Станислав Владимирович Далецкий
Ильин день. Сборник
Матери Ильи девушка не понравилась: веселая, беззаботная, старше сына на целый год и не любит Илью, а лишь забавляется с ним, что подсказал ей материнский инстинкт. Мать так и сказала Илье после того знакомства с Настей:
– Не пара она тебе, сынок, чересчур смелая и разбитная, не любит тебя, а только пользуется, и будет крутить тобой по своему желанию, потакая своим прихотям. Да и рано тебе Илюша о женитьбе думать – учиться надо дальше сынок: мы хотим, чтобы ты был образованный – сейчас есть для этого все условия.
– Зачем, мама, мне учиться в институте, – возразил тогда Илья, – зарплата у меня в два раза больше, чем у инженеров в нашем цеху. В начальники я не стремлюсь, рабочим в нашей стране почет и уважение, какой смысл в учебе?
Мать не нашлась, что ответить сыну, но отец нашел достойные слова: – Учиться, сынок, надо тебе, чтобы уважить родителей, а потом, когда станешь образованным человеком, то и сам поймешь, что дело не в зарплате и в должностях, но в уважении, которое ты будешь испытывать сам к себе и от окружающих.
На этом знакомство Насти с родителями закончилось, а их бурный роман продолжался не оставляя Илье времени и сил на подготовку к поступлению в институт. Прошла весна, настало лето, привязанность Ильи к девушке Насте лишь возрастала, тогда, как Настю такие постоянные отношения уже немного начинали тяготить, вызывая желание побыть с подругами и друзьями-ребятами, а не проводить всё свободное время в постели с этим приятным, но скучным своим постоянством юношей, замуж за которого она не собиралась выходить.
Ей грезился принц на белом коне или тот, первый в её женской жизни парень, который был на пять лет старше и овладел ею смело и решительно, не слушая возражений, чего Илья никогда бы не добился от неё по слабости характера. Парня того, посадили за драку на два года, и этим летом он должен был выйти на свободу и встретиться с ней, о чем написал письмом на адрес общежития.
Однажды, в июле месяце, Илья пришел в субботу к Насте в общежитие, чтобы удовлетворить свои и Настины интимные желания, а после сходить на реку искупаться и посетить городской парк, где летними вечерами работала танцплощадка.
Вахтерша привычно пропустила Илью, который уже примелькался здесь за последние месяцы. Дневные посещения женского общежития лицами мужского пола разрешались днем без всяких ограничений и до десяти часов вечера, когда полагалось покинуть девушек, чтобы не повредить их девичьей чести.
Илья толкнул дверь Настиной комнаты, взглянул и замер от увиденного. Настя лежала на своей кровати обнаженная, в привычной позе лягушки– если её перевернуть брюшком вверх. Над девушкой трудился голый мужчина весь в татуировках, ноги и спину которого покрывала густая шерсть, словно обезьяну. Настя вскрикнула, увидев Илью, который от этого крика машинально прикрыл дверь, оставшись стоять в неподвижности.
Через минуту дверь открылась и в коридор вышла Настя в одном халатике, накинутом на голое тело: этот халатик Илья любил снимать с неё сам, добираясь до её заветных местечек.
Настя испуганно прикрыла дверь и шепотком сказала: – Я не ожидала, что ты придешь так рано, а позже хотела тебе сказать, что это мой первый мужчина, он сидел в тюрьме, сейчас освободился, я его люблю и хочу быть с ним. Он пришел сегодня утром и взял меня сразу, а потом побил немного за измену с тобой, о чем ему сказала вахтерша.
Видишь у меня синяк под глазом? – и девушка показала Илье ссадину на лице. – Павел настоящий мужчина, а мы, девушки, хотим не только получать удовольствие от мужской ласки, но и подчиняться мужчине. Ты, Илья, ещё мальчик и не понимаешь женской радости подчиняться грубой мужской силе и грубому обращению самца с самкой, как я видела в зоопарке у обезьян.
