Сергей Валерьевич Белокрыльцев
Открыть глаза
Пробуждение
Белый, пронзительный свет пробился сквозь веки и пестрыми пятнами ударил по глазам. Пятнышки тревожно засуетились, зарябили, как далекие сигнальные огни, и ворвались в сознание, догоняя и разрывая в клочья остатки и без того угасающего сна. Я потянулся и попытался закрыться от назойливого, раздражающего света выставленной вперед ладонью. Иллюзии Морфея покидали меня, оставляя осадок неясной мути и тяжести, которая бывает, если проваляться под одеялом сверх нормы.
Это утро выдалось такое яркое и противное, или солнце уже в зените? Все еще потирая спросонья глаза, я приподнялся на локте, пытаясь привести мысли в порядок. Что запланировано на сегодня? Опаздываю на обязательную встречу? Ждут ли неотложные дела? Нет? Или торопиться нет резона, и тогда – со спокойной душой плюхнуться обратно на постель и понежиться еще? Боже, как же светло вокруг! Слишком светло. Свет врезался в зрачки, не давая им раскрыться полностью, заставлял беспомощно щуриться и часто мигать. И где мобильник? Куда он делся? Под подушкой, что ли? Но там его не оказалось. Как назло, ничего путного на ум не приходило, а вопросы «запланировано у меня что-то важное на сегодня? И какой, к лешему, день на дворе?» так повисли в воздухе без ответа. Но главное открытие было ещё впереди, и открытие безрадостное.
Опустив ноги на прохладный пол, я сел и обнаружил, что нахожусь в совершенно незнакомом помещении. С крайним изумлением и даже испугом оглядывал я окружающую, совершенно чуждую мне обстановку.
Первое, что попалось в поле зрения – гладкая, почти с зеркальной поверхностью, металлическая дверь, с отполированной медной ручкой и темнеющей под ней узкой полоской замочной скважины. Рядом с дверью, у стены, расположились два обычных стула, обитые мягким материалом, но с железными основой и ножками, и простенький столик, а на нем – зеленый графин со стеклянной пробкой, чем-то наполненный до самого горлышка, скорее всего водой, и стопочка бумажных стаканчиков для питья. Над столиком на железных скобах держалось квадратное зеркальце без рамки.
Вплотную к углу комнаты стоял компьютерный столик, и сидящий за ним человек оказался бы спиной к двери. На самом столике, по его краям, белели две вделанные подставки для дисков, а посередине – монитор в посеребренной, пластиковой оправе, посеребренная клавиатура и мышка на коврике. Под столом я разглядел серебристо-черный системный блок компьютера с голубоватым огоньком на панели. Около стола – черное пластиковое кресло на колесиках с круглой спинкой на дугообразном держателе с рессорами.
Справа от столика – высокий шкаф со стеклянными дверцами, заполненный толстыми книгами и коробками с лазерными дисками. В стене, напротив кровати, находилась еще одна дверь, белая, с простой ручкой в виде лежащей литеры «Г». Стены обклеены жидкими серыми обоями с блеклым, волнистым рисунком, потолок – молочно-лимонного цвета, вызывающего лишь неприязнь. Пол устлан линолеумом в коричневых тонах. Всё это освещалось двумя продольными кварцевыми лампами, они-то и разбудили меня своим ярким светом. Рядом с лампами к потолку крепилось некое устройство в виде черных коробочек, но подробности разглядеть мешал всё тот же проклятый свет.
Растерянно посмотрев на кровать, я зачем-то сунул руку под одеяло: простыня, матрац, под матрацем пружины – ничего особенного. И комната как комната.… Только видел я ее впервые в жизни. Наморщив лоб, попытался хоть что-нибудь вспомнить: как и почему я здесь? И где это – «здесь»?
