Степан Станиславович Сказин
Две луны
– Держитесь… – сказал я, утирая тыльной стороной ладони пот с лица. – Теперь… теперь все будет в порядке…
Я окинул столовую взглядом.
Похожие на дохлых рыб – на полу в неестественных скрюченных позах валялись четыре неонациста. Трое отморозков были мертвы. Четвертый – оглушенный бутылкой – мог быть жив. Здесь и там рассыпаны осколки бутылки. Растекалась прозрачная лужа водки.
– Вы ранены… – сказала девушка.
Мой изодранный рукав весь был пропитан кровью.
– Я достану аптечку, – сказала восточная красавица.
Девушка разрезала ножницами мой рукав. Обработала глубокие царапины какой-то жидкостью из флакончика – от которой слегка жгло и щипало. Затем хорошенько перебинтовала мне руку.
– Спасибо… – поблагодарил я. И спросил: – Как вас зовут?..
– Айжан…
– Айжан… – повторил я. И – чуть нахмурившись – сказал: – Вы работаете здесь – в столовой?.. Но вам лучше поискать новую работу. После… резни… вам опасно здесь задерживаться на лишнюю минуту.
– Опасно, – согласилась Айжан. – Я уеду отсюда – и больше тут не покажусь. Но… для начала нам надо замести следы… побоища. В подвале есть две канистры бензина.
Я мигом уловил замысел умницы Айжан.
Я собрал и рассовал по карманам ножи поверженных бонхедов. После чего мы облили все помещение бензином. Тут-то и пригодились спички, которые я – повинуясь чутью – привез в рюкзаке. Нескольких спичек хватило, чтобы поднялось жаркое рыжее пламя.
Успело заметно повечереть.
Я и Айжан – стоя на обочине трассы – как околдованные смотрели на гигантский факел, в который превратилось здание столовой. Вьющиеся языки огня вырывались из окон. Черный дым клубился тучей. Пепел летел черным же снегом…
Теперь от четырех нациков останутся только обгорелые кости. Никто не докажет, что молодчиков закололи ножом. Куда правдоподобнее выглядит версия: балбесы перепили водки – и не убереглись от пожара.
Оставался – правда – живой свидетель. Адольф. И мое «мистическое чутье» подсказывало: с этим ублюдком я еще встречусь. Мое приключение не закончено. Я предчувствовал: настоящая опасность – еще впереди…
– Что… дальше?.. – тихо спросила меня Айжан.
– Я посажу тебя на автобус до Московии… – чуть глуховато ответил я, не заметив, что перешел на «ты».
– А ты?.. – Айжан подняла на меня свои большие агатовые глаза, в которых блестели слезы.
– Я должен еще кое-что… выполнить.
Как ни неубедительно было мое объяснение – Айжан приняла его. Она больше не спросила ни о чем – и опустила голову мне на грудь. Я погладил густые волосы Айжан – не думая о том, что «изменяю» Тие и Бхайми.
– Дай мне свой номер телефона… – прерывающимся голосом попросил я. – Я свяжусь с тобой… когда… когда все закончу.
Мы перешли на другую сторону трассы – и дождались автобуса.
Прощаясь – Айжан встала на цыпочки и потянулась губами к моим губам. Я обнял ее – и жарко поцеловал.
– Я буду ждать твоего звонка… – прошептала Айжан.
– Береги себя, – сказал я.
8.Побоище в лесу
Воздух давно был непрозрачным. Скоро должно было и вовсе стемнеть.
Посадив Айжан в автобус – я перебрался обратно через трассу и остановился перед окутанными дымом руинам «Душа-столовой». Несколько секунд я прислушивался к своему внутреннему голосу. Куда идти?..
«Лес», – стукнул меня по крышке черепа ответ.
За полем поднимался лес. С рюкзаком на спине, с шестью ножами в карманах – я направился туда.
Я вспомнил: пока ждал автобуса на Александровку – слышал, как пять нациков (четырех из которых я спровадил на тот свет) говорили о каком-то «Лагере». Не нарвусь ли я в лесу на целое осиное гнездо бонхедов?..
Всплыли в памяти сюжеты из новостей. Националистические отморозки – гордо именующие себя «истинными арийцами», «защитниками русского рода», «внуками Перуна» и проч. – собираются в лесах на многодневные шабаши. Упражняются в единоборствах, испытывают самодельные бомбы, отрабатывают военные маневры.
