Светлана Николаевна Куксина
Радуга над головой
– Там, – тыкала Маринка пальцем куда-то в сторону густых кустов. – Мы там под деревом от дождя спрятались. Сначала ничего, а потом смотрим, а он лежит и не шевелится.
– Труп, что ли, нашли? – не поняла я.
Маринка с ужасом поглядела на меня и шарахнулась в сторону.
– Нам на автобус надо, а то не поспеем. А он лежит. И надо ж милицию звать. А у нас телефона нет. И долго ж это всё. А мамка шкуру, сказала, с меня спустит, если я с пацанами по ночам валандаться буду, – зачастила она без передышки. – И мне домой. На автобус. А он лежит…
– Показывай, что вы там нашли, – схватила я её за руку. – И не трясись. Может, там ещё один любитель пива.
– Не-е-е, – замотала головой Маринка. – Гроза ж была. Ливень какой. Ужас! Как громыхнёт! А я как завизжу. Страсть грозы боюсь. Дома завсегда под одеяло лезу. А он – хоп хны.
– Чего? – не поняла Танька. – Что он сделал?
– Да ничего он не сделал! – заголосила Маринка. – Я ж говорю – померший он! Лежит! Что он может сделать, когда он померший насовсем?! Лежит вон тока и всё!
– Тихо! – оборвала я её вой. – Идём.
И потащила за руку, потому что идти с нами девчонке явно не хотелось. Она только пальцем молча тыкала в нужном направлении и тормозила, как могла, и тащилась за мной только потому, что я её не отпускала, а волокла, словно буксир тяжело гружёную баржу.
Место происшествия мы нашли бы и сами, потому что пацаны, с которыми ей мамка не велела валандаться по ночам (а днём, значит, можно?!), плотной группой стояли у этих самых кустов, где лежал и не шевелился «насовсем померший».
Мы остановились рядом.
– Ну что там у вас? – недовольно спросила я.
– Не шевелится, – сказал один из пацанов.
– Пульс щупали? – зачем-то поинтересовалась я, хотя и без вопросов было всё ясно.
– Не-а, – опять ответил кто-то из толпы. – Мы в кино про ментов видели, что место преступления затаптывать нельзя, а то ещё могут и на тебя повесить всю эту мороку. Доказывай тогда, что ты не верблюд.
– Грамотные. Только с чего вы решили, что здесь преступление?! Может, человеку плохо стало или с сердцем что? – усмехнулась Танька.
– Не-е, – помотала головами жаждущая культуры молодёжь. – Если б с сердцем или ещё чего, он бы на дорожке лежал. А так в кустах. А кто в кусты лезет, когда сердце болит?
– Умники какие, – снова хмыкнула Танька и приказала мне:
– Ты в тапках, ты и лезь. Посмотри, что там. Боюсь, мои шпильки после дождя по горло меня под землю утянут.
Я недовольно покосилась на неё:
– Боится она… Я тоже боюсь… И потом, где-то я это уже слышала: чуть что – сразу Косой… И не тапки у меня, а босоножки. Эксклюзивные, между прочим… Денег стоят.
– Давайте я посмотрю, – храбро предложила Люська. – На мне ничего эксклюзивного нет.
– Только осторожно! – хором озаботились мы.
Она осторожно продвинулась вглубь кустов, и мы услышали:
– Правда, лежит! Лицом вниз! И не шевелится.
С листьев гулко капало, и никаких других звуков до нас не доносилось.
Люська вылезла из кустарника и молча стала вытирать испачканную обувь о чахлую травку, растущую у обочины.
– Звоню, – решительно сказала Танька.
– И в «Скорую». На всякий случай, – подсказала я.
И толпа желающих культурно отдохнуть согласно закивала. В кино всегда вызывают милицию и «Скорую».
Два в одном флаконе…
И те, и другие, как ни странно, приехали довольно быстро. Менты даже чуть раньше.
Молодёжь сбежала на автобус, а мы, как три тополя на Плющихе, трепетали на ветру до прибытия людей в погонах.
– Что тут у вас? – недовольно спросил толстый, не слишком опрятный дядечка в милицейской форме, с подозрением глядя на нас чуть прищуренными глазами.
– Вон там, в кустах, посмотрите, – вежливо ответила Люська и показала рукой, куда нужно смотреть.
Татьяна хранила молчание, и я, сама не зная почему, последовала её примеру.
