Светлана Ивановна Небыкова
Стихи мои, откуда вы берётесь?
зелёных веток, помогал
дрова пилить и делать грядки.
Он был высок и худ, и смугл,
прядь тёмная на лоб спадала.
Он мне рукою не махнул,
а я потерянно молчала.
Я не успела полюбить,
защиту строя от страданий.
И долго не могла забыть.
В любом раскладе платим дани.
Зеленоглазый друг, прощай!
Мне жаль, что так сложилось.
Чуть погрусти, повспоминай,
но лишь бы боль не длилась…
Прости, зелёный юный май!
И скованность, и гордость.
Земной лесов окрестных рай
и милой мамы хворость.
Безденежье и чистота,
мечтательность во взоре.
И вуза крепость не взята,
но по колена море!
Ракеты будем изучать,
чертить на ватмане проекты,
сдавать в окошко спецтетрадь –
и позабудем о поэтах!
Окончим техникум, тогда
о счастье помечтаем.
Пока же ватман, провода –
других забот не знаем.
Домчат до счастья поезда,
не согласуясь с нашим планом.
И мне приснился сон тогда –
он был предчувствием романа.
Я девочку лет четырёх
причёсывала и вплетала
в златые локоны её
цветные ленты. Всё сияло
от взгляда светлого дитя.
Проснулась в ожиданьи чуда,
Как будто счастье обретя.
Как к нам приходят сны, откуда?
Что сны? Моей лишь мысли взлёт
иль отзвук связи со Вселенной?
Пророчество? Мечты полёт
Иль отголосок однодневный?
Мне кто-то знаки подаёт?
Я прочитать их не умею.
Мимо меня весна пройдёт,
я слёзы лишь свои посею.
Снаряды сдвинуты к стене
и модные звучат пластинки.
Он робко подошёл ко мне.
Моею был он половинкой.
Он словно те же прочитал
стихи, поэмы и романы.
Он по глазам моим узнал,
что я была такой же странной.
Мы друг для друга рождены,
и наша встреча состоялась.
Сбылись пророческие сны.
До счастья шага два осталось.
Мы встретились – и спасены!
Но танец оборвался резко.
Как много стало тишины
в спортивном зале! И без всплеска
упало счастье и ко дну
пошло, кругами расплываясь.
А дальше всё уж не по сну:
Роман и Рита постарались
меня по-дружески спасти
от ситуации нелепой
и, подхвативши, увести
от посланного мне Вселенной.
– Ну вот и всё, – он мне сказал.
Растерянный, застыл на месте.
Меня через спортивный зал
тащили Рома с Ритой вместе.
Ну вот и всё. И кончен бал.
Я только сердцем уловила,
что мне Господь его послал,
что я с полвзгляда полюбила.
Но до сознанья не дошло,
и я подругу потянула
на новый танец. Всё прошло,
но боль доселе не уснула.
Он шёл ко мне. И понял так:
я специально пригласила
девчонку ту, чтоб он, чудак,
ко мне не лез. Святая сила!
Ну помоги же мне забыть
о нём и как бы всё сложилось.
Из той реки воды не пить,
и линия судьбы сместилась.
О том, как всё могло бы быть,
не надо думать. Сны не снятся
о нём. Лишь два. Их не забыть,
их образы в уме теснятся.
Сон первый. Он уходит прочь.
Зовёт меня. Не отзываюсь.
Я вслед гляжу ему, и ночь
рассеивается, сдаваясь
весенним лёгким облаком,
блестящим лужам на дорогах.
И стынет сердце: как же нам
прожить поврозь, в чужих чертах?
Жизнь без него – почти не жизнь,
хоть виду я не подавала.
Но сколько счастьем не божись,
самой себе я верю мало.
Хоть заживо во гроб ложись…
Но это так, смешная удаль.
Свою я полюбила жизнь.
Я стала умной, даже мудрой.
Я разгадала сон второй.
Мне снился городок вечерний.
Я шла походкою мужской
в мужском костюме. Были тени
деревьев старых на столах,
где пили чай и говорили.
