Светлана Петрунина
Веня-адвокат
– Ну а по делу что-нибудь знаешь? – пытал Гоблина Борис Борисович.
– Дидето де натет. Куда данет. Даден куд. Даден куд. Даден куд. Дюбю даден куд.
– Говорит, что «Ничего не знаю. Кружка знает. Вареный лук. Вареный лук. Вареный лук. Люблю вареный лук». Спасибо тебе, Гоб… Друг! Мы пошли искать Кружку, а ты тут отдыхай, охраняй что-нибудь.
– Дате, Боди Боди.
– Это он сказал «до свидания, Борис Борисович», – шепнул директор Вене и направился к выходу.
Борис Борисович, Грета Даниловна и Веня вышли из темного кабинета Гоблина и тут же врезались в мясистый поток ярких солнечных лучей.
– У него «здравствуйте» и «до свидания» звучит одинаково? – заморгал ослепленный Веня. – Как вы различаете, когда он здоровается, а когда прощается? И вообще, как вы хоть что-то понимаете?
– Он у нас живет давно. Лет десять уже. Через год ежедневного общения все начинают его понимать. Как говорится, на подсознательном уровне. Он, на самом деле, добрый. Никого не обижает, не смотря на устрашающую внешность. Спит, кушает и охраняет школу. Хулиганы только от одного его вида бросаются наутек.
– Как будто в пещере с настоящим Гоблином побывал! Потрясающе, – восхищался Веня. – Я обожаю фэнтези. Такое ощущение, что погружаешься в бездну оккультного обаяния и купаешься в измерении демонического бедлама. Я обязательно вернусь к Гоблину. Хочу еще раз пережить этот восторг. Он любит угощения?
– Он ест только вареный лук и пьет отвар из вареного лука.
– Не удивительно! Все любят вареный лук!
Грета Даниловна, которая все это время наблюдала за очередной порцией всеобщего варено-лукового помешательства, сморщила нос и выпалила:
– Да что же это такое! Не может быть, чтобы все любили вареный лук! Это же такая гадость!
– Совершенно не понимаю, о чем вы! – фальцетом парировал Борис Борисович. – Если бы мне предоставили выбор: вот этот апельсин или вареный лук, то, как вы думаете, что бы я выбрал?
– Вареный лук… – тихо и неуверенно промямлила Грета Даниловна.
– А как же может быть по-другому? – искренне удивился Веня.
Грета Даниловна сдалась. Она не собиралась тратить последние силы на ненавистный вареный лук.
– Пойдемте лучше к нашей Кружке, – Борис Борисович направился к лестнице. – Она обитает на втором этаже.
Пока гости поднимались по лестнице, вниз кувырками сыпались бесшабашные школьники. Приходилось уклоняться от бумажных самолетиков, ручек и рюкзаков. В одну секунду мимо носа Греты Даниловны пролетела живая лягушка, отчего та крепко зажмурилась и пискнула, а Борис Борисович спокойно схватил налету бедное земноводное, всучил его рыжему мальчишке и, как ни в чем не бывало, продолжил путь.
– Доброе утро, Кру… – Борис Борисович вновь забылся. – Подруга! Как дела?
– Ой! Боря! Я уже и забыла, как ты выглядишь! Чего пожаловал?
Кабинет Кружки, в отличие от кабинета Гоблина, был крошечный, но светлый. Посреди помещения стоял стол и два стула, на одном из которых восседала маленькая пухлая Кружка с огромной синей кружкой в руках. Ее голова была покрыта забавными рыжими кудряшками, а маленькие черные глазки суетливо перепрыгивали с одного объекта наблюдения на другой. У стены аккуратно был расставлен инвентарь уборщицы: ведро, швабра, тряпки, тапочки, перчатки. Больше ничего не могло уместиться в таком маленьком пространстве. Гостям пришлось втиснуться лишь частично. В кабинет полностью влез только Борис Борисович. За ним следовала левая половина Греты Даниловны, в подмышке которой торчала голова Вени. При этом задняя часть его тела оставалась в коридоре.
