bannerbannerbanner
Изобретение любви

Том Стоппард
Изобретение любви

Полная версия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

АЭХ, А.Э. Хаусмен, 77 лет.

Хаусмен, А.Э. Хаусмен, от 18 до 26 лет.

Альфред Уильям Поллард, от 18 до 26 лет.

Мозес Джон Джексон, от 19 до 27 лет.

Харон, перевозчик в Аиде.

В действии первом:

Марк Паттисон, ректор Линкольн-колледжа, 64 года, ученый-классик.

Уолтер Пейтер, критик, эссеист, ученый, сотрудник Брейсноуза, 38 лет.

Джон Рёскин, выдающийся искусствовед и критик, 58 лет.

Бенджамин Джоуитт, Мастер Баллиоля, 60 лет.

Робинсон Эллис, латинист, 45 лет.

А также: Вице-канцлер Оксфордского университета и Баллиольский Студент.

В действии втором:

Кэтрин Хаусмен, сестра АЭХ, 19 и 35 лет.

Генри Лябушер, член парламента от либералов и журналист, 54 и 64 лет.

Фрэнк Гарри с, писатель и журналист, 29 и около 40 лет.

У. Т. Стэд, редактор и журналист, 36 и 46 лет.

Чемберлен, клерк, около 20 и 30 лет.

Джон Персиваль Постгейт, латинист, около 40 лет.

Джером К.Джером, писатель-юморист и редактор, 38 лет.

Оскар Уайльд, 41 год.

А также: Банторн, персонаж из оперетты Гилберта и Салливана «Пэйшенс», Председатель и члены отборочной комиссии.

Роли персонажей, занятых лишь в первом или, соответственно, лишь во втором действии, может исполнять одна группа актеров.

Сценические указания относительно реки, лодок, сада и пр. не следует принимать буквально.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Семидесятисемилетний и более не стареющий АЭХ стоит в застегнутом на все пуговицы темном костюме и аккуратных черных ботинках на берегу Стикса, наблюдая за приближением перевозчика, Харона.

АЭХ. Стало быть, я умер. Хорошо. А это пресловутый стигийский мрак.

Харон. Эй, на берегу! Принять конец!

АЭХ. «Принять конец!» Вот он – язык людей и ангелов! [1]

Харон. Осторожнее с креплением. Я надеюсь, сэр, скорбящие друзья и домочадцы устроили вам достойные похороны.

АЭХ. Кремацию – впрочем, весьма достойную. Отслужили в Тринити-колледже и упокоили прах, как и ожидалось, в графстве Шропшир [2], где мне не случалось ни останавливаться, ни тем более проживать.

Харон. Мир праху, покуда волки с медведями вас не откопали.

АЭХ. Этих бояться нечего. Шакалы – другое дело. Люди любят поговорить о том, что будет после их кончины. Утешение в смерти не такое окончательное, как ожидаешь. Ну вот, конец принят. В первом семестре в Оксфорде я слушал лекции Рёскина [3]. Он принял конец безумным, как вы могли заметить.

Мы кого-то дожидаемся?

Xарон. Он опаздывает. Надеюсь, с ним ничего не стряслось. Как вас зовут, сэр?

АЭХ. Мое имя – Альфред Хаусмен. Друзья зовут меня Хаусмен. Враги зовут меня профессор Хаусмен. Теперь вы, вероятно, спросите с меня монету. К сожалению, обычай помещать монету в рот усопшего [4] чужд Эвелинской лечебнице и даже, пожалуй, запрещен их правилами. (Смотрит вдаль.) Непростительно задерживается. Вы уверены, что…

Харон. Поэт и ученый, так мне передали.

АЭХ. Это, я думаю, про меня.

Харон. Вы за обоих?

АЭХ. Боюсь, что так.

Харон. Описание как будто на двоих.

АЭХ. Я знаю.

Харон. Дадим ему еще минуту.

АЭХ. Чтобы прийти в себя? Смотрите-ка, я нашел шестипенсовик. Чеканки тысяча девятьсот тридцать шестого года Anno Domini.

Харон. Вы знаете латынь?

АЭХ. Да, пожалуй что знаю. Последние двадцать пять лет я преподаю… преподавал латынь в Кембридже, возглавил кафедру вслед за Бенджамином Холлом Кеннеди. Кеннеди здесь? Я был бы рад с ним увидеться.

Харон. Все здесь, а прочие – будут. Садитесь посредине.

АЭX. Да-да. Не думаю, впрочем, что у меля найдется время увидеться со всеми.

Харон. Найдется, хотя начинают обыкновенно не с Бенджамина Холла Кеннеди [5].

АЭХ. Я и не думал с него начинать. При нем практика стихотворного перевода на латынь и греческий приобрела вес, которого не заслуживала – по крайней мере, в качестве инструмента для изучения античной метрики. Логично предположить, что метрические законы невозможно обнаружить в собственных стихах, где ты эти, еще не открытые, законы то и дело нарушаешь [6]. Кеннеди был школьным учителем, пусть гением, но все же школьным учителем. В приступе сентиментальности Кембридж дал кафедре его имя. По мне, с него хватило бы памятной чернильницы. Однако именно Кеннеди или, точнее, третье издание его SabrinaeCorolla [7]мне, семнадцатилетнему, вручили в школе, и ему-то я обязан любовью к греческому и латыни. В греческом я дилетант, не лучше прочих профессоров. Ну, конечно, гораздо лучше Пирсона [8], который знал больше Джоуитта [9] и Джебба [10], вместе взятых. В бытность мою в Оксфорде профессор греческого Джоуитт горел неуместным пылом по части классического образования. В его редакции оно сводилось к тому, чтобы поставлять в правящие классы Англии людей, читавших Платона, – выпускников Баллиоля [11] или, на худой конец, рядовых оксфордцев, когда в баллиольцах случалась нехватка. В первую неделю учебы, в октябре тысяча восемьсот семьдесят седьмого, я услышал, как Джоуитт произносит akribos [12]с ударением на первом слоге, и подумал: «Ну и ну! Вот тебе и Джоуитт!» С Джеббом проходили Софокла. В его Софокле есть такие места, будто размеры подсчитывала Лондонская газовая компания.

 

Xарон. Вы не могли бы немного помолчать?

АЭХ. Да, полагаю, что могу. Моя жизнь отмечена долгими молчаниями.

Харон отвязывает снасть и отталкивается шестом.

С кого обычно начинают?

Харон. С Елены Прекрасной. Когда мы переплывем, вы увидите трехглавого пса. Не обращайте на него внимания, и он вас не заметит.

Голоса за сценой, тявканье собаки, плеск весел.

Хаусмен…Истинно, мы были оставлены в пустыне собирать с терновника виноград и с репейника смоквы! [13]

Поллард [14]. Держи правее, Джексон [15].

Джексон. Хочешь взять весла?