Опустив взгляд, отметил, что одежду мою составляет кремовая пижама с двумя глубокими карманами по бокам и одним на груди, которые я тут же исследовал. Карманы оказались пусты. У кровати лежали тапки под цвет пижамы. Как странно… Следующие вопросы – моя это одежда или нет? сам ли одевался, или кто-то меня одевал? – вновь повисли в воздухе. Логично было бы предположить следующее: со мной случилось что-то серьезное. Сильно ударился головой, например, кто-то вызвал «скорую» и меня доставили в больницу. Может, и волноваться-то нет причин, но инстинкт самосохранения вызывал беспокойство и страх. Полное отсутствие воспоминаний о произошедшем – вот что пугало сильнее всего.
Поиски каких-либо ран и синяков, застарелых рубцов или шрамов на теле закончились ничем. Их попросту не было… или они успели зажить. Как долго длился сон? Или…кома?.. Тогда где медицинское оборудование, считывающее биологические данные о состоянии человека, находящегося в коме? Почему в палату не ворвалась толпа с шампанским и конфетти поздравить с успешным возращением из иного мира? Шутки шутками, но попытки разложить все по полочкам не удавались и никаких твердых предположений о случившемся не рождали.
Напрягая память, я вдруг понял, что совсем ничего не помню, ни единого события из своей жизни! Ничего! Страх, нарастающий с каждой минутой, готов был обратиться в панику. Один, в незнакомой комнате да с головой, чистой, как у младенца, как будто и не жил совсем! Но такое физически невозможно!
Я слез с кровати и стал ходить по комнате босиком, останавливаясь в разных местах и в задумчивости поглаживая пальцами поверхность стены или щупая спинку подвернувшегося стула, словно это могло хоть чем-то помочь. От следующей догадки я остановился, как вкопанный: но имя-то свое я должен знать?!.. Да, да! Я помню его! Меня зовут Сергей. Уже хорошо, просто замечательно. Есть от чего отталкиваться. Отлично, дружище. Все не так уж и плохо, как ты думаешь. Теперь нужно разрешить эту задачку с одним известным и множеством неизвестных. Меня зовут Сергей… а дальше? А дальше тупик, безнадежно глухой и непролазный. Сергей… Дальше-то что? Ну же! С собственным именем в голове не возникало никаких ассоциаций или воспоминаний, как будто они канули в пустоту и там растворились без остатка. Но я – живой человек, со своей личной жизнью, насыщенной событиями, со своим прошлым, а значит, и с собственными воспоминаниями о нем. Если, конечно, действительно не ушиб голову или не случился внезапный провал памяти, вызванный непонятно чем.
Хорошо! Что еще можно вспомнить, кроме имени? Мне… я… я… Нет, какой-то дурацкий, безнадежный тупик. В самую пору рвать на себе волосы и выть от досады. Ну нельзя же проспать в этой самой кровати, в этой самой комнате всю свою жизнь, чтобы голова в итоге оказалась пустой, как шарик для пинг-понга! Это же ерунда какая-то, несоответствие: помнить свое имя и ничего более; если я и находился в коме с самого рождения, то откуда знаю свое имя и помню про мобильник? Я сел на кровать, затем вновь встал и рассеяно огляделся. Зеркало! Вот что поможет вспомнить хоть что-то еще!
Я поспешил к столику, сел на стул перед зеркалом и поймал себя на мысли, что совершенно не представляю, каков мой облик на самом деле. Голова моя оказалось как раз вровень с зеркалом, и я с некоторым напряжением вгляделся в него: лицо немного вытянутое, с широкой переносицей, с ямочкой на подбородке, заросшем вместе со щеками крайне уродской, плешивой бородой, нос с горбинкой, глаза карие, на лбу пара незаметных прыщиков, волосы каштановые. Несколько мрачноватое, бледное и в данную минуту помятое, но в целом самое обычное лицо. Впечатления, будто я впервые вижу себя в зеркале, не возникло.
Какие-то расплывчатые и неуловимые обрывки мелькали в голове, как фальшивые призраки в тумане. Вот они рядом, но стоит провести рукой, и они рассеиваются, чтобы тут же появиться вдали и подразнить своей неуловимостью. Разглядывая себя в зеркало, я пригладил волосы назад и провел рукой по лицу. На столе лежала незамеченная ранее оранжевая расческа с частыми тонкими зубчиками. Я взял ее и расчесал волосы, продолжая всматриваться в движения зеркального отражения. Из ниоткуда мелькнула мысль, что и раньше я довольно часто причесывался и не терпел даже пяти отбившихся волосинок. Нет, самовлюбленным красавцем, наматывающим кудри на палец, никогда не был, но за внешним видом тщательно следил… Из-за чего у меня выработалась подобная привычка? Опять вопросы без ответов.
