Сергей Владимирович Татаринов
Зачем рубль на войне?
Конечно, природа человека такова, что с годами плохое забывается, а память услужливо отбрасывает все плохое, трагическое, особенно после того, что еще предстояло пережить тогда этим еще совсем молодым ребятам. Что они в итоге и проделали. Поэтому и картина выглядит довольно радостно: была молодость, было здоровье, был кусок хлеба и крыша над головой. Чего не жить-то? Чего не радоваться?
Служить шли многие, как на праздник. Провожали в армию всем коллективом, гуляли подолгу, и с ребятами-однолетками, и с соседями. Сам помню, как провожали всем селом в армию младших братьев отца. Фронтовик Яков Яковлевич Коваленко: «Заботливо отнеслась администрация фабрики, подарив мне хорошие сапоги. Дали родителям дров и угля, который привезли в полуторке ГАЗ»32.
В октябре 1938 г. курсант летного училища Виталий Иванович Клименко поехал на родину. Перед отпуском съездил в Харьков и заказал «себе обмундирование по своему вкусу, чтобы было красиво». В общем, шили себе не курсантское, а командирское обмундирование из дорогой ткани, с соответствующим широким ремнем, бляха – со звездой и портупея! «Кроме того, мне дали отпускные! В то время это были приличные деньги, мы могли шикануть!» Судя по количеству восклицательных знаков в рассказе ветерана – это действительно было круто, раз такие эмоции сохранились и через несколько десятков лет. Видимо, в то небогатое время количество денежных знаков, депонированных в курсантском кармане, действительно позволяло чувствовать себя другим человеком.
А ведь прошел всего год, и молодой местечковый паренек устраивает дома «большой прием для друзей с выпивкой и отличным столом. Потом были встречи с друзьями в единственном ресторане г. Суджа». Ну, кто платил за все это роскошество, полагаю, понятно33. [Да, кто теперь в стране не знает название этого городка.]
«А по выпуску из училища в сентябре 1940 г. – два кубаря в петлицы, долгожданная форма офицера ВВС. Правда, реглана не выдали, сказали – в полку получишь». Не знал в тот момент Виталий Иванович Клименко, как ему крупно повезло: чего уж тут о реглане тужить? Проскочил…
Ибо дальше случилось немыслимое, страшное, почти что катастрофа.
Приказ наркома обороны Тимошенко34 № 0362 от 22 декабря 1940 г. «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом в ВВС Красной Армии»35. В соответствии с приказом НКО № 0147 от 1938 г. всем курсантам, оканчивавшим летно-технические школы, присваивались офицерские (или приравненные к ним) звания. «Практика показала, что этот приказ был явно ошибочным и нанес большой ущерб нашей авиации». Получилось, что в частях отсутствует рядовой и младший начсостав, а только командиры, которые имели «право жить вне казармы на отдельной квартире и иметь при себе семью». «В итоге этого создалось явно ненормальной и подрывающее основы военной организации положение», что (внимание!) «наносит величайший вред боевой подготовке летно-технического состава и боеспособности всей нашей авиации». А авиационные части представляют из себя «полугражданские поселки». Далее идет пространное словоблудие: «Наши летчики должны быть лучшими летчиками в мире, летчиками, обладающими высокими боевыми летными качествами. Было бы глубоко ошибочным полагать, что все эти качества придут сами собою во время войны». А «семейные заботы отвлекают его от забот о своем боевом совершенствовании». А по сему необходимо «в кратчайший срок оздоровить нашу авиацию». Так что фраза «Первым делом самолеты…» появилась не на пустом месте.
Все летчики, до командира звена включительно, переводились на казарменное положение, а семьи «выводились» «из района расположения авиагарнизонов». Более того, отменялся принцип добровольного комплектования военно-авиационных училищ, когда туда шли юноши, желавшие служить в авиации, и вводился порядок набора из очередных призывов в армию. Срок действительной службы в авиации устанавливался 4 года.
По воспоминаниям летчика-истребителя Александра Федоровича Хайла, выпускника Чугуевского летного училища, он «окончил это училище одним из лучших… Надо сказать, что окончил я училище сержантом. Мы надеялись, что нас выпустят лейтенантами, нам уже красивую темно-голубую форму пошили, с «курицей» на рукаве. И вдруг пришел приказ министра обороны Тимошенко всех выпустить сержантами! Обидно было настолько, что я, например, никогда не надевал треугольники. Кроме того, нас оставили жить на казарменном положении… Но, например, сержантский оклад был 440 рублей, а у лейтенанта – 750. Ну, хоть стричься не заставили»36.