Дядечка нехотя скрылся в кустах, одарив нас на прощание неласковым взглядом, остальные остались и бесцеремонно нас разглядывали.
Подошёл человек в белом халате. Оставшиеся молча показали ему на кусты, и он тоже с неохотой туда полез.
Мы переминались с ноги на ногу и ждали.
Кусты раздвинулись. Оттуда вылез сначала толстый дядечка, опять недовольно на нас посмотрел и отвернулся, потом показался медбрат (или кто он там), хмыкнул, глянув на нас:
– Спасатели, мать вашу… – и ушёл.
Из-за угла выскочил ещё один человек в форме и побежал в нашу сторону.
– Ой, Татьяна! – удивился он, останавливаясь взглядом на Таньке. – А ты-то тут как?
Татьяна пожала плечами и выразительно вздохнула.
Чего только в жизни не бывает, – перевела я мысленно её пожатие плечами и тоже вздохнула.
Интересно, что за парень ? – почти сразу подумала я. – Таньку откуда-то знает…
Парень подбежал к ментам, кучно стоявшим неподалёку от нас, что-то спросил; ему что-то ответили, но мы не поняли ни слова, так тихо и невнятно они разговаривали. Люди в погонах о чём-то ещё немного пошептались, и один из них скомандовал:
– Идите-ка вы, дамочки, домой.
Мы растерянно переглянулись. В кино как-то всё всегда не так. Дядечки в погонах деловиты и суровы. Допросы ведут с пристрастием. И что ты свидетель, а не участник, надо ещё доказать.
А тут – идите! Что значит – идите?! А допросы? А протоколы? А уйма потраченного времени? А нервы, в конце концов?!
Но никто не собирался трепать нам нервы, подсовывать наши показания на подпись, да и сами показания никто не собирался с нас снимать.
Мы переглянулись, но ждать повторной команды не стали, а молча, правда слегка неуверенно, пошли к выходу. За углом оказались машины, которые ещё не научились пробираться по тонкой пешеходной дорожке, поэтому стояли здесь, в некотором отдалении от места происшествия, зато на асфальте.
За углом нас и догнал тот самый молодой мужик в погонах, который пришёл последним и который поздоровался с Татьяной.
– Провожу вас, – запыхавшись, сказал он.
– Ты лучше расскажи, что весь этот балаган значит, – недовольно буркнула Танька. – А дорогу домой мы и сами найдём. Чего нас провожать?!
– А вы кто? – хмуро поинтересовалась я.
– Друг детства, – ответила Танька. – Наши матери в молодости работали вместе и дружили семьями, а ещё мы с ним в один детский садик ходили. И все праздники дома то у них, то у нас вместе отмечали. И в песочнице вместе возились и по двору носились. В нежном возрасте, бывало, так за игрушки дрались, что энное количество волос оба не досчитывались, а про синяки, шишки и укусы я вообще молчу. Так что можно считать, что долгие годы нас связывает нежная дружба.
– А имя у друга детства есть? – не могла я уняться. Не иначе стресс таким образом снимала.
– Михаил, – вежливо откликнулся мужик, но Танька его перебила:
– Да, рассказывай скорее. Не томи.
– Да жив он, наркоша этот. Задолбал всех, урод, – скороговоркой произнёс Михаил, и в его голосе послышалась досада. – Папаша у него – лицо в городе влиятельное, очень даже известное, что называется – из первых. Власти и денег выше крыши, всего, как говорится, в жизни с избытком, вот только с сынком справиться не может. Его уже все наши в лицо знают, даже те, кто без году неделю служит. Чуть ни каждый день откуда-нибудь вытаскиваем. Хоть бы околел, что ли! Хоть и грех, наверное, так говорить, вроде человек. А посмотришь на него – ничего человеческого! Урод, он и есть урод!
– Да хрен с ним! – отмахнулся Михаил от нашего найдёныша. – Ты лучше, Тань, расскажи, как у тебя да что. Давно не виделись.
– Нормально всё. Вот с подругами в кои веки выбрались…
– Не бери в голову, – перебил её друг детства. – Обошлось и ладно. Отдыхайте и дальше.
Мы уже вышли с территории зоопарка и стояли у шикарного Танькиного «Ниссана».
