В назначенный день Алла собиралась разбудить мужа, чтобы тот ненароком не проспал собеседования. Но, когда прозвенел будильник, обнаружила, что Димы уже нет. «Куда он в такую рань помчался?» – подумала она и опять провалилась в сон.
Дима вернулся к обеду. С порога подхватил заливающегося смехом Мишутку подмышку, в другую руку взял велосипед, потащил на улицу.
– Как прошло, Дим?! – воскликнула Алла, выбегая из подъезда следом.
– Лучше не бывает! – ответил муж и взялся играть с ребёнком.
Войдя в парк, Алла побрела вдоль аллеи. Вскоре присоединился Дима. Пошли рядом, глядя, как Миша бодро крутит педали.
«Пока не расшевелю, сам не начнёт. Что за манера?» – с досадой подумала Алла и спросила:
– Так как же всё-таки собеседование?
– Ну-у, та-ак. Поговорили.
– И-и-и? Тебя берут?! – с раздражением продолжала она. – Тяну из тебя, как из паука паутину.
– Да ладно, Ал, не кипятись. В общем, этот – ну, знакомый Катерины Михалны – вроде мужик нормальный. Велел заявление написать, анкету заполнить. Теперь остаётся ждать, когда вызовут.
– А ты не сам должен за ответом пойти?
– Нет. Они документы будут проверять. Кто знает, сколько времени это займёт?
– Поня-ятно, – протянула Алла. – А что ж ты такой радостный примчался? Я уж думала – готово дело.
– Всё тебе не так, – буркнул Дима.
– Зато у тебя всё прекрасно! – взорвалась Алла. – Ни работы, ни денег, ни планов на будущее! Я Мишу в детский сад записала. Сказали, что очередь подойдёт не раньше чем через год. Если сама работать пойду, куда его денем?
– Мама, мама, – заскулил Миша развернувшись.
– Ребёнка напугала, – шепнул Дима. – Успокаивай теперь.
– А, может, ты подсуетишься, папаша фигов? Сына столько времени не видел и лишь бы на кого спихнуть.
Алла взяла сына на руки, зашагала впереди. Дима с велосипедом вяло потащился на расстоянии.
После обеда малыш никак не хотел засыпа́ть. Аллу подмывало выяснить отношения с мужем. Лишь только мама вернулась с работы, тут же передала вахту.
– Пошли на улицу, чтобы не мешать, – бросила Алла из прихожей, сунула ноги в шлёпанцы и выскочила из квартиры. Уселась на лавочку у подъезда.
«Ну, что он медлит? Снова на нервы выводит».
Дима выплыл с улыбкой на лице.
– Не знаю, чем ты недовольна. Вот мама твоя меня похвалила.
– Ах-ах-ах, – качая голову ладонями, с издёвкой проговорила Алла. – Наш пятилетний мальчуган дождался похвалы. Возьми с полки пряник. И вообще, ненавижу, когда ты говоришь «твоя мама». Она для тебя – Екатерина Михайловна, понятно? Пошли, сядем где-нибудь подальше от окон.
Сжимая трясущиеся пальцы в кулаки, Алла без оглядки дошагала до аллеи, плюхнулась на первую же скамейку с мыслью: «Еле тащится, придурок».
Дима уселся на некотором расстоянии.
– Ал, ну что со мной не так? – проговорил он скорбно.
– Вот это и не так! – взвилась Алла. – У тебя постоянно такой вид, будто умирать собрался. И думаешь, что все должны тебя принимать таким.
– Каким таким?
– Жалким! Инфантильным! Безынициативным! – Алла старалась впечатать слова мужу в мозг. – Ничего тебе не надо, никуда не стремишься. Только проблем наживаешь. А знаешь почему? Да потому что с людьми нормально не хочешь общаться!
Дима слушал молча. Потом еле слышно проговорил:
– Ага, зато ты прекрасно это делаешь, – и снова замолчал.
Алла уловила странные интонации, напряглась.