Поллард. Нет, у тебя прекрасно получается.

Вплывают трое в лодке с лающей собакой. Хаусмен на носу (держит собаку), Джексон гребет, Поллард на корме. За собаку – реалистичное собачье чучело или игрушка.

Джексон. Хаус бездельничает с самого Иффли [16].

АЭХ. Мо!

Хаусмен. Какая наглость! А кто вас вывел из Аида, не считая собаки?

Поллард. Это собака с тобой не считается. Собака любит Джексона.

Хаусмен. Собаку любит Джексон.

Поллард. Нефлективный собак нефлективный Джексон любить, в этом вся прелесть.

Хорошая собака!

Хаусмен. Нефлективная собака не может

быть хорошей, у собак нет души.

Джексон. Что он сказал?

Поллард. Говорит, у твоей собаки нет души.

Джексон. Каков нахал!

Поллард. Все это лишний раз показывает, что ты ни аза не смыслишь в собаках вообще и тем более в Джексоновой собаке, чьей душе уже предначертаны елисейские поля, где ее нетерпеливо ожидают друзья, не покойные, но упокоенные.

АЭХ. Не усопшие, но уснувшие.

Трое, переругиваясь, уплывают: «Держи правее!»… «Кто-нибудь проголодался?»

Харон. Что такое?! Со своей лодкой! До

чего дошло!

АЭX. Стоило лишь руку протянуть – ripaeulteriorisamove! [17] (Кричит.) Мо! Мо! Я бы умер за тебя, но счастье меня обошло!

Харон. Вы о собаке?

АЭХ. Я о своем ближайшем друге и товарище Мозесе Джексоне. Nec Lethea valet Theseus abrumpere cam vincula Pirithoo [18].

Харон. Верно, я помню его – Тезея. Как он рвал цепи своего друга, хотел забрать с собой из Преисподней. Но тут ничего не попишешь, сэр. Ничего не попишешь.

Харон правит в туман.

Свет на Вице-канцлера [19] в торжественном одеянии.

Его голос отдается эхом. Или иначе – на сцене только его голос.

Вице-канцлер. Альфредус Эдуардус Хаусмен.

Восемнадцатилетний Хаусмен выходит вперед, получает от него устав.

Альфредус Гильельмус Поллард… Мозес Йоганнус Джексон…

Свет на Полларда, восемнадцати лет, и Джексона, девятнадцати. Оба с уставами в руках.

Джексон. Что такое trochum?

Поллард. «Обруч» [20], в аккузативе. [21]

Джексон. «Nequevolvere…» [22]

Поллард. Да, устав запрещает нам катать обруч. Я – Поллард. Кажется, мы с вами разобрали обе открытые стипендии [23] в этом году. Примите мои поздравления.

Джексон. Очень приятно, поздравляю и вас.

Поллард. Что вы заканчивали?

Джексон. Академию Уэйл. Это в Рамсгейте. Собственно, мой отец там директор. Но я пришел не из школы, два года отучился в Лондонском университетском колледже. Занимался там греблей. А вы?

 

Поллард. Королевский колледж.

Джексон. Вы там в регби играете?

Поллард. Да. Я – заочно.

Джексон. Я предпочитаю регби футболу. Любопытно, в колледже сильная команда? Я не считаю себя серьезным крикетистом, хотя при случае могу ударить как надо. В весеннем семестре налягу на легкую атлетику.

Поллард. Ага. Что угодно, лишь бы не катать обруч.

Джексон. Нет, я прежде всего бегун. Четверть мили и полмили – мои лучшие дистанции.

Поллард. Вы, стало быть, спортом увлекаетесь?

Джексон. В Оксфорде, конечно, придется потрудиться, но – как сказал поэт – работа не волк…

Поллард (одновременно). Orandum est ut sit mens sana in corpore sano. [24]

Джексон…в лес не убежит.

Поллард. Не знал, что университетским людям дают стипендию на классику.

Джексон. Классика? Нет, это не про меня. У меня стипендия от естественников.

Поллард (счастливо). А… естественники! Прошу прощения! Очень приятно!

Джексон. Я – Джексон.

Поллард. Поллард. Мои поздравления. Это все объясняет.

Джексон. Что?

Поллард. Не знаю. Да, trochusесть в Овидии или где-то в Горации, в «Сатирах».

Подходит Хаусмен.

Хаусмен. В «Одах». Извините. «Оды», книга третья, 24, ludere doctior seu Graeco iubeas tro-cho [25]– это там, где он говорит, что все пошло коту под хвост.

Поллард. Верно! Высокородный юноша не может удержаться в седле и страшится охотиться, ему бы все играть с греческим обручем.

Хаусмен. В общем-то, «trochos» греческое слово. Это на греческом и есть «обруч», так что когда Гораций говорит «Graecus trochus» это все равно что сказать «французская chapeau [26]». Тут он, пожалуй, хватил.

Джексон. Почему? Как?

Хаусмен. Когда римлянин называл что-то «греческим», очень часто он подразумевал изнеженность, даже женоподобие. Вообще обруч, trochos, был излюбленным подарком греческого мужчины мальчику, с которым… ну, вы понимаете, избранному мальчику.

Джексон. Вы имеете в виду – сожителю?

Поллард. Кстати, это мистер Джексон.

Хаусмен. Очень приятно.

Джексон. Я, знаете, тоже новичок. Вы не видели здесь доску, где записываются? Я собираюсь попасть в Торпидс [27] в следующем семестре. Увидимся на речке.

Поллард (перебивая). На обеде.

Джексон удаляется.

Естественник.

Хаусмен. А на вид вполне приличный.

Поллард. Я – Поллард.

Хаусмен. Хаусмен. Мы с вами будем жить на одной площадке.

Поллард. О, чудно. Где вы заканчивали?

Хаусмен. Бромсгроувская школа. Это… гм… в Бромсгроуве. Такой город в Вустершире.

Поллард. Я учился в Королевском колледже, это в Лондоне.

Хаусмен. Лондон… знаю, бывал. Ходил в Альберт-Холл [28] и в Британский музей. Но лучше всего – смена караула. Кстати, вы правы насчет Овидия. Trochus есть в Ars. Am. [29]

Оксфордский сад, река, садовая скамейка. Вкатывается невидимый крокетный шар, за ним следует Паттисон [30] с крокетным молотком.

Паттисон. Мои юные друзья, я с сожалением извещаю вас, что если вы прибыли в Оксфорд в расчете обзавестись знаниями, вам лучше сейчас же от этой идеи отказаться. Мы вас купили и теперь погоним в двух забегах [31], подготовительном и выпускном.

Поллард. Да, сэр.

Паттисон. Учебный курс выстроен так, чтобы все знание умещалось между обложками четырех латинских и четырех греческих книг. Набор из четырех книг сменяется ежегодно.

Хаусмен. Благодарю вас, сэр.

