Стефани Вробель
Будет больно
Я надеялась, что после зимних каникул получится начать с чистого листа. Новый семестр, новая пьеса. В тот самый день, когда в драмкружке проходили прослушивания к свежей постановке «С собой не унесешь», директор вызвал меня к себе в кабинет. Он сказал, мол, мое шоу снискало такую популярность, что он хочет перенести его из спортзала в театральный зал. Мне предложили три раза в неделю выходить на настоящую сцену с занавесом и прожекторами вместо подмостков из скамеек. Я ушам своим не поверила. Задумалась ли я о том, что подобные перестановки заставят драмкружок менять расписание и переносить некоторые репетиции в другие помещения? В тот момент не задумалась, нет. Я пожала директору руку и осыпала его благодарностями. Я осознала, что натворила, только тогда, когда одноклассники заявились на мое следующее представление. Издевательства продолжились, но я не желала бежать обратно в спортзал, поджав хвост. Кто знает, когда мне еще выпадет шанс выступать на сцене? Если бы одноклассники вместо того, чтобы задирать меня, направили хоть часть этой энергии в мирное русло и научились хорошо играть, может, на их дурацкие спектакли тоже кто-нибудь ходил бы.
Сэр скрипнул зубами:
– Поехали домой.
Все пятнадцать минут до дома мы ехали молча. Я бы предпочла, чтобы отец уже заговорил и назвал наказание. Неведение было хуже всего. Наказанием он это не называл. Подобные задания подавались как «возможность заработать очки» – якобы все делалось ради моего благополучия, во имя самосовершенствования.
Я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать – это не так. Но когда уже я смогу пойти ему наперекор? До университета оставалось три с половиной года. Я планировала уехать далеко-далеко, как Джек. Не в тот же университет, конечно. Куда-нибудь в противоположную сторону от западного побережья. Может, во Флориду. Я должна была выяснить, какой город находится дальше всего от нашего дома.
Мечтая о побеге, я старалась не думать о том, что придется оставить маму одну с Сэром. Джек это не помешало сбежать, так почему я должна сомневаться? У мамы когда-то был характер, да только он давно испарился. Однажды, когда Сэр уехал на работу на несколько дней, я спросила у мамы, почему она от него не уйдет. Мать вскрикнула, как будто от удара, и сказала, что принесла обет и что во всем есть промысел Божий. Когда я возразила, ответив, что ей достался какой-то плохой промысел, она возмутилась, мол, как я смею сомневаться в Его мудрости, и начала ругать за то, какая я нахалка и безбожница. В конце концов мать в гневе ушла в спальню, хлопнула дверью и заперлась на замок. Я никогда не видела ее такой злой ни до, ни после этого случая.
Мы втроем устало добрели до дома. В тот год на входной двери облупилась краска, но никто не озаботился тем, чтобы ее обновить. Я как можно медленнее разулась в прихожей; если бы сразу убежала в спальню, Сэр бы все равно позвал вниз, как только я устроилась бы поудобнее. Я покосилась на отца. Он уселся в свое любимое кресло и развернул газету. Неужели мне удастся пережить вечер без потерь? Я на цыпочках направилась к лестнице.
– Милая, – позвал он, как только я дошла до порога спальни.
Я вцепилась в дверной косяк и прониклась всей иронией своего положения: всю жизнь мечтала о собственной комнате, но теперь, когда Джек уехала, я больше всего на свете хотела, чтобы сестра была здесь. Без нее дом напоминал кладбище.
– Иду.
Внутри все сжалось от дурного предчувствия. Интересно, каково это – жить с нормальным отцом, чьи окрики заставляют закатывать глаза, а не широко распахивать их от страха? Я спустилась обратно. Сердце отзывалось громким стуком на каждый шаг. Что ему нужно? Я была слишком разбита, чтобы справиться с каким-то новым заданием. Я встала в полпятого утра, чтобы потренировать фокусы до занятия в бассейне (+1).
Остановилась перед его креслом. Обивка давно покрылась пятнами и протерлась. Он сложил пальцы домиком, как будто впервые решил меня рассмотреть, как будто нам не приходилось изо дня в день смотреть на некрасивые, злые лица друг друга.
«Пожалуйста, лишь бы не наждачка».
– Ты отрабатывала сегодня кроль на спине?
Я от удивления заморгала. Никогда нельзя было заранее угадать, что на этот раз выдаст Сэр, но нормальные вопросы он задавал редко.