– Это Грета Даниловна. Это Веня, – указал большим пальцем Борис Борисович на торчащую в подмышечной впадине Греты Даниловны голову Вени. – У Греты Даниловны пропал сын Карлос. Учится в нашей школе. Похоже, что он был в подвале, потому что нацарапал на стене какой-то стишок про сопли. Ты ничего не знаешь об этом?
– Я знаю все! Решительно все! Веня убежал к своей тетушке в Бурбус. Там его и ищите.
– Какой еще Веня? – спросил Веня.
– Ну, которого вы ищите. Хороший был мальчик. Учился прекрасно! Но все время думал, куда сбежать, – продолжала уверенно Кружка.
– А как же Карлос? – спросила Грета Даниловна.
– Карлос тоже был прекрасным ребенком. Любил вареный лук…
– Господи! Это невыносимо! Что она несет? – взвизгнула Грета Даниловна, вырвала свою левую половину из коморки и направилась к лестнице. – Какая чушь! Довольно! Я ухожу!
– Стоять! – заверещала Кружка, пухлым телом выдавила остатки гостей из своего кабинета и мелкими, но быстрыми шажочками догнала Грету Даниловну. – Он мне оставил это.
Грета Даниловна обернулась, выхватила из рук Кружки конверт, вынула из него листок бумаги и зачитала текст:
– «Вокруг тихо-тихо, сыро-сыро, высоко-высоко», – Грета Даниловна пошатнулась и оперлась о стену. – Это его почерк. Моего мальчика.
Всех накрыла мощная волна недоумения.
– Откуда у вас это? – поинтересовался Веня.
– Я же говорю: Карлос, Веня и Боря дали. Они такие прекрасные мальчики! Дружные! И все убежали! Решительно все! – завершила Кружка лепить свою тарабарщину.
– Борис Борисович. Тут тоже нужен переводчик. Я ничего не понял, – произнес Веня.
– Кружку, в отличие от Гоблина, понять совершенно невозможно. Она придумывает всегда какие-то небылицы. Однако, видите, оказалась полезной. А в остальном сочувствую.
– Давайте по порядку, – не сдавался Веня. – Когда Карлос передал вам этот конверт?
– Вчера, – четко ответила Кружка.
– Этого не может быть. Карлос пропал три месяца назад, – настаивал Веня.
– А я и говорю. Три месяца назад передал. Зашел такой. Передал. И вышел.
– Он вам при этом что-нибудь сказал?
– Сказал, что невозможно жить на этом свете. Хочу уехать. И уехал с Карлосом.
– Карлос уехал с Карлосом? – не выдержал Борис Борисович.
– Какой Карлос? – удивилась Кружка. – Веня!
– Какой Веня? – спросил Веня.
– Ну, который сопливый.
– Это абсолютно бесполезно, – завершила бессмысленный разговор Грета Даниловна. – Я хочу уйти. Если у вас нет нормальных здравомыслящих людей, которые могут хоть что-нибудь объяснить, то пойдемте. Мне уже дурно.
– Подождите. А Гоблин откуда знал, что Кружка что-то знает о Карлосе? Надо к нему вернуться! – заявил Веня.
– Я не хочу! Это невыносимо! – заскулила Грета Даниловна.
– Вы хотите найти сына, или нет? Я хочу! – жестко обозначил свою позицию Веня.
Грете Даниловне пришлось подчиниться, ведь Веня опять применил запрещенный спекулятивный прием под названием «Материнский инстинкт».
Гоблин все также сидел на столе и слушал музыку.
– Дате, Боди Боди!
– И снова здравствуй, – ответил Борис Борисович. – Скажи мне, пожалуйста, друг, а откуда ты знал, что у Кружки был конверт от Карлоса?
– Дя дите, ка то пиход к де ти мет нада.
– Говорит, что видел, как Карлос приходил к ней три месяца назад, – перевел Борис Борисович.
– Дорогой друг. Может, ты что-то еще видел или слышал, – с надеждой спросила Грета Даниловна.
От таких слов, как «дорогой друг», Гоблин засиял безобразной улыбкой и усердно затараторил:
– Од ката то дем годит панто. То дан крыт та дет дит дит дыр дыр выт выт. Годит то отаб подак дя мат кода тяп до гулик кот мет да го бадет па.