– Спасибо, наотдыхались. Домой пора, – ответила Татьяна. – Светке привет передавай. Как-нибудь пересечёмся. Мои шпингалеты по твоей красавице – дочке соскучились.
– Угу, – буркнул Михаил. – Пересечёшься тут. Беготня одна. Домой скоро раз в три года попадать буду.
Танька рассмеялась:
– Сам же профессию выбрал. Чего тебя чёрт в менты понёс?! Теперь не жалуйся. Светка-то терпит?
– Терпит пока, – вздохнул Михаил и добавил:
– Побежал я. Некогда.
– До свидания.
Это он уже нам с Люськой.
Мы, не сговариваясь, хором ответили:
– До свидания.
– Пока, Миш, – Танька чмокнула его в щёку, и он тут же умчался.
Татьяна достала брелок из кармана, нажала на кнопочку, и машина радостно мигнула.
– Заждалась, красавица, – ласково произнесла Татьяна и скомандовала:
– Грузитесь, девки, доставлю по домам.
– О как! – пожаловалась я Люське, забираясь в машину. – Машина у неё, видите ли, красавица, а мы девки. Хорошо хоть не крепостные. Нет в жизни справедливости.
– Чья бы корова мычала, – усмехнулась Танька. – Ты уже нам сегодня напророчила скучный денёк на природе без всяких знакомых лиц. И всегда ж у тебя так. Если ляпнешь что, мало не покажется. И где были мои мозги, когда я согласилась на посещение твоего курятника?! – запоздало удивилась она, трогаясь с места.
Зазвонил телефон. Мы прислушались.
– Твой, – одновременно произнесли мы с Люськой, указывая пальцем на Танькину сумку.
– Кто бы сомневался, – ответила подруга. – Стоит только сесть за руль…
Я быстренько расстегнула её сумку, пошарила в ней правой рукой, придерживая левой, чтобы не уронить, нащупала телефон, раскрыла и подала Таньке.
– Алло, – ответила она. – Еду уже… Скоро буду… Всё нормально… Не переживай… И я тебя.
Она подала мне телефон.
– Убери на место, а то потом полжизни ищи…
Я рассмеялась. У подруги просто мания – всё должно лежать на своих местах. Конечно, в её сумке не заблудишься, как в моей, например, найдёшь всё, что надо, легко и быстро. Иногда я ей даже завидую белой завистью. Она никогда ничего не теряет. Я же всегда промахиваюсь, когда убираю телефон в специальный кармашек в сумочке. И если б только это…
– Муж забеспокоился? – поинтересовалась я, прекращая вспоминать собственную расхлябанность. Стоит ли ерунду всякую в голову брать?! Только настроение портить. Уж какая есть…
– А то кто? – буркнула Танька.
– Что-то мой не звонит? – удивилась я и как всегда накаркала.
Телефон резко рявкнул и затрясся от ярости. Я ж его сама ещё и на виброзвонок поставила. И сама об этом благополучно забыла.
Танька хихикнула:
– Посидела б ты молча, а то ещё чего-нибудь напророчишь, а нам на сегодня уже хватит.
– Как я посижу молча, если надо на звонок отвечать, – злилась я, выдирая телефон из сумочки. Он почему-то никак не хотел оттуда выдираться. – Зацепился за что-то, чёрт его побери, заразу, – пыхтела я, а Танька продолжала веселиться:
– Только в твоей сумочке можно за что-нибудь зацепиться!
– На дорогу смотри! – рявкнула я и, не успев сменить тон, точно так же рявкнула в трубку:
– Да!
– Вы чего там, дерётесь? – с опаской поинтересовался супруг. – Домой сама вырвешься или спасать ехать?
– Не надо никуда ехать, – рассмеялась я и наябедничала:
– Танька, зараза, дразнится!
– Ей что, дня не хватило?! – развеселился муж. – По-моему, за столько часов у вас у всех троих языки должны были отвалиться!
– Доберусь до дома, я тебе покажу, что и у кого отвалилось, – грозно пообещала я и не выдержала – расхохоталась.
– Жду с нетерпением! – в таком же тоне ответил благоверный и отключился с коротким смешком.
Люськин телефон молчал. Мы с подозрением уставились на неё.
– Пора бы уже и твоему объявиться, – осторожно сказала я.
Как бы ещё чего не накаркать. Разорвут ведь, мегеры.