Паттисон. Истинная любовь к учению – одно из двух прегрешений, которые вызывают слепоту и приводят юношество к краху.

Поллард /Хаусмен (уходя). Да, сэр, спасибо, сэр.

Паттисон. Безнадежны.

Паттисон выбивает шар за сцену и следует за ним. Входит Пейтер [32] в сопровождении Баллиольского Студента. Студент пригож и галантен. Пейтер малоросл и непривлекателен, денди: цилиндр, желтые перчатки, голубой галстук.

Пейтер. Благодарю вас за присланный сонет, милый мальчик. И конечно, за вашу фотографию. Но отчего вы всегда пишете поэзию? Почему не пишете прозу? Проза настолько сложнее.

Студент. Никто не создал поэзии, которую хочу создать я, мистер Пейтер, а проза уже создана вами.

Пейтер. Очаровательно сказано. Когда вернусь домой, я пристальнее взгляну на вашу фотографию.

Уходят. Входят Рёскин и Джоуитт, играют в крокет.

Рёскин. Мне было семнадцать, когда я приехал в Оксфорд. Это было в тысяча восемьсот тридцать шестом, и слово «эстет» еще не вошло в обиход. Эстетизм [33] едва прибыл из Германии и не диктовал своим адептам нарядов, как у Лондонской пожарной команды. Его еще не связывали с преувеличенным преклонением перед физической мужской красотой, которое содействовало падению Греции. До шестидесятых годов нравственное вырождение еще не пряталось под пагубной сенью поэтической вольности и не объявляло себя эстетикой. В прошлом все противоестественное обыкновенно оставалось в пределах школ, как, например, футбол…

Джоуитт. В школе, увы, меня считали очень красивым мальчиком. У меня были золотые кудри. Мальчики дразнили меня «мисс Джоуитт». Как меня ужасал этот дьявольский ритуал! – эта пытка! – это унижение! Мое тело ныло от истязаний, я сбегал, как только мяч оказывался рядом со мной… (Уходя.) Сейчас никто, думаю, не назовет меня мисс Джоуитт или хозяйкой Баллиоля.

Хаусмен, Поллард и Джексон вплывают в лодке, Джексон на веслах.

Хаусмен. Неверные долготы окрест себя я зрю [34], истинно, мы были оставлены в пустыне собирать с терновника виноград и с репейника смоквы.

Поллард. Вот, наверное, почему колледж назвали в честь Иоанна Крестителя. [35]

Джексон. Собственно, Иоанн Креститель – это акриды и дикий мед, Поллард.

Поллард. Суровые уроки задают в колледже Крестителя. Сперва пустыня, а потом голова на блюде.

Хаусмен. С того самого дня, как нас зачислили, стало ясно, что чего-то здесь недостает. Устав предостерегает нас от возлияний, карт и катания обруча, но в нем ни слова о джоуиттовском переводе Платона. Regius Professor [36] не способен произносить греческие слова, и во всем Оксфорде некому его поправить.

Поллард. Кроме тебя, Хаусмен.

Хаусмен. Я заберу его тайну с собой в могилу, только расскажу всем встречным. Предательство не грех, если совершать его в шутку.

Джексон. Нас учили этому новому произношению. Я, как нормальный англичанин, никогда не мог это выговорить. Veni, vidi, vici[37]У меня эта ерунда в голове не умещается.

Латинское произношение: «уэни, уйди, уики».

Поллард. Это, собственно, латынь, Джексон.

Джексон. А богиня любви – Уэнус. С ума сойти!

Поллард. Может быть, я неясно выразился. Латинский и греческий – это два совершенно отдельных языка, на которых говорили разные народы, жившие в неблизких частях древнего мира. Хоть какое-то представление об этом тебе, Джексон, должны были внушить в Академии Уэйл в Рамсгейте.

Хаусмен. Но богиня любви Уэнус для человека таких венерических наклонностей, как Джексон, – это серьезное возражение против нового произношения. И потом, Уэнус – это так нехимично.

Джексон. Я знаю, вы с Поллардом презираете науку.

Поллард. Разве это наука? Овидий говорил, это искусство.

Джексон. А, любовьХ Вы просто меня клюете, потому что никогда не целовались с девушками.

Поллард. Правда. И как это, Джексон?

Джексон. Целоваться не похоже ни на науку, ни на искусство. Это не сравнить ни с тем ни с другим; это что-то третье.

Поллард. Ничего себе.

Хаусмен. Da mi basia mille, deinde centum [38].

Поллард. Катулл! Дай мне тысячу поцелуев, а затем еще сто! Потом еще тысячу, потом вторую сотню! Да, Катулл – это поэт для Джексона.

Джексон. Как там у него? Это удобно послать мисс Лидделл как мой стих?

Поллард. Смотря какая эта мисс Лидделл. Она – дактиль [39]?

Джексон. Я очень в этом сомневаюсь. Она – дочь декана колледжа Крайст Черч.

Поллард. Ты не понял. Ее имя должно совпадать по размеру с Лесбией. Вся любовная лирика Катулла написана Лесбии или про нее. Vivamus, тва Lesbia, atqueamemus

Джексон. А по-английски? Девушки, которые целуются, латыни не знают.

Поллард. Ах, по-английски. Попробуем, Хаусмен? «Давай жить, моя Лесбия, и давай любить, в грош оценим ропот брюзгливой старости…»

Хаусмен. «Не дадим и двух медяков за бурчание стариков…»

Поллард. Каков пижон!

Хаусмен.

 
Зайдет ли солнце иль взойдет опять: лишь краткий свет
Умрет, и мы уснем в ночи, которой краю нет.
Мне поцелуев тысячу и сто преподнеси,
К ним тысячу добавь и десять раз по десяти.
 

Джексон. Чем там заканчивается?

Ха смен. Заканчивается тем, что оба они умерли, а Катулла сдают на экзаменах [40]. Nox est perpétua [41].

Поллард. Все-таки, если его сдают, не perpétua.

Хаусмен. Этому вас англикане учат?

Джексон. Они поженились?

Поллард. Нет. Они любили, и бранились, и мирились, и любили, и дрались, были верными друг другу и изменяли. Она сделала его самым счастливым человеком на свете и самым жалким, а через несколько лет умерла, а потом, в тридцать лет, и он умер. Но к тому времени Катулл изобрел любовную лирику.

Джексон. Изобрел? Правда, Хаус?

Поллард. Можешь его не спрашивать. Как все остальное – часы, штаны и алгебру, – любовную лирику нужно было изобрести. После тысяч лет секса и сотен лет поэзии любовная лирика – непритворные признания влюбленного поэта, дарящего бессмертие своей даме в творении, ею вдохновленном, – так вот, лирика, как ее понимают Шекспир, и Донн, и студенты Оксфорда, была изобретена в Риме в первом веке до Рождества Христова.

Джексон. Ого!

