Сю Фэнг
Забудь меня. Китайская версия «Списка Шиндлера»
Сюлин была потрясена до глубины души. Она не могла в это поверить. Только теперь она поняла, что для поколения ее матери и отца честь, доверие и обещания стоят превыше жизни.
Она ответила матери, что подумает об этом, когда доберется до Бельгии. В конце концов, как можно обсуждать столь серьезный вопрос, когда она даже не встречалась с этим юношей? Однако себе она пообещала приложить все усилия к сближению – так, словно обещала кому-то помочь с трудным делом. Но внутренний голос твердил: «Я не стану подписывать чистый лист бумаги, дорогие мои мама и отец».
Время похоже на приливы и отливы: волны день за днем набегают на берег, превращаются в пар, а тот поднимается к самым высоким горам и спускается в самые глубокие долины.
На палубе было полно народу. Люди махали руками в сторону уходящего берега. Одни утирали слезы, другие жизнерадостно подпрыгивали. Постепенно контуры набережной растворились в дымке, и для Сюлин началось путешествие на запад.
Глава 5
У Мориса амнезия – к счастью, у нас есть Баста
«Пожалуйста, сообщите господину Сю из родного города бабушки, что я нашел единственного дожившего до сих пор заложника из тех, кого бабушка спасла много лет назад. Ему сейчас 103 года. Господину Сю лучше поторопиться. Да убережет его Господь!»
Это было электронное письмо, которое Жером с женой отправили его родственнику, господину Сю, в Шанхай, спустя три дня после возвращения в Бельгию.
За ужином в отеле «Хайлун» у Жерома появились ко мне первые проблески доверия. Изначально они с женой собирались вернуться домой в Чикаго, в США. Слава небесам, он еще находился в Шанхае, когда один из членов семьи сообщил ему новость.
У старшего внука Цянь Сюлин возникли какие-то проблемы в связи с семейным наследием, и ему срочно требовалось узнать мнение Жерома по этому поводу. Ему надо было скорей лететь в Бельгию. Иногда возможность прийти на помощь приносит благо нам самим. Новость свалилась на меня, словно неожиданный подарок. Я изо всех сил уцепился за нее. Сказать, что я ликовал, и то было бы слишком слабо. Тем не менее одновременно у меня внутри поднималась тревога. В ночь после того, как я узнал новость, мне приснилось, что 103-летний спасенный заложник скоропостижно скончался. Когда я проснулся, сердце у меня колотилось, а в ушах эхом отдавалась молитва за здоровье господина Мо.
«Прошу, позвольте мне обратиться к вам хотя бы так, господин Мо. Вы должны дождаться меня. Обещаю, когда-нибудь я уверую по-настоящему». Мне показалось, что в воздухе раздался старческий голос, произнесший обещание. Более того, я ощущал, что рядом, в мире духов, витает и призрак пожилой дамы, которая руководит ходом событий. Она заставила своего внука Жерома ехать и искать того выжившего, Мо, а его самого – терпеливо ждать. Она знала, что найдется представитель младшего поколения из ее городка, который подчинится ее призыву вернуться в Бельгию и провести поиски.
11 октября 2018 года – небо чистое. Китайцы, муж и жена, вошли пешком в Экоссинн, маленький городок в семидесяти километрах от столицы Бельгии, Брюсселя. Мы с женой оба несли видеокамеры, чтобы сделать драгоценную съемку. Мы прошли по тихим улицам и оказались возле вокзала Экоссинна, где договорились встретиться с Жеромом. В девять утра он прибыл туда на поезде. Рядом с нами стоял пожилой джентльмен – высокий, седоволосый, с румяным лицом. Взгляд его был сосредоточен на пассажирах, сходивших с поезда. Жером шагнул из вагона, нагруженный фотографическим оборудованием. Пожилой мужчина подскочил к нему, сияя от радости, и распахнул объятия.