Я разделся и, воспользовавшись зеркалом, более тщательно осмотрел свое тело. Повертелся, оглядев спину: коричневая родинка на плече да полосы от долгого лежания. Заодно отметил свой высокий рост, довольно плотное телосложение с неплохо развитыми мышцами рук, но худыми, хотя и крепкими ногами.
Выбраться из глухого тупика так и не удалось. Мною овладело бессилие, а потом злость. Захотелось со всей дури вломить кулаком по стене и заплакать от досады. Ситуация напоминала контрольную по математике, когда, разглядывая доску, исписанную ворохом незнакомых формул, функций и логарифмов, стараешься вникнуть в их значения, но, увы, слишком много прогулял уроков, а списать не у кого. В такие минуты понятие амнезии подходит как нельзя лучше. Создавалось впечатление, что в голове – сплошная пустота, вакуум, сквозная дыра, через которую без остатка улетучилось всё, ранее ее наполнявшее. Тщетные попытки вспомнить прошлое имели один маленький плюс: паника, овладевшая мной поначалу, отступила. Страх неизвестности сменился чувством рассеянной злости.
Но, увлекшись зеркалом и слишком задумавшись, я совершенно позабыл о дверях! Наверняка за ними можно отыскать людей и обратится к ним за помощью. Вскочив со стула, я быстрым шагом направился к двери и покрутил и подергал туда-сюда ручку. Бесполезно. Дверь заперта. Такой неприятный сюрприз насторожил и порядком напугал.
Я не мог понять, зачем в больнице (за неимением других версий, я решил пока придерживаться варианта с несчастным случаем; смущало только наличие компьютера в палате) больного человека запирать в палате? Разве только в психиатрической лечебнице, но что я позабыл в психушке? Ведь я не сумасшедший, верно? Зачем тогда запирать дверь? Неужели люди, запершие меня, боятся, что я сбегу, наброшусь на кого-нибудь или еще чего похуже сотворю? А если они серьезно опасаются этого, значит, небеспричинно. Допустим, со мной произошел психический припадок, и я натворил дел, тогда в связи с душевной болезнью вполне объяснимы провалы в памяти. Или это просто меры предосторожности? Предосторожности от чего, хотелось бы знать? От чего можно предостерегать пациента, находящегося на лечении в больнице? Или меня и в самом деле держат за агрессивного шизофреника? Но против такой гипотезы говорил один неопровержимый факт: наличие компьютера в палате, ибо психопатам компьютеры в палаты не устанавливают. Техника им ни к чему, как и зеркало, впрочем.
Вновь подергал за ручку и даже пару раз ударил плечом по двери – все безуспешно. Тогда я присел на корточки и прильнул к замочной скважине. В поле зрения оказалось сплошное синее полотно, должно быть, противоположная стена. Выпрямившись, я со всех сил забарабанил кулаками по металлу двери и закричал:
– Эй, кто-нибудь, выпустите меня, вы слышите?.. Эй!
Но никто не отозвался.
Обстоятельство, что произведенный шум никого не привлек, только усилило тревогу и вновь нарастающую панику. Пришлось оставить стальную дверь в покое и перейти ко второй, белой двери. Она легко открылась, но, к моему разочарованию, вела всего лишь в ванную комнату и туалет. Я осмотрел помещение.
Идеальный порядок и стерильная чистота царили в нем. Кафель на полу почти сверкал от белизны. Ванная с душем, умывальник, над ним привинченный к стенке ящичек, в дверцу которого было вставлено овальное зеркальце. В ящичке лежали различные принадлежности для личной гигиены вроде мыла, зубной щетки, помазка и пр. За отдельной перегородкой находился унитаз. Разочарованно покинув ванную, я заметил, что за кроватью есть большое, почти во всю стену, окно, спрятанное под занавеской, которая цветом сливалась с общим фоном стены. Отличить ее от стены по еле уловимой разнице в цветовой гамме, можно было только при выходе из ванной.