Хаусмен. Интересный момент – это basiит [42]. До Катулла поцелуй всегда был osculum [43].

Поллард. Ну-ка, Хаус, напрягись, разве это интересный момент в поцелуе?

Хаусмен. Да.

Поллард. Держи правее, Джексон.

Джексон. Хочешь взять весла?

Поллард. Нет, у тебя прекрасно получается.

Джексон. Хаус бездельничает с самого Иффли.

Хаусмен. Какая наглость! Кто вас вывел из Аида?

Уплывают.

Игра в крокет возвращается на сцену: Паттисон, за ним по очереди – Джоуитт, Пейтер и Рёскин. Их появления, уходы и перемещения определяются развитием игры.

Паттисон. Мне не было и семнадцати, когда я впервые увидел Оксфорд. Это было в тысяча восемьсот тридцатом, и Оксфорд тогда был упоительным, не застроенным, как сегодня. Город кишит людьми, которым дела нет до университета, или, точнее, их отношение к университету исключительно деловое. Университет держался в стороне от лондонской и бирмингемской железных дорог вплоть до сороковых годов. Я тогда сказал: «Если к нам придут бирмингемские поезда, то и от лондонских не уберечься».

Пейтер. Мне не кажется, что вы правы, доктор Паттисон.

Джоуитт. Добираться десять миль до Стивентона, чтобы попасть на поезд в Паддингтон, никогда не было чересчур приятным занятием. Лично я благодарю Господа за нашу транспортную ветку и надеюсь, что теперешняя пересадка в Дидкоте не исчерпала щедрот Его милосердия.

Рёскин. Когда я в Паддингтоне, я чувствую себя как в аду.

Джоуитт. Вам не стоит об этом распространяться, доктор Рёскин. Нравственному воспитанию оксфордских студентов не пойдет на пользу мысль, что расплата за грехи – это всего лишь толкучка на крупном вокзале.

Рёскин. Быть нравственно воспитанным можно только тогда, когда осознаешь, насколько ужасающей была бы такая расплата. Механический прогресс – это шлак от нашей увядающей гуманности. Не удивлюсь, если ад представляет собой беспредельно раскинувшуюся модернизацию. Меж Бакстоном и Бейквеллом есть скалистая долина; там некогда – при первых и закатных лучах солнца – Музы танцевали пред Аполлоном и слышалась флейта Пана. Скалы эти взорвали ради железной дороги, и теперь каждый кретин из Бакстона может через полчаса оказаться в Бейквелле, а кретин из Бейквелла – в Бакстоне.

Пейтер (в игре). Первоклассный удар.

Джоуитт. Держите дистанцию.

Паттисон. Лично я всецело за образование, но в университете ему не место. Университет существует для того, чтобы искать смысл жизни посредством ученых занятий.

Рёскин. Я объявил смысл жизни в своих лекциях. Нет ничего прекрасного, что не благо, и нет ничего благого, что не имеет нравственной цели. Я заставил студентов вставать на заре, чтобы они прокладывали дорогу с цветами по обочинам вдоль болота Ферри Хинкси. Там был один ирландский щеголь, ражий детина с белыми руками и длинными поэтическими волосами, который с гордостью говорил, что никогда не видел лопаты; на целый семестр я превратил его в землекопа и научил, что труд – это основа добродетели. Потом я выехал в Венецию на зарисовки, и дорога провалилась в болото. Мой протеже начал вставать к полудню, чтобы курить сигареты и читать французские романы, а Оксфорд превратился в городской водоем для обучения гребле.

Хаусмен и Поллард идут вдоль реки, Хаусмен сосредоточен на лодочной гонке. Гонки не видно.

Хаусмен. Поднажми, Сент-Джон!

Поллард. Рёскин сказал, что, когда он в Паддингтоне, он чувствует себя как в аду, а Оскар Уайльд [44] добавил: «А когда…»

Хаусмен. «…когда он попадет в ад, то будет думать, что это всего лишь Паддингтон». Жаль, если Уайльд будет известен одними перевертышами. Сент-Джон, давай!

Поллард. Ты ведь ненавидишь спорт.

Хаусмен. Шевелись!

Поллард. Уайльда считают самым остроумным человеком в Оксфорде. Говорят, в его комнатах в Магдалине [45] нет ничего, кроме лилии в голубой вазе.

Хаумен. Что, и мебели нет?

Поллард. Да нет, мебель, конечно, есть…

То есть думаю, что мебель есть.

Хаусмен. Поднажми, Сент-Джон!

Поллард. Он заявился на бал к Морреллам [46] в мундире Рупертовского полка и с тех пор по рассеянности надевает его каждое утро. Его даже видели в этом наряде на главной улице. Все вокруг повторяют его реплику, что с каждым днем ему все труднее и труднее тягаться с той голубой фарфоровой вазой. По-моему, это блестяще.

Хаусмен. У нас в Бромсгроуве была голубая фарфоровая масленка, мы на нее и внимания не обращали. Отличная гонка! Эх, Сент-Джон продул!

Джоуитт. Когда я приехал в Оксфорд, мне было восемнадцать. Шел тысяча восемьсот тридцать пятый год, и Оксфорд выглядел весьма бесславно. Образование почти не затрагивало жизни университета. Учебу оттеснили на задворки и в кельи: так, должно быть, паписты проповедовали в елизаветинских домах. Члены советов не имели в обществе никакого веса. Казалось, их полностью обезоружил исторический процесс, который отдал студентов в руки добродушных священников, ожидавших назначения в сельские приходы. Мне не в чем упрекнуть тогдашний студенческий сброд – обычные дебоширы и лодыри. Великая реформа пятидесятых [47] заложила основу образованного класса, который простер нравственный и общественный порядок на те части света, где – приведу один лишь пример – прежде не слыхивали о моем Платоне.

Паттисон. Великая реформа превратила нас в базарную толкучку. Железная дорога доставляет сюда дураков, а после их же вывозит – с плацкартой для большого мира.

Джоуитт. Если современный университет и существует, то лишь с согласия большого мира. И мы обязаны выпускать людей, готовых к жизни в этом мире. Что подаст им пример, как не классическая древность? Нигде идеалы морали, искусства и общественного порядка не воплощались гармоничнее, чем в Греции в эпоху великих философов.

Рёскин. Не считая мужеложства.

Джоуйтт. Не считая мужеложства.

Пейтер. Собственно, Италия в конце пятнадцатого века… Нигде идеалы искусства, морали и общественного порядка не воплощались гармоничнее, не считая морали и общественного порядка.

Рёскин. Средневековая готика! Средневековые готические соборы были великими двигателями искусства, морали и общественного порядка!

Паттисон (в игре). Очко [48]. Ваш удар.

