Станислава Бер
Струна из колючей проволоки
Элеонора по телефону доложила о происшествии начальнику колонии, раздала указания охране усилить контроль и направилась в карцер. Вдоль длинного коридора с потрескавшейся, местами выбитой керамической плиткой тянулось несколько отсеков, вместо дверей – решётки, всё на виду, все на виду, и следить удобно. Прошла мимо Брынзы, чего с неё взять, воровка со стажем, отпетая маленькая негодяйка. Остановилась перед решёткой, за которой сидела Лиза Чуйкина. Холодное обшарпанное помещение без окон слабо освещалось мигающим светом электрической лампочки, на полу лежал вонючий матрас, в углу стояло ведро – вот и весь реквизит.
– Ну, что же ты, Чуйкина, не успела в отряд зайти, уже драку устроила, – пожурила старший воспитатель почти по-отечески.
Лиза сидела на матрасе, по-детски подогнув под себя ноги, и гладила котёнка. Волосы цвета зрелой ржавчины успели подрасти после стрижки в ноль и даже закудрявились.
– В молчанку будем играть? – уже грозно спросила Грин, дёрнув подбородком.
– Тишина кругом. Только мудрый в ней найдёт слова.
Лиза, наконец, подняла голову. Элеонора невольно отшатнулась. Кошачьи глаза девочки завораживали и пугали, как будто прожигали насквозь. Лиза опустила взгляд на котёнка, взяла за повреждённую лапку. Подушечки пальцев начали лихорадочные движения, пока маленькие огоньки не заиграли вокруг повреждённой конечности. Свечение прекратилось внезапно. Лиза откинулась на матрас, котёнок мяукнул и убежал. Грин очнулась и ушла. Домой. Домой! Пора отдыхать, а то чертовщина какая-то в голову лезет.
Дома Элеонора сняла верхнюю одежду, опустилась на диван, задумалась.
– Нет, этого не может быть. Просто привиделось, – отмахнулась она от происшествия в карцере.
Женщину никто не ждал, но она ждала мужа. Поэтому долго рассиживаться не могла, нужно приготовить ужин. Виталик вернулся домой поздно, нервный, взвинченный, впрочем, как обычно.
– Знаешь, Элька, всё надоело. Всё! – сказал он, сидя в кресле. Руки сцепил в замок у самого лица.
– Родной мой, что случилось? – спросила жена, пристроившись рядышком. Погладила по лысеющей голове.
– Это ничтожество опять получило солирующую роль в следующем сезоне.
– Игнатович? – догадалась Элеонора.
– Ну, кто же ещё? – раздражённо спросил Виталик, выдернув голову из-под руки жены.
С мужем она познакомилась двадцать пять лет назад, в первом классе музыкальной школы. Виталик её закончил, а Элеоноре не удалось. Ей купили скрипку на вырост, но многодетная семья смогла позволить себе обучение пусть и талантливой, как уверяли педагоги (таких ещё поискать надо!), дочери только два года. Потом потеря кормильца, и всё. Прощай, школа! Прощайте, Бетховен и Шопен!
Муж работал в областном оркестре и страдал от несправедливости дирижёра, не умеющего оценить его талант по достоинству. Вечная вторая скрипка.
– Не переживай. Больше репетируй, и в следующем сезоне тебя заметят. Ужинать будешь?
– Репетируй больше?! Что ты понимаешь в музыке? Тебе легко там, в колонии, бей да ори на безродных выродков – вот и вся твоя работа. А я через себя всё пропускаю, через нервы, через чувства. Да что я перед тобой бисер мечу, всё равно ведь не поймёшь.
Шило
Москвичка Вероника Борисова, профессорская дочка, никогда ни в чем не знала отказа, любой каприз исполнялся беспрекословно. Престарелые родители надышаться не могли на дочь. Умница, красавица, а как ножками умильно сучит, когда не получает желаемое. Голубоглазый белокурый ангелочек. Прелесть, а не ребёнок. Лучшие игрушки, лучшие платья, лучшая еда – всё ей, родимой. В школе двойку поставили? Не переживай, доченька! Это учительница виновата. Вот я ей задам. Деньги стали пропадать? Наверно, сдачу забыла в магазине. Кольцо с бриллиантом куда-то подевалось. Неужели опять нечистая на руку домработница попалась?