– Да, – ответила с полной уверенностью, что меня заманивают в ловушку.
– Время?
– Минута пятнадцать.
Он нахмурился:
– Это твой рекорд.
+2. Тогда почему он нахмурился?
После того как я преодолела все шесть уровней курсов по плаванию – на месяц быстрее, чем Джек, – отцу этого оказалось мало. От меня требовалось стать еще проворнее, быстрее, сильнее. Он решил, что в старших классах я должна соревноваться в школьной команде по плаванию.
– Тебе пора задуматься о будущем, – заявил Сэр. – Хватит с тебя дурацких фокусов.
Я изумленно разинула рот.
– Твоя сестра получила грант за хорошую учебу, который покрывает расходы на университет. Тебе по этой части ничего не светит. Как ты собираешься платить за учебу? Будешь вытаскивать купюры из ушей у зевак?
Грант, который получила Джек, покрывал обучение только частично. Большую часть она оплачивала деньгами из чаевых, ради которых подрабатывала официанткой. У родителей вряд ли хватило бы сбережений, чтобы оплатить нам университет, но, даже если и хватило бы, они бы не стали этого делать. Сэр считал, что мы должны обеспечивать себя самостоятельно.
– Если поднажмешь на плавании, может, получишь спортивный грант. Не в серьезном университете, конечно, но, возможно, в каком-нибудь небольшом институте, где как раз хотят усилить команду.
Меня охватила злость. Любой другой отец пришел бы в восторг от моих успехов: я больше не боялась воды – ни в ванне, ни в бассейне, ни в океане. Я стала более чем уверенной пловчихой, способной спасать утопающих. Но плавание было для меня утомительной работой. Я не планировала заниматься данным видом спорта после окончания школы. Я соревновалась в чертовой команде по плаванию только потому, что отец меня туда записал.
Я откашлялась:
– Я не хочу заниматься плаванием в университете.
– Ну что ж, а я не хочу зарабатывать себе на хлеб, но такова уж взрослая жизнь – приходится заниматься тем, чем не хочется. Что ты планируешь делать со своей жизнью? Твоя сестра уже получает профессию управленца, а тебя тем временем освистывают зрители.
– Это одноклассники, которые просто хотели отомстить. Всем остальным представление очень понравилось.
– Да эти хулиганы были самой интересной частью шоу.
Я дернулась, как от удара. Пожалуй, уж лучше наждачка.
– Так вот, слушай, пока ты была маленькой, я поддерживал твое хобби, но пора переходить к серьезным вещам. Вытаскивая кроликов из шляпы, себя не прокормишь.
– Если я стану очень хорошим фокусником, то прокормлю. Я еще учусь.
– Нет уж, хватит.
Я резко втянула воздух.
– Никаких больше представлений, пока не уложишься в минуту и две секунды кролем на спине.
У меня чуть глаза на лоб не вылезли.
– На тринадцать секунд меньше? Другие девочки в команде каждую секунду зубами вырывают.
– Ну так они занимались плаванием, когда ты еще страдала ерундой на озере Миннич.
Отличное описание для того случая, когда я чуть не утонула.
– Тебе, в отличие от них, еще есть куда расти, – фыркнул отец. – И не нужно подстраиваться под чужие стандарты, милая. По-моему, сократить время на тринадцать секунд к концу учебного года – это вполне выполнимо.
– Каким образом?
Он пожал плечами:
– Поработай над техникой. Нарасти мышцы. Займись кардио. Ты умеешь быть изобретательной, когда очень хочешь. Что-нибудь придумаешь.
Я ошарашенно уставилась на него, отказываясь соглашаться на такие невыполнимые требования.
Он прищурился:
– Я серьезно. Никаких больше шоу, никаких тренировок, никаких фокусов. Пока не сократишь время.
Я сжала зубы:
– Я могу делать и то и другое одновременно. Буду совершенствоваться и в плавании, и в фокусах.
– Да ни черта. Подумай наконец своей дубовой башкой и пойми: здесь у твоих фокусов нет никакого будущего. Такой хренью надо заниматься в каком-нибудь Нью-Йорке. А ты, – он ткнул пальцем в журнальный столик, – живешь здесь.
Меньше чем через год я получу водительские права. Тогда смогу сбежать из дома и уехать далеко-далеко. Можно будет бросить школу, найти себе где-нибудь спальное место и придумать другой способ сдать выпускные экзамены.
– С магией покончено.