Совпадение стольких судьбоносных моментов было удивительным. Мужчину с румянцем звали Реймонд Мьюэк. Жером представил его нам, и Реймонд приветствовал нас кивком головы. Потом он повез нас на машине в дом престарелых в пригороде. По дороге Жером мне рассказал, что учился с дочерью мистера Реймонда в одном классе в старшей школе. Они не теряли связи все эти годы. Однажды, когда они болтали по интернету, он упомянул, что его бабушка, Цянь Сюлин, помогла когда-то спасти несколько заложников. Та немедленно вспомнила, что ее отец, кажется, упоминал об этом и говорил, что в доме престарелых в Экоссинне до сих пор живет человек, которого его бабушка помогла спасти. Жером тогда пропустил ее слова мимо ушей, решив, что это не может быть правдой. Однако бывшая одноклассница справилась у отца, а потом послала Жерому электронное письмо: «Жером, так и есть. Один человек, которого спасла твоя бабушка, жив до сих пор. В этом году ему исполнилось 103 года. Определенно Господь хранит его».
Только представьте, какие чувства Жером испытал, когда новость подтвердилась. Он сказал мне, что, как фотограф, едва удержался от того, чтобы немедленно помчаться в Экоссинн и заснять 103-летнего старика на пленку.
Любопытно было, однако, откуда мистер Реймонд узнал, что этот человек, едва не ставший жертвой холокоста, до сих пор жив.
Жером объяснил, что мистер Реймонд – местный похоронный агент. В таком маленьком городе, как Экоссинн, он один занимается организацией всех похорон: отвечает за религиозные ритуалы, выбор участка на кладбище, погребение и связанные с ним процедуры.
«Поэтому он знаком со всеми, кто живет в доме престарелых».
Произнося это, Жером невинно улыбнулся. Знакомая подспудная многозначительность внезапно промелькнула в выражении его лица – словно призрак бабушки. Добрая душа, столь заметная на фотографиях Сюлин, явно отражалась в улыбке ее внука. Мне показалось, что мы с Жеромом знакомы куда ближе, чем было на самом деле.
Оказалось, что мистер Реймонд носит куда более высокий титул, однако о нем Жером не сказал.
Сердце у меня отчаянно забилось, стоило нам вступить в холл дома престарелых. Это было на редкость спокойное место – настолько спокойное, что сам воздух в нем, казалось, застыл. Старики сидели на диванах и креслах, и их приглушенные разговоры не нарушали общего ощущения покоя. Время от времени медсестра в белом халате проходила через холл; в туфлях на резиновой подошве она не издавала ни звука, словно плыла по облаку. Один из стариков неподвижно сидел в инвалидной коляске, не шевеля ни мускулом. Он был похож на статую, но, когда я подошел, внезапно поднял руку в приветственном жесте. Это меня поразило.
В дальней, небольшой, но чистенькой квартирке на втором этаже нас встретил старик с блестящей лысиной и оживленным выражением лица.
Ясно было, что мистер Реймонд у него – частый гость. Он подошел ближе и наклонился к старику, ласково поцеловав его. Жером уже устанавливал свое съемочное оборудование. Медсестра средних лет, крепко сложенная, вошла в комнату. Ее звали Баста. Она заговорила внятно и громко, не стесняясь сразу перейти к делу. Через переводчика я узнал, что 103-летнего мужчину на диване зовут Морис. Он был мэром Экоссинна почти двадцать лет. Даже на этой должности он никогда не пользовался автомобилем. И на совещания в Брюссель тоже ходил пешком. Я не мог в это поверить! Судя по всему, то была одна из причин его долголетия. Вероятно, в те времена, когда Цянь Сюлин спасала заложников, он не представлял из себя ничего выдающегося, однако упорство и стремление выжить привели к тому, что он прожил дольше всех остальных из ее длинного списка.
