Сергей Семенович Монастырский
Жизнь после жизни
Утро никак не наступало! Ну, никак не наступало утро!
И вот распахнулась дверь подъезда и в своем легком невесомым сарафанчике появилась она!
– Ты! – удивленно воскликнула она и уткнулась со счастливой улыбкой в полевой букет!
И мы взялись за руки, и шли, не зная куда, и говорили, говорили…
– Коля! – мама наклонилась надо мной. – Пора принять лекарство. А что это ты?
Мы научились друг друга понимать.
– Тебе плохо?
Я отрицательно повел глазами.
– Пойдем умываться.
Она с помощью веревочек перекинула меня с постели в инвалидное кресло.
Сегодня должна зайти Маша, она не обозначила время, но сказала, что утром.
Утро шло почти до обеда.
И вот в дверь позвонили.
Мама пошла открывать.
– Привет! – радостно поздоровалась Маша. – Брат придет примерно через час. Я просто с тобой посижу, ладно?
– Конечно, ладно! – перевела ответ с моих глаз мама. – Коля вас ждал!
Мама села рядом с коляской на диван.
– Машенька! – вдруг сказала мама, – можно я минут на двадцать отлучусь. Здесь на первом этаже магазин, надо кое-что купить!
– Не беспокойтесь, я посижу!
Хлопнула дверь, и мы остались одни.
Маша наклонилась ко мне и взяла мою руку.
– Хочешь, я расскажу о себе? – спросила она. – Ты будешь моей подружкой!
И она начала рассказывать. Об институте, о том, куда бы она хотела поехать после получения диплома…
– Но не могу! – вздохнула она. – Год назад у нас с моим другом случилась любовь. А его, как он только окончил последний курс, забрали в армию! И вот, понимаешь, я зачем-то пообещала его ждать!
А пока ждала, – засмеялась она, – любовь-то и прошла! А он через полгода возвращается. Что мне делать, как ты думаешь? И вдруг спохватилась.
– Ах, да, ты же мне не ответишь!
Помолчала, потом внимательно посмотрела на меня:
– Коля, я давно заметила, что ты, как только я наклоняюсь, ловишь взглядом мою грудь. В этом нет ничего стыдного! Все мужики так делают! Иначе, зачем грудь!
И стала медленно спускать лямки сорочки.
– Хочешь посмотреть?
И маленькая, нежная, с набухшими сосками грудочка выскочила из-под спущенного сарафана.
Бюстгальтер, как я давно догадался, она не носила.
Я чуть с ума не сошел!
Конечно, до инсульта у меня было несколько коротких романов, и грудь я видел, и не только грудь. Но это было давно, а сейчас мне казалось, что никогда и не было! Что есть только она! Самая женственная из всех девушек на свете.
– Жаль, что ты не можешь ее поцеловать, – тихо сказала она. – Мне так тебя жалко, Коля!
И все прошло! Все кончилось. Так будто все это приснилось во сне. Но я проснулся и увидел. Перед Машей сидел инвалид, который не может ничего – ни сказать ей, ни поцеловать ее, ни любить ее в постели, ни рвать ей цветов … Ничего!
И все, что могло бы произойти, и весь этот несбывшийся роман, происходит только в моей голове.
Человек к счастью, или к горю, да, скорее к горю, живет!
… Маша еще раз ненадолго пришла и растворилась в той жизни, которая текла за окном.
Как растворились и друзья, которые первый год-два после инсульта заходили, потом все реже и вот теперь совсем их нет. Сколько мне еще так жить?!
Деменция
Луна заглянула и в одну из немногих отделений палат клиники под номером двенадцать. Залила своим не ярким желтым светом тесно прижавшиеся друг к другу женские фигуры, с трудом умещающиеся на односпальной кровати. Пустой стояла возле кровати ни кем не занятая разломанная раскладушка.
В ожидании утра дремали на ней несколько мягких игрушек и сохраненная из прошлого века потрепанная кукла Таня, переходящая от ребенка к ребенку и вот, видимо, досталась последней из девочек этого отделения.
Но девочки в палате не было. На одной кровати в палате лежали две почти одинаковые пациентки.
Так в лунном свете увидела я свою палату и не потому, что я проснулась, а потому что совсем не спала! Потому что не хочу пропустить эти редкие часы, когда снова, как в далеком детстве лежали мы с маленькой Любкой так же в ночной постели, прижавшись, друг к другу, и еще не знали, что с нами случится.
Она по-прежнему маленькая девочка, смотрящая днем восхищенными глазами на меня, на свою маму.
А ей уже тридцать шесть лет!
Она, правда, этого не знает, и не узнает никогда. И потому она счастлива.
Я, как любая мама, хотела всю жизнь только одного – чтобы моя дочь была счастлива.
И вот, наконец, она счастлива. Не дай бог ни кому! Четыре года назад моя девочка попала под троллейбус.
Пешеходный переход, лобовой удар, добавило и при падении на асфальт и вот…
Черепно-мозговая травма, три месяца в коме. И, слава Богу! Начала постепенно выкарабкиваться. Слава Богу? Может быть, не нужно было врачам так уж стараться? Господи, что я говорю!
Но что же делать?! Прости меня, Господи, это не я жестока, а ты жесток!
Она впала в детство, и в ее сознании она маленький ребенок, не знаю уж в пятилетнем или четырехлетнем возрасте! И никто не знает. В том числе и врачи.