– Мы уже приехали, – оповестила нас Танька, – и не уедем, пока не сдадим на руки мужу, а заодно посмотрим, в каком он виде.
Люська побледнела:
– Да он уже два дня не пьёт.
Мы въехали во двор. У их подъезда, как назло, стояла шикарная иномарка. Так странно стояла, впритык, словно хотела перегородить вход в подъезд любому, у кого возникнет желание туда войти.
Нам это не понравилось. Мы переглянулись, вышли из машины и шеренгой потопали к Люськиному подъезду.
Дойти мы не успели. Дверь подъезда распахнулась, и нам навстречу высыпала тёплая компания: впереди Иринка с каким-то высоким мужиком во всём белом (белые шорты, белая футболка, белая шляпа с широкими полями и даже обувь белая, офигеть!) у самого бока, а за ними Люськин муж Сашка, абсолютно трезвый, но какой-то пришибленный.
– Мам! – заорала Иринка на весь двор. – Папа приехал! Я тебе битый час звоню, а ты всё недоступна да недоступна!
– Я телефон забыла включить, – прошептала Люська, а Танька, как тигрица, набросилась на меня:
– Ты какого мужа имела в виду, когда говорила, что пора бы ему объявиться?! Первого или второго?!
– Да никакого я не имела, – попыталась я оправдаться, но Танька и не думала слушать.
– И наградит же Бог языком! – причитала она. – Это ж сил никаких нет с тобой разговаривать!
Какие мы умные! Как сразу, одновременно, мы узнали в мужике Игоря, первого Люськиного мужа. Правда, после вопля Иринки немудрено было догадаться, кто это.
Столько не виделись, не вспоминали о нём даже, но стоило заговорить, ворохнуть прошлое – и вот вам, пожалуйста, собственной персоной знаменитый в Америке художник!
Стоит у обычной панельной девятиэтажки (в России, а не в Америке!), обнимает брошенную когда-то дочь и улыбается смущённо, переступает с ноги на ногу, и сразу становится понятно, как он волнуется.
А Люська и вовсе белая. Я поглядела на неё и испугалась – краше в гроб кладут!
Только я хотела открыть рот, не знаю зачем, потому что так и не поняла, что я хотела сказать, как Люська сквозь стиснутые зубы шёпотом выдавила из себя:
– Дочь я тебе не отдам!
Оба-на! Я думала, она от радости побелела или от нахлынувших вдруг чувств и воспоминаний молодости, а она вон что?! Да как ей в голову пришло?!.
Но тут я взглянула на сияющую девчонку и заткнулась.
Что-то здесь не так. Во всей этой сцене. Только что?! Додумать я не успела, потому что мы сошлись.
Стенка к стенке.
Встретились молча, словно две враждующие бандитские группировки за переделом сферы влияния. Даже Игорь перестал улыбаться. На его лице застыло напряжение.
Молчание стало вязким, тягостным, но никто не начинал разговор.
Сашка маячил где-то на задах, не приближаясь и не уходя, и я увидела, как у него мелко подрагивает щека.
Да что ж это такое?! – хотела возмутиться я, но Иринка меня опередила:
– Мам, не сердись. Это я пригласила отца к нам и сообщила, что тебя в этот день не будет дома.
– Как это сообщила? – удивилась Люська и внимательно посмотрела на дочь.
– Мы с ним по электронке переписываемся уже три месяца, – созналась Иринка и опустила голову. – Он сам меня нашёл. Вернее, его друг.
– Пошли в дом, – решительно распорядилась Люська, стряхивая остатки оцепенения. – Там и поговорим.
Мы с Танькой почему-то пошли тоже.
Люська подошла к своему Сашку (она почему-то всё время упорно зовёт его Сашок), взяла его под руку и произнесла:
– Принимай гостей, хозяин.
Он встрепенулся, с благодарностью посмотрел на Люську, откашлялся и сказал:
– Добро пожаловать. За чайком и поговорим.
И опять все послушно тронулись с места и потопали за четой.
Люська, Иринка и даже Сашка бестолково суетились, накрывая стол к чаю. Мы с Танькой чинно сидели на диване, проглотив языки. Игорь выпрямился в кресле и сидел неестественно прямо, словно аршин проглотил. Суеты и от одного Люськиного семейства было слишком много.
Наконец, все расселись у стола и приступили к чаепитию.
Странно, надо сказать, приступили.
