И неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа; там распяли Его и с Ним двух других по ту и по другую сторону, а посреди Иисуса.
Евангелие от Иоанна 19:17-18
Помню, как в детстве любил ходить в часовую мастерскую на Сухумском шоссе. Там работал дядя Отари, отец моего друга. Одноногий инвалид войны, он нашёл там себе работу по силам, чтобы кормить свою большую семью. Можно было тихонько наблюдать за виртуозной работой его тонких, чувствительных пальцев в крохотных часовых механизмах. Ещё больше меня привлекали висевшие настенные часы, которых здесь было великое множество, самых разных, современных и старинных. Будучи уже отремонтированными, они проверялись на качество исполненной мастером работы. Часы тикали, шуршали стрелками и отбивали удары.
Были там ещё самые замечательные ходики с кукушкой. Мы с друзьями всегда с нетерпением ждали момента, когда над их циферблатом открывались дверцы, из которых выглядывала кукушка и начинала считать наступивший час. В этом простом действе для всех нас было что-то чудесное, начало какой-то сказки.
С тех пор прошло немало времени, давно умер дядя Отари. В памяти остались его добрые печальные глаза. Теперь как-то неловко вспоминать, что он всегда угощал нас лепешкой, которую брал себе на обед. Мы всегда сначала отказывались, а потом ели. Он смотрел на нас и улыбался. Есть по молодости нам хотелось почти всегда, это чувство потом ещё долго сопровождало в годы срочной службы и учёбы в военном училище. Помню, как стряхивая крошки со стола, матушка никогда их не выбрасывала, всему находилось место в хозяйстве. Такому уважительному отношению к хлебу нас приучали смолоду. Мои родители были выходцами из крестьянских семей.
Надо сказать, что по сравнению с соседями, мы жили небедно. В нашей семье появился самый первый телевизор на улице. Внушительный фанерный ящик с небольшим экраном и двумя большими ручками управления внизу. Изображение в нём было чёрно-белым и не слишком чётким. Телевизор берегли и включали по специальному распорядку.
Теперь я уже никогда не хожу в часовую мастерскую, а на часы смотрю только по необходимости, чтобы куда-то не опоздать. Телевизор давно перестал считаться предметом роскоши. Из того ушедшего времени осталось только ожидание чуда и тихая душевная радость от встречи с кукушкой из часов. Такие воспоминания потом часто помогали не ожесточиться в самых нечеловеческих условиях, когда мне становилось совсем плохо.
По большому счёту, у каждого внутри имеется свой собственный часовой механизм. Он исправно отсчитывает наши часы и минуты, а иногда требует более или менее серьёзного ремонта. Очередной юбилей становится неизбежным, как звонок заведённого будильника. Тебе стукнуло уже 65 и за это следует благодарить Бога, своих родных и близких друзей. По статистике такого почтенного возраста достигает чуть более половины российских мужчин. Вроде и войны нет, а мужской строй редеет рано, словно идёт в атаку под прицельным пулеметным огнём.
Если разобраться, зачем вообще нужны разного рода торжества и юбилеи? Обычно на торжествах люди отмечают достигнутые успехи, какие-то положительные изменения. Правда иногда их ещё следует поискать или просто придумать. Так случается с некоторыми нашими историческими датами, событиями и отдельными людьми. В остальном всё развивается по известному установленному сценарию.
Самому себя понять трудно, что в тебе хорошо, что дурно. Иногда можно обратиться к русской литературной классике и поискать ответа у знатоков человеческой натуры. Этой вечной привычке покопаться в себе и окружающем, изменить довольно трудно. Она, как тоска по ушедшему времени, когда сахар тебе казался слаще, а солнце ярче. Кто-то скажет, что его среда заедает, другой – кивнёт на происшедший с ним случай. Всегда найдутся какие-то особые веские обстоятельства. С некоторых пор у меня появилась привычка задавать себе вопросы и самому на них отвечать.