Его взгляд словно бросал вызов, мол, попробуй возразить. Спорить было бесполезно. Я понурила голову:
– Да, сэр.
– Сколько раз я тебе говорил, что, если ты приложишь усилия, однажды из тебя выйдет толк? Но ты должна сосредоточиться на серьезных вещах. Хватит заниматься ерундой. – Он покосился на телевизор. – Неси сюда свою тетрадку с баллами.
– Да, сэр, – повторила я.
Я добрела до своей комнаты, плюхнулась на кровать и обхватила Мистера Медведя так крепко, что руки заболели. Потом открыла ящик тумбочки и вытащила тетрадку. Захотелось вышвырнуть ее в окно.
Отныне придется заниматься до того, как проснется Сэр. Выступать я могу с импровизациями в секретных местах для маленьких групп зрителей. Читать и искать новую информацию начну в библиотеке, а родителям скажу, что нам задали групповое задание. Буду оттачивать мастерство до крови, до синяков, пока не стану безупречной и бесстрашной, как Гудини. Если понадобится, перееду в Нью-Йорк. Сэр может сколько угодно мне угрожать, но я не сдамся.
Я никогда в жизни не откажусь от сцены.
Глава девятая
Натали
8 января 2020 года
– А Я НЕ ЖАЛУЮ ТЕХ, кто называет меня лгуньей. – Бросаю на Гордона убийственный взгляд, подношу ключ к сканеру и слышу, как замок открывается. – Тот, кто передает вам информацию, что-то напутал. – Сердце бешено стучит. Толкаю дверь и затаскиваю внутрь сумку, не давая ему шанса ответить.
Что я знаю обо всех этих людях, о том, на что они способны? Откуда мне знать, что их угрозы ограничатся письмами? Ощупываю синяк на запястье и представляю, как Гордон за волосы тащит меня к морю и держит мою голову под водой, пока я не потеряю сознание. Сможет ли кто-то выяснить, куда я поехала? И станет ли кто-то вообще меня искать?
Мотаю головой, прогоняя страшные картины, и осматриваюсь в домике. Комната безупречно чистая: ни пылинки. Интерьер аскетичный, как в жилище лесоруба: функциональный, но без украшательств. К дальней стене придвинута односпальная кровать. Отглаженное белое белье заправлено с идеально ровными уголками. Напротив кровати стоят простой дубовый стол и стул с жесткой спинкой. За раздвижными дверцами обнаруживается небольшой шкаф. Ни ковра на полу, ни гаджетов на тумбочке, ни картин на стенах. Только на сосновых досках древесные узоры, напоминающие пчелиный рой.
– И еще кое-что, – говорит Гордон.
Вздрагиваю и оборачиваюсь. Тот успел перешагнуть через порог и оказаться в моей комнате. Он закрывает дверь, лезет в портфель, висящий у него на плече, и достает пачку листов, прошитую скобами:
– Мне нужно, чтобы вы подписали вот это.
Пролистываю страницы договора. Там сказано, что я не имею права подавать на «Уайзвуд» в суд за травмы и моральный ущерб и обещаю не распространять «во внешнем мире» информацию о происходящем здесь. Никаких оценок и отзывов на сайтах для путешественников и вообще где бы то ни было в интернете.
«Мы не хотим раскрывать секреты фирмы и портить впечатления будущим посетителям».
Это объясняет, почему у «Уайзвуда» так мало отзывов в сети. Последние двадцать страниц сплошь покрыты отупляющим юридическим жаргоном. Поднимаю взгляд и обнаруживаю, что Гордон выжидающе смотрит на меня. Он рассчитывает, что я подпишу все здесь и сейчас. Не то чтобы я читала условия соглашения от «Эппл», прежде чем установить обновления на айфон, но в договоре «Уайзвуда» вполне могут оказаться ежевечерние жертвоприношения животных – кто их знает?
– Мне нужно внимательно все прочитать, – говорю я; он кивает, но и не думает уходить. – Без лишних глаз.
– Как скажете. – Гордон нетерпеливо постукивает ногой по полу. – Но вам придется сидеть в этой комнате, пока не подпишете. Нам нужно защищать свою интеллектуальную собственность.
Сжимаю стопку листов. Чем дольше я стою тут и читаю, тем дальше откладываю встречу с Кит. Не говоря уже о том, что я несколько часов не проверяла почту. Хотя телефон выключен, мне все равно слышится звон встревоженных уведомлений, рекой льющихся в мое отсутствие.