И несмотря на то, что Александра Федорович являлся инструктором в летном училище и участвовал в боях, первое офицерское звание – младший лейтенант – он получил еще очень нескоро – в начале 1943 г., и то только после повторного обучения в Харьковском летном училище в Алма-Ате.
Как вспоминают ветераны, «…мощнейший удар был нанесен по престижу элиты армии – летчикам» этим злополучным приказом наркома обороны Тимошенко № 0362. Всем выпускникам летных училищ вместо звания «младший лейтенант» или «лейтенант» присваивалось звание «сержант». Летчики с выслугой менее четырех лет переводились на казарменное положение. «Соответственно изменялись и нормы довольствия, оклады, они лишены были права носить ту самую форму с «курицей» на рукаве. Многими это было воспринято как личное оскорбление. Летчики отказывались надевать знаки различия, ходили с пустыми петлицами в знак протеста». В итоге техники-лейтенанты были вынуждены докладывать о техническом состоянии самолета своему командиру – сержанту.
Вот что рассказывает боевой летчик И.Д. Гайдаенко: «В декабре вышел известный приказ наркома обороны Тимошенко. Меня, лейтенанта, командира звена, орденоносца, посадили в казарму! Причем, так как я был командиром звена, меня еще назначили старшим по казарме. Ох, хватил же я, горя с этой срочной службой! Представляешь, приехали из училища лейтенанты-летчики, пришли летнабы, а тут приходит приказ и их разжалуют в сержанты. Мало того, что запихивают в казарму, так еще и звание снимают! Это ж позор перед девушками, знакомыми, родными! Конечно, дисциплина после этого резко упала. Трудно мне было держать эту банду молодых летунов. Конечно, то, что положено по программе летной подготовки, мы выполняли, но летчики ходили в самоволки, пьянствовали. Причем, если на выпивку не хватало денег, то ребята что-нибудь продавали из постельного белья (общежитие летного состава здесь было оборудовано как надо: одеяла новенькие, подушки, простыни). Бардак, одним слово… Думаю, меня здорово спасло начало войны, а то бы посадили меня за недостачу казенного имущества…»37
А вот так это же «мудрое нововведение» прошлось по судьбе Николая Герасимовича Голодникова, который окончил Ейское военно-морское училище летчиков им. И.В. Сталина за три дня до войны. И хотя учился два года, но был выпущен сержантом. Было крайне обидно. Ведь до этого все выходили младшими лейтенантами. «Для нас уже были мерки сняты на командирское обмундирование, но тут вышел приказ маршала Тимошенко…», – делился фронтовик своей болью, не угасшей и через десятилетия38.
Увы, некоторым его коллегам повезло еще меньше – не было этих десятилетий. Иногда те, кто готовились к офицерской карьере, заканчивали военное училище, волею судьбы оказывались не на тех должностях, к которым готовились. «Вместо стрелков летали штурманы, окончившие училище. Летчикам дали звание младшего лейтенанта, а стрелки так и остались сержантами. Были даже стрелки, которым вообще забыли дать звание», – рассказывает о тяжелой, несправедливой доле своих товарищей по Ейскому военно-морскому училищу летчиков Герой Советского Союза Алексей Михайлович Батиевский39.
Многие так и погибли. Не дождавшись заветных кубарей.
Да, так унизить собственных бойцов накануне войны вряд ли было разумно. Но, как утверждают некоторые историки, подобные шаги были вызваны острым желанием некоторых военачальников из НКО сэкономить на авиации, уж больно дорого обходились ВВС и летный состав казне. Вроде бы и понятное желание горе-руководителей, но неужели нельзя было подумать о последствиях подобных решений и их влиянии на моральное состояние летчиков? Ведь это штучные специалисты, индивидуальные бойцы, где готовность идти на риск в бою во многом зависит исключительно от волевых качеств самого пилота. Рядом нет ни командира, ни комиссара, ни особиста. Можно пойти в смертельную атаку, а можно затеряться в облаках… Безусловно, подавляющее большинство выбирали бой. А что касается определенно репрессивных мер в отношении личного состава, то они, якобы, были продиктованы неудовлетворительными, с точки зрения командования, результатами, продемонстрированными ВВС в ходе войны с Финляндией. Я не берусь судить так ли это или нет, но факт такой был.
