Он садится в такси, но в голове все еще крутится диско-шар. Щеки пылают, он обескуражен…
– Здравствуйте, – строго произносит водитель. Его лицо не выражает ничего, оно белое и как будто обтянуто тонкой сальной коркой, это создает впечатление нечистой маски.
– Добрый день. – Он напуган, будто видит перед собой беса. На зеркальце висит пахучка в виде таксы. В салоне спертый запах шоколада… Все приметы – выхода нет.
– Вы же понимаете, – водитель машинально заводит разговор, – это никуда не годится. Обманывать очень нехорошо, а в вашем случае еще и глупо. Вы ведь неглупый человек, разве нет?
– Н… нет… Э, то есть, да, неглупый. – Мужчину мутит, что-то оказывает давление на мозг, он не соображает. Ломает пальцы.
Машина едет все быстрее: картинка за окном мешается тошнотворным спектаклем, у пассажира кружится голова, калейдоскоп слишком неконтролируем.
Резкая остановка. В животе харкаются гномы и стучат по почкам кирками, добывая бриллианты: по крови сладострастно разливается адреналин.
– Хорошо, – говорит водитель, и его рука тянется к бардачку, – хорошо.
Он вынимает силиконовую радугу и отпечатывает красный браслет.
«Мне конец», – Мужчина леденеет, вылупляя глаза. Теперь радужка его глаз залита красным цветом, он сходит с ума, он не хозяин своих мыслей. Последнее слабое сопротивление – он рывком отнимает руку, но страж укалывается в его запястье пальцами, как иглами. Игрок помечен.
Шоколад дурманит… Становится все хуже, цвета плохо различаются… Что-то идет не так… Снова бардачок – он обречен.
– Настоятельно рекомендую употреблять, – давит водитель, прорываясь мощным зрительным напором прямо в душу подопечного, – каждое утро. За вами проследят, чтобы ваше здоровье находилось в полной безопасности. Все ясно?
Он испытывает. Унижает.
– Да…
– Вы потом нам спасибо скажете. Мы спасаем вас от ошибки – от злости и предубеждений. Мы не даем вашему сознанию снова попасть в клетку.
– Я понимаю…
Двери разблокированы. Мужчина на ватных ногах выходит из автомобиля, и все на улице дико озираются на него, словно видят или домового, или наркомана, или шизофреника. А, хотя на нем же красный браслет…
Шоколад… Он бредет по переулку, шатаясь и не понимая, что и кто его окружает. Где его дом и как он здесь оказался. Он врезается в прохожих, тяжело дышит, падает и встает. Он смертельно ранен: на запястье красный браслет, а в ладони зажата упаковка гормональных препаратов.
Студентки кидают вещи в багажник, заводят мотор, хлопают дверцами и… Город, любимый город, уносится вдаль.
Хриплый шансон из радиоприемника, запах бензина и моря подсолнухов за окном.
– Пишут о Люцифере… – таинственно произносит Агата, придвигая на нос солнечные сучьи очки. Она обводит фломастером интересные фрагменты статьи из журнала мистических историй. – О! Короче, во какая дичь, слушай-слушай!..
Нина включается, убедившись, что навигатор ведет прямо.
– «Святой принялся обувать зверя, яростно прибивая металлическую подкову к копыту дьявола. Дьявол умолял и кричал от боли, пока Дунстан вбивал в него гвоздь за гвоздем. Когда он закончил, Дунстан согласился снять башмак и освободить дьявола только после того, как тот пообещал, что никогда не пройдет через дверь, над которой висит подкова1», – заговорщическим тоном читает девушка, и они с подругой наигранно поют:
«Над порогом твоим, на мачте твоей,
Убедись, что подкова прибита крепко».
И смеются.
– Это настолько пафосно, что даже готично, – говорит Нина. – Аж кофе захотелось. Да и, как сказал Винсент, «мне надо отлить».
Желтые «жигули» паркуются у краснодарской заправки.
– Тебе чего?
– Черный чай, – отвечает Агата, – и побольше сахара, пожалуйста.
– Пересаживайся за руль, а то у меня уже зад дымится.
Мелкий дождь, зеленые поля, они едут дальше. Взгляд в затуманившееся лобовое стекло. Надо что-то делать. Чем-то заниматься. Пустота убивает.
– Стой… Останови машину! Кажется, меня тошнит.
Резкий визг шин, сигнализации автолюбителей-истеричек и радужные фонтанчики в кусты – м-м-м, дорожная романтика…
– Господи, – в полнейшем шоке произносит Нина, – мы въехали в… Краснодар.
– Фак… – стонет Агата, вытирая рот салфеткой, – да здравствуют камыши!