– Он сказал, что ему угрожает опасность. Что надо скрыться там, где тихо-тихо, сыро-сыро, высоко-высоко. Говорил, что оставил подсказки для мамы, когда прятался от хулиганов, которые смеялись над его балетными па.
– Ну, какая опасность могла ему угрожать? – застонала Грета Даниловна от упоминания о проклятом балете.
– Дэ ту то то, – произнес Веня, сам не осознавая, что заговорил на гоблинском языке.
– Это уже что-то, – автоматически перевел Борис Борисович.
– Веня, мы долны помумать, де у нас в годе тихо, сыро и вытоко, – заговорила на полугоблинском языке Грета Даниловна и тут же спохватилась. – Это, оказывается, заразно. Пошлите отсюда быстрее, а то начнем бородавками покрываться.
Все вышли на улицу и вдохнули весь доступный свежий осенний воздух до последней капли. Так сильно им хотелось дышать после пребывания в темноте, тесноте и абсурде.
– Полицейские опросили в этой школе всех до единого, однако проигнорировали Кружку и Гоблина. Столько времени потеряно, – возмутилась Грета Даниловна.
– Не злитесь. Они, наверное, их опросили, но ничего не поняли, – успокоил ее Веня.
Грета Даниловна и Веня поблагодарили Бориса Борисовича и направились домой.
– Хотите чашечку отвара из вареного лука? – учтиво поинтересовался Веня у Греты Даниловны, которая в очередной раз посмотрела на него, как на лукового маньяка.
– Я бы лучше выпила чашечку чая с молоком. Эта Кружка так вкусно пила чай с ароматом манго! Обожаю аромат манго.
– Прекрасно! У меня есть и чай со вкусом манго, и ароматизатор с запахом манго. Манго мне нравится. Но не так, как вареный лук, естественно.
– Естественно, – вздохнула Грета Даниловна, безмерно благодарная Вене за его заботу и пытливый ум, которые усилили самый пьянящий запах в мире – запах надежды!
***
– Ну, вы только подумайте! – восхитился Веня. – Сегодня разложил горы еды в эти тарелки! И опять ничего нет! Какие прожорливые у меня питомцы. А Ваш котенок ест больше всех! Увидеть бы их. Так интересно, какими они стали. Целый год прошел после того, как они ворвались в мою жизнь и попрятались. Но я их не ищу. Если прячутся, то так нужно.
Веня провел Грету Даниловну в столовую, посреди которой стоял белый стол в виде огромной кубической тумбы. Над столом висела люстра в стиле модерн. По периметру кухни располагались вмонтированные в стены полки, а справа от огромного окна стояли плита, холодильник, рабочая поверхность и раковина.
– А кто твои родители? – поинтересовалась Грета Даниловна, усаживаясь за стол. Она давно хотела узнать хоть что-нибудь о предках этакого гения.
– Они гениальные ученые. Столько полезного сделали для Фульвуса! Клей, который можно применять вместо гвоздей, саморезов, заклепок, шпилек, скоб и даже цемента. Лампочки, которые работают за счет энергии пространства. Самоочищающаяся вода. Мук Аркадьевич очень им благодарен за все. Два года назад они начали работать над каким-то устройством, а спустя год исчезли точно также, как и Ваш сын. И, вообще, что это за тенденция такая у нас в Фульвусе! Все куда-то исчезают! – возмутился Веня, принимаясь за приготовление чая. – Я делаю все, чтобы их найти. Систему изобрел, адвокатом стал. Я уверен, что рано или поздно какое-нибудь дело выведет меня на их след. Мне кажется, что именно Ваше дело как-то связано с моими родителями.
– Как это благородно. Ну, ты прямо настоящий детектив! Какой молодец! – торжественно похвалила Веню Грета Даниловна.
Не успела она закончить фразу, как из мраморно-белой кожи Вени выперли синие корни венозной ярости. Сам он с головы до кончиков пальцев ног вмиг побагровел и завибрировал, как камертон. Кровавые глаза вонзили кинжал свирепой обиды в Грету Даниловну, сжавшуюся в жалкий комочек ужаса.