Мне довелось родиться, как говорили прежде в красные дни Великого Октября. Потому в нашей семье отмечали сразу два праздника за один раз, вроде, даже удобнее получалось. Теперь, наверное, спустя много лет что-то видится немного иначе…
Мы совсем не похожи на «легкомысленных» французов, которые видят день взятия Бастилии своим главным национальным праздником. Когда-то Бастилия была тюрьмой для политических преступников. Взятие её восставшим народом во время Великой Французской революции 14 июля 1789 года символизировало свержение деспотизма королевской власти. Решение о таком празднике депутаты национального собрания приняли спустя столетие. Оно не стало единодушным, но там сумели найти компромисс. Вот уже много лет праздник отмечается французами с большим размахом. Вряд ли они вспоминают в этот день слова Анатоля Франса о гильотине, рубившей головы придумавшим её якобинцам.
У нас недавно исполнилось сто лет установления республиканской формы правления. К ней Россия пришла через февральскую революцию, завершившуюся захватом власти большевиками в октябре 1917 года.
Отношение к этим событиям по-прежнему раскалывает общество. Сложилось впечатление, что какая-то часть населения жаждет реванша. Снова деление общества на белых и красных. В Петербурге появилась мемориальная доска Маннергейму, в Сибири – Колчаку. Это притом, что Маннергейму наши ленинградцы-блокадники ничего не забыли, а Колчака в Сибири запомнили не как полярного исследователя и героя Первой мировой войны, а как организатора жестоких карательных экспедиций. Неизвестно откуда, в Петербурге появилась масса титулованных дворян, а на воссозданных собраниях в старинных залах снова заиграла голубая кровь.
Предположу, что мы повторяем печальные ошибки. В далёком феврале 1917 года революционные силы наносили удар по самодержавию, но под его падающими обломками стала рушиться Российская империя. Многим казалось, что историческая идея всеобщего социального равенства и построения справедливого общества уже совсем близка. В такие критические моменты инициативу часто перехватывают политики с самыми крайними, радикальными взглядами. Пришедшие к власти большевики уже в самом начале правления были готовы жертвовать целостностью государства ради осуществления своих политических планов, сократив его до размеров средневекового удельного Московского княжества.
К слову, не они стали первыми раскачивать лодку. Это с успехом делала за них либеральная часть русской интеллигенции. Ещё задолго до революции началась широкая кампания нападок на традиционные ценности и государственные устои. В стране ей было позволено всё, вплоть до карикатур на царскую династию. В газетах с удовольствием смаковали каждую ошибку правительства, высмеивались духовенство и армия. Всё это мало похоже на полицейское государство, каким часто любят показывать Российскую империю.
Ругать либеральную интеллигенцию теперь модно, но она только выражала общественное мнение, и на это были серьёзные причины. Почему же Россия, блиставшая в Европе великими именами Владимира Бехтерева, Дмитрия Менделеева, Ивана Павлова, Ильи Репина, Льва Толстого и Антона Чехова, так и не стала её частью? Из школьных учебников нам казалось, что она стремительно ворвалась туда, прорубив окно на Балтику. Только одного государева желания оказалось мало, а переодеть русскую армию в европейские мундиры, пригласить немецких учёных, итальянских архитекторов, сбрить бороды и научиться делать политес на ассамблеях, ещё не самое главное.
Призрак реформ давно блуждал в умах многих русских государей, но изменить лицо монархии так и не получилось. Разве не за это в декабре 1825 года на Сенатскую площадь вышли те, кто были готовы умереть за реформы? Им тогда сочувствовали очень многие просвещённые люди…
Зарождавшийся в России капитализм, по сути, не знал настоящего понятия частной собственности. Царь сам нередко указывал, где следовало ставить заводы, что на них следовало делать. Он был единственным настоящим хозяином в стране. Царь мог любого человека казнить, помиловать или отправить на каторгу, лишив сословных привилегий и всякого состояния. В Англии с XIII века, поднявшегося против своего короля графа или герцога, тоже могли положить на плаху, но его наследство всегда оставалось неприкосновенным и передавалось законным наследникам.