Уходи и не появляйся здесь больше, а то Павел изуродует тебя и снова загремит в тюрьму. Тебя я никогда не любила, а лишь баловалась, но вот пришел мой мужчина, и баловство кончилось. Уходи, – повторила Настя, скрылась за дверью, и Илья услышал, как она заперла дверь изнутри.
Юноша вышел из общежития и присел на скамейку. Именно сегодня, Илья хотел сделать Насте предложение выйти за него замуж и вот он застает свою избранницу в неглиже под заросшим шерстью самцом – как она ему только что призналась. От обиды он чуть не заплакал, но скоро успокоился, пошел домой, лег на диван и пролежал неподвижно до самой ночи, даже не выйдя на призыв матери к ужину, сославшись на отсутствие аппетита.
Поздней ночью Илья решил уехать в Москву, устроиться на работу, поселиться в общежитие и начать самостоятельную мужскую жизнь, подальше от Насти, обвинившей его в отсутствии мужских качеств и променявшей порядочного Илью на уголовника, когда-то соблазнившего Настю и оставшегося для неё навсегда идеалом мужской силы.
В те времена устроиться на работу в Москве можно было, лишь получив временную прописку в общежитии. Лимит и такое разрешение имели многие столичные заводы, на которых не хватало рабочих рук.
Утром Илья сообщил родителям о своем решении, пояснив, что в Москве он продолжит свою учебу и научиться жить по-взрослому, а не под родительской опекой. Отец, покряхтел недовольно, но дал сыну согласие на эксперимент, пояснив матери, что до Москвы недалеко, всего 400 километров и сын сможет их навещать по праздникам, а не заладится у него столичная жизнь, так всегда есть возможность вернуться назад.
Мать всплакнула немного, но тоже противиться не стала, держа в памяти визит Насти и справедливо полагая, что сын поссорился с ней и теперь убегает от этой женщины, которая не понравилась ей с первого взгляда.
– Пусть уедет подальше от этой девки, успокоится, помыкается в чужом городе, а там, глядишь, и назад вернется, – думала мать, поглаживая сына по волосам и замирая при мысли от предстоящей разлуки со своим единственным дитем, которого она продолжала считать мальчиком, несмотря на то, что Илья был выше матери на целую голову.
В понедельник, утром, Илья написал заявление на увольнение, сказав мастеру, что едет поступать в институт, хотя сроки уже прошли, и мастер Тимофеич, – как его звали рабочие, почесав затылок, подписал заявление без обязательства отработки Ильей двух недель, что полагались по закону.
В три дня Илья уволился с работы, собрал чемодан вещей и все свои документы и в четверг утром, попрощавшись с родителями, сел в поезд, который повез его в Москву.
Уезжал он не один: по соседству жил знакомый парень, который ещё в прошлом году уехал в Москву и устроился там на работу. Он как раз был в отпуске, неделю назад Илья имел с ним разговор, парень по имени Никита живописал Илье столичную жизнь и когда тот решил уехать, то Никита взялся ему помочь с трудоустройством на свой завод, где он работал слесарем. Вот вместе с этим Никитой юноша Илья и поехал покорять Москву.
Через шесть часов пути поезд высадил друзей на Белорусском вокзале, откуда юноши на метро и трамваем добрались до общежития Никиты, где Илья намеревался проживать, пока не устроится на работу.
– Я живу вдвоем с товарищем, – объяснил Никита, – тот сейчас в отпуске и его кровать свободна, главное, чтобы комендант общежития не заартачилась, но думаю, что мы её убедим коробкой конфет и бутылкой сладкого вина, до которого она большая охотница.
Так все и получилось и, переночевав, впервые в жизни, на чужой кровати в незнакомом городе, Илья вместе с Никитой утром пошел устраиваться на работу.