– Никто!!! Никто!!! Никто не смеет называть меня детективом!!! – зарычал чудо-мальчик не своим голосом. Казалось, что у него выросли клыки, которыми он собирался перегрызть горло несчастной женщине.
– Веня… Венечка… Что с тобой… Прости… Я не хотела… Никакой ты не детектив. Тебе еще до детектива расти и расти. Эти детективы – вон какие… А ты. Да ты вообще НИКТО, – Грета Даниловна, запряженная панической атакой, чирикала какие-то глупости.
Веня раздувался и пыхтел широкими ноздрями, продолжая сверлить жертву яростным взглядом. Грета Даниловна, в свою очередь, глазела на его голову, где хороводили бесноватые пряди рыжих волос. В следующую секунду Веня зажмурил глаза и, казалось, вступил в схватку с самим собой. Такого Грета Даниловна еще не видела. Мальчик упал на пол и судорожными рывками верхней левой конечности сражался с толчками нижней правой голени. Затем он принялся усердно извиваться, как будто, выдворяя себя из себя. Через несколько минут все закончилось. Веня заснул на полу. Грета Даниловна добровольно прилипла к стулу и смотрела на храпящее тело, почти не дыша.
Так прошел час. Грета Даниловна продолжала сидеть и ждать, сама не понимая чего. От скуки она начала внимательно осматривать все предметы, которые ее окружали. По пятнадцать раз она останавливалась на каждом объекте исследования, замечая какие-то новые детали и анализируя их. Стеклянные банки с кофе, чаем, сахаром, солью, ромашкой, крупами, мукой, специями. Ничего необычного. Однако, цветовая гамма и расположение всего присутствующего создавали райскую гармонию, которой хотелось просто любоваться. Из дружной цветовой палитры выступали только два объекта: какой-то несуразный бледно-желтый сухой куст и уродливая черная лейка. В тот момент, когда Грета Даниловна задумалась, зачем нужна лейка сухому кусту, Веня зашевелился и начал поднимать свое тяжелое тело с пола. Грета Даниловна напряглась каждой косточкой своего организма.
– Опять… Это невыносимо. Простите, Грета Даниловна, – тяжелым и слабым голосом произнес Веня. – Я не виноват. Так бывает. Помогите мне, пожалуйста. Я хочу прилечь.
Грета Даниловна подскочила, обхватила Вениной рукой свою шею и поволокла его в комнату в указанном им направлении. Она заботливо уложила ребенка на огромную кровать, как когда-то укладывала Карлоса, а сама устроилась рядом в мягком кресле.
***
Утром Грета Даниловна проснулась от дивного шоколадного запаха кофе, отчего по телу распространилась рябь удовольствия. Она догадалась, что кофе готовит Веня и направилась в столовую, усердно разминая шею, которая за время сидячего сна скрутилась в ржавую спираль.
– Доброе утро, Веня.
– Доброе утро, – бодро ответил Веня. – Чувствую себя прекрасно! Свое состояние после приступов я называю стеклянным, потому что самочувствие великолепное, настроение перспективное, душа чистая, как стеклышко.
– Я очень рада, – Грета Даниловна не осмелилась расспрашивать Веню о случившемся вчера. Она искренне боялась, что все повторится. Второй раз она такой водевиль не переживет.
Веня налил приготовленный кофе в изящную кружку, которую галантно презентовал Грете Даниловне. Та зажмурилась от кофейных паров удовольствия и приступила к всенаслаждению.