Как не крути, но все эти «изменения» многих устоявшихся принципов военной службы, которые сопровождались целым рядом мер, увы, явно не всегда продуманных, а зачастую и поспешных, определенно наносили ощутимый ущерб боеготовности и престижу военной службы. Понятное дело, я не буду вдаваться в детали военного строительства в СССР того времени, ибо не это цель моего исследования, а коснусь только отдельных нововведений, довольно спорных по своей эффективности.
Уроки… горькие, так до конца и не выученные.
Сегодня это как-то забывается, но началу прямого военного столкновения с Германией предшествовала целая серия конфликтов, где вооруженным силам СССР пришлось принять участие. Так что первый боевой опыт многие из вышеупомянутых ребят приобрели очень быстро.
Уже в сентябре 1939 г. начался освободительный поход РККА в Польшу. «Польская армия встретила нас не с распростертыми объятиями, а огнем из всех видов оружия, в том числе артиллерии», – вспоминал уже знакомый нам Яков Яковлевич Коваленко. Надо сказать, что поляки давно готовились к походу «на Восток». На случай войны с СССР у них был разработан специальный оперативный план «Восток» (“Wschod”).
Неоднократно атаковали, продолжает свой рассказ Коваленко, включая наскоки кавалерии: «Когда мы проходили один заболоченный участок через наспех созданный саперами проход на нас с гиканьем и выстрелами прискакали [так в тексте – С.Т.] поляки. Мы развернулись, приняли боевой порядок и двинулись на конницу. К большому нашему изумлению, они не удирали, а наоборот, стремительно лавируя между деревьями, наступали на нас. Конечно, нам с нашими возможностями не стоило большого труда смять их ряды, но они стреляли по танкам с упорством из своих карабинов и рубили броню саблями».
И, поверьте, это не фронтовая байка. В свое время мне повезло быть близко знакомым с участником кампаний в Польше и Финляндии, освобождении Красной Армией Бессарабии и Северной Буковины, борьбы с фашистами с первых дней войны и рейдов отрядов советской разведки в Польшу и на помощь Словацкому национальному восстанию 1944 г. (правда, перед этим словацкие бригады успели отметиться в СССР, помогая своим союзникам немцам)40. Так вот он рассказывал абсолютно тоже: польские уланы бросались на наши танковые подразделения в сабельные атаки, будучи абсолютно убежденными, что боевые машины покрыты крашенной фанерой. Судя по количеству тяжелых ранений и боевых орденов (не только советских), этому человеку можно верить.
Скорее всего, это произошло во время боев 27 сентября 1939 г. с кавгруппой генерала Владислава Андерса41, когда поляки пытались атаковать наши части в конном строю. Вышло у них не очень: большие потери и утрата тяжелого вооружения. Самому генералу со штабными удалось тогда ускользнуть из бронеобъятий Красной Армии, но ненадолго – 30 сентября он попал в плен. Да, это был именно тот генерал Андерс, который стал командующим польскими формированиями из военнопленных в СССР уже в августе 1941 г. Причем все офицеры, попавшие на службу из лагерей военнопленных, сразу же получили солидные денежные пособия.
Правда, эти уже ранее битые вояки, а их набралось около 50 тыс. чел., хотя их хорошенько одели, откормили и оснастили, подстрекаемые базировавшимся в Лондоне антисоветски настроенным правительством Польши в эмиграции, попасть на фронт помогать бороться с фашистами уж совсем не спешили. Довольно долго проболтались без дела в глубоком тылу, где, если чем и запомнились местному населению, то отчаянной спекуляцией всем и везде.
Как вспоминает ветеран-танкист Константин Николаевич Шипов, Армия Андерса формировалась в Татищеве (40 км от Саратова). И «…у них всегда банка тушенки, галеты, можно было немножко подкрепиться…До самого их ухода они все время толпились по рынкам и магазинам»42.
В итоге этих вояк отправили через Иран на Ближний Восток, где они поступили под командование британцев и участвовали в боях в Северной Африке. Я же от себя только хочу добавить, что многочисленные россказни польских военных о том, как их грабили красноармейцы при захвате в плен, вряд ли соответствуют действительности. Я сужу по тому огромному количеству довоенных польских серебряных монет, которыми в мое пребывание Тегеране (1980 – 1990 годы) там активно торговали местные нумизматы. Когда я поинтересовался у них откуда такие залежи, то они пояснили, что это оставили поляки из армии Андерса. Причем именно так и сказали. Так что, если бы их действительно грабили в плену, то вряд ли бы они сохранили при себе столько серебра.