Я с такой торопливостью рванул с места, бросившись к окну, что по пути пребольно задел бедром за угол кровати. Споткнулся, чертыхнулся, зашипел от боли, потирая ушибленное место, но, весь в предвкушении, до окна доковылял. Впрочем, радость длилась недолго. Снаружи окно было полностью задрапировано темно-серым материалом, схожим с брезентом. Полотно вплотную прилегало к стеклу и полностью загораживало весь обзор. Никаких зажимов и ручек на раме окна не имелось, и открыть его не получилось. Я легонько постучал по матовой поверхности. Что-то вроде небьющегося оргстекла. А за ним темно-серая драпировка, скрывающая вожделенный вид из окна. Даже не поймёшь, какой этаж или я под землей? Так, поменьше вопросов.
Постепенно я начал привыкать к положению, в котором поневоле оказался, и способность к анализу вернулась ко мне. Проходя мимо закрытой двери, я попытал счастья еще раз. Тот же результат. На крики и стук никто не откликнулся, никто не явился. Да что же произошло? Куда все подевались? Тут и чокнуться недолго.
Итак, результаты обследования комнаты дали следующее: запертую дверь, которую, видимо, никто и не торопился открывать; окно, скрытое и с той и с другой стороны; шкаф, набитый книгами и дисками; компьютер… Шкаф и компьютер… Поколебавшись, я выбрал шкаф, но он оказался битком набит различными установочными дисками, описаниями операционных компьютерных систем и прочей ерундистикой, абсолютно не имеющей отношения к моему положению. Я обратился к компьютеру.
Исходя из горького опыта с дверью и окном, от него вполне ожидался подвох в подобном роде. Но, после нажатия кнопки «RESET», голубоватый индикатор компьютера сменил цвет на зеленый. Системный блок ожил, секунды довольно прожужжал, словно тоже очухался после долгого, вынужденного сна и заработал. Я сел в кресло, придвинулся к столику и включил монитор, на котором замелькали экраны загрузок. Хоть что-то здесь не с ног на голову.
Надеяться, что в памяти компьютера отыщется информация о прошлом или о том, что же со мной приключилось, мне показалось наивным, но зачем же тогда держать человека в закрытой комнате с компьютером? Рано или поздно мне бы пришлось в нем покопаться. Я покосился на шкаф со стеклянными дверцами. Может там есть что-то вроде инструкций «Вы – узник, вас и не думают выпускать? Тогда не забудьте купить и прочитать наш буклет».
На экране появилась жизнерадостная надпись «Добро пожаловать». Заиграла веселенькая и глупенькая, приветственная мелодия синтезатора. Да уж, присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее, а на закрытой двери и завешанном окне не заостряйте внимания! С нетерпением выждав, когда система загрузится полностью, я, жадно всматриваясь в появившийся рабочий стол, навел курсор на часы. Они показывали: 10.28. Но дата почему-то не выплывала поверх иконки часов. Она не была установлена на панели. Не отыскался и сам календарь. Коллекция несуразностей методично и верно пополнялась.
Я бегло пробежался по системному отделу «С», но ничего полезного для себя не обнаружил. Диск «D» содержал несколько папок. В папке «Развлечения» скопилась целая плеяда самых разнообразнейших ярлыков. Все они запускали видеоигры. Быстро потеряв к ним интерес, я вернулся назад. Папка «Мои документы» оказалась абсолютно пуста.