Вот оно что!.. Я начал соображать: возможно, предстоящий мне подвиг – это разгромить палаточный городок на полсотни нацистских головорезов. Похоже, меня ждет действительно тяжкое испытание. Неонацисты – враг посерьезнее, чем просто уголовники или даже чем молодчики из САГ. Я легко обратил в бегство толпу футбольных фанатов. Но вот с пятеркой бонхедов пришлось изрядно повозиться. Черти умудрились достать меня ножами…
И если в дебрях прячется не один десяток нациков…
Я утер пот со лба. Что бы там ни было – я буду драться, как барс. Хотя бы мне пришлось сложить буйную голову.
Когда я достиг леса – была уже ночь. Деревья – как бы нарисованные на занавесе тьмы еще более темной краской – казались причудливыми многорукими великанами. Стрекотало какое-то насекомое.
Я решил: шарить по ночному лесу в поисках лагеря националистов – не самое продуктивное занятие. Надо дождаться утра.
Я сел, упершись спиной в ствол березы. Передо мной был густой малиновый кустарник. Пристроив рюкзак между колен и вложив в руку нож – я попытался заснуть.
Спал я тревожно. Открывая глаза при малейшем шуме.
Ветер шелестел в кронах деревьев. Из кустов доносилось шебаршение. Должно быть – там возился еж или еще какой-нибудь зверек. Раздавалось уханье. Сова?.. Иногда хрустела ветка.
Проснулся я при первом чириканье утренних пташек. Проспал я – в общей сложности – часа три. И не чувствовал себя достаточно отдохнувшим. Плохо. Ведь мне – как подсказывало чутье – предстоит нелегкая битва.
Я подумал о Тие и Бхайми.
Бедные мои девочки!.. Я ведь им так и не позвонил. А здесь – в лесу – телефон не ловил. Наверное – мои красавицы строят десять тысяч предположений о том, куда я подевался.
Ну что же. Я еще обниму и успокою Бхайми и Тию. А пока я должен выполнить дело.
Стараясь не шуметь – я двинулся по лесу. Я крался неслышно – как рысь, которая подбирается к косуле. Ни один обломок сухого сучка не треснул под моим ботинком.
Скоро я услышал голоса.
На лесной тропинке – усеянной старой хвоей – показались два похожих на гоблина амбала с нашитой на рукава свастикой. Амбалы громко переговаривались – матерясь через слово – и собирали хворост.
Я сделался еще тише. Я скользил, как тень, как привидение.
Между деревьями показалась синяя и желтая ткань палаток. Преодолев еще пару десятков метров – я залег под темными коническими елями.
Отсюда хорошо просматривалась большая поляна. На поляне подковой были расположены двенадцать палаток. Горело несколько больших костров. (Мне послышалось: до меня долетает треск веток, пожираемых огнем). На поляне сидели – подложив под ягодицы бревнышки – или слонялись несколько десятков бугаев в кожаных куртках или костюмах цвета хаки. Кто – курил. Кто – пил из термоса. Кто – поджаривал сосиску на палочке над огнем. На длинном шесте – трепыхался на несильном ветру флаг со свастикой и черным уродливым орлом.
Так и есть. Нацистский лагерь. При самом грубом подсчете получалось, что субчиков в лагере – не менее четырех десятков. А сколько еще бродит в окрестностях лагеря – как те два гоблина, которые собирают хворост?..
Голоса «бонов» на поляне сливались в монотонный гул. Все же – я выцепил два голоса. Изрядно помятый Адольф – чуть ли не с плачущими интонациями – распинался перед бородатым зубром лет сорока:
– Да я вам клянусь, капитан!.. Этот тип дрался, как зверь. Одного за другим – завалил четырех наших. Мы ничего не могли поделать с этим… волчарой. Я сбежал, чтобы предупредить вас…
Капитан лишь зло усмехнулся:
– Все это ты говорил вчера, Адольф. И знаешь, что я вынес из твоего рассказа?.. Вы впятером не смогли навалять полудохлому антифашистскому щенку. Но твои товарищи имели мужество погибнуть в бою. А ты… ты удрал, как обкакавшийся заяц. Ты опозорил нас всех, Адольф.
– Но ка-пи-та-ан!..