Одежды были на плечах,
какие в старину носили.
И шёл со мною рядом тот,
о ком я с грустью вспоминала,
по ком давно, за годом год,
я плакала и тосковала.
Кто грусти тень на жизнь кладёт,
шёл рядом, и у нас задача
была: военный самолёт
нас ждал. Сюжет здесь скачет –
война из оперы другой.
В том сне переплелись два мира.
А город был такой родной,
любимый, с веяньем зефира.
Вела поросшая травой
дорога вверх. Там колокольня
белела. Ангар серебряной стеной
сверкал. От счастья было больно.
Мы были вместе с ним тогда.
Моё плечо его касалось.
Вернулась та река. Вода
из той реки у ног плескалась.
Друзьями были навсегда
мы в городе том старом.
И сговорились мы тогда
о встрече – и недаром.
В том зале он меня нашёл
и пригласил на танго.
Он к встрече той две жизни шёл,
оставив мне полшага.
Он мне доверился, а я …
всё в облаках витала.
Надломлена судьба моя,
я жить одна устала.
Не нужен мне никто другой,
и я ни для кого невнятна.
Но остаюсь самой собой,
вникая в хаос непонятный.
И я для всех всегда изгой.
Не для меня ковёр у трона –
обочина мой край родной,
по Сеньке шапка, не корона.
Свой выбираю путь сама.
Потерь чрезмерных не пугаясь,
Почти за всё плачу сполна
и жизнь покину, не печалясь.
В иные отойду миры,
оставив людям ткань открытий.
Всю жизнь была я вне игры,
Вот вам дары мои, берите!
Мне ничего для вас не жаль,
ни вдохновений, ни наитий.
Но нынче – новая мораль,
и никому не до открытий.
Передо мной простёрта даль.
Я из неё смотрю на Землю.
Вам не понять мою печаль,
я ваших правил не приемлю.
Иду я избранной тропой,
любуясь ветками берёзы,
и воробья привет простой
услышав, улыбнусь сквозь слёзы.
Сетей распутавши клубок,
дорогу наглым уступаю.
Меня толкнувших в спину ль, в бок,
я всё заранее прощаю.
Лишь взгляд один за годом год,
устав от козней и болезней,
замученное сердце ждёт
в лучах молитвы бесполезной.
Последнее стихотворение о нём.
Всю жизнь тоскую по тебе.
Моя ль вина,
что нет меня в твоей судьбе,
что я одна?
Жизнь без тебя – как длинный сон,
в котором нет чудес.
Без имени, под знаком «Он»
возник ты – и исчез.
Рука и поворот плеча,
и неотрывный взгляд –
аксессуары палача,
чтоб мне смотреть назад.
Чтобы с собою дар унесть,
свой, исказивши путь.
Чтоб ничего не произвесть,
прожив лишь как-нибудь.
О детях
***
Мир прост для малыша
и сложен для подростка.
В сумятице душа
и в теле – хаос роста.
А взрослые глухи
и глупы, неуспешны.
Повсюду лопухи –
как символ жизни здешней.
Уйти бы в мир иной…
Но, может быть, не сразу…
Есть маковый покой,
друзья и звуки джаза.
Жильём, бельём, едой,
одеждой обеспечен.
И незнаком с бедой.
И мир нескладный вечен.
И можно надерзить –
ведь всё ему простится.
И под контролем жить,
и на родных сердиться.
Когда поймёт, что мир
не так уж им и занят,
что он совсем не тигр –
котёнок в волчьей стае, -
тогда признает он,
что наконец стал взрослым,
что всё вокруг не сон
и что проснулся поздно.
Аутист
Как трудно было бедной маме
с ребёнком, что ребёнком не был.
Смотрел серьёзными глазами
и помнил сны с невиданным здесь небом.
Не понимал в упор отцовских шуток –
уж слишком прост был этот парень.
И глаз не отводил от незабудок.
И не учил ни орфограмм, ни правил.