Наскоро пробегаюсь взглядом по страницам. Ничего дикого в глаза не бросается. Ставлю подпись над пунктирной линией и протягиваю договор Гордону.
– Оплатить проживание можете завтра перед отъездом. Ужин в шесть в столовой. – Он направляется к двери.
– Постойте, а что вы имели в виду, когда мы говорили по телефону? – Покусываю нижнюю губу. – Вы тогда сказали, что я и так уже достаточно сделала.
– Когда вы нервничаете, то постоянно кусаете губы и двигаете челюстями. По ночам вы, наверное, надеваете капы, чтобы не скрипеть зубами. – Тут же отпускаю губу, а он закладывает за спину свои медвежьи лапы. – Кит много рассказывала о вашей семье на занятиях.
Я вздрагиваю:
– Что она говорила?
– Спросите у нее сами. – С этими словами он открывает дверь и уходит.
Я прислоняюсь к ней.
– Безграничного вам дня, мисс Коллинз, – доносится с другой стороны.
Дожидаюсь, пока пульс успокоится. Через минуту до меня доходит, что я так и не спросила, в какой комнате живет Кит. Распахиваю дверь, но Гордона уже нигде не видно.
Выругавшись, осматриваюсь в комнате. Рядом со шкафом дверь в уборную, такую маленькую, что можно помыть руки в раковине, не вставая с унитаза. Вздыхаю и поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, что стало с моими волосами в такую погоду.
На стене нет зеркала. Обыскиваю крошечную уборную. Зеркала нет нигде. Возвращаюсь в комнату и осматриваю стены своего временного дома размером не больше десяти квадратных метров. Открываю ящики, проверяю шкаф, даже заглядываю под кровать. Ни одного зеркальца.
Смирившись с отсутствием зеркала, осматриваю окна в поисках занавесок или жалюзи. Ничего из этого не обнаруживается. За окном никого не видно, но это не значит, что там никого нет, – можно спрятаться за другим домиком или за деревом. Отхожу от окна, уношу куртку в уборную и закрываю дверь. Убедившись, что установлен бесшумный режим, достаю телефон и включаю его. Скрещиваю пальцы на удачу и проверяю экран.
«Нет сети».
Издаю стон и лезу в настройки. Вайфая, разумеется, нет. Жду еще минуту – вдруг сигнал все же появится, но плашка «нет сети» не исчезает. При мысли о том, как красная цифра непрочитанных уведомлений все растет и растет, у меня все начинает чесаться. Придется найти место на острове, где можно поймать сеть. Окидываю взглядом стены в поисках розеток, чтобы зарядить телефон, и понимаю, что их нет. Стою посреди комнаты в растерянности, пока до меня не доходит, что гостям розетки не нужны, потому что им нельзя пользоваться никакими гаджетами. Будильник на прикроватной тумбочке работает от батарейки.
Вытаскиваю из спортивной сумки вещи, которых мне хватит на одну ночевку. Бюстгальтер и белье, как обычно, кладу на верхнюю полку, пижама отправляется на вторую, а джинсы и любимый бирюзовый свитер – на третью. Раньше я хранила свитера на вешалках, но потом прочитала, что от этого растягиваются плечики; теперь складываю их пополам, а потом еще втрое. Если в домике нет зеркала и розеток, то утюг искать точно бессмысленно, но я все же проверяю ради джинсов. Потерпев неизбежную неудачу, вздыхаю. Хоть убейте, не понимаю, почему большинству людей лень потратить три минуты на то, чтобы привести себя в приличный вид. Прячу телефон в пижаме и закрываю дверцу шкафа.
В ящике стола обнаруживается карта комплекса. Кладу ее в карман вместе с ключом и снова натягиваю тяжелую куртку. Выхожу на улицу, проверяю, что замок закрылся, и отправляюсь в путь. Как это ни абсурдно, я испытываю облегчение, заметив, что ползучий туман растаял. Ему на смену пришли кружащиеся хрустальные снежинки. Запрокидываю голову и смотрю, как они летят. На секунду мир кажется спокойным и безопасным. Потом на меня со свистом налетает порыв ветра, и чары развеиваются. Направляюсь к внешнему кругу домиков. Шагая по свежим сугробам, невольно вспоминаю Кит. Она ненавидит ходить по нетронутому снегу, ей не хочется нарушать его безупречную гладь. По настоянию сестры мы с ней не раз ходили в обход, лишь бы этого избежать. Интересно, как она решает эту проблему на острове. Улыбаюсь, представляя, как она каждое утро просыпается пораньше, чтобы почистить дорожки. Кит всегда умела находить в жизни какое-то волшебство.