Пришло время ему рассказать свою историю. Жером уже снял крышку с объектива камеры. Сестра Баста выпалила все, что знала о нем, подобно пулемету, и я почувствовал, что она испытывает особое удовлетворение – люди из Китая пролетели почти 5000 километров, чтобы взять у нее интервью. Дальше она склонилась к Морису и прошептала ему на ухо имя Цянь Сюлин. Выражение лица Мориса, против наших ожиданий, не изменилось. На нем не было ни удивления, ни радости. Вместо этого он лишь дружелюбно улыбнулся. Он спокойно принял в подарок фарфоровую шкатулку, которую я ему привез, послушно поставил ее на столик и сел перед камерой Жерома, чтобы тот сделал несколько фотографий. Однако на имя Цянь Сюлин Морис практически не отреагировал. У него слегка дрогнули уголки рта. Ответил он крайне тихо. Баста забеспокоилась. Она еще раз, погромче, повторила имя ему на ухо. Казалось, Морис пытается что-то вспомнить. Возможно, события прошлого были для него слишком далекими – словно воздушный змей, поднявшийся высоко в небо. У старика просто не было сил, чтобы тащить его вниз, на землю. Ему явно было нелегко – усилия не приносили плодов. Туманное предчувствие горького разочарования повисло в тишине комнаты. Секунда проходила за секундой, минута за минутой. Атмосфера начинала сгущаться. Морис извинился передо мной и покачал своей большой головой, а потом уронил ее на грудь.
Сестра Баста решительно измерила ему давление, бормоча слова утешения. Потом она сказала нам, что состояние Мориса сегодня не очень. Он явно забыл те события из прошлого. В его возрасте забывчивость неудивительна. Однако его воля к жизни просто потрясающая. Вполне вероятно, завтра он вспомнит те времена.
На лбу у меня проступил пот. Внимательный собеседник сразу же заметил бы, что за моей холодностью таятся бурные эмоции. Мы зашли в прискорбный тупик. Старый Морис выглядел утомленным. Одно я знал наверняка: сейчас он не ответит ни на один вопрос касательно Цянь Сюлин.
Возможно, звук ее имени, отдавшийся в ушах, заставил его вспомнить эту знакомую незнакомку. Казалось, он понял, о ком идет речь. Однако он не мог представить себе ее лица. Он как будто искал ее образ в накрепко запертом ящике, замок которого покрылся ржавчиной. И сколько бы он ни пытался, замок не поддавался. Жизнь оказалась для него слишком долгим странствием. Некоторые остановки на пути уже стерлись из памяти. Старый изношенный экскаватор изо всех сил старался откопать что-нибудь в ее руинах, но только поднимал пыль, свидетельствующую о бесполезности любых попыток.
Что же, пришло время ему отдохнуть и успокоиться. Обращение к памяти стало для старика чем-то вроде грома на горизонте, повергнув его в пучину усталости.
– Он утомился. Дадим ему немного отдохнуть.
Слова сестры Басты вдохнули в нас надежду: если Морис отдохнет, он еще сможет восстановить в памяти обрывки прошлого. Вот только кто знает, когда произойдет это чудо?
По спине у меня пробежал холодок. Похоже, удача нам изменила.
Однако Жером сохранил лицо. Он сказал, что, по его мнению, Морис уже стоит на пороге вспоминания. Наверняка какая-нибудь сила из мира духов поможет ему переступить через этот порог и рассказать свою историю.
Мистер Реймонд любезно спросил меня, не может ли помочь чем-то еще.
Я поспешно вытащил фотографию из кармана рубашки и спросил его:
– Как мне найти этого Жана Дюжардена?
Мистер Реймонд поглядел на фото и с сожалением вздохнул, показав три пальца:
– Три года назад он умер от инфаркта.
Сердце у меня упало.
Мистер Дюжарден был некогда мэром Экоссинна. Он приезжал в Китай с визитом, посещал провинцию Исинь и там познакомился со многими односельчанами Цянь Сюлин. Каждый раз, когда звучало ее имя, он повторял: «Если бы не матушка Цянь, меня бы здесь не было».
В своей стране он имел некоторое влияние. По его инициативе Экоссинн стал побратимом Исиня. В тот же период делегация из Исиня приезжала с официальным визитом в Экоссинн. Он принимал китайских гостей на банкете в собственном доме.