Да, поход в Западную Украину и Западную Беларусь никак не был похож не прогулку с пикником. Сильные бои шли за Гродно, Львов, Вильнюс. Сопротивление оказывалось постоянно. Было много польских снайперов…и безвозвратные потери в экипаже нашего свидетеля. «И это было только начало», – горестно вздыхает участник тех событий Я.Я. Коваленко.
Так была ли тогда это действительно освободительная миссия? Безусловно! Местное население Западной Украины и Западной Белоруссии не скрывало своей радости от прихода Красной Армии. «Люди бежали навстречу нашим танкам с букетами цветов и забрасывали ими боевые машины. При кратких остановках были объятия, сплошное общее ликование», – с энтузиазмом свидетельствует Я. Я. Коваленко43.
«Населения нас встречало, всегда охотно снабжало нас молоком, яйцами, салом, белым хлебом и никогда не брало с нас денег, отмахиваясь «нэхай вам будуть на бонбоны», то бишь конфеты, а мы в самом деле были подростками, хотя и солдатами, – вспоминает о своей солдатской службе в 1940 г. в Черновцах офицер армейской разведки Иван Федорович Кружко. – Месячное жалование рядовым полагалось 8 рублей, на которые в городе можно было купить пол-литра водки и пять пачек махорки или 4 кг халвы. Ни водки, ни вина, ни каких-то наркотиков не было в нашей роте и в помине, получку мы, в основном, проедали на сладостях. Кормили нас очень хорошо, обильно и сытно».
И уже это было многим ребятам из российской глубинки в диковинку, где и хлеба-то не всегда удавалось поесть вдоволь. Тот же И. Ф. Кружко в армию из-за «постоянного недоедания» пришел почти что дистрофиком: его вес 48 кг. Население же Северной Буковины, совсем недавно освобожденное РККА от румынского засилья, судя по всему, жило неплохо, если могло позволить себе бесплатно подкармливать солдат такими продуктами. А вот уже через 8 месяцев после пребывания в армии при поступлении в Киевское пехотное училище Кружко весил 68 кг при росте 173 см.
Безусловно, приход Красной Армии в Польше, Бессарабии и Северной Буковине, мини государствах Прибалтики радовал далеко не всех, многие очень боялись коммунистического рая. Даже гитлеровский режим казался им более привлекательным. В Вильнюсе, продолжает свое повествование Я. Я. Коваленко, их подразделение заблокировало танками пути, и остановило состав с пытавшимися уехать местными богачами. Танкисты всех высадили из вагонов. «Позже нам вынесли благодарность, пояснив, что в этом поезде удирали с награбленными сокровищами в Германию самые богатые фабриканты, купцы, разного рода знать. Так мы освободили от польских шляхтичей Вильнюс. Это произошло 21 сентября 1939 г.»44
Увы, уже поход в Польшу показал, что Красная Армия, в первую очередь ее тыл, не готовы к большой войне. Из 160 танков одной из бригад ввиду перебоев с подвозом горючего и отсутствия достаточного количества ремонтных подразделений до Львова дошли только 40. Артиллерия, особенно крупных калибров, из-за тяги на обычных сельскохозяйственных тракторах, скорость которых не превышала 5 км в час, и вовсе почти вся отстала на марше45. А во Львове их встретили огнем…
Вместе с войсками первый опыт работы в боевых условиях получили и подразделения Государственного банка СССР, призванные обеспечивать финансовые нужды соединений и частей. Вместе со всей страной к войне готовилась и банковская система. Уже в походе за освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии, который начался 17 сентября 1939 г., участвовали две полевые конторы Госбанка (№ 132, № 133) с подчиненными подразделениями. И здесь сразу обозначился разрыв между положением на земле и нормативными документами. Это побудило Совет Народных Комиссаров СССР (СНК) срочно, уже 2 октября 1939 г. утвердить положение, которое было разработано уже довольно давно и все никак не могло дождаться своего часа. На следующий день оно было в экстренном порядке доведено до сведения всех территориальных структур банка. Указание подписали начальник Генерального штаба РККА командарм I ранга Б.М. Шапошников46 и заместитель председателя правления Госбанка Н.Г. Соколов. Как видим, сразу закладывалось двойное подчинение полевых учреждений – НКО и Госбанку.