Экономика Российской империи вплоть до самого её конца имела казённый, ручной способ управления, а богатевшая русская буржуазия оставалась политически бесправной. В ту пору, как и сто лет назад, гвардейский офицер, женившийся на купеческой дочке, был обязан уйти из своего полка. При случае, полицейский чин мог купчишке и в зубы двинуть, а государственный сановник беззастенчиво испрашивал взятку за решение дела. Бурный промышленный рост с начала третьей четверти XIX столетия только обострил такое положение. Отчего же буржуазии не поддержать своими деньгами назревавшую в стране революцию?
Широко известно, что империя была крестьянской страной, но по реформе1861 года вся эта огромная масса русского населения оставалась безземельной и была принуждена выкупать землю у помещиков. Такая практика не распространялась на западные окраины империи. Ещё Александр Павлович даровал Польше, Прибалтике и Финляндии парламентаризм и Конституцию. В результате именно эти регионы оказались куда более развитыми в экономическом отношении к 1917 году. Потом они же самыми первыми поспешили покинуть неудобный для них тонущий корабль.
Получалось, что Александр II так и не рискнул сделать этого для всей России, а ближний круг богатейших помещиков землевладельцев не советовал, их устраивал бесплатный рабский труд. Они всегда были против отмены крепостного права. Рассказывают, что император долго тянул с манифестом и даже держал во дворце на запасном дворе осёдланных жеребцов, боялся дворянской мести. Потом всё же под ним рвануло, но уже совсем с другого конца. Беда пришла, откуда не ждали, от народных мстителей, посчитавших себя обманутыми.
Как бы там ни было, но считается, что к 1905 году крестьяне выплатили своим хозяевам сумму, вдвое превышавшую рыночную стоимость земли. Они разорялись, начинали жечь поместья и в открытую угрожали отнять землю без всякого выкупа. Для этого крестьянам нужно было только получить в руки оружие, что скоро сделала наступившая война. Многие крестьяне в поисках лучшей доли уходили в город, нанимаясь на самую трудную и неквалифицированную работу. Это они потом стали самой активной революционной частью рабочего класса.
Человеку, не имевшему своей собственности, терять нечего. Он всегда потенциально опасен для государства, особенно если его вооружали революционной теорией. Мудрый и волевой реформатор Пётр Столыпин это хорошо понимал, но значение его деяний сильно преувеличено. Отпущенных денег на программу переселения оказалось мало. На реализацию реформ требовались ещё десятилетия спокойной работы, а у Столыпина времени не оставалось. Уже 1 сентября 1911 года он был смертельно ранен террористом в городском театре Киева. Скоро высших чиновников в России начнут отстреливать как зайцев на барской охоте.
Рискну предположить, что ещё основатель Российской империи Пётр Великий заложил опасную бомбу под основание государства, которая взорвалась в феврале 1917 года. Сегодня принято изображать большевиков главными гонителями церкви, но они просто были атеистами и к массовым репрессиям прибегли уже в ходе и после гражданской войны. Куда сложнее понять, почему против церкви выступил Пётр I. Наверное, его набожным родителям не могло даже прийти в голову, что их любимый сын ликвидирует патриаршество на Руси и передаст всю церковную власть подчинённому ему Святейшему Синоду.
С тех пор голос церкви не был слышен в государстве почти целых три столетия. Никто из последующих монархов не решился исправить эту трагическую ошибку, слишком велик был авторитет деяний Великого Петра. В результате к моменту падения монархии православная церковь не имела реальной силы, не было того, кто мог бы обратиться с мудрым пастырским словом к русскому народу в критический момент истории. Пётр I лишил своего потомка Николая II надёжной опоры в обществе. Широко известно, что последний русский царь был глубоко верующим человеком и крайне нуждался в этом. Многие святые старцы, которых он приближал к своей особе, только дискредитировали его. Патриаршество было восстановлено решением Всероссийского Поместного Собора 28 октября 1917 года после Октябрьского переворота. Титул «Святейший Патриарх Московский и всея Руси» приняли в 1943 году по предложению Иосифа Сталина.