Пейтер. Средневековье прикоснулось и ко мне, но его время – и мое к нему почтение – прошло. Сегодня меня к Средним векам и калачом не подманишь. Эти ваши кустарные промыслы [49], они полезны для народа; без них Liberty's [50] был бы под угрозой краха, его попросту закрыли бы. Но все-таки истинный дух эстетизма восходит к Флоренции, Венеции, Риму – не считая Японии. Этот дух рельефно проступает у микеланджеловского Давида – не считая паха [51]. Самая голубизна моего галстука утверждает, что мы все еще живем в ту революционную эпоху, когда человек вновь стал властен над своей природой и произвел на свет итальянское Возбуждение.

Паттисон. В смысле, Возрождение. Равный счет.

Пейтер. На фресках Санта Мария делла Грацие [52], на расписном своде Святого Панкраца [53]

Паттисон. В смысле, Петра. Если не ошибаюсь, вы блокировали мяч.

Входит Джексон в костюме для гребли.

Хаусмен. Хорошо ты греб, Джексон! Нас все-таки обошли на корпус.

Джексон. Поразительное дело. Подходит ко мне парень в бархатных бриджах, этакая штучка из мюзик-холла, и говорит, что желает высказать восхищение моим коленом. Я с достоинством отвечаю: «Благодарю вас, но хотя мое имя – Мозес, я не из колена Израилева и не могу принимать похвалы за чужой счет». Он говорит: «Оставьте шутки на мою долю, ради них меня держат в Оксфорде. Я видел вас в Торпидс, ваше левое колено – это поэма».

Поллард. А ты что сказал?

Джексон. Естественно, спросил, не гребец ли он. Он сказал, что садился за весла в Магдалине, но так и не смог понять, зачем ему каждый вечер спускаться в Иффли задом наперед, и оставил это занятие. Теперь он не признает игр на свежем воздухе, кроме домино; а в домино на свежем воздухе ему приходилось играть во французских кафе. Я думаю, он знаете кто?

Поллард. Кто?

Джексон. Один из этих эстетов.

Уходят.

Рёскин. Совесть, вера, дисциплина самообуздания, преданность природе – все христианские добродетели, давшие нам собор в Шартре [54], живопись Джотто, поэзию Данте, – были обряжены в радужное тряпье ради сиюминутных страстей.

Пейтер. В раннем Рафаэле, в сонетах Микеланджело [55], в Корреджо [56], в его мальчике с лилиями из Пармского собора и, отдаленно, в моем галстуке – мы чувствуем аромат, как лучше выразиться…

Паттисон. Калача.

Пейтер. Калача? Нет… аромат утонченного и благовидного язычества [57], которое освободило красоту из склепа христианского сознания. Возрождение учит нас, что книгу познания должно не затверживать на память, но писать наново, с восторгом проживая каждое мгновение ради самого мгновения. Поддерживать такой восторг, всечасно гореть этим твердым самоцветным пламенем – значит достичь всего.

Обзавестись привычками – значит потерпеть крах. Гореть самоцветным пламенем можно, лишь чутко улавливая каждый миг – ради самого этого мига. Обрастая привычками, мы упускаем мгновения своей жизни. Как увидеть эти мгновения? Как запастись не плодами опыта, а самим опытом…

Джексон бежит в нашу сторону, не приближаясь. Игра уводит со сцены Рёскина и Паттисона.

…как удержать явленную в мгновении изощренную страсть, причудливый цветок, искусство – или лицо друга? Ибо упускать мгновения в нашем кратком дне зноя и стужи – все равно что спать до заката. Принятая мораль, которая требует пожертвовать хоть одним из таких мгновений, не имеет на нас прав. Любовь к искусству ради искусства не ищет себе наград, она лишь придает высочайшую ценность мгновениям нашей жизни – ради этих мгновений.

Джоуитт. Мистер Пейтер, вы не могли бы уделить мне одно мгновение?

Пейтер. Разумеется! Сколько вам будет угодно!

Прибегает запыхавшийся Джексон. Хаусмен встречает его с часами в руках. Джексон бессильно опускается на скамейку. Хаусмен держит самодельный «лавровый венок». Он беспечно коронует Джексона.

Хаусмен. Одна минута пятьдесят восемь секунд.

Джексон. Что?

Хаусмен. Минута пятьдесят восемь, ровно.

Джексон. Ерунда какая.

Хаусмен. Или две пятьдесят восемь.

Джексон. Тоже ерунда. Сколько была первая четверть?

Хаусмен. Я забыл посмотреть.

Джексон. А что же ты делал?

Хаусмен. Смотрел на тебя.

Джексон. Дубина!

Хаусмен. А почему не может быть минута пятьдесят восемь?

Джексон. Мировой рекорд на полмили больше двух минут.

Хаусмен. А, да?… Мои поздравления, Джексон.

Джексон. Что только из тебя выйдет, Хаус?

Джексон снимает венок и, уходя, оставляет его на скамейке. Хаусмен берется за книгу.

Хаусмен. Вот что из меня вышло.

Пейтер. История была непомерно раздута, она, если угодно, обрела размах в вашем пересказе, но при всем том письмо, подписанное «Ваш любящий»…

Джоуитт. Несколько писем, к тому же адресованных студенту.

Пейтер. Несколько писем, подписанных «Ваш любящий» и адресованных студенту…

Джоуитт. Баллиоля.

Пейтер. Даже студенту Баллиоля, – еще не доказывают факт связи, они не обнаруживают даже намека на сношения, по сути…

Джоуитт. Письма от наставника, сэр, члена совета чужого колледжа, с благодарностью за отвратительный сонет!\

Пейтер. Короче говоря, доктор Джоуитт, вы чувствуете, что я преступил границу дозволенного.

Джоуитт. Я чувствую, мистер Пейтер, что письма студенту, подписанные «Ваш любящий», с благодарностью за сонет о медовых устах и быстрых бедрах Ганимеда могут быть истолкованы фатальным для университетских идеалов образом, даже если обсуждаемый студент не был бы известен под прозвищем Баллиольский педик.

Пейтер. Вы меня поражаете.

Джоуитт. Баллиольский педик, я убежден.

Пейтер. Нет, нет, я поражен тем, что вы не считаете возможным истинно платонический обоюдный пыл.

Джоуитт. Платонический пыл, если уж речь зашла о Платоне, есть пыл, который опустошит частные школы и наполнит тюрьмы, не подави мы его в зародыше. При переводе «Федра» [58] мне понадобилась вся моя ловкость, чтобы перефразировать описание педерастии в ту уважительную привязанность, каковая приличествует англичанину и его жене. Платон сам совершил бы эту перестановку, приведись ему заправлять Баллиолем.

Пейтер. И все же, Мастер, никакой ловкости не отменить любви к мальчикам как приметы общества, почитаемого нами за наиблестящее в истории культуры, превосходящего в нравственном и умственном отношении сопредельные нации.