Заглядываю в каждое окно в поисках сестры или хотя бы ее вещей. Во всех комнатах пусто и чисто, будто в отеле, который еще не открылся. Где же вещи гостей? Не может быть, что они все повернуты на порядке. Нигде не видно ни купальников, ни очков для плавания, ни карточных колод, ни потертых книжек в мягкой обложке. Ни следа Кит. Несмотря на холод, у меня потеют подмышки.
Где все? Я чувствую, что они где-то рядом. По мне скользят взгляды чьих-то блестящих глаз, но, обернувшись, никого и ничего не обнаруживаю.
Закончив с внешним кругом, перехожу ко второму. Чувствую себя каким-нибудь Ночным охотником, который заглядывает в чужие окна, это быстрее, чем стучаться в каждую дверь. Снаружи все снова притихло. Никто не бродит по острову. Задумываюсь о том, как редко случается выйти на улицу и никого не увидеть. Если прямо сейчас какое-нибудь стихийное бедствие сотрет человечество с лица земли, я даже ничего не узнаю. Пульс снова учащается.
Что, если Кит попросит поскорее увезти ее отсюда, как только мне удастся ее найти? До материка больше часа по воде. Что, если «Песочные часы» перевернутся в шторм? Понятия не имею, далеко ли отсюда до ближайшей суши, и уж тем более – как до нее добраться. Что, если этот остров сам канет под воду, целиком проглоченный Атлантикой? Что, если я так и не успею ей рассказать? Что, если кто-то меня опередит?
Останавливаюсь между домами и упираюсь руками в колени, пытаясь отдышаться. Я всегда ненавидела секреты: ненавидела иметь свои собственные, узнавать и хранить чужие. Тайна грызет меня изнутри, как червь, проедая дыру прямо в сердце. Глубоко вдыхаю. Если одна из двух сестер Коллинз и может позволить себе потерять самообладание, то точно не я. Приходится подождать, пока дыхание выровняется.
Меня охватывает странная уверенность, что за мной наблюдают, и я поднимаю голову. На тропинке в нескольких метрах от меня две женщины. У той, что постарше, доброе лицо. Вторая, средних лет, буквально излучает неуемную энергию. Они закутаны в зимнюю одежду, но обе без шапок, благодаря чему замечаю их одинаковые стрижки.
Обе обриты налысо. Кожа обтягивает их черепа, подчеркивая каждую вмятинку, выпуклость и борозду. Голову пожилой женщины покрывают пигментные пятна, но вторая выглядит хуже – у нее продолговатый череп и несимметричные уши. Обе они напоминают отражения в комнате смеха: два яйца, которые вот-вот треснут. Морщусь, глядя на их незащищенные головы, и представляю хрупкое серое вещество, скрытое под тонкой корочкой.
Старшая женщина улыбается:
– Все хорошо, милая?
Они могут знать, где найти Кит. Я подхожу к ним:
– Спасибо, порядок.
Вторая женщина рассматривает меня. Ее глаза едва не светятся. Вблизи замечаю, что у нее полные губы и острые скулы.
– Свежая кровь?
Я не успеваю ответить – встревает старшая:
– Она имела в виду, что мы вас тут раньше не видели? Я Рут? – Она наклоняет голову и произносит все фразы с вопросительной интонацией. – Я веду у всех гостей вводный курс и пока не видела вас на занятиях? Вы, случайно, не Хлоя или Шерил?
Качаю головой:
– Я здесь ненадолго, приехала кое-кого навестить.
Рут растерянно моргает:
– Навестить?
Вторая женщина дергается:
– В «Уайзвуде» никого не навещают.
– Как вы сюда попали?
– В «Уайзвуде» никого не навещают, – не унимается вторая, слегка пружиня на носочках.
– На пароме с Гордоном. Сегодня днем, – отвечаю я Рут, стараясь не обращать внимания на ее сумасшедшую спутницу.
– С одним Гордоном? – пищит Рут.
– Нет, там был еще парень, которого зовут Сандерсон.
Рут выдыхает и опускает взгляд вниз, рассматривая собственные ботинки.
– Вы не знаете, где найти Кит Коллинз? – спрашиваю я.
Рут вскидывает голову:
– Так это к ней вы приехали?