– Когда мне было три года, – Веня решил объясниться, – я убежал из дома. Помню, как ночью вытащил из маминой сумочки какую-то мелочь, засунул ее в рот и рванул в ближайший круглосуточный магазин. Я абсолютно не умел считать, поэтому работница магазина помогла подобрать подходящий товар, которым оказались круглые кислые конфеты с джемовой начинкой. Я выплюнул в ладонь кассирши монеты и гордо направился обратно. Вокруг дома уже собралась толпа полицейских, детективов и врачей. Мама призвала все службы города, чтобы меня найти. Даже газовую, пожарную службы и бюро по контролю над неопознанными летающими объектами. Она и подумать не могла, что я просто пошел в магазин за конфетами, – Веня с кружкой кофе сел за стол напротив Греты Даниловны. – Помню, что очень испугался. Наверное, еще больше, чем мама. Под светомузыку сигнальных огней спецмашин и с набитым конфетами ртом я начал медленно пробираться к дому. Старался, чтобы меня никто не заметил. Думал, что зайду в свою комнатку, лягу в кроватку и, как будто, никуда и не пропадал. Однако в ту же секунду ниоткуда выскочил какой-то мужик в плаще и шляпе, схватил меня за левую ногу, поднял над землей вверх тормашками и начал трясти. Все конфеты вывалились, конечно. «Ужасный мерзкий мальчишка! Как ты мог сбежать, так напугать своих родителей и набить рот какой-то гадостью! Выплюнь! Фу! Мы тут ради него все не спим, а он жрет что-то и хихикает над нами!» – вопил этот зверь прямо в мое левое ухо, которое до сих пор не слышит на все сто процентов. Мне было совершенно не до смеха. Он потащил меняв дом, как мерзкую драную крысу на помойку. А я молчал, потому что каждая неокрепшая мышца моего тела готовилась к смерти и не слушалась моих указаний. Когда мама увидела, как это чудовище заносит меня в дом, держа за ногу и выкрикивая какие-то мерзости, то запустила ему в лоб бревно, предназначенное для растопки камина, отчего тот разжал руку, и я упал на пол, получив пурпурный шишак. Я онемел от ужаса на целых три месяца. Речь восстанавливалась медленно с заиканиями и ежедневными походами к психологу. Это был детектив из местной полиции, который никогда не отличался вежливостью. Жил один, никого не любил и его никто не любил. Вот и превратился в зверя. Мук Аркадьевич после того случая позаботился о том, чтобы его уволили. Когда меня называют детективом, во мне просыпается лютая ненависть к тому субъекту. Она выворачивает меня наизнанку и тогда случается приступ. Все мое гениальное естество протестует против даже отдаленной ассоциации моего призвания с деятельностью того чудовища.
– А где он сейчас? – спросила Грета Даниловна.
– Не знаю. Умер, наверное, от своей нечеловеческой злобы. И всем плевать.
– Теперь все понятно, – улыбнулась Грета Даниловна. – Ты совершенно необычный мальчик.
– А теперь давайте вернемся к нашему Карлосу, который застрял где-то высоко, – Веня резко сменил тему.
– Да еще и добровольно, – подхватила Грета Даниловна.
– Вспоминайте все об этой считалочке. Кто сочинил. Когда сочинил. Что и как Карлос о ней говорил. Почему она ему нравилась. Что именно в ней нравилось. Надо вспомнить все. С первой строчки.
– Эту считалочку придумали Карлос и его друзья – Бри, Лекс и Алекс. Каждый написал по одной строчке. Помню, как они громко смеялись, когда сочиняли это стихотворение. Бри – единственная девчонка в их компании – придумала первую строчку: «Замерла на пальчиках левой ноги… руки повесила на струну космоса». Она твердила, что хочет тишины, одиночества и невесомости. Часто представляла себя в сумеречном покое, зависшей на одной ноге на вершине скалы с закрытыми глазами и поднятыми вверх руками. Странное, конечно, желание у тринадцатилетней девчонки. Я вот в ее возрасте…
– Мечтали о длинном платье! – усмехнулся Веня.
– Да! Мечтала, – констатировала Грета Даниловна. – И это нормально! Ненормально в тринадцать лет висеть над скалой в тишине и сумраке!
– В чем-то вы правы, – согласился Веня.
– Вторую строчку придумал Карлос: «Вокруг тихо-тихо, сыро-сыро, высоко-высоко… Не желаю судьбу без компаса». К сожалению, он не объяснил, почему такие строки пришли ему в голову, как и Алекс с Лексом: «Надуваю грудь счастьем, звездами, солнцем; глаза – улыбкой сопливой; Ныряю в жизнь глубоко, далеко от смерти земной златогривой». Тарабарщина какая-то.