Джоуитт. Вы крайне добры, но один студент [59] у нас погоды не делает; я написал отцу, чтобы его забрали. (Хаусмену, который появляется с новой книгой.) Складывайте вещи, сэр, и убирайтесь! Пагуба, которая принизила славу Греции, не возобладает над Баллиолем!

Пейтер (уходя, Хаусмену). Это долгая история, но время все расставит по местам.

Хаусмен. Я – Хаусмен, сэр, из Сент-Джона.

Джоуитт. В таком случае я отказываюсь понимать, почему я к вам обратился. Кто ваш наставник?

Хаусмен. Я посещаю мистера Уоррена из Магдалины трижды в неделю.

Джоуитт. Да, верно. Уоррен [60] – выпускник Баллиоля, он говорил о вас. Он думает, что вы на многое способны.

Хаусмен. Правда, сэр?

Джоуитт. Если вы сумеете отказаться от своей легкомысленности и цинизма и найдете другой способ избавиться от ирландской провинциальности, кроме как отпускать жеманные замечания о фарфоровых вазах и расхаживать в бриджах сливового цвета, что вы и так не делаете, и острижете волосы – вы ведь не тот, правда? Оставим. Что у вас там? О, «Катулл» Мунро [61]. Я видел его у Блекуэлла [62]. Целый океан Мунро и драгоценная капля Катулла. Поразительно, за что люди платят четыре шиллинга и шесть пенсов. Катулл в вашем списке для чтения?