Учительнице тоже было трудно –
она терялась под недетским взглядом.
Казалось ей, что говорит занудно,
и не умела быть ни впереди, ни рядом.
А мир огромен был и странен,
наполнен птицами, рекой и лесом,
а взрослые ну ничего не знали
о мире, им неинтересном.
И с каждым днём всё шире пропасть.
Пугает глубина молчанья.
А на поверхности – лишь робость.
Иль гордость… Или – одичанье.
Они играют с жизнью в прятки
и доверяют лишь друзьям,
не обходя ни рвов, ни ям,
не веря в взрослые порядки.
Им надоели наставленья,
не вдохновляет наш пример,
смешит набор негодных мер.
В их лицах – дерзость и смятенье.
Они не знают, как я много знаю,
как мне знаком упорный взгляд,
о чём морщины говорят
на юных лицах без следа познанья.
Мы поиграем – весело и жёстко.
И ты, и я – мы оба на краю,
но ты не принимаешь сторону мою,
а я – как ты – растерянный подросток.
***
А может быть, было детство?
Может быть, это не я
в играх была единственным немцем,
не умея себя отстоять?
Быть может, не я, бледнея,
стояла тогда у стены,
и не меня, укрывшись в траншее,
из пулемёта расстреливали они.
И не мне так жарко хотелось,
чтобы пули не падали, не долетев,
чтобы пули впивались в тело,
чтоб несли настоящую смерть.
И не я ходила в странной одежде,
ни на кого не похожая.
Не на меня, улыбаясь невежливо,
показывали пальцем прохожие.
И не меня – конечно же, не меня! –
ребята дразнили чукчею.
И не я – конечно же, это не я! –
себя сегодня мучаю.
Было детство. И не было унижений.
Надо это запомнить и не забывать.
Иначе как тогда, перед игрушечной стоя траншеей,
захочется упасть и никогда не вставать.
***
Я снова в школе. Пятый иль седьмой?
Чужая всем, ни за кого не отвечаю,
Спокойно двойки и пятёрки получаю
и привыкаю быть одной.
Я снова в школе. Боже пощади!
Ужель ещё не кончилась расплата?
Пошли мне друга или брата.
От чуждых мне меня освободи.
Я снова в школе. Сердце, просветлей
от жалости к учителям и детям.
Серёжам, Таням, Машам, Петям
ладони нежностью согрей.
Воспоминания о доме.
***
Я люблю свой вечерний дом
весь в сияньи заката.
Все любимые тени в нём,
всех, кто жил здесь когда-то.
Я люблю ожидание сна,
предвкушенье рассвета.
Мне близка колдовская луна –
Море лунного света!
Я люблю золотые лучи
восходящего солнца
и как дом, пробуждаясь, молчит,
день впуская в оконце.
Как сияют кровать и стол!
Паутина блестит снаружи.
И наш старенький серый забор
отразился в стихе как в луже.
***
Домашние боги спят.
Дремлет в тёплой золе домовой.
И весенних не ловит зайчат
задремавший котёнок мой.
У кровати свернулся и спит
молодой долговязый пёс.
И тихонько и ровно храпит
мама, старенькая до слёз.
Спите, боги! Пока вы здесь,
пленник полураспятого дня
приползёт и даст вам поесть,
и поправит прутья плетня.
И своих не досмотрит снов,
не допишет своих стихов
и, жалея домашних богов,
не собьёт с себя тяжких оков.
***
Не стели мне простыни белые,
не мани меня сладостью сна,
не пугайся, что я одна
посреди толпы озверелой.
Я раскину неловкие руки,
я застыну на самом краю,
я детей сберегу, сохраню,
оправдав твою гибель и муки.
Им никто без меня не поможет,
не придёт, не поймёт, не спасёт.
Та волна, что меня унесёт,
по их судьбам ударит, быть может.
Мама, дай мне ещё повариться
в этих страшных и грязных котлах.
Я почти пересилила страх
и ни с чем не согласна мириться.
За тебя я поставлю свечку,
пусть ударят в колокола.