– Нужно встретиться с Бри, Алексом и Лексом, – подытожил Веня.
– О нет! Я не хочу опять очутиться в этой обители абсурда! Мне кажется, если я еще хоть раз пообщаюсь с каким-нибудь Гоблином или Кружкой, то уже не вернусь к нормальной жизни. А я хочу жить!
– Надо! – уверенно заявил Веня и демонстративно громко сербанул кофе.
***
Узрев у школы Веню и Грету Даниловну, Борис Борисович тот час же попытался затеряться в море бушующих школьников.
– Борис Борисович! Не прячьтесь! Мы всё видим! – крикнул Веня.
– А я и не прячусь… С детками решил порезвиться. На скакалке попрыгать. Не отвлекайте меня, – капризно потребовал Борис Борисович, выхватив у какой-то девчонки скакалку, и приступив к прыжкоподобным движениям.
Борис Борисович подпрыгивал, как корявый козел, и вразнобой со скакалкой приземлялся на землю. В то же время, по всей его переносице радостно гарцевали очки и, казалось, верещали от удовольствия. После десяти неудачных прыжков Борис Борисович остановился.
– Сейчас же верните ребенку скакалку! – скомандовала Грета Даниловна. – Вы же абсолютно не умеете прыгать! Как-будто всю жизнь Вы учились безобразно скакать и похоже, что преуспели в этом!
– Ладно, – выдохнул Борис Борисович. – Что вам еще надо?
– Мы должны поговорить с Бри, Алексом и Лексом.
– Хорошо. Пойдемте в учительскую, посмотрим на расписание. И пообещайте после этого уже меня не трогать. А то у меня стресс.
– Боди Боди! Боди Боди! Боди Боди!
– Мне почему-то кажется, что вас зовет Гоблин, – предположил Веня.
Из окна первого этажа торчала уродливая голова Гоблина и усердно выдавливала из себя какие-то звуки.
– Ну что еще, Гоб… Друг! – закатил глаза Борис Борисович. – Видишь, у меня гости.
– Дя дету!
– На ком? – ошеломленно спросил Борис Борисович.
– Да Дуке! Да када то дя пето дерва людо. Бы ного де бада дохел поденти до да бадлу дой пату. До немате до пять мет де мот то.
– Вы представляете. Он говорит, что женится на Кружке. Она ему наплела, что у них раньше была неземная любовь, а какой-то банкир их разлучил. Но сейчас они опять вместе, не смотря ни на что. Бред какой-то.
– Потем бед?
– Да потому что бред! – внезапно вспылил Борис Борисович. – Она там сериалов своих насмотрится и давай тут общественность будоражить!
– Боди Боди! Ду на людо!
– Обижается. Говорит, что у них любовь, – выдохнул Борис Борисович. – Да делайте, что хотите! Женитесь! Детей рожайте!
– А дети-то интересные получаться, – предположил Веня. – Породистые.
Грета Даниловна старалась никого не слушать.
Из расписания уроков стало ясно, в каком кабинете Бри, Алекс и Лекс.
– А теперь простите. Мне нужно встречать высокопоставленных гостей из Министерства. Будем обсуждать , нужны ли классы с первого по десятый. Вот я предложил оставить только один класс – одиннадцатый. Это же какая колоссальная экономия для бюджета города: можно будет уволить девяносто процентов учителей, сократить количество кабинетов, что позволит объединить их в одном здании, а неиспользуемые здания – использовать в других целях. Дети сразу будут поступать в одиннадцатый класс.
– А до одиннадцатого класса что они будут делать? – спросил Веня.
– Ну как, что? Работать, – уверенно заявил Борис Борисович.
– Кем это, интересно узнать? Домашними тупицами? – съязвила Грета Даниловна.
– Ну, почему же. До шестнадцати лет они могут работать уборщиками, посудомойками, дворниками. Зато к одиннадцатому классу они будут уметь делать все! А после школы – хоть куда!
– А куда денутся уволенные учителя? – спросил Веня.
– Тоже пойдут работать уборщиками, посудомойками и дворниками, – ответил Борис Борисович.