Поскольку активная фаза операции в Польше довольно быстро завершилась, а освобожденные территории, согласно воле их жителей, вошли в состав Союза ССР, то и необходимость в полевых учреждениях, как бы стала минимальной, тем более что там началось формирование постоянной структуры Госбанка СССР.
Куда более как с суровой реальностью пришлось столкнуться военным банкирам в ходе войны с Финляндией, где им пришлось разворачиваться во втором эшелоне соединений в непосредственной близости от переднего края. Зачастую землянки и палатки полевых касс находились на расстоянии 2 – 3 км от первых траншей. Однако и здесь ввиду относительной непродолжительности (30 октября 1939 г. – 12 марта 1940 г.), пусть крайне напряженной и кровопролитной, кампании развертывание полевых учреждениях поспело лишь к февралю, т.е. времени на их полноценную работу было немного.
Относительно продолжительные сроки формирования были вызваны тем, что полевые учреждения создавались на базе стационарных структур Госбанка, а их укомплектование личным составом осуществлялось за счет призыва на военную службу из запаса сотрудников банка. С одной стороны, это обеспечивало хороший кадровый состав, полностью готовый к работе, с другой – требовало больше времени на решение организационных вопросов по вхождению в состав армейских структур.
Так, упомянутые № 132 и № 133 полевые конторы были сформированы Киевской городской и Белорусской конторами Госбанка, а № 131, действовавшая в Финляндии, Ленинградской. Некоторые кассы отмобилизовывались довольно далеко от района боевых действий, например, в Саратове. И как не торопились, в итоге прибыли к шапочному разбору. В чем реально и принесли пользу полевые учреждения, так это в обеспечении введения в оборот наличного рубля в новых регионах Украины и Белоруссии, а также сохранности трофейных ценностей, ибо эти проблемы со всей остротой встали практически мгновенно. А объемы советской валюты, как по сумме, так и по весу требовались огромные. К тому же шла инкассация злотых и обмен их на рубли (по курсу 1 рубль = 1 злотому). Были и ограничения: с банковских вкладов можно было снять не более 300 злотых. И роль военных банкиров в решении этой проблемы трудно переоценить.
По завершении боевых действий в светлых умах «бережливых» штабистов стремительно возникла идея о расформировании полевых учреждений в целях, естественно, экономии. Что и было незамедлительно сделано. Весь, пусть и минимальный опыт, приобретенный в ходе этих кампаний, был бездарно утрачен. Разве что подтвердилась настоятельная необходимость их наличия в армии и прояснилась структура. Но подробнее об этом поговорим далее.
Демобилизованные бойцы возвращались с фронтов совсем в другую атмосферу. Война, разрушения, смерть боевых товарищей – все это было где-то там, далеко. А страна жила обычной жизнью, не ощущая пока особых неудобств, даже в непосредственной близости от фронта.
«По моим воспоминаниям, – рассказывает служивший в армейской разведке Карл Юрьевич Раммус (Рамус), – до войны в 1940-м, в 1939-м году в магазинах и колбаса была, и селедка была хорошая, шотландская – я помню это прекрасно. В общем, продукты в то время в городе были. Вообще, надо сказать, такие крупные города, как Ленинград и Москва, в довоенные годы всегда обеспечивались прекрасно… Так что жил я в Ленинграде неплохо».
Возможно, это не совсем корректно повторно обращаться к фактам, которые уже публиковались тобою в другой, изданной ранее книге. Но здесь мне на глаза попалось сообщение о том, что финские власти приступили к строительству забора на границе с Россией. Не знаю, от кого они собираются таким образом защищаться, поскольку, с военной точки зрения, эти дорогостоящие инженерные сооружения, особенно с учетом особенностей местности, по которой им предстоит пройти, совершенно лишены всякого смысла.
Мне неоднократно приходилось бывать в этой стране, где я всегда встречал со стороны тех людей, с кем приходилось общаться и сотрудничать, самое доброе отношение. Хотя при контактах на бытовом уровне, бывало, по-разному. Участвуя в научной конференции, посвященной 200-летию появления Финляндии, в качестве государственного образования, не могу не отметить, что у людей, образованных и знающих собственную историю, нет ни малейшего сомнения в том, что самим своим появлением и существованием в качестве независимого государства эта страна и ее народ полностью обязаны России.