Мой друг, господин Чу, служивший секретарем в правлении провинции и входивший в состав делегации, сказал мне, что, прежде чем ехать в Бельгию, мне обязательно надо разыскать этого добросердечного Жана Дюжардена.
Однако я начал не с того. Глубокое ощущение потери терзало меня.
В тот вечер мы ужинали вместе с Жеромом. За едой он рассказывал о том, что никакие почести, полученные за долгую карьеру фотографа, не приносили ему больше радости, чем встреча со 103-летним стариком, спасенным его бабушкой. Потом он сказал, что иногда вдохновение вспыхивает от столкновения с чем-либо неожиданным. Китайцы, муж и жена, внезапно появившиеся в поле его зрения – о да, жизнь дала ему подсказку! Для него открылась дверь, которую он давно искал. Значение этого события было куда больше, чем съемки нового фильма. Со вздохом он поведал, что большую часть жизни потратил на ожидание будущих событий. Все мы редко оглядываемся назад. Магия пленки заключается в том, что на ней запечатлена сама жизнь, которая таким образом становится незабываемой. Он спросил меня, чувствую ли я, как писатель, то же самое?
Я полностью с ним согласился. Жером имеет все основания быть довольным. Как фотограф он делает снимки, которые приносят ему удовлетворение. Он использует специальное освещение, помогающее ему, например, воссоздать историческую атмосферу. Тень большой головы Мориса, его морщинистое лицо с отрешенным выражением подчеркивали образ столетнего старика, пожившего слишком долго. От этого и отталкивалось зрительское воображение. С другой стороны, писательство – метод экспрессии, требующий собственных слов Мориса. Ему придется использовать голос, чтобы выразить свои мысли и чувства. Даже если это пустой разговор и бессмысленные слова, они все равно выразительней, чем молчание. Хотя история распорядилась так, что он оказался одним из заложников, спасенных Цянь Сюлин, это лишь один из аспектов его личности. Как персонаж книги, он должен использовать язык, чтобы подвести нас к этому историческому моменту.
Жером отлично умел поддерживать беседу и прекрасно понимал, что я чувствую, хоть я и старался скрыть разочарование. Он утешил меня, сказав, что надо верить в Божью волю – Он не допустит, чтобы столь преданная душа канула в безвестность.
За ужином Жерому позвонили. Это был мистер Реймонд. Жером встал и испустил глубокий вздох, осенив себя крестным знамением. В тот вечер скончался еще один 95-летний житель дома престарелых.
Этот звонок вызвал у меня острую тревогу.
Жером советовал пока съездить в какое-нибудь другое место, а не торчать в Экоссинне – возможно, в Лёвенский католический университет? Университет имел огромное значение для его бабушки.
– Вы знаете там кого-нибудь? – спросил я.
Он пожал плечами, а потом с улыбкой покачал головой.
– Господь нам поможет, – заверил он меня.
Ужинали мы в китайском ресторане. Нам хотелось выказать свою благодарность Жерому, поэтому мы заказали целый стол разных блюд. Жером охотно принял наш символический жест. Однако ел он немного – зато постоянно предлагал нам то одно, то другое. Для иностранца такая демонстрация дружеских чувств была нехарактерна. На середине ужина он поднялся и куда-то вышел. Мы подумали, что ему понадобилось вымыть руки. Однако он использовал обычный китайский прием – заплатил за ужин, прежде чем мы закончили.
Для социального взаимодействия в западном обществе это – редкое проявление. Мы заранее договорились, что я плачу за еду. Вопрос был не в деньгах. Жером примерил на себя роль китайского патриарха. Он явно глубоко усвоил влияние своей бабушки. Он не утаивал его, а, наоборот, гордился. Он сказал, что в пять лет уже умел есть палочками. В четвертом классе пригласил одноклассников на обед в бабушкин ресторан. Она обучала его китайскому этикету и правилам поведения.
