Светлана Викторовна Бодрова
Выбор
Я мчался сквозь ночной город, наплевав на правила дорожного движения и скоростной режим. Мчался так, словно все черти ада пытались догнать меня. Только за рулём своего байка, летящего на предельной скорости, я мог забыть ту боль, которая терзала меня изнутри. И пусть кто-то скажет, что она ничтожна по сравнению с тем, что происходит в мире, для меня она была просто огромна. Она не помещалась внутри меня, и большими острыми зубами прогрызала себе путь наружу. И всё только для того, чтобы выбраться, и затопить меня вязкой темнотой и отчаянием.
Почти прямо передо мной выскочил одинокий ночной пешеход. И куда этого дурака понесло, на ночь глядя? И какой горел светофор? Красный? Зелёный? Но удача была на моей стороне, да и на его тоже. Услышав рёв моего железного зверя, он не стал метаться по пешеходке, а замер на месте. Краем глаза мне показалось, что он даже закрыл лицо руками. Видимо испугался. Благодаря этому я успел вовремя сориентироваться. Верный байк подо мной слегка вильнул, но уже через секунду мы летели дальше, даже не снизив скорости. Везунчик остался далеко позади, и его съёжившаяся фигура быстро скрылась в темноте. А вот у меня не дрогнула ни одна мышца. И не то, чтобы мне не было страшно, нет, мне просто всё было безразлично. Теперь уже безразлично.
Вчера я похоронил лучшего друга. Лучшего, и что там кривить душой, единственного. Он так же, как и я, не мог представить жизни без двухколёсного соратника. Он так же, как и я, не завёл семью. Несколько дней назад он выехал из гаража в ночь, и больше не вернулся. И его искорёженный байк, и его, не менее искорёженное тело, нашли на обочине МКАДа. Свидетелей нелепой трагедии, конечно же, не оказалось. Ему, так же, как и мне, исполнилось всего лишь тридцать шесть. И всю свою жизнь мы шли рука об руку. А теперь он ушёл. Один. Без меня.
Слёзы подступили к глазам, и окружающее, на миг, превратилось в серое ничто. И не смахнёшь их, мешает крепко застёгнутый шлем. Даже в развинченном состоянии я позаботился о безопасности. Мне сегодня нельзя туда. Рано. Сначала надо выполнить задуманное, и отдать Игорьку долг памяти. Так будет честно.
С автомагистрали я съехал на обычную дорогу, и прибавил газу. Путь слишком уж знаком, машин нет, так чего мелочиться? Когда-то давно, с этой самой дороги началась наша взрослая жизнь. И дорог этих в ней было, ой, как немало. И вот, его дорога закончилась. Всё, тупик, кирпич, кому, что больше нравиться. Вроде и правильно всё делаю, но почему тогда отчаяние не даёт вдохнуть полной грудью, словно в лицо бьёт яростный поток воздуха? Соберись, Колян! Не время раскисать!
А вот и знакомый съезд. Я сбросил скорость почти до минимума, и въехал на старую грунтовую дорогу. Хотя не такая уж она и старая. Двадцать лет назад здесь пролегала лишь укатанная машинами земля. Так что грунтовка – это уже прогресс. Осталось совсем чуть-чуть, и если бы дорожники лучше заботились о состоянии дорог, я был бы уже на месте. А из освещения лишь серпик луны, да яркая фара моего «коняшки».
Последний крутой поворот, и вот она, наша родная деревня во всей красе. Как давно мы тут не были! Лет пять точно. С тех самых пор, как тётя Лена умерла от инсульта. Просто сгорела за пару дней, не приходя в сознание. А мы с Игорьком так и не набрались храбрости, чтобы явиться сюда ещё хоть раз после её похорон.
Вокруг тишина необыкновенная, начинает слегка подмораживать. Припозднившаяся осень прочно обосновалась на своём законном месте. А передо мной вольготно раскинулась деревенька моего детства. Жаль только слишком темно, чтобы хоть что-то разглядеть. Лето кончилось, урожай собран, дома закрыты. На зиму все перебрались в тёплые уютные квартирки. Скоро всё завалит снегом, и пока он не сойдёт, ни одна живая душа не заберётся в такую глушь.
Рокот моего мотоцикла неприятно резанул по ушам мне самому. Ни эха, ни отзвука. Тишина как будто сожрала звук, как только он отлетел на несколько метров. Неужели я нервничаю? И пусть я так и не признался в этом даже самому себе, но двигатель заглушил, и оставил мотоцикл на въезде в деревню, у первого же, слегка покосившегося забора. Некому тут красть. Даже алкашей, и тех не осталось.
Тихо, темно, только фонарик на телефоне слегка рассеивает мрак. Справа и слева заборы, заросшие пожухлой травой. Участки тут, о-го-го, какие, это тебе не нынешние шесть соток. И ни одно окошко не светится тёплым приветливым светом. Уехали все, все, без исключения. Довольно грустная мысль, от которой я почувствовал себя совсем одиноким, и невольно поёжился. Очередная моя дурость. Некого здесь бояться, ни людей, ни животных, нет никого.
Чтобы не заблудиться, и не удариться в тоску, я шёл, и считал заборы по правой стороне. Первый…, второй…, третий…, четвёртый…, а вот и наш, старенький, но ещё крепкий домик. Лавочка, на которой летними вечерами тётя Лена грызла семечки, и маленькая калитка, закрытая на обычную проволоку.
Шаг, и я уже на заросшем пожухлой травой участке. Да, могли бы хоть раз в год приехать, траву покосить. Не хотели, и даже не вспоминали об этом. А тут, судя по всему, скоро и деревья начнут расти. Вон, среди полыни уже выглядывает тоненькая берёзка. Ещё пять-шесть лет, и чтобы справиться с ней, придётся выкорчёвывать.
