Светлана М. Юшко
Цыганская любовь
Она, раздетая, выскочила на улицу и побежала в сторону Днестра. Мать следом.
– Нет! Нет! – разносилось по всей округе.
– Остановись! Не дури! Умоляю! Опомнись!
"Скорее – скорее туда, где растворюсь в небытии, исчезну с лица земли, вроде, как меня и не было никогда… и не будет", – подгоняла себя крамольными мыслями обезумевшая девушка. Рада настигла её в тот момент, когда уже та оказалась в считанных шагах от края высокого обрыва, нависшего над студёными водами незамерзшей речки.
– Ты готова бросить мать ради какого-то борова?
Злата смотрела остекленевшими глазами. Она ничего не понимала – ни того, что с ней происходит, ни обращенной речи.
– Идём, – тихо произнесла Рада и взяла девочку за руку. Та поддалась.
Обратную дорогу они прошли молча. Дщерь явно находилась в ступоре. Трое суток пролежала она в постели не емши, не пимши. Мать не отходила от неё ни на минуту. На четвертый день страдалица пришла в себя.
– Есть люди, для которых ничего святого нет. Они думают, что с кем-то можно поступить, как захочется, и это сойдёт с рук. Так не бывает. За подлость и зло должна быть кара, – уверенно произнесла Рада, не столько
желающая расправы с обидчиком, сколько утешения для отчаявшегося ребёнка. Общеизвестно, любые эмоции можно направить в иное русло, тем самым облегчить страдания. Нестерпимое чувство обиды трансформировать в жажду возмездия.
– Мама,… не знаю, как теперь мне без него. Не смогу жить…
– Что? Что ты сказала? Я, значит, не в счёт? Да если бы не ты, Злата, давным – давно ушла бы я к своим цыганам. Колесила бы с ними по полям и весям, жила бы в шатрах, вечера проводила у костра, где пляшут – танцуют; зарабатывала бы гаданием, предсказанием, снятием порчи. Меня этому в таборе научили. Но ответственность несу перед твоим батькой. Не цыган он. А коль так, должна тебя воспитать как не цыганку.
Цыганка может быть неграмотной, она себя прокормит, ибо много премудростей знает. А не цыганка должна в школу ходить, книги читать, профессию осваивать. Влюбилась я в твоего отца за неделю до войны. Околдовала его. Не сумел перед моими чарами устоять. А мне за то, что бросила племя родное, тяжко приходится. В селе же я одна цыганка, пришлая.
Начальников не должно быть над нами. Мы вольные и гордые. Повинилась я. Работать пошла. Живу по чуждым мне законам. Всё ради тебя. Унизительное моё тут положение. Все зовут помочь – огород вскопать, в доме прибрать, кухню побелить. А как рассчитаться, дают мешочек червивой крупы или какую-то вещь негодную, побитую молью. Не считают меня человеком.
На гуляньях всегда сижу у края стола, где пьяницам да юродивым место. На ярмарках, если кто из знакомых увидит, отворачивается, как от прокажённой. Моя фотография на доске почёта висит. А что с того? У одной пациентки сережки пропали из тумбочки. Взять мог кто угодно. А сестра-хозяйка говорит: "Цыганка Рада украла. Больше некому".
Вызвали милицию, обыскали меня, в тряпках – ведрах рылись. Не нашли. А через пару лет хозяйка тех сережек увидела их в ушах дочки сестры-хозяйки. Скандал был. Только та сумела отвертеться. Мол, купила у кого-то на рынке. Ей поверили, а мне тогда – нет.
– Мамочка, извини. Просто мне очень больно…
Глава IV
Злата после окончания восьми классов уехала в Тирасполь, поступила в медицинское училище. Старалась забыть Влада, но его образ преследовал её, будто сердце чувствовало, что они всё-таки должны встретиться. Она никогда им не интересовалась и ничего о нём не знала. В село приезжала редко, свободным временем не располагала – подрабатывала нянечкой в круглосуточных яслях. Да и родительница никогда не упоминала его имени.
До завершения учебы оставалось три месяца. И будущая медсестра знакомится с лейтенантом. Пару раз они сходили на танцы, пару раз в кино. А потом Злате делается предложение выйти замуж. Девушка считала его просто другом. Чувств у неё он не вызывал. Так и ответила: "Извини, я не люблю тебя. Нравился мне один. Встречались с ним, переписывались. Да предал он меня".
"Всякое в жизни бывает. И у меня Дульцинея была. Тоже бросила, с другим сейчас. Ну, переживал, места себе не находил. А потом всё перегорело. И ты про своего забудешь!"