– Продолжа-ай, – протянула она, повышая голос.
– Да ладно, считай, что я ничего не говорил.
– Нет-нет, слово не воробей…
– Ну, если уж так просишь… Знаю я, как ты с Лёвкой на кухне замечательно общалась. Особенно когда он тебя по ножке гладил.
Аллу обдало холодом. «Верка – стерва! Всё-таки выбрала момент сподличать», – подумала она, стиснув зубы, но как ни в чём не бывало выпалила:
– Ты дурак, что ли, Дима?! Он мне жирное пятно с подола помогал оттирать! Разницу улавливаешь? Это не то, что со шлюхой в бытовке тереться?!
– Ал, разница, конечно, есть. Но это ты – дурёха. Вообще ничего в мужиках не понимаешь! Всё я прекрасно видел: и ваши взгляды, и твои побегушки на тренировки, и то, как Парфёнов комплиментил.
«Первый раз слышу Лёвину фамилию. А слово-то какое выдумал – комплиментил», – пробилось в голове, сквозь нарастающий «колокольный» звон.
– Только ведь это всё левое. Фальшивка. Понимаешь? Думаешь, на ком он жениться собрался?
– Да мне всё равно. Знать не хочу, – буркнула Алла.
– Не-ет, ты послу-ушай. На дочери командира части.
Алла вздрогнула – перед глазами встала девица в обтягивающем чёрном трико.
– Познакомился с ней на даче у будущего тестя, помогал там что-то строить, – продолжал Дима. – Лёвка с этой – своей новой – быстро спелся. Её тоже на теннис потащил. Сначала вроде так – знакомая. А потом уже в открытую. Ты одна не замечала.
Алла закрыла пылающее лицо ладонями.
– Да-а-а, Парфёнов не промах, – не унимался муж, – свою выгоду видит. Теперь ему и тёпленькое местечко в армии обеспечено, и квартирка, и прочие земные блага. И ещё, ты мне затирала про его бескорыстие. Так вот, если хочешь знать, он с меня за всё спросил: и за Мишкин экскаватор, и за табуретки, и за Пушкина твоего, и за ракетку.
Алла бессильно уронила руки на колени, повернулась вполоборота, недоверчиво взглянула на мужа, но поняла, что тот не врёт.
– Дим, – тихо проговорила она. – Я так больше не могу. Нам надо развестись.
Дима вскочил со скамейки, опустился перед женой на корточки, взял за руки.
– Ал, пожалуйста, только не это! Я чувствовал, что ты об этом думаешь. Но я не могу без тебя! Поэтому и закрывал глаза, позволял делать всё, что хочешь. И впредь так будет, только умоляю – не гони меня. Нам же раньше было хорошо! Что сломалось? Подскажи, что мне делать, чтобы тебе нравилось?
Алла в задумчивости смотрела вдаль гудящей аллеи. Мимолётное воспоминание приятно тронуло, наполнило мягким теплом, но… лишь на мгновение.
– Тогда в тебе было столько мужского, – произнесла она тихо, будто говорила сама с собой. – Ты не спрашивал, сам догадывался, что делать.
Она помолчала и печально продолжила:
– Мне не нужен второй сын в лице мужа. Неинтересно. Не трогает… Но наверное я сама не смогу так быстро всё порвать. И сынишку надо подготовить. Давай, используй последний шанс – устраивайся на нормальную работу, ищи, где жить.
– Забери своего ребёнка! – истошно завопил свёкор, влетая в кухню. – Только ремонт сделали, а тут вы, как саранча налетели! Иди полюбуйся – твой на обоях ручкой начеркал! Надо же было додуматься!
– Знаете что, Семён Михайлович?! Миша такой же мой, как и ваш. Могли бы и поиграть с внуком, пока я обед на всю семью готовлю! Последите хотя бы за супом, если за ребёнком не можете!
Алла бросила прихватку на стол, побежала к сыну.