Я почувствовал, как по губам моим змеится ухмылка.
Растоптанный Адольф – жалкий, как безногий головастик – докладывает своему боссу (группенфюреру – или как это называется у неонацистов?..) о дикой передряге в придорожной столовой. А «капитан» на три четверти не верит своей шестерке. В глазах предводителя фашистского сборища – Адольф только трус и слабак, бежавший с поля боя.
«Герр капитан» – конечно – за басню считает, что пять бонхедов нарвались на сверх-бойца, подобного Рустаму, рубившему косматых дэвов, как капусту и мясо на суп. Ну что же: придется убедить нацистского скептика, что под небом голубым иногда встречаются богатыри.
Я отполз из-под елок – подальше от Лагеря.
Я подумал: чтобы одолеть четыре или пять десятков бонхедов – ножей недостаточно. Мне нужно метательное оружие.
Я отдалился от неонацистского лагеря километра на два. Расправил плечи. Напряг слух – но кроме птичьего многоголосия ничего не услышал. Можно было заняться изготовлением оружия.
Я нарезал ножом и обстругал несколько десятков прутьев. Затем достал из рюкзака по наитию прихваченные из дому моток проволоки и плоскогубцы. Плоскогубцами я «откусывал» от проволоки кусок сантиметров в пятнадцать и накручивал на прут – так, чтобы конец торчал, как жало. Получалось нечто вроде дротика.
Работа заняла у меня прилично времени. Сквозь кроны деревьев сочились жаркие лучи высоко вскарабкавшегося по небу солнца. Я шумно вдохнул и выдохнул. Пора было приниматься за работу иного рода.
Только не спрашивайте, как я мог понадеяться на такое хлипкое оружие, как дротик с острием из проволоки. Я верил в проснувшуюся во мне нечеловеческую мощь. Я метну самодельный дротик с такой силой, что он пронзит толстую бонхедскую шею насквозь.
Погрузив сорок два дротика в рюкзак, как в колчан – я двинулся к лагерю нацистов.
Чем ближе к «осиному гнезду» я подходил – тем осторожнее ступал. Нацики могут быть не только в лагере – но и в окрестностях. Я крался тихо – как пантера.
Увидел: впереди – спиною ко мне – сидит на корточках неонацист со спущенными штанами. Собрался испражняться. Я достал нож. Подполз, как змея. И чиркнул лезвием по горлу неонациста. Тот захрипел, валясь на спину. Из раны обильно хлестала кровь.
Ну что, господа фашисты?.. Я открыл счет.
Это вам не дворника-таджика избивать толпой и не насиловать тюркских девушек. Попробуйте-ка противостоять богатырю.
Выглянув из кустов – я увидел двух молодчиков, прогуливающихся по извилистой тропке. Не подозревая об опасности – бугаи то ржали, как лошади, то горланили какой-то нацистский гимн.
Пришло время опробовать мое самодельное оружие. Я метнул дротик в ближайшего бонхеда.
Дротик со свистом рассек воздух – и впился громиле в шею. Бонхед захрипел, качнулся, упал и скорчился.
– Какого?.. – вытаращил глазища второй нацик.
Но тут подскочил я – и молниеносным движением всадил ему нож в сердце.
Вытерев нож от крови – я выдернул дротик из шеи первого нацика.
С ножом в правой руке, с дротиком – в левой, с рюкзаком, полным дротиков, за спиной, я направился к вражескому лагерю. Скоро до меня донесся гул голосов.
Я притаился под елками. Нацики сидели вокруг костров – над которыми булькали котелки. Понятно: у бонхедов по расписанию поздний завтрак или ранний обед. Я заметил и Адольфа, и «капитана»-Зубра. Зубра следовало устранить прежде всего. Это означало бы лишить неонацистское сборище головы.
Я прицелился – и кинул дротик.
Душераздирающий вопль.
Дротик вонзился глубоко в глаз громилы, сидевшего рядом с Зубром.
«Не жилец», – со злорадством отметил я. Дротик проник – конечно – до мозга.
Те бонхеды, что торчали у одного с громилой костра – повскакали на ноги и тревожно, испуганно завертели головами. Молодчики пялились друг на друга баранами – не понимая, откуда исходит опасность. У соседних костров – кажется – и вовсе не уловили, что что-то произошло.