Главным результатом этого ужина стал новый маршрут, предложенный нам Жеромом: мы собрались посетить Лёвенский университет и попытать удачи там. Здесь, в Экоссинне, наши изначальные надежды развеялись от известия о смерти Жана Дюжардена. Не имело смысла оставаться в городе и ждать, пока старый Морис что-нибудь вспомнит. Возможно, мы откроем для себя новые возможности, посетив университет и попытавшись отыскать там следы Цянь Сюлин.
Наш переводчик господин Пенг Фей был из Шэньяна. Он поддержал наш план. Лёвенский университет был ему хорошо известен. Он поднял практический вопрос, который меня, однако, поставил в тупик: университет занимает практически весь старый город – это более тридцати колледжей, разбросанных по разным кварталам.
– Мы не знаем, откуда нам начать, так как же мы найдем следы Цянь Сюлин?
Неужели импульсивная поездка в католический университет Лёвена станет еще одной ошибкой на нашем пути через Бельгию? В любом случае я считал, что путь открывается лишь идущему. Вот доберемся до места и решим, что делать дальше. Даже если нам предстоит вкусить поражение, его вкус не будет сильнее всех прочих.
Пора было прощаться с Жеромом. Он собирался улетать назад в Чикаго, в США. Жером сказал мне:
– Поддерживайте связь с медсестрой Мориса, миссис Бастой. Как только он что-нибудь вспомнит, она первым делом позвонит Реймонду.
Потом неизменно внимательный Жером спросил нашего переводчика, господина Пенг Фея, какой у него телефонный номер. Сам он не пользовался мобильным телефоном, поэтому сказал господину Фею, что перешлет его номер Реймонду по электронной почте.
Иными словами, если телефонный номер Реймонда вдруг появится на экране мобильного господина Пенг Фея, это будет означать, что произошло чудо.
Удивительно было, как Жером с легкостью все организовал. Когда настало время расходиться, он протянул ко мне обе руки и крепко обнял, спросив, не может ли еще чем-нибудь помочь.
Глядя, как он уходит, я испытал пронзительное чувство одиночества.
Глава 6
Лёвенский католический университет: Цянь Сюлин ждет в аудитории
Колокол на соборе Святого Петра звонил долго и протяжно, приковывая наш слух и призывая к спокойным размышлениям. С деревьев павловнии, росших вдоль улиц, медленно облетали листья, кружившиеся по воздуху под звуки колокола. Старинная телега медленно проехала по выметенной аллее. Подковы лошади звонко цокали по темным от времени мостовым. Это напоминало какую-то средневековую зарисовку в закатном свете. Стайка толстых голубей цвета пепла взлетела в небо с крыши, крытой красной черепицей, и дугой разошлась за дальним горизонтом. То был традиционный спокойный бельгийский вечер поздней осени. Столики рядами стояли на тротуарах возле кафе. Люди с улыбающимися довольными лицами сидели за вечерним чаем и кофе, явственно наслаждаясь. Пятна солнечного света на их лбах неожиданно резонировали с блеском мощеных улиц. Пускай то не была панорама старого города с высоты птичьего полета, я все равно ощущал пульс его жизни в изгибах аллей.
Однако, быстро шагая по бульварам и улицам старого Лёвена, я чувствовал, как прежняя решимость постепенно растворяется в каком-то незнакомом тревожном чувстве. Каждое более-менее высокое здание на каждом бульваре являлось частью университета. Группки студентов выскакивали из аудиторий на старинные улочки, катились на велосипедах, представлявшихся им инструментом освобождения. Велосипедисты накатывались волнами, и их юношеский задор рассеивал мрачное ощущение от старых, обветшалых особняков, а за собой они оставляли шлейф молодого возбуждения.