– И-ишь, что придумала! Вам комнату выделили, вот пусть там и сидит. Загадит, так хоть не всю квартиру! – кричал свёкор в спину.
Алла нашла Мишу в зале за креслом. Тот сидел на полу, забившись в угол, и испуганно озирался.
– Не бойся, мой маленький! Иди ко мне, – ласково проговорила Алла, протягивая руки.
Миша вскочил, бросился на шею. Обнимая сына, Алла скользила взглядом по стене, пытаясь разглядеть следы «вандализма».
– Сынок, и где твоя наскальная роспись? Что-то я не вижу. А хотелось бы оценить шедевр, – сказала подбадривающе.
Миша ткнул пальчиком. За спинкой кресла на обоях красовался человечек размером не больше спички: голова – кружок; туловище, ручки, ножки – палочки.
– Да ты – настоящий художник! – воскликнула Алла. – И кто же это?
– Деда Сёма, – пробурчал малыш, уткнувшись ей в плечо.
«Э-эх, другой бы дедушка обрадовался. А этот – злобный. Много чести, его рисовать», – подумала Алла.
– Пойдём-ка к себе, юный портретист. Устроим мастерскую там.
В комнате она прикрепила изолентой к стене два альбомных листа.
– Вот, рисуй сколько хочешь, – чмокнула сына в макушку и поспешила попробовать суп на готовность.
В кухне свёкор яростно крутил выключатель радиоприёмника.
– Второй день не работает, что б его!
Алла мысленно усмехнулась. Она знала: это Дима догадался поставить заглушку в розетку, смежную с кухонной, потому что ежедневно ровно в шесть утреннюю тишину разрывали фанфары гимна. Миша пугался, вскакивал, потом долго капризничал.
Семён Михайлович стукнул ладонью по крышке приёмника, ехидно спросил:
– Ну, и долго ещё этот оболтус на работу не устроится? Уже месяц у нас живёте, а всё «завтраками» кормит.
– Вы же знаете, что Дима до сегодняшнего дня вызова ждал. Вот, утром в УВД поехал, – помешивая в кастрюле, пыталась оправдаться Алла, помолчала и отчаянно выпалила: – А, вообще-то, я ваших претензий не понимаю! Деньги в общий котёл мы вносим. Готовлю и убираю за всеми я. А вы с Зинаидой Ивановной даже с ребёнком погулять не хотите!
– Ладно-ладно, слышь, ключ в замке ворочается? Иди встречай своего безработного.
Алла прикрыла кастрюлю крышкой, выбежала в прихожую. Свёкор, тяжело ступая, прошагал к себе.
Только приоткрылась входная дверь, на кухне зашипело. «Огонь забыла убавить!» – вспомнила Алла, метнулась обратно.
– Дим, я здесь! – крикнула она, убирая решётки с плиты.
«Что-то он не торопится. Подозрительно», – подумала Алла, удаляя следы сбежавшего бульона.
Дима появился с мрачным лицом и мелко ходящими желваками. Алла всё поняла.
– Но почему? – спросила она, глядя в страдальческие глаза мужа.
– Эти разведчики запрос в прежнюю часть отправили, а там гады такую характеристику накатали! Теперь о погонах навсегда можно забыть. Вообще не представляю, что делать.
– Хм-м, печально. Может, тебе в школу пойти? Вполне можешь начальную военную подготовку вести или даже физику с математикой.
– Что?! Издеваешься?! Да я этих спиногрызов боюсь. Помню, сам над училками издевался. Попадётся такой – прибью ненароком. Так ведь им в пустые головы ещё и знаний надо напихать.
Алла почувствовала, как в мозг ядовитыми гадюками полезли мысли о ненавистных родственниках, неустроенности и, главное, о несостоятельности мужа. Она опустилась на табурет.
– Дим, я как рыба в неводе – бьюсь, трепыхаюсь, но ещё больше запутываюсь. Разве это жизнь? Увязла в проблемах. Одну ногу из домашних дел вытащу, другая – в склоках утопает.