Сашка к своей чашке даже не притронулся. Сидел и смотрел на Люську. И такой это был взгляд, что у меня душа перевернулась и заныла. Так смотрят, зная, что расстаются навсегда, и только где-то на самом донышке глаз живёт надежда на чудо. Казнят или всё-таки помилуют?!
Молчание становилось невыносимым. Мы с Танькой поспешно схватили чашки, дружно отхлебнули из них, дружно обожглись и дружно этого не заметили.
Люська крутила свою чашку в руках так, будто разглядывала со всех сторон незнакомый предмет и не знала, что с ним делать, потом решительно поставила её на блюдце и так же решительно произнесла, глядя прямо в глаза Игорю:
– Зачем явился?
Это было так неожиданно, что мы с Танькой вышли из столбняка и переглянулись.
Люська – самая тактичная из нас. Она даже врагу, внезапно заявившемуся к ней домой, не задаст такой вопрос. Впрочем, у неё и врагов-то нет. Может, потому и нет, что характер слишком покладистый. А тут..? Было от чего растеряться даже нам с Танькой. А уж остальные и вовсе остолбенели.
Игорь виновато посмотрел на неё и произнёс:
– Молодой был, глупый, что теперь вспоминать. Долго из глупостей вылезал. Виноват, знаю… Я понимаю, тебе трудно было дочь одной растить. Теперь я могу тебе помочь…
– Не надо, – быстро сказала Люська.
– И я хочу тебе помочь, – добавил Игорь усиленно нажимая на слово «хочу».
Лицо Люськи окаменело.
– Не надо, – тоже с нажимом произнесла она. – Не надо мне помогать. Я не хочу, чтоб ты мне помогал.
– Прости, я не так выразился, – вздохнул Игорь. – Мы с тобой разошлись. Признаю, что в этом виноват я. Но дочь не только твоя. Я не отказывался от неё. И я хочу ей помочь. Это вполне естественно. Иринка – моя дочь. Прости, я хотел сказать – наша. Наша дочь!
– Ты опоздал на одиннадцать лет, – отчеканила Люська. – Раньше о дочери надо было вспоминать.
– Я о ней и не забывал. Но что?! Что?! Я мог ей дать, если сам жил, как нищий! День и ночь работал и, когда получил достойный, а главное устойчивый результат, сразу нашёл дочку. Иринку!
– Не кричи, – остудила его Люська, хотя он и не кричал, а говорил громко и эмоционально. – Не один ты работал.
– Я знаю… – начал Игорь, но Люська его перебила:
– Ничего ты не знаешь. И дочь я тебе не отдам!
– Да я и не собираюсь…
Но в этот раз вмешалась Иринка:
– Мам, вы как маленькие, ей-богу! Даже слушать смешно. Делите меня, как пирог, на кусочки, а я, между прочим, уже взрослая. Сама могу понять, что к чему, и решить, как мне быть.
– Что-о-о?! – грозно протянула Люська, и Иринка с недоумением посмотрела на мать. Такой она её ни разу не видела. – Что-о-о ты хочешь решить?
Иринка струхнула. Все замерли.
– Мам, – жалко проблеяла девчонка. – Я вас всех люблю: и тебя, и папу, и папу Сашу. Я ж в Америку не собираюсь. Мне и здесь хорошо, но могу же я с отцом видеться.
– Я не собираюсь отбирать у тебя дочь, – обрёл голос Игорь. – Если летом отпустишь её ко мне на каникулы, хоть на пару недель, спасибо. Если нет, не обижусь, пойму. Я хотел только помочь вам квартиру купить. У меня есть деньги, и я не желаю, чтобы моя единственная дочь мыкалась по съёмным углам. И прошу у тебя разрешения на переписку и встречи с дочерью, когда будет такая возможность. Я человек занятой, работаю много, так что не бойся, весь год здесь сидеть я не смогу и мешать вам не буду.
Люська сидела сгорбившись и смотрела в стол.
Все молчали.
Такт никогда не был сильной стороной моего характера, да и факт неожиданности больше не сбивал меня с толку, поэтому я бесцеремонно ответила вместо подруги:
– Конечно, Игорь. О чём разговор. Ты всё правильно решил.
Иринка и Игорь ответили одновременно:
– Спасибо, Маш! – и улыбнулись как-то очень уж одинаково.