Зато в «Моих книгах» раскрылась обширнейшая библиотека в электронном формате. Я наугад выбирал строчку и щелкал по перечню предлагаемых авторов. Каждый из писателей представлялся сборником своих сочинений, вдобавок ко всему имелась книга с его полной биографией и все они поголовно являлись фантастами или фентезистами, будто других направлений в мировой литературе не существовало вовсе. Пройдя по одной из многочисленных ссылок, я наткнулся на статью и ради любопытства прочитал ее начало: «Огромное влияние на развитие фантастики оказали такие корифеи жанра, как Лев Николаевич Толстой, Эрнест Миллер Хемингуэй, Федор Михайлович Достоевский, Джеральд Малком Даррелл, Френсис Скотт Фицджеральд и, конечно же, Николай Васильевич Гоголь и Герберт Джордж Уэллс». Пока, впрочем, это неважно. Смотрим дальше…
Знакомство с персоналом
В «Моей музыке» я на пробу прогнал несколько мелодий, и все они были как-то похожи одна на другую – слащавые донельзя. Группа «Rolling Stones» выдавала легкие, танцевальные ритмы. «Led Zeppelin» тянула сахарно-тягучую смесь из гитары и патоки, сладкую до приторности. А песни «Zz Top» при других обстоятельствах могли исполняться вечерами в яслях вместо колыбельных.
В «Кино» соответственно хранилось множество видеофайлов. Действие в попавших под курсор фильмах происходило в клиниках, парках и действующими лицами в них все время были врачи, санитары и пациенты, словно вся человеческая цивилизация пугающе состояла из парков, клиник, врачей и больных. Пациенты в основном вели разговоры о компьютерных играх, а врачи чем-то и от чего-то их лечили. Чем именно и от чего я так и не сообразил. Похоже какие-то документальные фильмы о новых методиках лечения.
Может и меня подвернули одному из таких методов и держат в подобной клинике, а фильмы, так сказать, для ознакомления? Но не проще бы просто зайти в палату и объяснить суть дела? Если здесь вообще есть кто живой кроме меня. Ну а фантастика, музыка, видеоигры тогда причем? Более тщательный просмотр фильмов я решил отложить на потом.
В папке «Друзья и помощники» оказалось скопище программ, в которых я совсем не разбирался, и трогать их не стал, тем более лазанье по папкам с непривычки порядком утомило. Да, компьютер не оправдал надежд и пока мало чем помог. Только добавил еще одну несуразицу тем, что не имел элементарной услуги сервиса – календаря. Глупость какая-то. Так же, как и брезентовое полотно, скрывающее панораму из окна. Я не видел в этом особой логики или какой-то цели, как и в библиотеке фантастики и документальном кино, интересном скорее специалистам, чем обычному зрителю, словно всю эту информацию напихали в компьютер впопыхах из-за того, что кому-то жутко мозолили глаза свободные гигабайты. Все непонятное и странное я мысленно отметил галочками. В целом блуждания по просторам жесткого диска заняли 2 часа.
Я встал с кресла, чтобы немного размяться и, походив по комнате, уже по привычке поколотил кулаком в запертую дверь и до хрипоты кричал, чтобы кто-нибудь пришел; бил в дверь плечом, но все было бесполезно и никаких плодов не принесло.
А что если вспоминать не конкретные события, а думать о том, что в голову взбредет, выстраивая некий спонтанный ряд образов. Я не помнил каких-то фактов из моей жизни, но знал же, например, как обращаться с компьютером и то, что у меня имелся мобильник. Я закрыл глаза и, расслабившись, стараясь ни о чем не думать, представил различные картинки. Лес, озеро, горы, небо, город, люди, городская площадь, дома, лето, зной, мухи, друзья, ларек, пиво, квас, батон, женщины, деньги, секс, любовь. Секс! Любовь! Вот оно! В моем сознании мелькнула симпатичная пухленькая кругленькая милашка с мелкими чертами лица и курносым носиком. У нее черные волосы, прическа каре. Милашка смеялась, обнажая белые, ровные и неожиданно большие, как у лошади, зубы. Я ее знаю? Откуда? Она моя подружка или известная актриса из понравившегося кинофильма? А может, собственная фантазия? Нет, так можно гадать до бесконечности.