– Почему у тебя синяки на руках? Что с венами? Тебя кто-нибудь обидел? Только скажи, папа позвонит, кому следует. А если надо, и в полицию пойдёт.
– Никто не обидел. Денег дай, – просила-требовала Вероника, вскидывая белую чёлку.
Рот запал, глаза провалились и лихорадочно блестят. Наверное, недоедает. Бедная девочка! Вероника вынесла из дома все мало-мальски ценные вещи, но даже на суде мать кричала, что её девочку подставили, что она не грабила на улице прохожих.
За пристрастие к наркотикам и невероятную подвижность в колонии её прозвали Шило. Как ни странно, профессорская дочь быстро освоилась на зоне и даже была в почёте, умела "доставать" нужные вещи.
Ночью Вероника проснулась от того, что ей зажали рот и капали водой на лицо. Не лили воду, а именно капали. Кап-кап-кап.
– Слышь, Шило. Узнаешь звук?
Вероника замычала.
– Правильно. Знакомо тебе, да? Стук-постук. Стук-постук.
Ловкие руки шарили под матрасом.
– Ой, а это у нас что такое? Да ты, оказывается, Мальчиш-Плохиш. Стучишь за варенье. Ай-яй-яй!
На следующее утро в семь ноль-ноль в туалете на этаже нашли распластанное тело Вероники Борисовой. Вызвали медиков и старшего воспитателя. Когда Элеонора зашла в комнату, она едва не потеряла сознание. Девушка не просто лежала в луже крови, она сама походила на кусок освежёванного мяса, места живого не найти. Врач, прибывший на место через пять минут, развеял опасения.
– Жива. Ушибы, синяки. Скорее всего, небольшое сотрясение.
– Как?! Она же вся в крови! – возмутилась нелепому диагнозу Грин.
– Это не кровь. Что-то липкое и сладкое. Варенье?
– Клубничное, – уже сама для себя сказала Элеонора.
– Кстати, да, похоже. Попробуйте, – протянул медик к её рту перепачканный палец.
– Спасибо, – отвернулась Грин.
Лиза Чуйкина стояла у неё за спиной и смотрела на распростёртое тело покалеченной девушки. Медик и санитар никак не могли уложить её на носилки, выскальзывала. Тоска переполняла немигающие кошачьи глаза.
– Если много слов слетают с губ, тайны раскрывая, не всем они по душе.
– Хочешь сказать, её наказали за доносы? – спросила Элеонора. С каких пор она понимает эту чудачку?
Лиза собралась было уйти, но Грин её остановила.
– Подожди. Ты что-то знаешь? Кто это сделал? Кто? – старший воспитатель трясла девчонку, схватив за плечи.
– Голодный мальчишка трясёт яблоню, получает фрукт. Если трясти человека, не получишь ответа, – сказала кудрявая и нахмурились.
Элеонора опомнилась, остановилась и отпустила девочку. Уже в дверях Лиза добавила.
– Догадаться нетрудно, кто злодей.
Волосы цвета зрелой ржавчины исчезли из туалетной комнаты.
Дома Элеонора набрала ванну, включила плейлист с классической музыкой. Давно она не слушала Вивальди. Виталик на гастролях, можно расслабиться. Понервничать пришлось немало на этой неделе. Одно ЧП за другим. Что творится в колонии? Тёплая вода ласкала уставшую после суток кожу, убаюкивала. Музыка Вивальди освобождала от суеты, от земных проблем, уносила далеко. Женщина прикрыла глаза.
Свет померк, и проявилось лицо кудрявой девочки. Она что-то говорила, пыталась объяснить, гримасничала, но Элеонора не могла понять ни слова.
– Потому что твоё сердце закрыто, – вдруг чётко произнесла Лиза.
Женщина вздрогнула и проснулась. Вода в ванне давно остыла. Что за странные сны?