Ибо в составе шведского королевства финские провинции находились под жестким контролем Стокгольма. Никакой автономии не было. Весь чиновничий аппарат и практически все офицерство в армии были шведами. Да и сама сфера применения финского языка была жестко ограничена. Все делопроизводство и образование велось на шведском языке. На финском разрешалось издавать только книги религиозного характера и брошюры по сельскому хозяйству. Именно царь-освободитель Александр II в ходе своего исторического, не побоюсь этого слова, посещения Финляндии в 1863 г. снял все ограничения на применение национального языка во всех сферах деятельности, чем местная знать, преимущественного говорившая по-шведски, была не очень-то и довольна. Но когда я говорил своим финским собеседникам об этом факте, то они поначалу отказывались верить, потом бежали проверять, а затем в некоторой растерянности соглашались, что, да, так и было.
И здесь я не могу удержаться, чтобы не процитировать письмо Наполеона I к Александру I, писанное 21 января/8 февраля 1808 г.: «Позволите ли Ваше Величество особе, которая выказывает вам нежную и искреннюю привязанность, подать вам совет? Вашему Величеству необходимо удалить шведов от своей столицы; протяните с этой стороны свою границу насколько вам угодно будет. Я всеми силами готов помогать вам в этом»47. Безусловно, у Наполеона I был своей резон так писать, но все же.
Затем Советская Россия согласилась на независимую Финляндию. И в итоге граница стала к Ленинграду значительно ближе, чем была к Санкт-Петербургу И.В. Сталин пытался договориться с соседями о мирном обмене территориями. Насколько это была бы справедливая по качеству земель сделка – судить не берусь. Понятно, что в Хельсинки считали, конечно, что нет, хотя земельки и предлагалось им куда как больше, чем просили уступить. Не получилось. А ведь они раньше, уже после обретения Финляндией независимости, неоднократно уже пытались вернуть эти земли силой оружия. С известным результатом.
Так был ли иной выход у большевиков в 1939 г.? И.В. Сталин не мог не думать об опасности, нависавшей над вторым по величине городом СССР. Но все же пока ученые так и не могут решить: это была третья или четвертая война с Финляндией после 1918 г.? Я тоже не знаю… Но в итоге война эта финская (или, как ее теперь называют, «зимняя») началась.
И сразу же обозначилась масса проблем и просчетов в подготовке и службе наших войск. В конце 1939 – начале 1940 гг. на первом этапе боев Красная армия понесла чувствительные потери больными и обмороженными. Никто к такому развитию событий не был готов. Работа тыла провалилась. Солдаты недоедали. В добавление к этому еще и неудачное наступление, обернувшееся большой кровью для атакующих. Моральный дух личного состава упал, дисциплина зашаталась.
Хотя, естественно, были и другие примеры. На особом положении по-прежнему оставались летчики и танкисты. «Нас одели по первому разряду – у всех валенки, подшлемники, ватные брюки. Нас прекрасно снабжали, – вспоминает командир танка Иван Владимирович Маслов (на финской – с декабря 1939 г.) – Танкистам выдавали шпик, колбасу, каждый день мы получали спирт. Не было проблем с махоркой и папиросами. Одним словом, снабжали нас великолепно»48.
Рассказывают, что будущий нарком обороны С. К. Тимошенко, принявший в крайне сложной обстановке командование советскими войсками, начал не с закручивания гаек и расстрелов. Командарм 1 ранга приказал установить на всех перекрестках лесных дорог армейские палатки для обогрева и походные кухни. И кормить, кормить всех, кто проходит или проезжает, без ограничения, не спрашивая продовольственных аттестатов или иных документов. Не знаю: наливали или нет «наркомовские», но настроение в войсках мгновенно изменилось.