Мы с Танькой тоже заулыбались в ответ. Все слегка расслабились, напряжение спало, разговор стал всеобщим, и только когда перевалило за полночь, я спохватилась:
– Мы ж домой не позвонили, что задержимся.
Танька с тревогой посмотрела на меня:
– Странно, что это наши не звонят?
Пару секунд мы таращились друг на друга, потом вскочили. Матерь Божья! Телефоны в машине! Мы не стали брать с собой сумки, потому что выходили на минутку. Хорошо, что у Таньки привычка запирать машину сразу, как только она ступает на землю. Иначе неизвестно, что бы мы там нашли после такой длительной отлучки, и вообще нашли бы хоть что-нибудь. Вряд ли.
Мы наскоро попрощались, рванули к выходу, чуть не затоптав Сашку, который бросился открывать нам двери, едва не кубарем скатились с лестницы, впопыхах забыв про лифт, вылетели на улицу и мгновенно оказались у машины, побив все скоростные рекорды.
Пропущенных звонков было столько, что нам дружно поплохело, но делать нечего, надо звонить.
Мы быстренько произнесли каждая в свою трубку:
– Я сейчас буду. Всё в порядке. Не волнуйся. Извини, расскажу обо всём дома, – и отключились от греха подальше. Авось, когда приедем, нас уже наполовину простят от радости, что нашлись.
Муж ждал меня у подъезда, и только взглянув на его физиономию, я сразу поняла – мало мне не покажется.
Впереди гроза. И ещё какая.
Я посмотрела на Таньку в ожидании помощи, но той было не до меня. Наскоро кивнув Славке: привет, мол, и извини, – она рванула с места и только её и видели.
Открыть рот я не успела.
Воспитательная работа началась сразу и не собиралась прекращаться.
Я шла к подъезду, потом по лестнице (второй этаж; лифт отдыхает), а муж всё никак не мог успокоиться.
Я согласно кивала головой (чего уж там, виновата!), но на слове «бессердечная» споткнулась, кивать перестала и с обидой произнесла, прерывая наконец монолог мужа:
– Мы телефоны в машине забыли.
«Безголовые» и «растяпы» я проглотила, а вот против слов «никогда ни о ком не думаешь!» активно восстала:
– Так потому и припозднились, что, когда Люську домой доставили, у дома её первый муж ждал в компании с дочкой и Люськиным вторым мужем. Ну как мы могли уехать?! Люська сама не своя стала. Белая! Того и гляди в обморок хлопнется! Ну как тут уйдёшь?! Сашка – вообще ужас как выглядел! Ну, чисто сирота неприкаянная! Мы с Танькой тоже сначала растерялись, про телефоны-то и забыли, а потом Люська всех в дом позвала, мы и пошли. В голове – каша! Туман, одним словом!
– У вас всегда и туман, и каша, – «успокоил» меня муж. – Причём, одновременно. Пора бы вам уже и привыкнуть…
Я обидчиво поджала губы, а про себя обрадовалась. Гроза закончилась, раз любимый острить начал.
Так и вышло.
– Ну, не сердись, – обнял меня за плечи муж. – Ты же знаешь, как я всегда волнуюсь, когда тебя поздно дома нет. А тут… Позвонили, что едете и пропали. С ума с вами сойдёшь… Сама знаешь, вечером вся шваль на улицу выползает. Наркоманов развелось…
– Знаю, Слав, – спокойно сказала я. – Но не каждый день к моей подружке бывший муж из Америки приезжает. Да ещё в моём присутствии.
Славка рассмеялся.
– Ну да. Такое пропустить – это ж инфаркт обеспечен. А про его приезд уже весь город говорит.
– В смысле, твои таксисты.
– Ну да. Ребята ещё вчера сказали, что, мол, художник из Америки к нам скоро будет. И никакой не американец, а наш, местный. И выставка у него в следующем месяце. Так что так рано не ждали. Думали, что когда выставка, тогда и приедет. Не раньше.
– А есть что-нибудь в городе такое, что твои таксисты не знают? – голосом невинной девочки поинтересовалась я.
– Вряд ли, – усмехнулся Славка. – Хотя ручаться не буду. Каких только чудес на свете не бывает.
– А где Костик? – спохватилась я, что мы уже дома, а говорим в полный голос. Ну ладно я – по забывчивости. День сегодня такой. Но муж-то – с какой радости?! Он всегда шепчет, когда сынуля спит.