Никита объяснил, что в Москве иногородних на работу не берут, но рабочих не хватает, и многие заводы имеют лимит на прописку рабочих в свои общежития и, проработав пять лет, можно от завода получить комнату, а затем, если женишься и пойдут дети – то завод даёт и квартиру – если ты хорошо работаешь. – Многие так стали москвичами, надеюсь, и нам повезет, – закончил Никита свои объяснения Илье, когда они подошли к заводской проходной.
Прямо у проходной на стене заводоуправления висел большой железный щит, на котором объявлялось, что заводу требуются рабочие многих специальностей и иногородним предоставляется общежитие.
– Видишь, навечно здесь повесили это объявление, так что иди в отдел кадров, что над проходной и оформляйся на работу и в общежитие, – напутствовал Никита своего земляка, – а я здесь тебя подожду и с ребятами знакомыми переговорю. Просись в двадцатый цех: я там слесарем, а ты будешь токарем и ребята там хорошие подобрались – почти все иногородние.
С этими напутствиями Илья и пошел устраиваться на работу на столичном машзаводе, который, как ему шепнул Никита, делает в основном оборонную продукцию – поэтому и заплата здесь выше, чем у соседей.
В отделе кадров его принял инспектор по кадрам, просмотрел документы о квалификации, трудовую книжку и характеристику с места работы и, сказав, что станочники очень нужны, поинтересовался: – Почему вы, Илья Николаевич, уехали из дома сюда в Москву: за длинным рублем погнались или за приключениями столичными?
– Нет, я хочу учиться в институте по машиностроению, а там, на родине таких институтов нет, – немного слукавив, ответил Илья, покраснев от удовольствия, что его впервые в жизни назвали по имени-отчеству.
– Ну что же, это похвальное стремление к учебе, – одобрил инспектор пожелание Ильи. – Кстати, прямо у проходной в здании на площади, есть машиностроительный техникум и там же филиал машиностроительного заочного института с вечерним обучением. Если выдержите испытательный срок и будете приняты на завод, сможете учиться в этом институте, сдав вступительные экзамены. Учились вы в основном на 4 и 5, хотя есть и троечки в вашем аттестате зрелости.
Кстати, почему вы не комсомолец? Может баптист какой, и будете нам молебны устраивать в цеху?
– Так получилось, что когда весь класс принимали в комсомол, я приболел, а потом никто не предлагал, а я не настаивал, – ответил Илья, – и никакой не баптист и родители мои тоже в церковь не ходят.
– Ладно, это не важно, – заметил инспектор, – главное чтобы работал хорошо, а в душу лезть не наше дело. Может, на заводе вступишь в комсомол, у нас здесь сильная организация.
Оформлять я буду вас с испытательным сроком в две недели: у нас здесь станки новые, каких, вы Илья, у себя на заводе не видели и сможете ли работать на них большой вопрос. Направление в общежитие мы выпишем с сегодняшнего дня, а с понедельника сможете приступить к работе.
Обрадованный Илья пошел устраиваться в общежитие, а инспектор принялся готовить документы о зачислении Ильи на работу токарем в 20-й цех, как и просил юноша.
В общежитии комендант устроила Илью на свободное место, сказав, что когда юноша освоится на новом месте и заведет друзей, можно будет выбрать соседа по приятельству.
В выходные дни Илья ездил по Москве, знакомился с городом, в котором никогда не был и где собирался жить и работать ближайшие годы, а возможно и навсегда.
В понедельник Илья получил временный пропуск на завод и приступил к работе, которая ничем не отличалась от его прежней деятельности, только станки были новейшие с автоматикой, которую ему предстояло освоить с помощью специалистов, наладчиков и других мастеров токарного дела.
За две недели испытательного срока Илья зарекомендовал себя положительно и был зачислен на постоянную работу, став полноправным москвичом. Он успел зайти в заочный институт, сдал документы и экзамены, и через месяц был зачислен в число студентов – заочников с вечерним обучением в здании, рядом с проходной.