***
Хоть тысяча парней, хоть миллион, но Влада среди них нет. Какой же тогда смысл ждать, перебирать? Да, Костя ей не люб, но ведь и второй – третий – пятый – десятый тоже ей не придётся по душе. А всё потому, что в ней течёт цыганская кровь, а в сердце гитаны имеется место лишь для одного-единственного возлюбленного, и оно уже занято раз и навсегда. Верность женщинам народа рома прививается с детства.
После обручения Злата уехала с супругом в Монголию – на новое место службы; потом были: Германия, Армения, Литва и – под конец мужниной карьеры военного – родная Молдова.
Первая любовь не забылась, и законного супруга Злата не приняла, как тот ни старался. "Сердцу не прикажешь!"
Уж кто – кто, как не она, правдивость знаменитой поговорки испытала лично. В квартире шик – блеск! Посуда, тюли-шторы, люстры, ковры, стильная мебель – всё, привезенное из-за границы, – не радовало хозяйку. Не тянуло её домой.
В поликлинике засиживалась допоздна и уходила, когда охранник запирал вход в учреждение. Выходные для неё превратились в наказание. С самого утра уматывала хоть куда: 2 к подружкам, на базар, в сауну – бассейн. Иногда её охватывал ужас от мысли, что с ним, нелюбимым, придётся коротать старость. А вот если бы Влад позвал…То на крыльях полетела. Но где он, Влад? Как он? Единственное, за что испытывала глубочайшую благодарность к мужу, Константину Сергеевичу, так за то, что женитьбой на ней изменил отношение односельчан к гонимой и всеми отвергнутой матери. Ратный труд во все времена и у всех народов вызывал беспрекословное почтение и уважение. Когда, спустя несколько лет, семейная чета появилась в деревне, где родилась Злата, бравый офицер в звании капитана храбро распахнул двери сельского главы – качать права: мол, как такое допустили – одинокая вдова солдата, погибшего на войне (пусть и неоформленная законным браком), поднявшая дочку, выучившуюся на медсестру, и сама работающая в системе здравоохранения за гроши более 20 лет, живёт в развалившейся халупе.
Секретарше, знающей всегда больше всех, попытавшейся возразить, дескать, цыганка, нагуляв чёрте с кем ребенка, приписывает отцовство невинному парню, чем поганит светлую память о нём, и её здесь не держит никто, пусть катится, откуда прибыла, и в больнице на её "великую должность" найдется сто желающих, начальник приказал молчать.
На то он и главный – долг его быть прозорливым, дипломатичным и, когда надо, великодушным. Уже на следующий день выгрузили на подворье испуганной санитарки песок, цемент, камень, гальку и принялись сооружать фундамент. Домик задумали небольшой. Константин, зять, самолично мешал бетон, наравне с рабочими участвовал в возведении строения. Злата готовила еду на бригаду. Через три недели, когда отпуск у молодых подходил к концу, и они собирались в обратный путь, осталось окна и двери вставить да пол накрыть. В скором времени Рада перешла жить в новое жилище. Теперь с ней здоровались в пояс, интересовались жизнью, здоровьем, семьей дочки.
Мудрая Рада верила, что излишняя хвастливость привлекает неудачу, крушит радужные планы, а из-за невысказанного слова ещё ни один человек не пострадал. Вздыхая, отвечала, что дочь постоянно "на чемоданах" и в любую секунду могут объявить о переезде в другое место, да и скучает по ней, внуков нет и нет. Глядишь, любопытствующий успокаивается – не так все прекрасно у загадочной цыганки, как кажется.
В людях, испытавших дискриминацию, часто расцветает артистичность и притворство – как средство защиты. И, хочешь – не хочешь, об истинном положении вещей они умалчивают, ибо не ведают, информация о них обернется благом или несчастьем.
Рада жалела зятя. Неплохой он. Но что она может сделать, чем помочь в деликатном вопросе? Нет же такой силы в природе, чтоб обладала свойством принудить кого-то к любви. Ерунда это всё – работа, высокая зарплата, доступ к красивым вещам – в сравнении с отсутствием влечения к тому, с кем делишь постель и кров. Никакие обстоятельства не могут подвигнуть истинную цыганку торговать своим телом: ни голод, ни холод. Потому как, применив сакральные знания таинственных предков, она может сделать так, что человек, лишившись на некоторое время рассудка, отдаст всё. Но то – настоящая цыганка. А Злата уже такой не являлась.
Её существование с нелюбимым походило на томление в клетке, пусть даже золотой. Она смирилась. И, наверное, так бы и тянула безрадостную волынку до последних дней. Но великий шутник, парящий над схваткой, режиссирует сценарии людских жизней по своему усмотрению – одних несовместимых сталкивая, других, испытывающих обоюдную симпатию, разлучает. Иногда, посмеиваясь, исполняет чьё – то желание. Внезапное с непредвиденным поджидает любого на каждом шагу. Только кажется, что события можно запрограммировать. А, на самом деле, мы все обитаем в неизвестности.