Захваченный боевым азартом – я, пригибаясь, пробежал сколько-то метров вдоль поляны. Спрятавшись за березой – запустил новый дротик. Чуть не захлопал в ладоши: еще один пораженный в глаз неонацист рухнул прямо в костер.
Тут все осиное гнездо переполошилось. Нацики в смятении забегали по поляне.
– Нас атакуют коммунисты!.. – ревел Зубр.
Паникующие бонхеды были завидной мишенью. Я метнул еще пару дротиков. Одному поганцу дротик пробил затылок. Другому воткнулся (извините!) в ягодицу.
«Капитан»-Зубр пытался взять ситуацию под контроль. Надрывал голосовые связки:
– Все ко мне!.. К флагу!..
Зубра услышали.
Бледные, как привидения, неонацики сгруппировались вокруг трепыхающегося на шесте флага и своего предводителя. Овечий принцип: «Кто в середине – того волк не съест».
Я не смог удержаться от соблазна метнуть пару убойных дротиков в плотную массу «бонов». Результат: еще два трупа на моем счету.
Нечисть выла от страха. Кто матерился – кто молился. Но Зубр – ором и топотом ног – не позволял своим нукерам разбежаться. Скомандовал, указывая ручищей в том направлении, откуда прилетел мой последний дротик:
– Вениамин!.. Твоя десятка!.. Цепью – и вперед.
– Слушаюсь!.. – без особого энтузиазма откликнулся бритоголовый амбал (очевидно – Вениамин). – Парни, за мной!..
Десять неонацистов выхватили ножи, развернулись в цепь и – подбадривая друг друга криками – двинулись через поляну в лес.
Я успел поменять место дислокации. Когда десяток нациков вступил под кроны деревьев – я оказался чуть в сторонке от левого фланга цепи. Цепь растянулась. Между громилами было по нескольку метров.
Как злой дух – я налетел на левофлангового нацика. И прежде чем тот пикнул – перерезал уроду горло.
Соседний «бон» меня заметил. Он выпучил глаза и закряхтел. Видимо, у него от ужаса отнялся язык.
Я поднял нож убитого мною нацика – и швырнул в кряхтящего «бона». В яблочко!.. С ножом в груди – «бон» повалился на траву.
– Смотрите!.. Смотрите!.. – Вениамин и семь нацистов – наконец – меня увидели.
Цепь сбилась в кучу – или в ком, который покатился на меня. Держа в руках по ножу – я поджидал супостатов.
– За Русь!.. – бросили клич фашисты.
Я ответил тигриным рычанием.
Мы сшиблись. Лезвия ножей замелькали, как клювы хищных птиц.
Я ловко уклонялся от вражеских ударов. А сам разил без промаха. Нацисты поливали меня отборным матом. Они толкались – мешая друг другу. Как баранам – я чиркал неонацистам лезвиями по горлам. Бонхеды падали, будто мешки.
Все же и нацики несколько раз достали меня ножами. Лезвия распороли на мне куртку. Оцарапали руку и плечо. А одно лезвие неглубоко вонзилось между ребер. Но раны только распаляли мою звериную ярость. Скоро восемь нацистов – забрызганные кровью – лежали друг на друге. Ни одному не удалось сбежать.
А дальше я сделал страшное.
Если вы кисейная барышня или особо впечатлительный интеллигент – пропустите эту часть моего рассказа.
Я ножом аккуратно отрезал голову Вениамину и еще одному бонхеду. Эти головы – с выкатившимися из орбит потухшими глазами и с высунутыми языками – я швырнул в толпящихся на поляне расистов.
Полные запредельного ужаса вопли пронеслись по неонацистскому сборищу:
– Вы видели?.. Им головы отрезали!.. Головы!..
– Нас не «комми» атакуют – а сам дьявол!..
– Мотаем, пока и нас не почикали!..
И неонацисты – жалкие, как овцы – ударились в бегство. Ломанулись в лес – в сторону, противоположную той, откуда прилетели головы. Только сухие ветки захрустели под тяжелыми ботинками.
– Стойте!.. Стойте, чертовы трусы!.. – пытался остановить свое насмерть перепуганное «воинство» «генерал»-Зубр.
Поймал за шиворот трясущегося Адольфа.
Но окрики группенфюрера не имели особого эффекта. Националистическое стадо удрало. С Зубром на поляне осталось шесть человек – включая Адольфа.