Всё, о чем мечтал Илья, сбылось, и он написал письмо родителям, чтобы обрадовать и их своей удачей. За суетой и устройством дел Илья почти не вспоминал о Насте, а по прошествии времени и вовсе забыл об этой девушке, которой совсем недавно готов был сделать предложение.
Когда московская жизнь Ильи совсем наладилась, вдруг пришла повестка из военкомата на комиссию для призыва в армию. Илья расстроился: ему не время было идти в армию на два года, когда он только-только начал самостоятельную жизнь.
По совету соседа по общежитию Саши, который оказался на три года старше Ильи и, отслужив в армии, не стал возвращаться в свой поселок, а решил пытать счастья в столице, Илья купил себе трость, взял выписку из истории болезни, как он сломал ногу в прошлом году и пошел на комиссию в военкомат, чтобы уклониться от службы в армии, как его научили товарищи.
Врач сразу обратил внимание на трость, опираясь на которую Илья, прихрамывая, пришел на медкомиссию. Выслушав объяснения Ильи, что у него был сложный перелом ступни ноги и с тех пор он не может долго ходить и нога начинает болеть, врач посмотрел справки, пощупал и помял ногу и дал заключение, что с такой ногой Илья не годен к военной службе в мирное время и ограниченно годен в военное время, если таковое когда-нибудь наступит. По этому врачебному заключению, Илья через неделю получил военный билет, освобождавший его от службы в армии раз и навсегда и, вздохнув свободно полной грудью, принялся постигать азы столичной жизни.
Собственно говоря, распорядок его действий определился работой и учебой: пять дней в неделю он работал на заводе по восемь часов в смену, три вечера занимала учеба в институте со вторника по четверг, и лишь оставшееся время можно было назвать свободным и заниматься личной жизнью и досугом, который не слишком уж отличался от того времяпрепровождения, что было в его родном городе.
Утром Илья вставал в 6.30, шел в туалет, который был в конце коридора, поскольку общежитие было старое, коридорного типа, пятиэтажное, и туалет с умывальником и душем были в одном конце коридора, а кухня с газовыми плитами в другом.
Посетив туалет и умывшись, Илья решал как быть с завтраком: попить чаю с бутербродами в своей комнате вместе с соседом Сашей, или пойти на завод и там перекусить в буфете перед сменой, выбрав завтрак из меню, а именно: каша рисовая, или овсяная на молоке, сметана, творог, яйцо вареное или глазунья, сосиски горячие с винегретом, пирожки с мясом, повидлом, булочки свежие, кофе, чай, какао, иногда бывали котлеты, шницель, студень и даже борщ, если эти блюда оставались от вчерашнего обеда в заводской столовой. Сытный завтрак обходился ему в 50-60 копеек, что при зарплате за двести рублей, казалось почти даром, и не надо было мыть за собой посуду – если с соседом решали завтракать в своей комнате.
До заводской проходной было две остановки на трамвае или десять минут пешего хода и Илья обычно прогуливался, если позволяло время, чтобы размяться перед предстоящей рабочей сменой у станка, где он должен был оказаться за десять минут до начала работы, чтобы успеть получить дневное задание от мастера и подготовить станок к работе.
Он числился токарем-универсалом и делал простые, но разные детали, что требовало перенастройки станка и смены инструмента, а соответственно и зарплата его была несколько ниже, чем у станочников, постоянно изготавливающих серийные типовые детали, что обеспечивало хорошую выработку и большую зарплату.
Илья уже мечтал перейти на серийную продукцию, но для этого ему надо было повысить квалификацию, набить руку и заслужить доверие мастера Степаныча, который не особенно жаловал молодых лимитчиков, прибывших в Москву за приключениями и при первой же возможности менявших тяжелую работу станочника на более легкую, – пусть и менее оплачиваемую.