Спустя минут 20 после начала ментальных опытов, раздался долгожданный звук – щелчок дверного замка. В крайнем возбуждении я вскочил с кровати. 3 с половиной часа нахождения в запертой комнате – и вот, наконец-то, кто-то сейчас войдет в комнату. Меня охватила безумная радость от подтверждения тому, что, оказывается, я не единственный житель на всей планете. Запоздало мелькнуло: не мешало бы спрятаться за дверью, ведь могли войти люди с не совсем благими намерениями по отношению ко мне. Но пока я гадал, дверь открылась полностью.
В проеме стоял худющий очкарик небольшого роста с гаденько-брезгливой физией и острой черной бородкой. Одет он был в шапочку врача и белый халат, из нагрудного кармашка которого торчала ручка, блокнот и еще что-то вроде щипчиков. Очкарик оценивающе оглядел меня, сунув руки в карманы халата, перешагнул порог и посторонился, уступая дорогу огромному, абсолютно лысому, щекастому детине в бледно-голубой форме. Детина имел выпуклые глаза и маленькую круглую голову. Он встал рядом с приоткрытой дверью, сложил толстые руки на выпирающей груди и, изображая титана, всматривающегося вдаль, устремил застывший взор поверх очкарика и меня.
Мысль о том, что они, возможно, несут в себе угрозу, подсказала нужные реплики. Я не хотел предстать стушевавшимся, растерянным слюнтяем и поспешил перехватить инициативу предстоящего разговора с внезапно появившейся парочкой.
– Может, соизволите объяснить, какого лешего, я здесь делаю! Знайте, что я никому не позволю так обращаться со мной! – прокричал я как можно грубее, стараясь придать словам напористость, самоуверенность и агрессию, хотя после нескольких часов, полных неизвестности, проведенных в одиночестве, в запертой комнате, так и подмывало издать вопль Крузо, заприметившего проплывающий мимо корабль. От двойственных чувств к вошедшим, голос чуть дрогнул и прозвучал несколько визгливо.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, успокойтесь, – медленно и очень вежливо произнес тип с острой бородкой, не вынимая рук из боковых карманов халата и глядя на меня «гипнотизирующим» взглядом. – С вами никто не хочет поступать дурно или оскорбить вас действиями. Давайте для начала представимся. Меня зовут доктор Зизимор и я – помощник Колыхаева, главного врача клиники, в которой вы находитесь на данный момент. – Зизимор показал длинной, узкой ладонью, сложенной лодочкой, на махину, стоявшую позади, – Мизантропов. Он – санитар и следит за порядком в клинике. Теперь ваша очередь представиться.
Я замялся с ответом и соврал. Скорее всего, интуитивно, по интонациям голоса доктора догадался: он исподтишка хотел именно выяснить, помню ли я свое имя или нет, и притом не обнаружить своего явного интереса.
– Да я вижу, до вас туго доходит! – разыграл я новую вспышку ярости. – Я ни черта не помню, даже как и почему попал в вашу идиотскую клинику! Вы меня допрашивать будете или все-таки потрудитесь поведать о причинах столь сволочного отношения? Давно у вас практикуются такие штуки? Держать людей по 5 часов в запертых палатах! Это новые методики лечения, доктор, или как это прикажете понимать?
– Вы получите все объяснения, но прошу вас, перестаньте ругаться и кричать. В нашей клинике подобное поведение не приветствуется. – Речь доктора как бы протекала, мягко и медленно.
Перебирая пальцами обеих рук, которые он незаметно вынул из карманов и теперь держал на уровне живота, Зизимор продолжил.
– По всем волнующим вопросам можете переговорить с нашим главным врачом Колыхаевым. Он запрещает нам самим что-либо сообщать пациентам, но смею повторить, никто здесь не желает вам зла, так что, пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь и будьте терпеливы.
– Так проведите меня к нему! Я не намерен сидеть в вашей клетке до посинения! – вскричал я и сделал два решительных шага вперед.
Мизантропов дернулся навстречу, но видя, что я остановился, тоже остался на месте. Зизимор быстро взглянул на меня и бросил взгляд на санитара.