И тогда я – с выпрямленной спиной, твердыми шагами – вышел на поляну. В одной руке сжимая дротик, а в другой – нож.
У националистов отвисли челюсти и расширились глаза. Вероятно, отморозки ждали появления целого взвода накачанных, до зубов вооруженных парней. А тут… всего один – вдобавок довольно-таки тощий – добрый молодец.
Но не сказать, что мой выход не произвел на нацистов впечатления. Может, им стало еще страшнее от того, что со столькими их товарищами расправился всего один человек. Должно быть, я казался нацикам ангелом смерти.
На поляне по-прежнему полыхало несколько рыжих костров.
Семь нацистов застыли, как соляные глыбы. Нацики были изумлены, напуганы, шокированы.
Я ухмыльнулся и потряс дротиком. Сказал хрипло:
– Это я убил ваших подельников. Вот как я это сделал.
И я метнул дротик.
Дротик вошел глубоко в глаз ближайшему ко мне «бону» – который упал на землю и забился в конвульсиях.
Зубр сбросил оцепенение.
– Чего замерли, как статуи?!.. – крикнул он своим нукерам. – Этот гад всего один. Бейте его!..
Четыре нациста – подбадривая себя отчаянным воплем – ринулись на меня. Стоять остался только Адольф. Я взмахнул ножом…
Казалось: мое тело двигается само по себе – без участия сознания. Я легко уходил от наскоков «бонов» – и без ошибки ударял в ответ. Скоро все четыре нацика валялись дохлыми гигантскими крысами.
Зубр дико взревел:
– Ты убил моих парней!..
Подняв суковатую палку – он бросился в бой.
Взъерошенный группенфюрер и правда походил сейчас на зубра. Или на ослепленного яростью кабана.
Зубр вращал свою дубинку. Так что я не мог дотянуться до него ножом. Чертов скот норовил огреть меня по руке – выбить у меня нож. Мы могли бы долго так кружить, будто танцоры. Чего доброго – вернулись бы сбежавшие нацики и помогли своему предводителю.
Я сделал рискованный ход.
Шагнул прямо на Зубра – не глядя на грозно занесенную дубинку.
Зуб на долю мгновения замешкался – пораженный моей наглостью. Но доли мгновения мне хватило. Я пырнул группенфюрера ножом в живот и одновременно двинул врагу ногой по коленям.
Зубр повалился в костер. Кипевший на огне котелок опрокинулся – на вожака нацистов вылилось варево.
Зубр издал то ли вопль, то ли рев – теряя свою суковатую «палицу». А я прижал националистического пахана к земле. И одним ловким движением перерезал ему горло.
Зубр забился в агонии. Он истекал темной кровью. На секунду я застыл над поверженным врагом. А потом медленно перевел взгляд на Адольфа.
Поразительно: рыжий Адольф не слинял, воспользовавшись тем, что я занят разборками с Зубром.
Нет. Ничего удивительного тут не было. Позаботиться о спасении собственной шкуры Адольфу помешал страх. Страх сковал труса по рукам и ногам.
Я подошел к Адольфу вплотную.
Он открыл рот – попытался что-то сказать. Должно быть – попросить пощады. Но выдавил из себя только нечленораздельное кваканье.
– Ну что, рыжий?.. – не без злорадства спросил я. – Что мне с тобой делать?..
Адольф весь затрясся, как на морозе. Из штанины нацика полилась жидкость. Адольф – грозный фашист Адольф, гонявший меня в колледже – извините, обмочился. Ха!.. Напрудил себе в штаны!..
Я посмотрел на своего бывшего мучителя с презрением:
– Ладно. Живи.
Я вытер свой окровавленный нож о рыжую шевелюру Адольфа. Поднес заблестевшее лезвие к самому лицу неонацистского слизняка.
– Живи. Но помни: ты никому никогда не расскажешь, кто убил твоих корешей. Не так: ты до самой гробовой доски не заикнешься о том, что случилось в этом лесу. Будешь тише воды – ниже травы… И не дай бог ты обидишь слабого. Или просто вскинешь руку в нацистском приветствии… Пошел отсюда.
Адольф снова издал бессмысленное кваканье. Как же дрожали коленки у этой никчемной бонхедской улитки!..