– Друзья и родственники не должны вместе находиться в «Уайзвуде», – предупреждает вторая.
Рут потирает лоб, будто пытаясь отогнать подступающую головную боль.
– Вы ее не видели? – продолжаю допытываться.
– Простите, милая, не видела. К сожалению, не могу сказать ничего полезного.
Киваю и уже готовлюсь отвернуться и пойти своей дорогой, когда та, что моложе, вдруг говорит:
– Я знаю, где она.
Жду продолжения.
– На пути к бесстрашию. – Она подмигивает Рут.
Я хмурюсь:
– Как насчет конкретной точки на карте?
– А мы кто, по-вашему, – Льюис и Кларк? – Она взвизгивает от смеха, как какая-нибудь банши. Ее высокий голос режет уши.
– Господи, София, прекрати. Наша гостья что-нибудь не то о тебе подумает.
София многозначительно смотрит на меня. По-моему, тут и думать нечего: она сумасшедшая.
– Буду рада, если вы заглянете ко мне на занятия, – добавляет Рут. – Курс для начинающих будет завтра в семь утра.
Да уж, звучит увлекательно. В памяти невольно всплывает тот злополучный день в старшей школе, когда на глазах у всего класса у меня из кармана выпал тампон.
– Спасибо. Ну, я пойду. – Машу им рукой и спешу покинуть эту парочку.
– Если передумаете, – кричит вслед Рут, – мне кажется, я могу помочь вам справиться с грузом одиночества.
Откуда она это взяла? Оборачиваюсь и вижу, что обе женщины стоят неподвижно, уставившись на меня. Никто не смеется. Продолжаю идти дальше. Просто не могу понять, как Кит умудрилась вписаться в эту компанию, почему ей здесь настолько понравилось, что она осталась у них работать. Кит доверчива, но способна остановиться, когда всякая хрень начинает зашкаливать. Она ко всем относится хорошо, пока не убедится, что человек этого не заслуживает. Кит позволяет другим пользоваться ее добротой, но до определенного предела. Как она могла подумать, что «Уайзвуд» даст ей ответы на все вопросы? Я всю жизнь старалась научить ее быть более скептичной, даже бесчувственной, если придется. Она не поддается; ей хочется верить, что все люди по природе своей хорошие. И вот чем все заканчивается: мне приходится мчаться невесть куда и силой возвращать сестру к суровой действительности. Не знаю никого, кто отрывался бы от реальности чаще, чем Кит.
Поскольку до темноты у меня не так много времени, решаю не обходить остальные гостевые домики. Вместо этого направляюсь в северо-западный угол территории, где стоит второй модульный домик. Подкрадываюсь к нему, опасаясь, как бы меня не заметили изнутри, но на окнах опущены жалюзи. Почему в домиках для занятий они есть, а в жилых – нет? Стою снаружи, прислушиваясь, но не могу разобрать ни одного слова. Вместо пылких речей или инструкций для медитации из-за двери доносятся стоны и крики. По позвоночнику пробегает дрожь. Торопливо отхожу от домика.
Теперь у меня не то что мурашки по коже – мурашки по мурашкам. Снег сыплется унылыми комками. Слякоть попадает в обувь, пропитывает носки. Ругаю себя за то, что не оделась потеплее, и решаю заглянуть к себе в номер, надеть еще один слой одежды, а потом уже продолжать поиски.
Трусцой пересекаю остров, добираюсь до своего домика, стряхиваю снег с обуви и оставляю ее на коврике у входа. В комнате снимаю куртку и перчатки и растираю ладони друг о друга. Номер, может, и пустоват, но, по крайней мере, здесь тепло.
Резко останавливаюсь, учуяв незнакомый запах. Женский парфюм с резкими нотками, которые не могу точно определить. Неужели здесь кто-то был? Отгоняю от себя подозрения. Это уже паранойя. Остров расшатал мне нервы. Подхожу к шкафу и раздвигаю дверцы. Надену еще один свитер, и будет теплее. Наклоняюсь к третьей полке, но обнаруживаю там только джинсы. Место, где лежал свитер, пустует. Я хмурюсь.
Выпрямляюсь и краем глаза замечаю бирюзовую полоску. Поворачиваюсь к ней и тут же отшатываюсь от шкафа, будто от огня. Сердце колотится где-то в горле, не выпуская рвущийся наружу крик.
На вешалке, слегка покачиваясь, висит мой любимый свитер.