Неслучайно, что Максимилиан Волошин в поэме «Россия» назвал образно царя Петра «первым большевиком», отмечая характер его преобразований в русском обществе. Куда жёстче о Петре в своих очерках отзывался Лев Толстой, говоря, что именно с него «начинаются особенно близкие и понятные ужасы русской истории»…
Не армия, а государственный механизм и правительство оказались неспособными действовать в условиях начавшейся большой войны. При наличии достаточного количества продовольствия и других ресурсов в стране стали возникать постоянные проблемы с их доставкой. Появился дефицит топлива и продовольствия, начали расти цены.
Простым людям была совершенно безразлична избранная Государственная дума и дарованная царём Конституция. Они не видели в них большого проку. Народ в это время нуждался в хорошей зарплате, наличии продовольствия в магазинах и социальном обеспечении. До сих пор такими делами занимались сами фабриканты. Государству требовалось только своевременное поступление налоговых отчислений.
Страну потрясали голодные бунты, горели помещичьи усадьбы, а картины известного живописца Нестерова открывали перед столичным зрителем умиротворённый мир светловолосых отроков, ведущих народ в воображаемую святую Русь. До самого падения монархии не прекращались работы по созданию Русского городка в Царском Селе.
А что же государь? В феврале 1917 года Николай тихо радовался своему скорому отъезду из Петрограда в ставку: «Мой мозг здесь отдыхает, ни министров, ни хлопотных вопросов, требующих обдумывания. Я считаю, что всё это мне полезно…» Малообъяснимо, но до самого последнего часа падавшей монархии он был искренне убеждён в том, что православный русский народ его любит, а воду мутят подлые интеллигенты. Даже после своего отречения в своих дневниках государь размышлял, что народ скоро освободит его из вынужденного заточения в Царском Селе.
В это время столичный народ толпами валил на улицы и радостно обнимался с солдатами. Племянник государя, великий князь Кирилл Владимирович с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече заверял Государственную думу в своей преданности, а церковь возносила молитвы за здравие Временного правительства. Всё это тогда казалось совершенно естественным и нормальным.
Призыв большевиков к миру в условиях войны, в которой со стороны России участвовали миллионы людей, получился хорошо услышанным. Кроме них людям этого больше никто не обещал. Большевики лучше других знали, чего хотели сами, и чего ожидал народ, проявляли тактическую находчивость и гибкость в постоянно менявшейся политической обстановке. Получалось, что в условиях паралича государства, они оказались единственными, кто был способен подхватить власть, падавшую из ослабевших рук. Декреты о земле и мире окончательно склонили чашу весов в сторону большевиков, за ними пошли охваченные революцией массы. Успех ковался не только действиями самих большевиков, но и бездействием их политических противников.
Высказывается мнение, что Владимир Ленин был одним из первых успешных политтехнологов, а осуществлённая им революция некий пример ранних цветных революций. Не соглашусь, поскольку, не имея чёткой и ясной программы, отвечавшей интересам большинства, большевики обязательно проиграли.
Говорят, что перед смертью человек за одно мгновение вспоминает всю свою жизнь. Иногда к нему приходят запоздалые прозрения. Александр Блок, автор «Скифов» и знаменитой революционной поэмы «Двенадцать», скажет: «Меня выпили». Художник Анненков вспоминал его слова: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!» В 1921 году поэт написал свое последнее стихотворение «Пушкинскому Дому»:
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы чёрный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века…
В это время Временное правительство теряло своих последних надёжных союзников в лице армии. Находясь в эмиграции, в беседе с Энгельгардтом, Керенский скажет, что «только Корнилов привёл Ленина к власти. Без него ничего бы этого не было»…
Чем же интересен генерал Лавр Корнилов? В то время, когда все говорили о революции, он был одним из первых, кто вспомнил о России. Зачем нужна революция, если из-за неё Россия должна погибнуть? Ему удалось сформулировать идеи, которые потом разделяли многие сторонники Белого движения. Широко известна речь генерала Антона Деникина, с которой он обратился к Александру Керенскому: «Вы втоптали наши знамёна в грязь, так поднимите их и преклоните перед ними колена, если у вас ещё осталась совесть». Униженные, оплёванные и загодя уже названные «контрой», фронтовые офицеры оказались сторонними наблюдателями событий грядущего Октябрьского переворота.