– Видите ли, на данный момент Колыхаев занят, – максимально деликатно произнес доктор, быстрым жестом окончательно переплетя пальцы рук. При других обстоятельствах я бы назвал его щепетильнейшим человеком. – Вы с ним встретитесь, как только он освободится. Я пришел успокоить вас и сообщить, что волноваться нет оснований. Рекомендую вести себя потише. Крики и стук в дверь тревожат ваших соседей и мешают им спокойно жить. Теперь я вас покину, но вернусь, как только Колыхаев закончит свои дела. Думаю, это не займет много времени. Пока можете скоротать досуг за просмотром фильма «Проснувшись, вы…». Он есть на компьютере. Кажется, вы уже успели поработать с ним… В фильме вы найдете ответы на некоторые вопросы.
– Но…, – я хотел схватить разворачивающегося к двери Зизимора за плечо, но Мизантропов предупредительно выставил вперед свою толстую руку с огромным кулаком и я посчитал разумным отказаться от затеи.
– Почему нет календаря в компьютере? – крикнул я в спину уходящему доктору. – Или хотя бы скажите, какой сейчас месяц и год.
Зизимор обернулся уже в коридоре.
– Простите, а к чему вы спрашиваете? – спросил он тоном искреннего удивления и покачал головой. – Пока вы здесь, совершенно необязательно знать какой день недели, месяц или год на дворе.
Он пропустил Мизантропова и запер дверь на ключ, с остервенелым лязгом провернув его в замке раза три. Затем в коридоре раздались затихающие шаги.
Необязательно знать день недели, месяц и год? Я вхолостую прокрутил вопрос, сел на стул и уставился в стенку. Зизимор упоминал про соседей, которым громкий шум мешает жить. Значит, кроме меня здесь держат кого-то еще. Клиника… Вот какие нынче клиники, любопытные, надо отметить, клиники с ненавязчивой, высшего уровня опекой над больными. Из окна не посмотреть, из палаты не выбраться. Пациенту обеспечен покой, покой и ничего кроме покоя. Чем же я таким болен, если попал сюда? Главный врач Колыхаев ответит на волнующие меня вопросы, но сам Зизимор отвечать на них вежливо отказался. По-прежнему многое непонятно, но ситуация постепенно проясняется – есть от чего отталкиваться.
По совету новоявленного доктора я вернулся к компьютеру и продолжил копошиться в его содержимом, а именно в кинотеке. Система насчитала 500 папок с фильмами. Ого! Да они про себя просто обожают снимать кино! Так-с, глянем, какие темы волнуют кружок режиссеров-любителей клиники. Открыв проигрыватель, я перетащил одну из папок, наименованную «Проснувшись, вы…», в его окно и запустил файлы.
Фильм начался с показа некой палаты. Камера плавно скользила вдоль стен, нацелившись объективом на центр помещения. Мебель, пол, потолок – все в ней до такой степени было схоже с моей палатой, что я бы и бровью не повел, если бы вдруг показали меня, сидящего за компьютером. Ровный, мягкий, завораживающий, заставляющий слушать голос комментировал происходящее на экране:
– Проснувшись, вы оказались в подобной комнате. Это одна из многочисленных палат нашей клиники. Вы недоумеваете, как вы попали сюда? Скоро главный врач клиники Колыхаев вам все объяснит и расскажет. А пока, в ожидании столь важного для вас события, ознакомьтесь с фильмом, предложенным вашему вниманию. Он очень полезен тем, что, просмотрев его целиком, вы вернее воспримите ваше новое убежище. Да, да, вы не ослышались, именно убежище. Наша клиника выполняет очень трудную и сложную миссию, исход которой, возможно, отразится на судьбе всей нашей цивилизации. Там, снаружи, за стенами клиники, в радиусе нескольких километров, вокруг нее раскинулась искусственно созданная нами пустота вне времени и пространства, которая служит отличной защитой для клиники от того хаоса и ужаса, что творятся снаружи, а значит, и для вас. Наши доблестные солдаты, постоянно рискуя собой, находят вас, беспомощных, находящихся на грани самоистребления, и доставляют сюда, в нашу клинику.