Мы свернули в тихий переулок и случайно наткнулись на еще одно старинное, торжественное, высокое здание колледжа. На стенах у него не было табличек, только выбитые в камне арабские цифры привлекали взор: 1425. Значит, какой-то мастер вырубил их 600 лет назад. Глядя на них, я невольно подумал о глубокой связи веков. Китайское название университета довольно длинное: Фламандский Лёвенский католический университет. 1425-й был юбилейным годом католической церкви. Папа Мартин V распорядился основать университет 9 февраля того года. Большинство профессоров было приглашено из Парижского университета, Кельнского университета и Венского университета. Великий мыслитель и ученый XVI века Эразм Роттердамский преподавал в Лёвенском университете. В 1517 году он основал три филологических колледжа, где занимались изучением еврейской, латинской и греческой литературы, отчего университет Лёвена превратился в гуманитарный центр своего времени.
Для китайца атмосфера – это главное. Кто читает лекцию и кем основан колледж – все это добавляет месту атмосферы. Какой пользоваться ручкой, с какой кафедры читать – даже из какой чашки пить чай, все это способствует созданию определенного флера. Он передается от поколения к поколению. Если записать историю Лёвенского университета на пергаменте старинным пером, атмосфера того времени будет передана в ней куда лучше. Даже Адриан, отличавшийся творческим началом, тоже некогда преподавал здесь; философ Липсиус был профессором университета много лет; основатель научной традиции Лёвена, математик Фризиус, воспитал в университете множество будущих ученых, как и картограф Меркатор, изобретатель метода рисования карт, который применяется до сих пор; ботаник Додунс и отец современной анатомии Везалий оба учились и преподавали там. Сейчас люди редко вспоминают о них. Их философские изречения и математические формулы больше не изучаются в аудиториях. Вместо этого Отец Время расставляет холодные каменные статуи среди теплых живых людей. Только в подписях на этих монументах и можно найти сведения о жизни и достижениях покойных. В их лицах, источенных стихиями, мы пытаемся отыскать то, что заставит наше неповоротливое воображение погрузиться в глубины минувшего.
В каком колледже училась Цянь Сюлин? Нам было известно лишь, что она поступила на факультет химии. Где же это здание располагалось тогда? Бродя по университетскому городку, мы чувствовали себя все более и более потерянными, словно погода внезапно ухудшилась. Мы понятия не имели, где искать следы Цянь Сюлин. Время от времени мы забредали в какой-нибудь загадочный и молчаливый особняк с его спокойной, умиротворенной атмосферой, сразу же отпугивавшей посторонних. Наш переводчик, господин Пенг Фей, предложил пойти в секретариат и попытать удачи там.
Естественно, мы не представляли, где этот секретариат находится. На лбу у господина Пенг Фея выступил пот. Он останавливал на улицах людей и просил указать нам путь. Пешком мы пропетляли через несколько кварталов и подошли к относительно небольшому старинному зданию.
«Здесь нет крепостных стен в традиционном смысле этого слова. В любой дом можно свободно заходить – никто ничего у вас не спросит. Это сделано специально, ради ощущения свободы. Однако фото- и видеосъемка у нас запрещены». Это строгое правило сообщила нам, улыбаясь, симпатичная молодая девушка на стойке информации университета. Мы, нагруженные фотографическим оборудованием, почувствовали себя так, будто нас поймали с поличным.
В здании было два длинных коридора с прикрытыми дверями. Иногда кто-то выходил из них, практически беззвучно, и дверь захлопывалась за ним. Опять же, беззвучно. В дальнем конце холла находилась украшенная бронзовой чеканкой спиральная лестница, которая вела на второй этаж. Весь особняк напоминал гигантскую аудиторию; темно-красные кресла были похожи на семечки граната в водах озера. Кафедры выглядели торжественно и чинно. Перед рядами кресел с высокой спинкой, обитой натуральной кожей, возвышалась роскошная полированная трибуна с резными цветами по бокам. Везде царила скрытая, приглушенная элегантность.
Но какое отношение это все имело к Цянь Сюлин?