– Пошел отсюда, – повторил я. И когда Адольф повернулся ко мне спиной – отвесил рыжему пинок под зад.
Адольф скрылся за деревьями.
Я остался на поляне один – над нацистскими трупами.
9.Богини Верхнего мира
Только в автобусе на Московию я почувствовал, как болят раны, нанесенные мне бонхедами.
Прежде чем покинуть поляну, я потушил костры – чтобы не было лесного пожара. Трупы нациков оставил лежать – как лежали. Будет пожива лисам и хорькам. «Боны» принесут пользу хотя бы в качестве мясца на корм зверькам.
Теперь моей задачей было добраться до дому. Обнять Тию и Бхайми.
Меня мутило. Как будто лишь сейчас я осознал: там, в лесу – я убил двадцать четыре человека. А если прибавить четырех бонхедов, которых я порешил в придорожной столовой – будет двадцать восемь трупов.
Я закрывал глаза – и видел искаженные от ужаса физиономии нациков. Мне слышались отчаянные вопли и приглушенные хрипы чертовых расистов. Меня тянуло блевать.
Боже, до чего тяжко убить человека. Даже если ты знаешь: этот человек – отморозок, гниль, вонючий фашист. А я раздавил не одну гниду – а почти три десятка. Я не сомневался: мертвые националисты будут теперь преследовать меня в снах.
Я решил: обо всех своих похождениях расскажу Бхайми и Тие. Девушки меня – конечно – поймут. И на душе у меня станет легче.
Я не палач. Я ангел справедливости и возмездия. Те двадцать четыре «бона», которых я оставил разлагаться в лесу – на радость охочим до падали хвостатым и пернатым – были дрянными людишками. Да и как не дрянными могут быть субъекты, поднявшие флаг со свастикой?..
Эти поганые нацики избивали дворников-таджиков. Унижали людей за «не тот» разрез глаз или цвет кожи. Не исключено: насиловали восточных девушек – таких, как Тия и Бхайми, как Айжан. Я своего рода «санитар природы». На поляне общества я вырвал с корнем почти три десятка сорняков – мешавших расти цветам.
Я понимал: я прав. Но от этого мне не становилось сильно легче. Вдобавок ныли раны.
Когда я сошел с автобуса – меня шатало, как моряка, под ногами у которого танцующая палуба. Еще предстояло ехать на метро.
Мне повезло: в вагоне электропоезда нашлось свободное место, чтобы сесть. Я подпирал руками голову. И был близок к потере сознания.
После метро – снова автобус. До пригорода. Салон был полон – мне пришлось стоять, держась за поручень. Мне казалось: если разожму пальцы, выпущу поручень – не только повалюсь на стоящих рядом пассажиров, но и соскользну в черную бездну, откуда не вынырнуть.
Наконец – наш пригород. Я не мог порадоваться ни ясному солнышку, ни бирюзовому небу, ни гоготу уток на озерце; ни дородным котам, играющим на зеленой сочной траве, среди белых и желтых одуванчиков.
Я еле переставлял ноги. Скорей бы добраться до квартиры. Тии и Бхайми – наверное – нет дома. Они в это время на работе. Бедные мои девочки!.. Что они подумали, когда вчера я не вернулся домой?..
Я попытался ободрить себя мыслью: ничего – доберусь до постели, посплю пару часиков и буду как огурчик. Пожарю картошку с колечками лука и консервами «мясо цыпленка». Схожу в магазин за вишневым и апельсиновым соком. Когда девушки придут – накормлю красавиц вкусным обедом. Потом будем пить чай, шутить и смеяться.
О трупах нациков в лесу – можно будет временно забыть. Но когда я соберусь с духом – я обязательно расскажу Тие и Бхайми о своем «мистическом чутье», о прочих сверхспособностях и о всех моих «богатырских подвигах».
Я открыл дверь квартиры. На пороге – от слабости – чуть не упал. Уперся рукой в стену. Навстречу мне выпорхнули Бхайми и Тия. Они были дома.
– Заходи, заходи, золотой!..
Девушки подхватили меня под руки.
И тут я почувствовал, что моя усталость – это придавивший меня неподъемный валун. Красавицы дотащили меня до постели почти волоком. Уложили на белоснежную простыню. Тия стянула с меня штаны, а Бхайми – рубашку. Я был в эту минуту беспомощнее младенца.