1Язык людей и ангелов – см. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13: 1).
2Шропшир – графство на западе Англии, граничащее с Уэльсом.
3Джон Рёскин (John Ruskin, 1819 – 1900) – выдающийся английский литератор, критик, философ, искусствовед, общественный деятель. Один из ведущих интеллектуалов Викторианской эпохи, идеолог христианского социализма. Автор более 50 монографий по этике, нравственной философии, истории искусства. Окончил классическое отделение Оксфордского университета в 1842 г. В 1848 г. Рёскин женился, но через шесть лет его брак распался. В 1869 г. Рёскин возглавил кафедру истории искусств в Оксфорде. С 1870 г. периодически страдал от психических расстройств. Основные труды: Modem Painters (1843 – 1857), The Seven Lamps of Architecture (1849), Stones of Venice (1851), Unto This Last (1860), Essays on Political Economy (1862), Time and Tide (1867), незаконченная автобиография Praeterita (1885 – 1889).
4…обычай помещать монету в рот усопшего… – В древнегреческой мифологии Харон перевозил души умерших через реку Стикс в подземное царство Аида при условии, что усопшие прошли обряд похорон и могут заплатить за переправу. Традиционно обол (мелкую монету) вкладывали в рот покойнику. Души, отвергнутые Хароном, ожидали следующей переправы на берегу Стикса в течение ста лет (см. ниже, Ripae ulterioris amore).
5Бенджамин Холл Кеннеди (Benjamin Hall Kennedy, 1804 – 1889) – профессор латыни в Кембридже, автор учебников по латинской грамматике и переводов английской поэзии на латинский язык.
6Цитата из инаугурационной лекции Хаусмена (1911) по случаю избрания профессором латинского языка в Кембриджском университете: The Confines of Criticism: The CambridgeInaugural, 1911 (1969).
8Альфред Пирсон (Alfred Chilton Pearson, 1861 – 1935) – профессор древнегреческого языка в Оксфорде. Издатель Эсхила (1910), Софокла (1924).
9Бенджамин Джоуитт (Benjamin Jowett, 1817 – 1893) – профессор древнегреческого языка в Оксфорде. Переводчик Фукидида, Платона и Аристотеля. Выпускник колледжа Баллиоль (1838). В 1842 г. получил место преподавателя в том же колледже. В 1845 посвящен в сан англиканского священника. В 1855 г. опубликовал сборник Послания Св. Павла; за эссе об искуплении подвергся обвинениям в ереси и находился под угрозой отлучения от церкви. В 1870 г. избран Мастером (президентом) колледжа Баллиоль в Оксфорде. В 1882 г. избран вице-канцлером Оксфорда. Инициировал образовательные и административные реформы в Оксфордском университете.
10Сэр Ричард Джебб (Sir Richard Claverhouse Jebb, 1841 – 1905) – профессор древнегреческого языка в Университете Глазго, затем в Кембридже. Издатель семитомного собрания Софокла (1883 – 1896).
11Баллиоль – один из старейших колледжей Оксфорда, основан в 1263 г.
7Sabrinae Corolla – собрание переводов английских, немецких, итальянских и греческих стихотворений на латинский и древнегреческий языки (1850), составитель и редактор Бенджамин X. Кеннеди. Оригинальные тексты печатались параллельно с переводами Кеннеди, Кларка, Мунро и др. Сборник назван по имени реки Северн в Англии.
12Тщательно (др.-греч.), ударение в слове падает на последний слог. – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания переводчика.
13См. «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные: По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?» (Мат. 7: 15 – 16).
14Альфред Уильям Поллард (Alfred William Pollard, 1859 – 1944) – ученый-классик, историк, библиограф. Друг А. Э. Хаусмена и Мозеса Джексона. В Оксфорде – сосед и соученик Хаусмена на классическом отделении колледжа Сент-Джон. Вместе с Хаусменом издавал и редактировал студенческую газету Ye Round Table. В 1881 г. окончил курс с высшим баллом. С 1883 г. – сотрудник, затем глава отдела печатных изданий в библиотеке Британского музея. Специалист по истории эпохи Тюдоров. С 1919 по 1932 г. – почетный профессор библиографии в Лондонском университетском колледже. Составитель сборника Оды греческих драматургов (1890), куда вошло несколько переводов Хаусмена. Поллард способствовал изданию первой книги стихотворений Хаусмена в 1895 – 1896.
15Мозес Джексон (Moses Jackson, 1858 – 1922) – физик, преподаватель точных наук. Друг Хаусмена и предмет его любви. Учился в Оксфорде одновременно с Хаусменом и Поллардом на естественнонаучном отделении. В 1882 г. получил место старшего эксперта в лондонском Бюро патентов. В 1883 г. получил степень доктора в Лондонском университетском колледже. В 1883 – 1885 гг. снимал в Лондоне квартиру совместно с Хаусменом. В 1887 г. переехал в Индию, где стал директором колледжа в Карачи. Состоял с Хаусменом в многолетней переписке. В 1889 г. Джексон ненадолго возвращается в Англию, где женится на Розе Чамберс. В 1898 г. он получает место преподавателя колледжа в Ванкувере, Канада, и его приезды в Англию и встречи с Хаусменом становятся редкими и краткими. Хотя регулярная переписка продолжалась вплоть до смерти Джексона, его письма Хаусмену не сохранились.
16Иффли – город в графстве Оксфорд. С. 133. Флективный, иначе синтетический – язык, в котором грамматические отношения в предложении передаются при помощи окончаний слов. Во флективных языках порядок слов в предложении более свободный, чем в нефлективных, или аналитических. Хаусмен и Поллард перестраивают синтаксис английского, т. е. аналитического, предложения по латинскому, флективному, образцу.
17Томясь по другому берегу (лат.). См. «Все умоляли, чтоб их переправил первыми старец, / Руки тянули, стремясь оказаться скорей за рекою» (Публий Вергилий Марон. Энеида, VI, 313 – 314. Пер. С. Ошерова под ред. С. Петровского / Буколики. Георгики. Энеида. М.: Худ. лит., 1979. С. 249).
18Тезей не может сорвать летейских уз с любимого Пирифоя (лат.). См. «И не способен Тезей сокрушить оковы, в которых / Страждет давно Пирифой» (Квинт Гораций Флакк. Оды, IV, 7. Пер. А. Семенова-Тян-Шанского / Оды, эподы, сатиры, послания. М.: Худ. лит., 1970. С. 192). Pirithoo (Пирифой) – сын Иксиона, царь ла-пифов, друг Тезея. Пирифой и Тезей спустились в подземное царство, чтобы похитить Персефону, но были схвачены и закованы в цепи. Тезей был освобожден Гераклом, Пирифой остался в царстве мертвых.
19Вице-канцлер – с XVI в. высшая административная должность в Оксфордском университете. Избирается на четыре года из числа президентов колледжей.
20Обруч. – Процедура официального зачисления (матрикуляции) в студенты Оксфордского университета описана восемнадцатилетним Хаусменом в письме мачехе (1877). Запрет на игру с обручем иронически упоминается им как часть университетского устава наряду с предписанием носить плащ лишь черного цвета и запретом на пользование огнестрельным оружием.
21Аккузатив – один из латинских падежей, соответствует винительному в русском.
22Не катать (лат.).
23Стипендии. – В 1877 г. Хаусмен и Поллард стали стипендиатами классического отделения колледжа Сент-Джон. Джексон получил стипендию Холмса на естественнонаучное отделение того же колледжа.
24Следует молиться, чтобы здоровый дух был в здоровом теле (лат.). См. «Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом. / Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью» (Децим Юний Ювепал. Сатиры, X. Пер. Ф. А. Петровского / Сатиры. Л.: Академия, 1937. С. 256 – 257).
25Он ловчей в игре, какой прикажешь, с обручем ли греческим… (лат.) См. «На коня вряд ли сумеет сесть / Знатный отрок, охотою / Тяготится, зато с большею ловкостью // Обруч гнать тебе греческий / Будет он иль играть в кости запретные» (Гораций. Оды, III, 24. Пер. Г. Церетели / Указ. соч. С. 166).
26Шляпа (фр.).
27Торпидс – зимние соревнования по гребле в Оксфордском университете.
28Альберт-Холл – Лондонский королевский зал искусств и наук, открыт в 1868 г.
29Ars. Am. – Ars Amatoria, иначе Ars Amandi, поэма Овидия «Искусство любви».
30Марк Паттисон (Mark Pattison, 1813 – 1884) -ученый-классик. Окончил оксфордский колледж Ори-ел в 1832 г. В 1839 г. избран преподавателем в оксфордский Линкольн-колледж. В 1851 г. не прошел на должность ректора Линкольн-колледжа, однако был избран на этот пост десятью годами позже. Паттисон был глубоко заинтересован в университетских реформах, однако не проявлял административной активности и в 1878 г. отказался от университетского поста вице-канцлера.
31Два забега. – Студенты классического отделения Оксфордского университета проходили четырехлетний курс обучения Literae Humaniores. Он разделялся на два двухлетних отрезка: начальный (Classical Honour Moderations, или Mods) и выпускной (Greats). В конце каждого отрезка проводились экзамены. Круг дисциплин включал античную историю, логику, нравственную и политическую философию, а также тексты Платона, Аристотеля, Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Плутарха, Цицерона, Саллюстия и Тацита. О системе оценок см. ниже, Высший балл.