– А Костик у твоих. На даче, – доложил муж. – Заехали сегодня и забрали на пару дней.
Ох уж, эта дача!
Мои родители жить без неё не могут. Только и разговору: ах, красота, ах, польза!
Я терпеть не могу этот кусок заболоченной земли у чёрта на куличках, где нет воды и элементарных удобств.
Зато есть брошенные по соседству участки, заросшие так, что смотреть страшно. Кажется, что из бурьяна, высотой с дом, вылетит змей Горыныч, и не один, а с целым семейством.
Ещё есть тучи комаров над головой, которые весь вечер соревнуются, кто быстрее выпьет из вас всю кровь до капельки. А в жару полчища слепней и других кусачих тварей.
И кто сказал, что на даче отдыхают?! Дудки! Труд облагораживает человека! Поэтому мои родители усердно трудятся на своих драгоценных шести сотках на пользу здоровью до инфаркта, который и случился с моей мамочкой в прошлом году.
Улитки, гусеницы и прочие создания божьи старательно помогают убирать урожай. Да так усердно, что нам практически ничего не остаётся. Мать усиленно изобретает способы борьбы с вредителями, а я им сочувствую.
Что прикажете есть бедным тварям, если на участке ни травинки, ни былинки?! А помирать от голода кому ж хочется.
Напрасно я убеждаю мамулю оставить хоть немного дикой растительности на корм бедным улиткам. Ну, хоть под кустом смородины или между грядками. Да и по зелёной травке куда веселее ходить, чем по голой серой земле. Она не сдаётся. И борьба идёт с переменным успехом. То есть на смену отравленным вредителям очень быстро являются их голодные сородичи. И всё возвращается на круги своя.
Слава Богу, что меня не было дома, иначе я, как отпускница, была бы отконвоирована на дачу вместе с сыном. Мне тоже, решила бы мамуля, полезно подышать свежим, незагазованным воздухом, поесть ягод прямо с куста и зелени прямо с грядки – той самой культурной зелени, которую не успели догрызть разнокалиберные вредители. О пользе труда в виде бесконечной прополки бесконечных грядок я уже и не говорю!
Так что, слава тебе, Господи!
И ещё раз слава!
– Есть хочешь? – поинтересовался благоверный, вырывая меня из сладких раздумий.
Надо же повезло! Мимо дачи пронесло!
– Хочу! – выкрикнула я и посмотрела на часы.
Полвторого ночи! Самое время устроить ужин «прощай, фигура!». А что делать? Есть-то хочется!
Муж усмехнулся. Он давно легко и просто читает мои мысли. Говорит, они у меня все на лице отражаются. Надо сказать, что и я с ним обхожусь точно так же – в смысле, тоже читаю, усмехаюсь и так далее. Иногда мне кажется, что мы с ним одно целое…
– Что будешь? – прервал мои размышления любимый.
– А что есть? – не осталась я в долгу.
– Пельмени, колбаса, кефир… – начал перечислять Славка.
– Кефир! – опять выкрикнула я.
Что это я всё выкрикиваю? Нервы придётся лечить с такими подружками. Не иначе.
– Кто бы сомневался, – фыркнул заботливый муж. – Специально купил. Тебе ж до магазина добраться недосуг.
Я давилась сдобной булочкой, запивая её кефиром, а муж сидел рядом и смотрел на меня. А я смотрела в стенку и переживала все перипетии сегодняшнего дня заново.
Как там Танька сегодня бухнула, что-то наподобие: где была моя голова, когда я собиралась в этот поход? – ну и где она была, моя голова, хотелось бы мне знать? Чего меня из дому уносило?
Я тяжело вздохнула.
Булка кончилась, кефир тоже, но я этого как-то не заметила.
– Ей-богу, – с досадой сказал Славка, – с вашей этой женской дружбой свихнуться можно. И дома покоя нет.
Я посмотрела на него пустым взглядом. Рука машинально поставила грязный стакан на стол.
– Ты где? – помахал он рукой перед моим лицом. – Очнись. Мы уже дома. И времени полвторого. Ночи!
– А? – подпрыгнула я.
– О, Господи! – протяжно вздохнул супруг.
И тут до меня дошло. Я – дома!
– Ой, Славик, как спать хочется! – ожила я, вскочила со стула и обняла супруга за шею.
