Светлана Иванова
Жизневорот
Другая зима. Снега нет. Иду, песцами обметая плевки на асфальте.
– Ты? – монетка звякнула, отскочив.
Хрустнула, узнавая, засохшая апельсиновая корочка.
Глаза поднимаю – взгляд. Не мимолетно-случайный – в упор.. На меня, МНЕ предназначенный!
Цвета осеннего неба бездны, черные дыры тянут, засасывают обратно в прошлое…
Стоп! Кончился День Христовый. Обесценилось яйцо.
Весенняя хандра
Нет сна.
Свободы нет дыханию.
Я подчиняюсь мирозданию
и растворяюсь в ожидании
любви твоей, как подаяния…
Весна…
Мир в отражения шифруется.
Непредсказуемо тоскуется.
И с безысходностью рифмуется
промозгло-слякотная улица.
Нет сна…
Не уходите, стихи…
Не уходите, стихи, пожалуйста!…
– Сама просила, теперь не жалуйся!
Растреплем сердце на чувств молекулы,
Живи до века с душой-калекою!
Как ветры скалы на строчки выщербим!
Как лист кленовый разлукой высушим,
разрушим разум – до донца высосем.
Чтоб ни словечка, ни буквы в голосе!
Осень
Вечер. Грустно. Я смотрю в окно.
Одинокая монашка-осень,
растянув экраном неба просинь,
крутит черно-белое кино.
За моим заплаканным окном
огороды в траурном уборе,
как священник, ворон на заборе
молится о здравии моем.
И играет ветер фуги Баха
на органе водосточных труб…
Раз еще твоих коснуться губ,
а потом – хоть голову на плаху!
Зимние танцы
Ветер Вьюгу в ритме танго
страстно вывел на проспект.
Влево – резко! Жарко! Ярко!
Шаг направо! Пируэт!
Возбуждает, опьяняет,
обжигающе остра
грань приличия ломает
виртуальных тел игра.
Ошарашенный прохожий,
беспределом упоён,
обнажаемый до дрожи
в танец жгучий вовлечён.
Щёки – в пламя! Дух – навылет!
Ноги ритм знакомый бьют
(не бывает в Аргентине
ни зимы, ни русских вьюг)
И не танго неродное
вышел Ветер танцевать,
Вьюгу, чёртом вскинув брови,
вывел "Барыню" плясать!
Мамины варежки
Разметалась зима за околицей.
Белоснежно, бесстыдно легла.
Где-то мама опять беспокоится:
"Достаёт ли дочурке тепла?"
Вяжет тёплые мягкие варежки,
слеповато сощурив глаза.
и волнуется, вдруг не управится?
Вдруг замёрзнет её егоза?
Как тебе объяснить, моя милая,
что в метро не пугает мороз.
Равнодушие глаз застудило мне
душу. Город не ведает слёз.
И всё вяжешь… Наверное, знаешь ты,-
жизнь недаром учила терпеть, -
могут мамины тёплые варежки
мне не руки, а сердце согреть.
Порог БелИ
Струйки-струнки звенели
к валунам прижимаясь,
тела обнажая
восторженно млела река.
Волны-арфы стонали, не пели,
тихо изнемогая,
истомлённо растаяв,
отражали размокшие облака.
Оглушая в порогах
сознанье экстазом,
разрушающим разум,
сердце взбрызгивало до звёзд.
И не нужно мне много
для безумного счастья:
водно-пенные страсти
лишь бы кто-то в ладошках принес
И почём у нас нынче лето?
И почём у нас нынче лето?
По садам и по спелым вишням,
по ромашкам и по рассветам,
по котами исхоженным крышам.
По дождям, по росистым каплям,
по безумствам, по пульсу в венах…
Вот такая простая правда:
настоящее лето бесценно!
Февраль. Зарисовочка
Этот город под утро тих, застенчиво-снежен,
Добродушный кондуктор полусонно разнежен,
в полудрёме салона отрывает билеты,
и в ладонь отрешённо ссыпает монеты.
Предрассветно-нечётки за окнами лица,
в остановке девчонка, мечтая влюбиться,
взгляд прохожих встречает улыбкой несмелой,
в речку Мсту утекает февраль чёрно-белый…