32Уолтер Пейтер (Walter Horatio Pater, 1839 – 1894) – видный английский критик, эссеист, ученый-классик. Автор доктрины «искусства ради искусства», послужившей основой движения эстетизма. Выпускник оксфордского Кингс-колледжа, в 1864 г. он стал преподавателем классических языков в оксфордском колледже Брейсноуз. Благодаря сборнику «Исследования по истории Ренессанса» (1873) и последующим работам по искусствоведению Пейтер приобрел известность в качестве выдающегося критика поздневикторианского периода. Основные труды: Studies in the History of the Renaissance (1873), Appreciations, With an Essay on Style (1889), Plato and Plato -nism (1893), Greek Studies (1895, опубл. посмертно), Miscellaneous Studies (1895, опубл. посмертно).
33Эстетизм – философско-художественное течение, в Англии зародилось в начале 1850-х и достигло расцвета в 1870 – 1880-х гг. Эстеты проповедовали «искусство ради искусства»: в их идеологии искусство призвано создавать прекрасное вне моральных или идеологических задач. Яркими фигурами этого движения стали художники-прерафаэлиты, писатели Пейтер, Уайльд, Саймоне и Суинберн. С критикой эстетизма как мировоззрения, оторванного от морали, выступал, в частности, Джон Рёскин, оксфордский коллега Пейтера.
34Неверные долготы окрест себя я зрю… – вариация на классический англиканский гимн Генри Лайта «Пребудь со мною» (Abide with me, или Eventide, 1847). Хаусмен перефразирует строку гимна – «Перемены и разрушения окрест себя я зрю» (Change and decay in all around I see). Хаусмен имеет в виду ошибки в сочиняемых его современниками латинских квантитативно-метрических стихах, где размер строки задается чередованием долгих и кратких слогов.
35Колледж Сент-Джон, в котором занимались Хаусмен и Поллард, назван именем Иоанна Крестителя. Далее в сцене – аллюзии на Евангелие от Матфея, в частности упоминание акрид (саранчи) и дикого меда в качестве пищи: «В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской, и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Ибо он тот, о котором сказал пророк Исайя: „глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему". Сам же Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих; а пищею его были акриды и дикий мед» (Мат. 3: 1 – 4), а также на Ев. от Марка: «И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя» (Map. 6: 25).
36Regius Professor – глава кафедры, учрежденной одним из британских монархов.
37Veni, vidi, vici – пришел, увидел, победил (лат.). По словам Плутарха, этой фразой Цезарь сообщил в письме другу о победе при Зеле («Сравнительные жизнеописания. Юлий Цезарь», L). В начале ХХ в. Оксфорд и Кембридж ввели правила «нового произношения» в попытке освободиться от фонетического влияния средневековой латыни. Таким образом via, традиционно произносимое как «вици», в обновленном, приближенном к классическому варианте звучало как «уики», a Venus – как «Уэнус».
38Дай мне тысячу поцелуев и к ним еще сотню (лат.). Здесь и далее в сцене цитируется Катулл, V. Ср. перевод С. Шервинского (Валерий Катулл. Альбий Тибулл. Секст Проперций. М.: Худ. лит., 1963. С. 24): Будем, Лесбия, жить, любя друг друга! Пусть ворчат старики, – что нам их ропот? За него не дадим монетки медной! Пусть восходят и вновь заходят звезды, - Помни: только лишь день погаснет краткий, Бесконечную ночь нам спать придется. Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста, А когда дойдем до многих тысяч, Перепутаем счет, чтоб мы не знали, Чтобы сглазить не мог нас злой завистник, Зная, сколько с тобой мы целовались.
39Она – дактиль? – Латинское имя Лесбия метрически представляет собой дактиль. Имя возлюбленной Джексона, Элис, представляет собой хорей. Элис, или Алиса, Лидделл – дочь декана колледжа Крайст Черч Генри Джорджа Лидделла, составителя классического древнегреческо-английского словаря. Алисе Лидделл посвящены знаменитые повести оксфордского математика Льюиса Кэрролла.
40Moderations, или Mods, первый публичный экзамен на степень бакалавра в Оксфордском университете.
41Ночь вечна (лат.).
42Basium – предположительно, диалектизм, привнесенный уроженцем Вероны Катуллом в латинскую поэзию и позднее вошедший в романские языки.
43Basium, osculum – поцелуй (лат.).
44Оскар Уайльд (Oscar Fingal O'Flahertie Wills Wilde, 1854 – 1900) – поэт, писатель и драматург ирландского происхождения. Окончил дублинский Тринити-колледж в 1871 г. и в 1874 г. был принят на классическое отделение в оксфордский колледж Магдалины, который окончил с высшим баллом в 1878 г. В Лондоне Уайльд приобретает необычайную популярность как драматург, романист и автор сказок для детей, становится идеологом и практиком эстетизма; находится в центре художественной и светской жизни Лондона. Помимо своих произведений Уайльд становится известен афоризмами, эпатирующим стилем одежды и шокирующим для викторианской Англии поведением. Независимое поведение Уайльда часто становилось предметом скандалов и судебных разбирательств. В 1895 г. Уайльд осужден за гомосексуализм и отбывает двухлетнее заключение в Рединге. После освобождения переезжает во Францию. Умирает в Париже от менингита.
45Комнаты в Магдалине – колледж Магдалины в Оксфорде, во второй половине XIX в. приобрел известность благодаря многочисленным студентам-эстетам и гребной команде.
46Морреллы – один из старинных родов в Оксфорде, владельцы пивоварни на Сент-Томас-стрит с 1782 по 1953 г. 1 мая 1878 г. Уайльд пришел на ежегодный бал к Морреллам в форме Голубых мундиров, полка принца Руперта. Наряд Уайльда, включавший бархатную куртку, бриджи, черные шелковые чулки, трость и зеленые перчатки, повлиял на формирование облика английского денди.
47Великая реформа пятидесятых. – Акт об университетской реформе 1854 г. предписывал Оксфордскому университету назначать стипендии для неимущих студентов и принимать на учебу лиц неангликанского вероисповедания. Впоследствии консерваторы пытались настоять на конфессиональном отборе студентов и обязательном изучении древнегреческого.
48Очко – в этой и следующих двух репликах играющий в крокет Паттисон употребляет термины регби, тенниса и крикета, соответственно.
49Кустарные промыслы. – Рёскин в сотрудничестве с Уильямом Моррисом пропагандировал кустарный промысел и прикладные ремесла как средство эстетического самовыражения для низших классов. Основанное Рёскином движение «искусств и ремесел» (arts-and-crafts) принимало за образец средневековую цеховую организацию труда. Движение способствовало развитию в Англии декоративного искусства и художественного дизайна и стало предтечей ар-нуво и Баухауса.
50Liberty 's – галерея и художественный салон в Лондоне, служившие в 1870 – 1880-х гг. выставочным и коммерческим центром движения «искусств и ремесел» (см. выше, Кустарные промыслы). В Париже подобным представительством был салон Lе Style Liberty.
51За этот предосудительный образ автор благодарит исполнителя роли Пейтера, Робина Соанса. (Примеч. авт.).
52Санта Мария делла (вариант: делле) Грацие – храм в Милане, где находится фреска да Винчи «Тайная вечеря».
53Вокзал Святого Панкраца выстроен в 1863 – 1874 гг. Образец викторианской готической архитектуры.
54Шартрский собор – Собор Богоматери в Шартре, городе на севере Франции. Одно из выдающихся произведений готического искусства.
55Сонеты Микеланджело – сегодня известно около 300 стихотворений Микеланджело (1475 – 1564), в основном сонеты и мадригалы, посвященные однополой любви.
56Антонио Аллегри из Корреджо (1494 – 1534) – знаменитый итальянский художник, виднейший представитель Пармской школы в живописи эпохи Возрождения.
57Здесь и далее в сцене отражены идеи Уолтера Пейтера, изложенные в его сборнике эссе «Исследования по истории Ренессанса» (1873).
58«Федр» – диалог Платона, в котором Сократ и Федр обсуждают истинную природу любви. Федр утверждает, что мальчику предпочтительнее выбрать в любовники того, кто не испытывает привязанности. Сократ сравнивает душу с колесничим, который удерживает чувственные и духовные запросы человека подобно двум коням. Сократ считает, что любовники могут обуздать свое чувственное начало и добиваться блага совместно.
59Один студент – студент Баллиоля Уильям Мани Хардиндж (William Money Hardinge), победитель университетского поэтического конкурса Ньюдигейт, был уличен в «непотребной» переписке с сотрудником Оксфорда Уолтером Пейтером. В качестве улик для внутреннего расследования были предъявлены письма Пейгера и эротические сонеты Хардинджа. Мастер Баллиоля Джоуитт разорвал отношения с Пейтером, а Хардиндж был удален из колледжа под предлогом болезни.
60Сэр Томас Уоррен (Sir Thomas Herbert Warren, 1853-1930) – ученый-классик. С 1877 по 1930 г. – профессор классических языков и президент колледжа Магдалины в Оксфорде, в 1906 – 1910 гг. – вице-канцлер Оксфордского университета. Во время учебы Уайльда и Хаусмена в Оксфорде Уоррен был поочередно их наставником.
61Хью Мунро (Hugh Andrew Johnstone Munro, 1819 – 1885) – ученый-классик, профессор латинского языка в Кембриджском университете. Известен изданием Лукреция (1860-1864). В 1878 г. опубликовал монографию «Критика и исправления Катулла».
62Блекуэлл – книжный магазин в Оксфордском университете, сегодня крупнейшая сеть академических книжных магазинов.
Рейтинг@Mail.ru