В 8 утра начиналась смена, и необходимо было включить станок, чтобы показать мастеру и другим начальникам, что ты приступил к работе, даже если и продолжаешь подбор инструмента и заготовок для обработки деталей, согласно заданию.
Илья не курил, потому не пользовался положенными минутами для перекура, и работал без остановки, прерываясь лишь по необходимости посетить туалет или попить газировки из аппарата, установленного возле курилки, где собирались, в основном, пожилые станочники и слесаря и обсуждали новости или случаи из жизни, немало не заботясь о том, что их рабочие места пустуют.
Этих рабочих мастера называли «золотой фонд» и прощали им длительные перекуры, поскольку по просьбе мастера они могли быстро изготовить необходимые для плана детали или устранить брак, допущенный кем-либо из молодежи. Руки у них действительно были золотые, и они могли исправить почти любую сложную деталь, кроме грубого брака. Илья тоже прибегал к услугам этих профессионалов, если допускал, по недосмотру или второпях, брак в своей работе.
В полдень в цеху наступала полная тишина – это был перерыв на обед и шуметь никому не позволялось, даже если кто-то и хотел использовать обеденный перерыв для продолжения своей работы.
Рабочие мыли руки и расходились кто куда: кто сразу за столы для отдыха, чтобы забить партию в домино или шашки, и лишь в конце обеденного перерыва сбегать в столовую, или перекусить на скорую руку, здесь в цеху, прихваченными из дому бутербродами, а кто-то торопился в столовую, чтобы быстро пообедать и потом сменить игроков и спокойно доиграть до конца перерыва. Илья следовал второму пути и быстренько бежал в столовую: его молодой организм требовал питания после четырех часов почти непрерывной работы у станка.
Столовая примыкала к цеху, обед по цехам сдвигали на пятнадцать минут, чтобы не создавать толкучки и Илья, выбрав самостоятельно блюда двигаясь с подносом вдоль раздаточных полок, и расплатившись у кассы, быстро управлялся с обедом, присев за свободный столик. Пообедав и отдав поднос и посуду в мойку, он спешил из столовой в цех, чтобы присоединиться к игрокам, отчаянно сражавшимся за столами в домино и шашки, или, если игра затягивалась, подбадривая работяг со своего участка в качестве зрителя.
К домино, старые рабочие молодежь не подпускали, говоря, что они уже играли здесь до войны, с которой вернулись немногие, и поэтому пусть молодые заслужат место за столом своей хорошей работой, а пока потренируются в шашки. Именно тогда Илья и приохотился к шашечной игре, чем и пользовался теперь сосед Василий, предлагая сыграть несколько партий в шашки уже пенсионеру Илье Николаевичу.
Игра проходила на вылет: проигравший освобождал место и более уже не подпускался к шашечной доске, но и выигравшему не разрешалось играть более трех партий подряд, чтобы всем желающим можно было успеть сгонять партию за обеденный перерыв.
Игра в домино и шашки сопровождалась возгласами и прибаутками игроков и зрителей и обеденный перерыв проходил весело и быстро, пока в цеху не включалась пневматическая система, подающая по шлангам сжатый воздух на ручные инструменты, и цех не наполнялся вновь шипением сжатого воздуха, что означало конец обеда и продолжение рабочей смены, оканчивающейся в пять часов вечера.
Закончив смену, Илья сдавал изготовленные детали мастеру ОТК – так именовался отдел технического контроля, подписывал у своего мастера Степаныча сменное задание, если его выполнил, что означало прибавку к расценкам за изготовление деталей до 40%, ну а если выполнить задание не удавалось, то приходилось довольствоваться расценками по тарифу. Потом он сдавал наряд табельщице Наде – маленькой невзрачной девушке, тоже работавшей по лимиту и надеявшейся найти жениха-москвича, чтобы не работать в шумном цеху. После табельщицы Илья убирал свой станок от стружки и масла, потому что сменщика у него не было, а если бы был сменщик, станок можно было передать, как он есть, без уборки.