В тот момент я задумался об историческом значении картины, открывшейся моим глазам. По нашим источникам, вступительная церемония Цянь Сюлин проходила в этой самой аудитории. В тот день она надела голубую кипао с белыми вышитыми цветами и темно-красный кардиган. В руках она держала толстую тетрадь; рядом сидели ее однокурсники. При поступлении на подготовительное отделение Сюлин легко сдала устные и письменные экзамены, поскольку отлично знала французский. Знакомые говорили, что эта сдержанная, но очень веселая азиатская девушка не могла скрыть оживления, когда доходило до опроса. Те, кто оказывался с ней в одном лекционном зале, обязательно замечали ее. Она была не из тех студентов, кто ждет, пока их спросят, а, наоборот, искала возможности высказаться. Нет, она не хвасталась своими знаниями, просто мысли у нее в голове бежали так стремительно, что опережали преподавателя. Обычно она садилась возле окна, и к концу занятия лицо у нее было красное, а с кончика носа стекал пот, будто она только что пробежала гонку на пять километров.
Азиатка неизменно улыбалась всем, с кем сталкивалась на занятиях. Если присмотреться, можно было заметить две крошечные морщинки в уголках ее рта. Она всегда казалась счастливой, будто никакие проблемы ее не касались. В действительности все было совсем не так. Никто не обращал на нее внимания за пределами классов, когда ее одолевала растущая тревога. И дело было всего лишь в китайском юноше, который ей не нравился, – ее суженом, Ву Чонгхи. Такая нелюбовь словно горькое лекарство: даже если от него есть польза, то его почти невозможно проглотить – не говоря уже о том, чтобы глотать всю жизнь! Нет, лучше уж умереть!
Сейчас самое время рассказать о первой встрече Цянь Сюлин и Ву Чонгхи. В день, когда они с братом Чжулу прибыли в Марсель, Ву Чонгхи стоял на причале. Непонятно откуда он узнал, на каком пароходе они прибывают. По пути они попали в шторм, задержавший корабль на несколько дней в Тихом океане. Когда Сюлин спускалась по сходням, то в толпе едва не потеряла брата. Однако она быстро заметила, как какой-то высокий юноша отвел его в сторону. Он держал в руках маленькую деревянную табличку с китайскими иероглифами: «Добро пожаловать, госпожа Цянь Сюлин и господин Цянь Чжулу». Цянь Сюлин ощутила теплоту внутри, когда прочла эту надпись.
Он выглядел куда полней, чем при их случайных встречах давным-давно в деревне. Она пробежала глазами по мрачному лицу юноши, державшего табличку. Внезапно ее сердце пронзила тонкая острая игла – она поняла, кто это такой. Она не питала на его счет надежд, потому не испытала и разочарования. Но когда Сюлин взглянула на него еще раз, инстинктивное чувство отторжения затопило все ее существо. В тот самый момент все и решилось.
Когда юноша заговорил, ей в глаза бросились его крупные белые зубы на темном удлиненном лице. Он выглядел немного смешным – ничего похожего на тощего подростка из Чжэцзяна. Он держался спокойно, но губы у него тряслись, словно ему тяжело было говорить. Возможно, юноша перенервничал. Бесстрастными глазами он не осмеливался взглянуть на нее.
Она сослалась на морскую болезнь, чтобы вежливо отклонить приглашение Ву Чонгхи на ужин. Она понимала, что он проторчал на пристани два дня, чтобы встретить их с братом. Несмотря на все недостатки, он был искренен. Что такого, если они поужинают вместе? Но сколько она ни старалась, сколько ни заставляла себя, каждый раз у нее изо рта вырывались слова отказа. Она видела разочарование у него на лице. Этого она и ожидала. Чжулу не собирался и дальше это терпеть. Он отвел ее в сторону и тихо, но твердо сказал: «Что ты делаешь? В семье Цянь себя так не ведут! Ты должна слушаться меня!»
Ей пришлось сесть с ними вместе в экипаж. Крыша экипажа была старинная, из толстого золотистого бархата, а подлокотники – из бронзы, тщательно натертой и блестящей. Лошадь зацокала по мостовой, и по всей улице разнеслось эхо. Сюлин вспомнился «Грозовой перевал» Эмили Бронте.