Шея надёжная. И трёх меня выдержит.
Муж у меня солидной комплекции, едва не квадратный. Сплошные мышцы, несмотря на сидячую работу. Если б я столько сидела, точно бы двери в доме прорезать пришлось. И ходить бы не могла, каталась бы колобком. А у Славки ни капли лишнего жира.
Ну, капля, может и есть, но разве это имеет значение, если речь идёт о любимом супруге.
Зато силищи у него дай Бог каждому!
– Спать! – ухмыльнулся Славка и так на меня посмотрел, что я уверилась – в ближайшее время спать мне не грозит.
Я улыбнулась ему в ответ и подмигнула. Кто тут что-то про «спать» говорил? Только не я. Лично мне спать совсем не хочется.
Славка подхватил меня на руки, словно пушинку, зарылся носом в волосы, и не осталось на этом свете больше ничего, кроме нас двоих, его надёжных рук, запаха его одеколона и радости от того, что он у меня есть.
Надёжный, любимый, единственный. Муж.
Всё утро я бессовестно проспала.
Разбудил меня звук мобильного телефона, который неизвестно как оказался на моей прикроватной тумбочке.
– Алло, – протянула я, спросонья не разобрав, кто звонит. Глаза не открывались, а без их помощи вряд ли что-нибудь прочитаешь.
– Спишь, соня? – донёсся до меня бодрый голос мужа, и я вспомнила, что у него рабочий день.
Сон мгновенно улетучился, и я воскликнула:
– Ой, Славка, ты уже на работе?! Не выспавшись!
– Мне не привыкать, – отмахнулся муж от моего кудахтанья. – И я вполне выспался. Позвонил просто так. Думал, что ты уже к подругам усвистала. В самом деле, не заниматься же домом во время отпуска, – подколол он меня, и я расхохоталась.
Мы любили пикироваться. Видимо, это поднимало нам обоим жизненный тонус и не давало скучать.
Восемь лет мы уже были женаты, но не только не надоели друг другу, а наоборот, страшно скучали, если приходилось расставаться больше, чем на три дня.
Волна нежности к мужу затопила меня.
– Телефон ты положил..? – я не успела договорить.
– Домовой, – усмехнулся супруг. – А то будешь по дому спросонья носиться и лоб расшибёшь.
– Ничего! Он у меня крепкий! – отшутилась я.
– Кто бы сомневался! – хохотнул в трубку Славка и отключился.
Вот всегда он так. Лишь бы последнее слово за ним осталось.
Как там Танька вчера сказала? Девчонки, жизнь удалась?!
Конечно, удалась! У меня же есть Славка!
А ещё – Костик. Школа в полном боекомплекте. Люська с Танькой. Их отпрыски и их заботы. А ещё – отпуск.
Да здравствует отпуск!
Я ещё немного повалялась в кровати и поплелась в ванную. По пути глянула на часы. Вот так-так! Времени – пол-одиннадцатого! Матерь Божья, и здорова ж я спать!
Не успела я выйти из душа, как телефон опять зазвонил.
Я набросила полотенце и помчалась в комнату. По пути поскользнулась и чуть не грохнулась в коридоре. Вот весело б было!
– Слушаю! – заорала я в трубку, узнав Люськин номер. – Случилось что?! Случилось, да?!
– Ничего не случилось. Перестань кричать, – каким-то неестественно-спокойным голосом ответила подружка. – Просто поговорить хотела.
– Приезжай-ка ты ко мне, – решительно предложила я. – Муж на работе. Сын у моих. Никто не помешает. Говори, сколько влезет. На работе скажи – голова болит. И никаких! Всё! Жду!
Я отключилась, не желая слушать возражений, зная, что в таком случае Люська обязательно приедет.
Хоть чему-то я должна была научиться у своего мужа?! Если не машину водить, то хотя бы по телефону разговаривать.
Я успела высушить волосы, слегка прибраться и приготовить кофе точно к тому моменту, как Люська добралась до меня.
Ничего удивительного. Я знаю, где работает подруга и сколько времени ей нужно, чтобы с работы добраться до меня.
Люська выглядела так, что придумывать предлог, для того чтобы уйти с работы, ей не нужно было.
Бледное до синевы лицо, чёрные круги под потухшими глазами, полное отсутствие косметики, дрожащие руки и страдальческое выражение лица – всё было в наличии.