Краснодар – это другая реальность. Как Чернобыль, или что-то вроде того. Он словно заряжен, сильно и отрицательно. Влажность чертовски высокая, у туристов не сохнут полотенца и купальники, а все навигаторы немного сходят с ума. Камыши… камыши… камыши… Стучит ливень и не щадит никого. В туманной мгле Агата с трудом замечает горящую вывеску мотеля.
– Нам нужен номер на ночь, чтобы две кровати. Кстати, что у вас с душем? – черство чеканит Нина.
Агате вдруг становится смешно.
«Сорокалетняя сучка».
– Санузел в полном порядке, – уверяет ее мальчик, кладя деньги в кассу.
«Очередной мармеладный мишка».
– Ваш ключ, – протягивает он леденцовыми пальчиками с маникюром.
– Спасибо, милый, – слащаво улыбается Нина. Глаза – камни.
Они разворачиваются к лестнице и, жестко стуча мелким каблуком, поднимаются на свой этаж.
– Тебе нужно есть меньше сахара, – говорит она вдруг подруге, когда за ними закрывается дверь номера.
– Я думала, ты его разорвешь. Ты была слишком вежлива. Я не собираюсь это больше терпеть.
Нина достает пижаму с авокадо, чересчур нервозно, и даже зловеще выгружая вещи из чемодана. Ищет зубные щетки в косметичке…
– Черт!.. – Девушка швыряет незастегивающуюся сумочку и кривым замученным силуэтом садится на кровать. Глаза прячутся в ладонях.
Агата аккуратно и слегка боязливо присаживается рядом.
– Они везде, – шепчет Нина в свои пальцы, а потом растирает лицо, убирая волосы, – но скоро это закончится.
Волна лижет пятки со всею страстью. Наверное, здесь когда-то купался Тарантино.
– Давай пока не будем заселяться, – предлагает Агата, прямо в потной одежде падая на песок. – Еще успеем разгрузить вещи, лучше просто полежим.
– Ох… – Нина снимает босоножки и разминает стопу, массируя косточки, – задолбалась давить газ в пол и сбивать старушек на пешеходном.
Вода мягко касается их ступней, а солнце так беспощадно любит новых людей.
– Может, окунемся? – озорно предлагает подруга, приподнимаясь. – Хочу смыть с себя Краснодар.
– Ладно, только крэмом намажусь. Тебе надо?
– Не, – бросает Агата, балансируя на одной ноге, а потом швыряет шорты в небо, – я с рождения шоколадка. Все нормально будет.
– Ну, как знаешь, – недоверчиво, но ненавязчиво говорит Нина. Девушка скидывает одежду и ложится спиной в раскаленный песок – он так жжет! Ее захватывает тепло… Все время хочется тепла, чего- то простого и незамысловатого. Она двигает руками и ногами, рисуя песочного ангела. А небо такое кристальное…
– Водичка – класс! – смеется Агата, брызгая на песочного ангела.
Нимфа с кряхтением встает и принимает на себя волну… Их обеих несет течением, где-то мягким, а где-то жестким, но вода понемногу исцеляет, оздоравливает.
– Первые секунды на море самые настоящие, – замечает Нина. – Когда ты новичок здесь, ты видишь это место настоящим.
– Блять! – орет подруга. – Здесь дохера этих скользких чертей!
– Ха-ха-ха! Как много медуз, – Нина завороженно окутывает одну своей ладонью и вынимает из воды.
– Убери ее от меня! Убери, я сказала! —визжит Агата, забрызгивая морской водой подругу и прозрачно-голубое чудище у той в руках.
– Ладно, – Нина как-то грустно выпускает нарушительницу спокойствия обратно в родные глубины, – сегодня без садизма.
Они выходят из воды, плавно двигая бедрами, делают аккуратные шаги. Две нимфы, охмуренные солнцем русского юга. Стразы на лобке звенят от напряжения – дагестанцы почесывают бородки.
Агата проводит ладонями по мокрым коротким волосам и опускается в песок. Нина ложится рядом, накрывая лицо шляпой, и зарывается конечностями в горячие песчинки.
– Мы, вроде бы, чудом уехали так далеко, – бормочет Агата, ее разморило солнышко.
– Это точно, – скрипящим голосом отвечает подруга, еле перебирая губами.
– Но я все равно не чувствую полного… освобождения.
Они молчат минуту, пока небо патрулируют чайки.
– Закопай меня в песок, – вдруг твердо просит Нина.
– Чего? Убери шляпу с лица, я не слышу, что ты бубнишь.
– Ты все слышала.
– Да… – Агата опускает голову обратно.
Рев голодной чайки.
– Черт, песок забился в трусы!