Сменщика у Ильи не было, поскольку он, как учащийся вечернего института, всегда работал в первую смену, вызывая недовольство мастера, но так было положено по закону: учащиеся-вечерники всегда работали в первую смену, чтобы не пропускать занятия и ещё им давалось сорок дней учебного оплачиваемого отпуска в год, для подготовки и сдачи экзаменов – так власть советская заботилась о повышении квалификации трудящейся молодежи.
Хочешь учиться – пожалуйста, открыты все пути для работающего человека, а не хочешь учиться – дело твое, но работать где-то все равно обязан, ибо есть статья в уголовном кодексе о наказании за тунеядство, и всякий здоровый совершеннолетний человек должен работать, чтобы не причислили к тунеядцам, которым становится любой, неработающий более трех месяцев подряд.
Закончив дела в цеху, Илья шел в раздевалку, к которой примыкала и душевая комната. Он принимал горячий душ, снимая грязь и усталость, переодевался в свою одежду и торопился в институт на занятия, которые начинались ровно в шесть вечера. Идти было недалеко – метров сто от проходной и Илья всегда успевал вовремя, иногда умудряясь и перекусить в техникумовском буфете булочкой с чаем, сосиской или бутербродом с сыром. Буфет работал до семи вечера, и после первого урока можно было утолить голод, если не успевал перед занятиями.
Буфетчица, как её звали ученики – тетя Маша: грузная женщина лет сорока, с несколькими золотыми кольцами на сосископодобных пальцах обеих рук, ловко и быстро обслуживала студентов-вечерников, так же, как днем управлялась с учениками техникума.
Видимо буфет давал ей неплохой доход, и потому буфетчица была приветлива с посетителями, не забывая, однако, обсчитать каждого на две-три копейки, что все знали, но не придавали значения: какая разница заплатить за ужин сорок семь копеек или пятьдесят, при заработке двести и более рублей в месяц? А если кто-то дотошный и уличал тетю Машу в обсчете, то она всегда ссылалась на отсутствие мелочи для сдачи и предлагала зайти завтра и получить свои недостающие три копейки, – тем дело и заканчивалось.
Отбыв четыре или пять часов занятий, которые Илья по привычке называл уроками, он возвращался в общежитие вместе с несколькими товарищами по учебе, обычно пешком, чтобы прогуляться перед сном за длинный рабочий и учебный день.
Иногда они заходили в трамвайный парк, где работал ночной буфет, и можно было съесть удивительно вкусную сардельку с винегретом и запить её сладким чаем с пирожком с повидлом. Такое отклонение от пути к общежитию занимало минут двадцать, и к половине двенадцатого Илья уже заходил в свою комнату и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего соседа, ложился спать с сознанием хорошо выполненной работы и добросовестной учебы, на которую он обрек себя сам, и чтобы угодить родителям, желающим увидеть сына закончившим институт.
Сосед Саша не уставал удивляться учебе Ильи. – Зачем учиться, если, став инженером, ты будешь получать зарплату меньше, чем сейчас? – искренне недоумевал он. – Лучше заведи себе девушку из москвичек и занимайся ею, чем просиживать вечера в институте!
– Успею ещё, какие мои годы! – отнекивался Илья на упреки соседа по комнате. – Учеба еще никому не помешала и знания тоже никому и никогда не навредили. Окончу институт и тогда решу, что делать: оставаться у станка, пока ноги держат и большая зарплата, или уходить в инженеры, где зарплата поменьше, но работа почище, да и девушки больше заглядываются на инженеров, чем на рабочих парней, – на том разговор об учебе и заканчивался.
В свободные от занятий вечера, Илья читал учебники, выполнял задания и на личную жизнь оставались только выходные дни.
Сосед Саша на выходные дни обычно уезжал к своей девушке, которая была москвичкой, но жила отдельно от родителей, имея комнату в коммунальной квартире, которая досталась ей от умершей бабушки.