Корнилов понимал, что силой заставить солдат воевать против своего народа нельзя. Во время мятежа он смог бросить на Петроград только казачьи части и «дикую дивизию», составленную из представителей кавказских народностей. Впрочем, даже они сразу же остановились, узнав, что их обманом поведут против восставшего народа. Керенский, обратившийся за помощью к Советам, окончательно дискредитировал себя и закономерно проиграл.
В архиве Музея артиллерии сохранился любопытный документ, дневник кадрового офицера Цейтлина. В нём имеются записи, относящиеся к событиям октября 1917 года. «Абсолютная апатия людей. Мы наблюдаем, как город час за часом захватывают большевики»… «Ни против кого у меня нет такой злобы, как против этого фигляра – Керенского. Никогда он на меня не производил впечатления своими речами, жалкий адвокатишка, а сколько вреда наделал России. Верховный главнокомандующий, почти диктатор и без характера»… «Лениным и Троцким можно восхищаться. Можно их ненавидеть, не соглашаться, но это дела не меняет… А в общем их власть безусловная сила»…
И всё же захват власти большевиками в Петрограде не был похож на лёгкую прогулку. Уже после штурма Зимнего дворца в городе вспыхнул мятеж юнкеров. Одним из его очагов стало Владимирское училище на Петроградской стороне. Оно располагалось на Большой Гребецкой, ныне Пионерской улице. Его осаду, которая началась в ночь на 29 октября газеты того времени окрестили «Владимирской трагедией». Завязавшаяся перестрелка продолжалась до полудня. Потом здание училища было подвергнуто артиллерийскому обстрелу, развернулись полномасштабные боевые действия, появилось много убитых и раненых. Только в три часа дня окружённые юнкера выбросили белый флаг.
В самый разгар боя, когда вокруг свистели пули и рвались снаряды, жители окрестных домов услышали колокольный звон. Это били в домовой церкви Николаевской богадельни, которая находилась рядом. Очевидцы рассказывали, что многие красногвардейцы тогда опустили свои винтовки и начали креститься. Потом большая группа из них уже не стреляла, а ушла в соседнюю боковую улицу и уже не принимала участия в осаде. Несмотря на стрельбу пулеметов и звон битого стекла, в домовую церковь пришёл батюшка и отслужил обедню перед собравшимися прихожанами.
После захвата училища солдаты и красногвардейцы принялись искать засады и обыскивать с этой целью квартиры соседних домов. В одной из них они обнаружили и арестовали юного кадета, «как будущего юнкера». Наиболее возбуждённые красногвардейцы требовали его немедленно расстрелять. Однако, после долгих уговоров и слёз матери, этого молодого человека отпустили.
Страницы вышедшей тогда газеты «Правда» рассказывали о «братоубийственной ожесточённой схватке», завершившейся трагически. «Каким-то чудом вырвавшийся из осаждённого училища юнкер, схватил брошенное кем-то на улице ружье, убил на месте матроса и красногвардейца и в этот же миг был сам убит ударами прикладов. Другой юнкер, совсем юный, стоял на улице на коленях и умолял пощадить его, но толпа, не знающая пощады, не вняла его мольбам. Из окон училища чьи-то дюжие руки выбросили на мостовую женщину, как оказалось потом прислугу училища».
В том же номере газеты публиковались списки около полусотни революционных солдат, погибших в ходе подавления мятежа. В номере социал-демократической газеты «Новая жизнь» отмечалось, что «разоружение юнкеров сопровождалось кровопролитием и большим количеством жертв убитыми и ранеными». Их число с обеих сторон составило свыше двухсот человек.