Алла вскинула влажные глаза, затараторила:
– А тебе самому не надоело? Ни с родителями поговорить не можешь, ни на работу устроиться. Ты что, шесть лет отучился и два года отслужил, чтобы время от времени по ночам вагоны разгружать? Я уж молчу про отношение к сыну. Тебе ящик с картинками дороже. Вот и сейчас пришёл, даже не спросил, как он? чем занимается?
– М-м… Э-э… – Дима растерянно замычал, пожимая плечами.
– Это всё, – проговорила Алла тихо. – И не смотри так, будто не понимаешь, о чём речь. Мы с Мишей уходим… Нет-нет, больше не уговаривай. Я всё решила.
Алла, не желая слушать оправданий, убежала в комнату.
Миша спал на полу с зажатым в кулачке карандашом. Над ним красовалась картина, изображающая высокого и маленького человечков из палочек и кружочков.
В первом по треугольному телу и длинным ниточкам, торчащим из головы, легко было узнать женщину. Другой – лопоухий, в штанишках-прямоугольничках и с цветком в руке – определённо был мальчишкой. Улыбки на лицах растянулись до ушей…
В тот же вечер Алла с сыном вернулись в родной дом.
В ЗАГсе дали месяц на обдумывание. Неожиданно твёрдо Дима предупредил: «Если не передумаешь, алиментов можешь не ждать».
После такого заявления остатки неуверенности Аллы в правильности принятого решения рассы́пались в прах. Но легче не стало. Всё это время приходилось бороться с собой, чтобы ненароком не расстроить сына.
В день развода Алла с удивлением отметила невероятное спокойствие внутри. «Процедура пройдёт быстро и безболезненно. Совместно нажитого у нас нет, а потому и делить нечего», – размышляла она, глядя из окна троллейбуса на куда-то спешащих людей.
Дима ждал на заднем крыльце ЗАГса. Когда Алла подошла, распахнул перед ней тяжёлую дверь.
«Как при первой встрече около института», – Алла тряхнула головой, чтобы избавиться от воспоминаний, и уверенно вошла.
В кабинете уселись за стол напротив служащей. Та с непроницаемым взглядом на лице, похожем на маску, начала задавать вопросы:
– Супруги Купцовы, вы уверены, что хотите оформить развод? Не передумали?
– Нет, – твёрдо ответила Алла.
Дима молчал, склонив голову.
– На раздел имущества никто не претендует? – беспристрастно продолжила служащая.
Алла помотала головой.
– Я! – неожиданно воскликнул Дима. – Я хочу часть квартиры!
Алла почувствовала, как кровь ударила в голову. Появился нестерпимый зуд, будто тысячи комаров одновременно впились в кожу острыми хоботками.
Она развернулась к Диме всем телом.
– Что-о-о?! Ты хочешь получить мамину квартиру?!
– Да, а что такого? – вызывающе ответил Дима. – Мой сын там прописан, а почему мне нельзя?!
– Гражданин Купцов! Ведите себя достойно! – воскликнула служащая, ударив ладонью по столу.
Маска упала с её лица: брови съехались к переносице, глаза забегали, губы нервно задёргались.
– Порядочные отцы детей к себе или к своим родителям прописывают! – негодующе вскрикнула она.
– А у меня! Ничего! Нет! Понятно?! – гримасничая и делая ударение на каждом слове, парировал Дима.
– Прежде чем семью создавать и ребёнка заводить, надо было об этом позаботиться, – ледяным тоном ответила служащая.
– Так я и рассчитывал всем обзавестись по ходу. Разводиться-то не собирался! – отчаянно крикнул Дима, уронил голову в ладони и горько добавил: – А тут вот – гикнулась семья. Не зря говорят: хорошее дело браком не назовут.