Любопытно, что именно чрезмерное расходование, по мнению интендантов, продовольствия вызывало нарекания в адрес С.К. Тимошенко со стороны начальника снабжения РККА корпусного комиссара А.В. Хрулева49, который, выступая в апреле 1940 г. (т.е. уже после окончания войны с Финляндией), на одном из совещаний говорил: «В результате отсутствия данных о численности [войск] было тяжело снабжать Ленинградский военный округ и северные армии. С тов. Тимошенко у нас были расхождения буквально на 200 тыс. едоков. Мы держались своей, меньшей цифры. Но у меня, товарищи, не было никакой уверенности, что прав я, не окажется ли, что он будет прав, у него на 200 тыс. больше, а потом начнут голодать… И Генеральный штаб численности действующей армии не знал в течение всей войны и не знает на сегодняшний день…»50
Хрулев списывал эти расхождения в цифрах на неразбериху в войсках. Скорее всего, он знал реальное положение дел, что продовольствие шло на неограниченное кормление бойцов, но не хотел ссориться с набравшим тогда силу будущим маршалом Тимошенко.
В Финляндии о войне с СССР хорошо помнят и сегодня. И это их право, ведь следует признать, что сражалась финская армия отчаянно, самозабвенно. Есть чем гордиться. Но вот начинать в 1941 г. совместно с гитлеровцами т.н. войну продолжение, вряд ли стоило. Чем закончилась та война и для Берлина, и для Хельсинки хорошо известно. Только вот многие уроки с годами, как-то забылись, сменились поколения, и опять взыграло уязвленное самолюбие. Но вернемся к нашей основной теме.
Капитан Янов Николай Валентинович, командир батальона тяжелых танков 20 танковой бригады им. С.М. Кирова, был взят в плен финской стороной при попытке штурма линии укреплений на Карельском перешейке 17 декабря 1939 г. При нем финны с удивлением обнаружили значительную сумму денег в банковской упаковке, которые были у него рассованы по всем карманам. Как пояснил Янов, это только часть денег – еще больше – целый мешок – осталось в танке Т-28. Якобы, это было денежное содержание личного состава батальона, которое он не успел выдать накануне наступления.
Когда в глубине обороны противника был подбит танк Янова, то он не только сам без сопротивления сдался финнам, но и привел с собой группу своих подчиненных. Не все последовали за предателем: один из офицеров предпочел застрелиться, воспользовавшись тем, что его не обыскали. В плену Янов пошел на полное сотрудничество с финской разведкой, выложив все, что только знал. Более того, он даже встречался с представителями британской армии, дав полную картину положения дел в танковых войсках РККА. Следует отметить, что Янов был весьма странным человеком: за несколько дней до этого он застрелил командира роты из своего же батальона, которого ночью по ошибке принял за финского диверсанта. Сам же Янов утверждал, что офицера убили разведчики противника. Командование замяло дело, сделав вид, что поверило Янову51.
Понятно, что подобное положение, когда в бой офицеры должны были идти, имея значительные суммы денег, было нетерпимо. Вот эти вопросы и призваны были решать полевые учреждения Государственного банка СССР, благо опыт в работе полевых казначейств в действующей армии в русской истории был. И были еще живы люди, которые знали эту работу и могли воплотить необходимую систему финансового обеспечения в условиях современной, механизированной армии. Уже тогда в НКО хорошо понимали стимулирующую функцию денег в ходе военных действиях.
По воспоминаниям ветеранов, награжденным за финскую войну военнослужащим, были положены специальные денежные премии. К медалям «За отвагу», пишет в автобиографической повести поэт-артиллерист Михаил Дудин, «выдали по триста рублей и по триста рублей нам всем дали как участникам войны… Мы богачи, братцы». После посещения раненого друга в госпитале, было отмечание счастливого возвращения живыми в пивной на Литейном: водка с пивом. Результат ожидаем – торжество кончилось дракой, комендатурой и гауптвахтой. Но на Садовой, ниже младшего лейтенанта, не принимали: фронтовики, получив деньги, гуляли по всему Ленинграду. Молодые защитники Родины наказание отбывали при части, уже на гарнизонной «губе» на советской военной базе на финском полуострове Ханко52.
Следует сказать, что со всеми подарками в госпиталь раненому товарищу, выпивкой, а это был самый дорогой коньяк «ОС» – «особо старый», и отмечаниями друзья на троих потратили 290 руб. Так что деньги, надо понимать, они получили неплохие53.
Наш знакомый И. В. Маслов к лету 1941 г. был уже старшим механиком-водителем, «старшим сержантом, готовился к демобилизации. Получал жалованье – 230 рублей, собирал себе деньги на гражданский костюм…»54. Предвкушал, как объявится в обновке в родном доме, широко отпразднует возвращение со службы и с победоносной войны (об остальном особо распространяться не полагалось) – «Красная Армия всех сильней…» Не житуха, а песня!