Оставаясь один, Илья в субботу отсыпался часов до десяти утра, потом организовывал себе завтрак: обычно из нескольких яиц, поджаренных на сковородке вместе с колбасой или грудинкой, и бутерброда с чаем. Готовить более существенный и разнообразный завтрак ему не хотелось, да и не из чего: продуктов про запас в их комнате не водилось, ввиду отсутствия холодильника, и кое-какую провизию удавалось сохранить в сетке, вывешиваемой из форточки на улицу, если не было морозов, которые, несмотря на конец ноября, всё ещё не наступали.
Позавтракав, Илья снова ложился на свою кровать и смотрел телевизор, который купил Саша, ещё до поселения Ильи в эту комнату, и разрешал соседу пользоваться в его отсутствие.
Пролежав в безделии до обеда, Илья, иногда шел в ближайшую столовую, чтобы полноценно и без хлопот пообедать с кружкой пива, но чаще варил себе пачку пельменей, которую оставлял на хранение у соседей, имевших холодильник в комнате: общежитие обеспечивало только проживание, замену белья и кое-какую мебель, а всё остальное рабочие покупали сами из своей зарплаты – если считали покупку необходимой и были деньги, но и стоило общежитие всего два рубля в месяц.
Илья покупку холодильника, телевизора и других вещей, применяемых в быту, ещё не считал необходимой, да и денег на такие покупки пока не находилось: с начало надо обуться-одеться по столичным меркам, а уже после заниматься устройством быта.
Из своей зарплаты в двести рублей Илья тратил на пропитание и проживание третью часть, а остальные деньги, что заработал за три месяца своего пребывания в Москве, потратил на покупку костюма, пальто, туфель, зимних ботинок и всякие необходимые для работы и учебы мелкие вещи.
Отобедав, Илья проводил остаток субботнего дня у телевизора, отдыхая после недели работы и учебы, или же присоединялся к компании соседей, чтобы пойти в кинотеатр, попить там пива и посмотреть новый фильм и тем закончить выходной день.
Два или три раза соседи заманивали Илью посетить дом культуры автомобильного завода «ЗИЛ», где по субботам проводились танцевальные вечера для молодежи.
Илья, в новом костюме, впервые посетил эти танцы вскоре после устройства на работу в сентябре месяце, когда стояло бабье лето, и даже по ночам было тепло, как летом. Танцы проводились в фойе дома культуры и, взяв входные билеты по полтиннику, группа рабочих из общежития вошла в зал, где уже играл духовой оркестр и пары танцевали кто как умел.
Ребята тотчас выбрали себе девушек, которые стайками и поодиночке стояли вдоль стен и у колонн, и смешались с танцующими, а Илья, тоже встал у стены, присматриваясь к окружающим его девицам.
По всему было видно, что присутствующие здесь молодые и не очень девицы и парни отнюдь не москвичи, а, вероятно, такие же, как и он, приезжие в Москву провинциалы, пожелавшие себе удачи и блеска столичной жизни. Осмотревшись немного, Илья наугад пригласил девушку из стайки, сгрудившейся неподалеку, на медленный фокстрот, позволяющий прижать девушку к себе и заговорить с ней, чего не позволяли сделать быстрые танцы и вальсы.
Девушка, однако, заговорила первой: спросив Илью как он здесь оказался и, услышав, что он работает на заводе и пришел сюда с товарищами по общежитию, тотчас утратила к нему интерес и, закончив танец, присоединилась к подругам, а когда Илья пригласил её снова, отказала, сказав, что больше не танцует.
Илья был немного удивлен таким поведением девушки, но товарищи подсказали, что сюда съезжаются парни и девушки со всех концов Москвы и Подмосковья, такие же как и они сами, жители общежитий, в надежде встретить здесь москвичей с постоянной пропиской и жильем и, если повезет, вступить в брак или, на худой конец, в любовную длительную связь, имея возможность уединиться, а не прятаться в комнатах общежитий.
