь Бог. Что думали люди о жизни, я знал немного, но мы были людьми, и мы хотели жить. Встречая дни, каждый из нас жил своё время, но чем дальше я шёл, тем лучше я понимал, что мне оставалось меньше времени в этой жизни, которую я обрёл в рождении. Я был свободен от отношений, я рассматривал просторы Земли и наблюдал людей в существующих городах, но никому до меня дела не было, что думали люди обо мне, я не знал. Нам, людям, не давала покоя энергия, которая была в нас, которая заставляла совершать дела.
Так значит Бог ведал нам неведомое, но я не утруждал себя религией ни в веку, ни сейчас. Да, я брался читать религиозную литературу, в ветхом завете я обнаружил фантасмагорию, в Отечнике совет быть подобным монаху, но я считал иначе. И в последнее время я думал, что Богу угоден был комфорт для людей и процветание. Но мало кто из нас веровал в Бога, мы обходились без него, это была наша человеческая жизнь со своими событиями, общением, делами. И я подумал, что вера в Бога была направлена на благо, так же как и коммунизм, но в мире существовали деньги, а при социализме мы были каждый друг другу товарищ, но личное эго не дало нам построить коммунизм, так же как и религия, существующая в церквях – общество построенное на морали – вот цель религии и коммунизма, но мы заботимся о себе, имеем свои предпочтения, и живём в своё благо, это наш принцип жизни.
Жанна Д’Арк прожила 19 лет, а я был уже старше её на двадцать лет относительно её прожитой жизни. В один из вечеров, который я проводил у костра, я представил Жанну Д’Арк, я с ней разговаривал, но потом она ушла. Прошло 600 лет с момента её жизни, а я знал её по информации, которую я получил в веку. Что мы можем знать о ней? Немного по тому, что предоставлено памятью людей, переданной письменно, запечатлённой в кино. И я думал, что она за 1 год жизни вошла в историю человечества, а я прожил 39 лет, разрушил этот мир и остался неизвестным.
У Бога была мораль, это понимал Александр, он дышал ею, но мои страсти погасил мой путь. Я полагал, что Богу была необходима красота, благополучие, жизнь, которая должна быть у людей, но я чего-то не понимал. Как относились к этому другие люди, я знал немного: кто-то обличал себя в грехах, кто-то придерживался морали, угодной Богу, кто-то поступал так-же как я по отношению к Богу, другие же были без Бога. Бог нас не обязывал ни к чему, мы были свободны, но в тоже время мы имели мораль человеческую, даже если люди не понимали об этом, я понимал это. Я не помню, что было до моего рождения и где я был, Бог знал об этом. То выражение, что Бог – есть любовь, меня не устраивало, я как страждущий, хотел явность, но у меня было чувство, что Бог лишь намекал мне.
Я не понимал, как и многие люди, что у Бога на уме, когда существовали болезни, когда люди умирали молодыми, я лишь жил своим путём, это облегчало мою участь, но я был неведом людям, но всё же я надеялся, что кто-то обо мне может узнать. Елена исчезла, как призрак, Жанна жила в своём поселении без поиска причин и следствий, Даша была угнетённой, а Виктор страждущим. Возможно смысл был в энергии, вот и вся причина нашей жизни. Я не избегал классической философии, и в ней должна быть истина, но я имел свою философию. Я думал о будущем человечества, когда люди поймут больше, когда коммуникаций станет больше, но это было возможно лишь с развитием цивилизации, но сейчас цивилизация была в упадке. Да, я не говорил никому, что я Избранный, я считал, что для меня это слишком, но это было явностью, я же совершил крах мира, и я не считал, что это было угодно Богу.
Я должен был благодарить Бога за солнечный свет и обитель природы, которая меня окружала, но я был рождён матерью и отцом. Я знал, что есть атеисты и что можно жить без Бога, я знал, что я мог обратиться к Богу, когда мне было плохо, но в тоже время я понимал, что это не верно. Я не мог быть проповедником за свои грехи и тогда я должен был веровать в Бога в явности своей. Я знал, что с религией связана история человечества, и то, что считали верным ранее, сейчас считают не верным. Я знал о причинах и следствиях, о том, что есть науки, которые объясняют причины, о том, что есть знания, но мне виделось, что Бог оставался в стороне, а причина этого – это не явность его существования, а явность человеческого мира, так мы и жили.
Серафим молился Богу мысленно, я же не молился, я думал о Боге, но я наблюдал жизнь и продолжал жить. Цюдольфу же психиатр не рекомендовал верить в Бога, но Цюдольф выбрал свой путь.