Следуют кадры полнейшей разрухи: полыхающие пожары, разрушенные здания, покореженные автомобили, черные клубы дыма на горизонте… На ее фоне вооруженные люди в форме, то ли полицейских, то ли военных, помогают гражданским забираться в автобусы. Гражданские, кажется, не совсем в себе. Они передвигаются вяло, как бы нехотя, и спотыкаются почти на каждом шагу. По окончании демонстрации голос продолжил.
– С помощью новейших научных разработок и достижений мы стараемся излечить от той смерти, что пропитала и неотвратимо убивала вас там, снаружи (идут крупные планы врачей с героической мимикой лиц и среди них мелькает уже знакомая, очкастая физия Зизимора с черной бородкой). Мы стараемся правильно воспитать вас и вернуть к жизни, в которой вы вновь будете счастливы, и которую вы сами же и построите.
Киносеанс прервался возвращением Зизимора, вошедшего в палату также, в сопровождении молчаливого громилы Мизантропова. Развернувшись в кресле и прищурившись, я гневно спросил доктора:
– И этой бредятиной вы собрались пичкать меня? – и характерным жестом головы указал на монитор.
– Это не бред, – чуть улыбнулся Зизимор. – Очень хороший ознакомительный фильм. Рекомендую к просмотру. Он поможет вам скорее адаптироваться к новым условиям.
– Каким еще условиям? – подозрительно, как можно грубее, спросил я, исподлобья разглядывая доктора.
– Сейчас все узнаете. Пожалуйста, прошу следовать за мной, – пригласил Зизимор и показал рукой на дверь.
Я не заставил себя ждать и вскочил с кресла. Из-за долгого, томительного ожидания в запертой палате с закрытым окном, легкие приступы клаустрофобии становились все настойчивее и настойчивее. Неужели, дождался и таки выбрался из проклятой комнатушки? – думал я, берясь за медную ручку двери.
За палатой оказался длинный коридор, выкрашенный мягкой, синей краской, но с темно-бардовым потолком. Пока мы миновали его, я мельком прикинул количество дверей, вроде той, что вела в мою палату. Получилось 45-48. Ладно, пусть будет 50. С другой стороны коридора имелось две или три двери и в отличие от дверей, ведущих в палаты, они были отнюдь не стальными. Мы с Зизимором шли наравне. Мизантропов неотступно следовал за нами. В коридоре мы никого не встретили, но везде, из-под самого потолка, за нами наблюдали темные объективы маленьких, охранных видеокамер.
Понемногу утихомирив эмоции, я стал более здраво оценивать возникшую ситуацию и считаться с обстоятельствами. Можно по-прежнему строить из себя этакого грубоватого деревенского простачка, прущего напропалую и лезущего в драку, когда встречается что-то сложнее, чем горох и стадо коров. Не очень удачный вариант, но раз уж начал… И совсем неплохо бы слинять отсюда при первой же возможности. Я вспомнил пожары и покореженные автомобили, людей, выглядевших как сонные мухи. Что же такое произошло? Война? Я украдкой глянул на Зизимора. Брезгливая физиономия доктора как-то не вызывала симпатий. А мрачный, лысый лик Мизантропова характеризовался в двух словах: классический костолом. Хм… побег – отличная идея при условии, что в виденном фильме нет и толики правды.
– В той киношке тип за кадром сказал, вокруг клиники, якобы, сооружена пустота вне времени и пространства. За коим лешим, это значит? – резко спросил я.
– Будьте терпеливы, сейчас вы все узнаете, – после некоторой паузы сухо, не глядя на меня, ответил Зизимор.
– Я надеюсь на это, – также сухо сказал я, все еще пытаясь держаться сурового тона.
Пройдя почти весь коридор, мы воспользовались лифтом. Зизимор нажал на кнопку 25-го этажа, и кабинка с легким дрожанием понесла нас наверх. Судя по панели с кнопками, 25 этаж был последним в клинике. Высокое здание, подумал я. Впечатляли и внушительные размеры лифтовой кабины, как будто она предназначалась для перевозки крупных грузов. Если те 50 дверей ведут в палаты, а этажей всего 25 то, сколько же у них тут пациентов? Притом при всем, дверь в мою палату находилась примерно посредине коридора.