– Боже, какие раны!.. – воскликнула Бхайми.
– Сейчас будет немного щипать, – сказала Тия, доставая вату и какой-то флакончик.
– Девушки, я должен многое вам рассказать… – прохрипел я.
– Мы знаем, дорогой. Знаем, –Бхайми погладила меня по волосам. – Ты расскажешь… потом. Сейчас тебе надо отдохнуть.
Тия промыла прозрачной жидкостью из флакончика мои царапины и раны. Я почувствовал легкое жжение. Тия заклеила мои раны пластырем:
– Так-то лучше, милый.
Бхайми поднесла к моим губам стакан какого-то настоя – распространяющего густой запах.
Девушки точно подготовились встречать меня – героя с поля сражения. Как кстати оказались у них под рукой и флакончик с лекарством, и пластырь, и кружка с травяным настоем. Да и постель была свежая – видать, только высохшая после стирки.
– Я… я… Со мной много всего произошло… – предпринял я попытку все же рассказать девушкам о своих похождениях.
– Не говори ничего, – Тия приложила пальчик к моим губам. – Тебе сейчас надо расслабиться и поспать. Расслабиться я тебе сейчас помогу…
Тия (она была в платьице до колен) проворно сняла трусики, задрала подол и села мне на бедра. Она начала совершать движения вверх-вниз – так что скоро я возбудился. Тогда Тия ввела себе мой член и взяла быстрый темп. Губы ее были полуоткрыты, волосы растрепались, взгляд затуманился.
– Ахх… – застонала она, выгибая спину.
В эту минуту и я достиг разрядки.
Мне стало запредельно хорошо. Действительно: удалось расслабиться. По телу прошли волны, от которых размягчались мышцы.
– Теперь поспи, – нежно сказала Бхайми, поцеловав меня в лоб. – А я и Тия будем по очереди дежурить у твоей постели.
Я послушно закрыл глаза.
Я думал: накатят совсем свежие воспоминания о бойне в лесу, нарисуются перечеркнутые ужасом рожи бонхедов – и я не смогу уснуть. Но я ошибся: сон накрыл меня мягким одеялом. Спал я без сновидений. Точно исчез из мира.
Очнулся я – судя по наполнявшей комнату мгле – посреди ночи. Я – конечно – узнал сидящую у моей постели Бхайми.
– Ну как, дорогой?.. – тихо спросила красавица. – Тебе лучше?..
– Д-да… кажется… – неуверенно отозвался я.
– Сейчас, мой хороший.
Бхайми неторопливо разделась, взобралась ко мне на постель и приникла губами к моим губам.
Мое сердце загремело турецким барабаном.
Не прерывая поцелуя – я перевернул Бхайми на спину. И вошел в девушку своим затвердевшим членом. Она охнула. А затем обвила руками мою шею. Я долбил Бхайми; пронзал, как копьем. А она – постанывая – совершала встречные движения. Я кончил и – довольный, как наевшийся сметаны кот – отвалился от Бхайми.
– Прекрасно, дорогой, – сказала Бхайми, вставая с постели и поправляя волосы. – А теперь спи.
Спал я долго и крепко.
Когда я проснулся – к кровати был придвинут столик, на котором давал пары ароматный кофе в фарфоровых чашечках; на блюде – бутерброды с сыром и колбасой.
Тия и Бхайми сидели – и смотрели на меня.
Я приподнялся.
– Ты хорошо выспался, дорогой?.. – ласково спросила Тия.
– Хорошо… – выдохнул я. И сел – по-восточному – скрестив ноги. – А теперь – я думаю – нам надо поговорить…
Мысленно я прикидывал, как поубедительнее донести до девушек невероятную правду. Что со мной – в последнее время – происходят поразительные вещи. Что какая-то неведомая сила выталкивает меня из дому. И я – как Зорро, Робин Гуд или Рустам – совершаю блистательные подвиги.
Я защитил пожилую женщину от Вора. Обратил в бегство агрессивную толпу футбольных фанатов. Спас мусульманских подростков от воинствующих православных христиан из САГ. И – наконец – умылся кровью почти трех десятков нацистов, слетевшихся в лес на шабаш.
– Мне многое надо вам рассказать… – промямлил я, так и не придумав, как именно поведу свой поистине фантастический рассказ.
– Мы знаем, – сказала Бхайми.