Попутчиком журналиста «Петроградской газеты» в тот день оказался совсем юный солдат, «добродушный и коренастый с виду». Он поделился с ним, что был участником «усмирения юнкеров». Газетчик, глядя на острый штык, примкнутый к его винтовке, поинтересовался, не применял ли его солдат у стен училища? «Нет, жалостливо было, штыком-то кадетов колоть… Я уж так, прикладом, – откровенничал солдат. – Скорее бы всё закончилось, товарищ… Устали мы, надоело всё это. Вот бы мир поскорее на фронте, да и в тылу тож…»
Вы когда-нибудь резали себе нечаянно пальцы? Каждому из них больно. Так некогда единый и прочный корпус Русской армии раскололся. Люди в военной форме присягали государю, а после его отречения, присягали новой сформированной власти – Временному правительству или Советам. Тот, кто когда-то носил погоны, хорошо знает, что присягу принимают только однажды, в этом заключается её особый смысл. Отступление от этого правила ломает понятие воинской чести, делает возможным не исполнять данную присягу. Любая смена политической власти в стране ставит военного человека перед сложным выбором. Даже действуя в этом случае по совести, очень легко переступить запретную черту.
Смена власти в стране застала меня на Байконуре. Думаю, что ни себе, ни военной присяге мы тогда не изменили, даже когда неожиданно оказались в чужой стране. Космодром продолжал жить и работать. Новой клятвы от нас не требовали. Кто-то уволился из армии и вернулся домой, остальные служили своему Отечеству уже под трёхцветным знаменем…
А тогда многие думали, что можно избежать большой крови. Феликс Дзержинский «под честное слово не выступать против Советской власти» согласился выпустить из Петропавловской крепости генералов, арестованных за участие в мятеже. Не срослось, восстание Чехословацкого корпуса составленного из бывших военнослужащих австро-венгерской армии и формально подчинявшихся французскому командованию, спустило спусковой крючок страшной братоубийственной войны.
Гражданская война – всегда явление особое, как и её характер, методы и способы ведения. Здесь война ведётся против своего населения, на собственной территории и с особой жесткостью. Десятки тысяч офицеров придут в Добровольческую армию, и это будет их сопротивлением новой власти. Другие тысячи их по разным причинам уйдут к большевикам, они станут военспецами и обеспечат Красной армии победу в гражданской войне. Кто-то потом захочет продолжить свою борьбу с Советами и начнёт сотрудничать с нацистами, как генералы Краснов и Шкуро.
В этой связи уместно вспомнить судьбу подпоручика Михаила Шванича немецко-польского происхождения, крестника императрицы и бывшего адъютанта князя Потёмкина. Его все больше знают как Швабрина из пушкинской «Капитанской дочки». Затерянная в степи маленькая крепость и двое молодых офицеров, страстно влюблённых в дочь коменданта Машеньку Миронову. По долгу военной службы мне и самому, не однажды, приходилось бывать в Оренбургских степях. Хороший Петруша Гринёв остался верным своей присяге и поставленный на колени перед мужицким «амператором», руку его жилистую не поцеловал. По воле автора за него вступился верный слуга Савельич. Опять же, подаренный заячий тулупчик самозванцу хорошо запомнился. Швабрин по повести и в жизни оказался трусом и предателем, ручку целовал и пошёл на службу к Емельяну Пугачёву, за что и был пожалован у него есаулом.
После казни бунтовщика Пугачёва и его ближайших сторонников Михаила Шванича лишили чинов и дворянства, сослали в далёкий и мрачный Туруханск. В вину ему тогда поставили измену дворянскому достоинству и воинской присяге. Ни Павел, ни Александр I впоследствии так и не простили его. «Перемётчик – хуже врага» – была когда-то такая хорошая русская пословица. Похоже, что и для Александра Сергеевича он тоже «был злодеем во всём». Говорят, что над «Капитанской дочкой» он тогда работал параллельно с «Историей Пугачёвского бунта». Очень любопытно, чтобы Пушкин написал о нас и нашем времени?