Внутри, под тусклой лампой, стоял невысокий мужичок в грязной робе. Уткнувшись носом в ученическую тетрадку, он вслух читал стихи. Лев Матвеевич постучал по косяку и вежливо спросил:
– Я могу войти?
Кочегар спрятал тетрадь за пазуху и неуверенно-дерзко сказал:
– Да вы, кажется, уже…
Лев Матвеевич протянул руку:
– Вы позволите посмотреть?
– А вам зачем?
– Я секретарь Союза Советских Писателей Первозванцев. Если стихи достойные, составлю протекцию.
Кочегар нерешительно достал тетрадь.
– Да это я так, балуюсь, – пробормотал он. – Делать тут особо нечего…
Первозванцев начал читать. Стихи были разные и о разном, они то лились полноводной рекой, то хлестали расплавленным металлом, общим было одно: сила, она наполняла строки молотовым звоном. "Маяковский на пике с гениальной пушкинской уместностью…" – подумал Первозванцев. – "Невероятно!"
Он отбежал к окошку, перевернул страницу, и вновь кто-то сжал его плечо. Лев Матвеевич резко обернулся. Кочегар стоял поодаль в тревожном ожидании вердикта, дотянуться до Первозванцева он не мог.
"Какой симпатичный человек", – подумал Лев Матвеевич, и тут взгляд его упал на траурную повязку, про которую он совсем забыл. Потемнев лицом, он торопливо стянул её и сунул в карман.
– Вы показывали кому-нибудь эти вирши? – спросил он.
– Да кому? Мужики засмеют, скажут: не мужское это дело.
Первозванцев перелистнул ещё несколько страниц, до конца, жадно пожирая глазами строки, потом решительно закрыл тетрадь и протянул кочегару.
– И не показывайте. И впрямь не мужское это дело, друг мой. Нет в стихах искры, увы. Да не расстраивайтесь вы так, не литературой единой…
Не глядя кочегару в глаза, Первозванцев ушёл, и перед тем, как закрылась дверь, услышал, как обрадованно вздохнула топка и затрещали бумажные листы.