– Да, мы знаем, – подтвердила Тия. – Знаем все, что ты можешь рассказать.
– И про то, как ты внезапно обрел богатырскую силу, – стала перечислять Бхайми. – И про то, как не дал Вору ограбить пожилую даму…
– И что ты вынул души из двадцати восьми националистов – нам тоже известно, – подхватила Тия.
– Мы знаем даже про Айжан, – обольстительно улыбнулась Бхайми.
– Но как?.. – ошарашенный, выдохнул я.
При упоминании Айжан я ощутил, что покраснел, как свекла. Я ведь целовал Айжан. Считается ли, что я изменил двум своим милым лунам?..
– Рассказывать должны мы с Бхайми, – сказала Тия. – А ты попробуй нам поверить.
Я смотрел на девушек – плохо соображая.
– Наша встреча с тобой не была случайна, – начала Бхайми. – Листовки с нашими портретами были не для кого-то – а для тебя. Мы хотели, чтобы – глядя на эти листовки – ты загорелся мечтой сблизиться с нами. Потом ты нашел нас в коммуналке. Это тоже было подстроено нами. В нашей власти было предвидеть каждый твой шаг…
– Говоря начистоту, – сказала Тия, – Бхайми и я – существа из Верхнего мира, решившие вмешаться в твою жизнь.
– Я не понимаю… – едва ворочая языком, произнес я и тряхнул головой, как укушенный слепнем конь.
Бхайми улыбнулась:
– Лучше начать – как это говорится – с яйца. Или от истока. Древнеримский философ Лукреций Кар говорил, что во Вселенной есть области, населенные счастливыми обитателями – богами. Так вот: мудрый римлянин – в общем – не погрешил против истины…
– Верхний мир – и есть такая область, – тоже сияя улыбкой, сказала Тия. – А я и Бхайми – как бы это пафосно ни звучало – богини. В нашем Верхнем мире нет старости, болезней и смерти. Там живут вечно юные девушки, коротающие время в тенистых садах…
– И вы способны вмешиваться в дела нашего – грязного земного мира?.. – хрипловато спросил я.
То, что говорили Тия и Бхайми казалось сказкой для наивных детей. Но я как-то сразу, легко поверил своим красавицам. В конце концов: с тех пор, как я впервые увидел девушек раздающими листовки у метро – со мной произошло столько удивительных вещей!..
– Способны, – сказала Бхайми. – Но понемножку. – Не в наших силах раздуть пламя мировой социальной революции или предотвратить ядерную войну. Но устроить судьбу отдельного человека…
– Устроить судьбу отдельно взятого человека – в вашей власти?.. И вы решили позаботиться обо мне?.. – чуть ли не с горячими слезами спросил я.
На сердце потеплело. Из миллиардов людей – насекомыми снующих по лицу Земли – Тия и Бхайми выбрали меня.
Тия с нежностью дотронулась до моего плеча:
– Да. Мы решили помочь тебе.
– Из нашего Верхнего мира мы можем наблюдать за вашей Землей, как в телескоп, – объяснила Бхайми. – И можем улавливать ваши мысли и чувства – как радиоволны. Так мы нашли тебя…
– Ты сигнализировал во Вселенную: «Я хороший, честный парень, мечтающий о подвигах», – сказала Тия. – Какое-то время мы наблюдали за тобой. Ты не представляешь, насколько больно – будто ржавую иголку в сердце загоняешь – было видеть, как над тобой измываются одногруппники.
– Но мы убедились, – сказала Бхайми, – что ты – всему вопреки – сохранил чувство собственного достоинства. Ты терпел обиды. Даже побои. Но ты не стелился перед хулиганами. Не лебезил. Не превратился в трусливого подхалима…
– И эта твоя тетрадка с историями и стихами… – нежно глянула на меня Тия. – Это свидетельство того, что ты живешь напряженной духовной жизнью. Такое не могло нас не привлечь…
– И мы решили спуститься к тебе на Землю, – сказала Бхайми. – Дать тебе вкусить счастья. Ведь нет для юноши большей радости, чем любовь двух сказочных красавиц. Не так ли?..
Бхайми лукаво мне подмигнула.
– И еще мы одолжили тебе немного наших «божественных» чутья и силы, – сказала Тия. – Мы знали: ты не употребишь их во зло…