– Смотри Илья, – сказал ему сосед из комнаты напротив, – видишь здесь много одиноких девушек, которые стоят у колонн или стен зала поодаль от оркестра, – это, скорее всего, москвички, обеспеченные жильем – они пришли сюда не для танцев, а для знакомства с понравившимся парнем, чтобы завязать отношения.
Девчата, что держатся группами – это такие же, как и мы, они приехали из общежитий развеяться и такие как мы им неинтересны. Хочешь просто пофлиртовать – выбирай девушку из группы, а если хочется интимных отношений, то выбирай одинокую девушку: здесь есть девчата на любой вкус и на любые отношения, главное не промахнуться – тогда получишь желаемое.
Я, поначалу, тоже выбирал приглянувшуюся девушку из группки и иногда уезжал, провожая её за пятьдесят километров от Москвы в какой-нибудь Звенигород или Электросталь. Там, посидев с ней до утра на садовой скамейке и нацеловавшись досыта, я с первой электричкой возвращался к нам в общежитие, и никогда больше не встречался с этой новой знакомой, потому что слишком далеко она живет и в общежитии. А вот на одиноких мне пару раз везло и я после танцев провожал девушку до собственной комнаты и ночевал у неё: потом, встречаясь некоторое время, пока девушка не понимала, что оформлять наши отношения браком я не собираюсь.
После советов соседа Илья стал внимательнее всматриваться в присутствующих девушек и, действительно, заметил несколько одиноких девиц, скромно стоявших за спинами танцующих, но эти женщины были значительно старше его, по внешнему виду невзрачные, и потому он, по окончанию танцевального вечера, поехал домой вместе с соседями по общежитию, не досчитав двух или трех своих товарищей, которым повезло больше, и они поехали провожать приглянувшихся девушек в надежде на любовные приключения.
Ещё дважды Илья посещал танцы в ДК «ЗИЛ», но также безрезультатно, как и в первый раз. Потом началась учеба, а напряженная работа и учение не вызывали пока желания завести любовные отношения с девушкой, так как времени на любовь не оставалось вовсе.
Зато посещение кино в субботний вечер не требовало ни усилий, ни много времени и, сговорившись с соседями, Илья посещал кинотеатр: они пили пиво перед сеансом, потом смотрели фильм едва дотерпев до конца из-за позывов в туалет и выскочив из кинозала и облегчившись, они возвращались в общежитие, обсуждая по дороге просмотренный кинофильм.
Такой жизни незаметно мелькнуло полгода, и после однодневного праздника Нового года Илья оформил учебный отпуск в институте и засел за учебники, чтобы сдать экзамены достойно и тем обрадовать родителей, желающих видеть своего сына образованным человеком, которому не придется стоять всю трудовую жизнь у станка и верстака, что почетно и денежно в советской стране, но трудно и утомительно с возрастом.
Воспоминания Ильи Николаевича о начале своей столичной жизни прервал звонок в дверь.
– Наверное, сосед Василий снова напрашивается на совместную выпивку за шашечной доской – подумал Илья Николаевич и пошел открывать дверь, за которой, к его удивлению, оказалась жена Галина.
V
Приход жены Илья Николаевич встретил неприязненно, отвыкнув за лето от свар и склоки, что приносила с собой эта женщина, последние годы, при каждом своем появлении в их общей квартире летом, и проживая здесь постоянно зимой.
– Могла бы и сама дверь открыть, есть же ключи, – высказал он совет жене, на что мгновенно получил возражение-осуждение от Галины:
– Ключи я забыла взять, торопясь на электричку, а тебе полезно оторваться от любимого дивана и прогуляться до двери, небось, пролежни уже появились от лежания перед телевизором, так скоро и ходить разучишься, как наш сосед Василий.