– Ещё бабской истерики от мужика мне тут не хватало! Насмотрелась я на вас – на таких. Всё в бирюльки играете. А как про ответственность услышите, так в жён пальцем тычете. Хорошо ещё, что законы справедливые. Не положена вам, Купцов Дмитрий Семёнович, прописка в квартире гражданки Покровской Екатерины Михайловны. Всё. Распишитесь здесь и здесь, – она махнула в журнале огромные галки.
Пока разведенцы ставили подписи, начеркала что-то на бланке, протянула Алле.
– Это вам напоминание – где и когда получить документы о разводе.
Алла выскочила из кабинета, будто жгло пятки. Добежала до выхода. На крыльце остановилась, преграждая Диме дорогу.
– Сказала бы, что ты – гад, да знаю – сам бы до такого ни в жизнь не додумался! Можешь даже не намекать, кто тебя надоумил. И так понятно. Слизняк ты, Димка! Когда только успел таким стать? Или сразу был, а я не замечала?
– Думай что хочешь, – тихо проговорил Дима. – Всё равно больше не собираюсь видеться ни с тобой, ни с сыном.
– Вот-вот. Любовь-то оказывается какая сильная была!
– И была, и есть, – чуть слышно ответил Дима. – Прошлое вспоминать – себя мучить. Померла так померла, как говорится. Да, и помнишь, предупреждал – на алименты не рассчитывай. Я ведь безработный, – криво усмехнулся, обошёл остолбеневшую Аллу.
Удаляющиеся шаги бывшего мужа болью чеканили в затылке.
Вспомнился вечер, когда Дима впервые заговорил о свадьбе. Яркой вспышкой мелькнуло трогательное прощание у подъезда. «То был последний поцелуй не только уходящего лета, но и вообще последний, – с грустью подумала Алла. – Семейное счастье упорхнуло, едва присев на плечо. Как часто я слышала о подобном, но никогда бы не подумала, что такое может случиться со мной».
Любовь, это значит… – Мой.
Марина Цветаева
– Вот и ещё одна осень собралась «с вещами на выход», – уныло проговорила Алла.
Мама открыла банку варенья. Положила понемногу в розетки, разлила по чашкам настой из термоса. Кухню наполнила мятная свежесть.
– Больше всего мне хотелось работать переводчиком, – мечтательно продолжала Алла. – Жаль, что здесь нет ни одного предприятия, где бы требовался такой специалист. Да если бы и было, кто бы меня взял. Особенно тогда – два года назад, когда Мишу наконец в детский сад устроили? Опыта работы никакого, после окончания института трёхлетний перерыв…
Сняла губами сладкую вишенку с кончика ложки, шумно втянула кипяток.
– Ехать куда-то с ребёнком на руках было страшно. Бросать здесь, хоть и на время, – не хотелось. Оставалось одно – школа. А теперь видишь, и там не получается.
– Да-а, – вздохнула мама. – Я это предполагала такой исход. Руководство не любит, когда учитель часто отсутствует. Но, что делать, если у нас Мишенька постоянно болеет?
– И как же теперь? Выходит, меня вообще никуда не возьмут, ведь он болеть-то не перестанет?
– Не отчаивайся. Что-нибудь придумаем, – спокойно сказала мама, но Алла прочитала в глазах тревогу.
Окончательно расстроенная, наскоро допила чай и поспешила улечься в постель.
Мысли замельтешили подобно обитателям ожившего муравейника.
«Ну, ушла я от Димки. Полно́ таких случаев. Ну, Лёва оказался негодяем. Так сама виновата: мужа за нос водила. Вот, лови бумеранг. Но ведь уже больше трёх лет прошло. Сейчас живу у мамы под боком, сыночек рядом. Работа… Была работа, – Алла вздохнула, вспомнив, что в сентябре вынудили написать заявление «по собственному желанию». – Так ещё найду, у меня же теперь опыт есть. В целом вроде никакой катастрофы. Всё, как у всех. Почему же так ноет в груди? Почему сжигает одиночество?»
Алла повернулась набок. Силилась уснуть, но мысли вились чёрной лентой, возбуждая и нагнетая уныние.
«А подруги? Нас так много связывало с Ирой. Даже когда она уехала учиться в Москву, писала, приезжала. Стоило выскочить замуж – пропала. Лола – туда же. Юрка добился своего, сумел-таки её к себе привязать. Вот, мама советует новых подруг завести. Да где их взять, новых-то? Круго́м одно лицемерие, зависть, подлость. А может, и не надо семейным людям никакой дружбы, и так забот полно́?»
Алла снова откинулась на спину.
«Подруг-то мне, может, и не надо, а вот любви хочется…»
Она перестала ворочаться, притихла. Глаза уловили мерцающие блики. С каждым мгновением их становилось больше. Наконец все слились воедино, и в приглушённом фиолетовом свете проявились очертания комнаты.
Алла снова не понимала, как здесь очутилась, но знала наверняка, что произойдёт дальше.
Сквозь окно заструился мягкий лунный свет. Он словно нёс в себе нежную мелодию, льющуюся с неба и окутывающую волшебством. «Сейчас приблизится незнакомец, прикоснётся к плечам, и мы поплывём в чарующем танце…»
***
Утро вернуло в действительность.
Алла отвела Мишу в сад. Поехала в кооперативный магазин купить сыну вкусненького. Выскочила из автобуса в центре города. Побрела мимо длинных сталинских домов.
«Как же часто стало являться это сновидение. Но, похоже, мне суждено ощущать женское счастье только во сне, – мелькнула горестная мысль. – Что ж, пусть так. Пора смириться».
Алла вошла в магазин. Выбрала банку янтарного липового мёда, быстро расплатилась, поспешила обратно.
На другой стороне шоссе, поравнявшись с храмом за церковной оградой, увидела, как в распахнутые настежь ворота входят люди.
Остановилась, стала наблюдать. Две девушки. Дама интеллигентного вида. Молодая женщина с ребёнком на руках. Все следовали прямиком к входу, крестились, скрывались за дверьми и не возвращались.
«Они что, не боятся? Могут же с работы уволить, из института выгнать…» – размышляла Алла, не замечая, как ноги сами несут её в храм.
Войдя, она остановилась в притворе.
– Голову покрой, – покосившись, проскрипела носатая старушка в чёрном. – Чай, не на танцульки заявилась, а в святое место.
Аллу передёрнуло. Она суетливо натянула сползший на плечи платок. Постояла с минуту, осматриваясь. Чёрная старушка пропала из виду.
Прошла вперёд, замерла у иконостаса.
В полумраке таинственно трепетали огоньки свечей. Откуда-то из небытия доносилось пение. Алла ощутила, как оно обволакивает тело и через кожу проникает в душу.
– Хошь бы маленькую свечечку купила, – раздался над ухом знакомый скрипучий голос. – Ходят поглазеть, никакого прибытку монастырю.
– Это монастырь? – удивлённо спросила Алла.
– Не знала? Приезжая, что ль?
– Ага, – смущённо соврала Алла. – Я ни разу не была в церкви, не думала, что… В общем, я не знала, что сюда можно заходить. Денег не осталось, вот, – кивнула на тряпичную сумку, – мёд купила.
Вдруг сообразив, достала банку, протянула старушке. У той еле дрогнули уголки губ, но глаза ожили, выдавая огромную радость.
– Благослови тебя Господь, – прошептала она, трижды перекрестила Аллу, сунула в руку бумажку. – На вот напиши, за кого хочешь попросить, послушница Матрона свечи поставит.
– Кто она, эта послушница? – с любопытством поинтересовалась Алла.
– Да я и есть, – старушка растянулась в беззубой улыбке.
Дома впечатлённая Алла едва дождалась маму с работы. Не терпелось поделиться приключением.
– А знаешь, можно попробовать устроиться певчей, – предложила та, выслушав.
– Мне бы очень хотелось. Но как же запреты, гонения и всякое такое?
– Так ты не знаешь?! Совсем недавно – в конце октября – разрешили свободу вероисповедания. Церкви открыли.
Алла смотрела недоверчиво, но понимала – мама не может так шутить.
На следующий же день она снова появилась в монастырском храме, но уже не мимоходом, а с греющей душу идеей.
На входе купила свечи, поставила перед иконой, перекрестилась. Склонив голову, принялась бормотать «Отче наш», другой молитвы не знала.
– Пришла-а. Молодец.
Алла вздрогнула от неожиданности, подняла глаза.
– Матушка Матрона!
Радостный возглас Аллы, отразившись от куполов, разнёсся по всему храму. Она на секунду зажала рот ладонью, потом зашептала:
– Матушка Матрона, я хочу здесь работать – петь.
– Эх-эх-эх, – проскрипела Матрона, – все вы с мирскими мыслями приходите – работать. Вон уж полон клирос студентов. Ай да ладно, жди, сейчас настоятеля позову.
«Настоятель женского монастыря – мужчина? Разве такое возможно?» – удивилась Алла.
Подошёл невысокий, худой человек в чёрном облачении. К нему тут же сбежались немногочисленные прихожанки с тихими восклицаниями:
– Благословите, батюшка Георгий!
Он осенил крестом всех сразу и протянул костлявую руку. Прихожанки прикладывались по очереди, отходили крестясь.
«Это что ж, мне тоже надо будет ему руку целовать?» – с отвращением подумала Алла.
Батюшка наконец повернулся лицом. Она сжалась под колючим, изучающим взглядом.
– Аборты делала? – вкрадчиво спросил он.
Алла смущённо кивнула.
– Ещё-о-о одна – в преиспо-о-однюю, – певуче проговорил отец Георгий, прищурив острые чёрные глазки.
– Что? – прошептала Алла.
– Грех это, говорю. Убийство. С таким все-е-е в преисподней сгинут.
Аллу обдало холодом.
– Что вы такое говорите? Какое убийство?
– Как Бог ребёночка дал зачать, так сразу в негои душу вдохнул. Человека ещё не видно, а душа-то уже живё-ёт. Тут приходит палач и дава-ай выскребать её вместе с плотью. Та-ак-то, голубушка.
Напористо-язвительные интонации устрашающе вонзались в мозг. Алла вдруг отчётливо увидела себя, добровольно отдающей родной комочек жизни на заклание.
Спрятала лицо в ладони, прошептала:
– И как же теперь? Ничего нельзя сделать?
– Душу не вернё-ёшь.
Очередная булавка жестоко впилась под рёбра.
Отец Георгий помолчал, будто испытывая нервы, и бросил:
– Кайся!
Алле хотелось бежать без оглядки, но она стояла, словно пришпиленная, и, онемев, кивала.
Батюшка продолжал:
– Замужняя? Венчанная?
– Развелась… Больше трёх лет назад, – пролепетала Алла и еле слышно добавила: – Нет, мы не венчались.
– Блуд, матушка моя. Без Божьего благословения жить – блуд. Потому и сча-астья не было.
Отец Георгий понизил тон почти до шёпота. Томно глядя из-под прикрытых век, спросил:
– А часто ли у тебя была близость с мужем? В каких позах предавались любовным утехам?
Вопросы казались Алле странными и неуместными. Она обескураженно молчала, не смея поднять глаз.
– А знала ли ты мужчин после развода? – не унимался отец Георгий.
Алла помотала головой.
– К субботней исповеди подумай над остальными ответами. Может, и отпущу грехи твои тяжкие. А на клирос не возьму. Пойдёшь в Успенский храм, здесь недалеко. Спросишь настоятеля. Скажешь, игумен Георгий прислал. Отец Николай тебя пристроит.
Батюшка осенил крестом, протянул руку. Алла склонилась, но целовать не стала, лишь слегка приложилась щекой.
– Поди с Богом. И кайся!