Садясь в экипаж, Чжулу намеренно помедлил, надеясь, что Сюлин и Ву Чонгхи окажутся бок о бок. Он собирался сесть в другую карету и ехать за ними следом. Сюлин подчинилась его приказу. Когда Ву Чонгхи неловко уселся рядом с ней, до нее долетел слабый запах мужского одеколона. Сюлин затошнило. Ее нервы были напряжены, желудок сжимался. Ей с трудом удалось подавить рвотный позыв. Ву Чонгхи просто сидел рядом. Холодное выражение его лица вызывало у Сюлин ощущение, что она играет в какой-то комедии. «Наверняка он добрый человек, но мне не подходит», – думала она. И это не изменится – первая же встреча на чужой земле подтвердила ее убежденность.
У их старого возницы была растрепанная борода в форме звездочки аниса, а на голове – черная шляпа. В перерывах между взмахами кнута он вежливо заговаривал с ней. Французский мешался у него с фламандским, и Сюлин с трудом его понимала. Время от времени она поглядывала на Ву Чонгхи. Сначала он молчал, потом стал переводить для нее и завел с возницей разговор. Французское произношение у него было точным, но немного бездушным. Украдкой он бросил взгляд на Сюлин, но выражение ее лица ничего не выдавало. Старик провез их по центральной площади старого города и мимо главного собора, после чего свернул на аллею, вдоль которой располагались пивные. Сюлин учуяла густой аромат пива. Он заставил ее мысленно вернуться на золотистые поля, простирающиеся до самого моста Ванг По. Запах пшеницы, витавший в воздухе, обладал для нее непередаваемым очарованием – он пьянил всех фермеров, обрабатывавших эти поля. Она представила своих отца и мать в тысячах километров от нее – как они волнуются, возлагая внешне оправданные и справедливые надежды на них с братом. Но… Она не хотела больше об этом думать. По ее мнению, можно было пойти наперекор чему угодно, кроме собственного сердца и искренних чувств.
В приветственном ужине не было ничего особенного. Хоть он и отличался изобилием и тщательно продуманным меню, Цянь Сюлин с трудом могла потом вспомнить тот вечер. Ву Чонгхи изучал экономику. Он был прилежным студентом, однако не умел выражать свои мысли и тем самым не смог завоевать пару очков на свой счет в глазах Сюлин. В то же время он был почтительным сыном. Ожидания родителей обоюдоострым мечом нависали над ним. Честно говоря, с первого раза, как он увидел Сюлин, она понравилась ему. Девушка отличалась изяществом и деликатностью. У нее были все замечательные качества женщины из Цзяннаня, включая идеальный вкус, очевидный несмотря на юные годы. Она выглядела очаровательно. Единственным минусом была ее молчаливость – она почти ничего не говорила, словно холодная далекая луна на горизонте. Он поделился своими впечатлениями с отцом в подробном письме, которое сразу же отправил домой. Отец подтвердил, что Цянь Сюлин – его нареченная, их помолвка давно решена, но ей, словно рису, еще надо приготовиться и созреть. Нельзя стесняться и отступать – наоборот, он должен пользоваться любой возможностью, чтобы продемонстрировать ей свою мужественность.
На деле вышло совсем по-другому. После их первого совместного ужина Ву Чонгхи ни разу больше не выходил на люди с Цянь Сюлин. Они не только учились в разных колледжах, но и жили в разных частях города. Он хорошо понимал, почему так произошло. Она утверждала, что очень занята, и при случайных встречах они держались просто как знакомые. Он чувствовал, что она отталкивает его. Когда Сюлин была не в аудитории и не у себя в общежитии, то сидела за книгами в библиотеке. Он обратился к ее брату, Чжулу, надеясь, что тот поможет наладить между ними связь. Он даже написал ей записку с приглашением на свидание и передал ее через Чжулу. Однако Чжулу в ответ передал ему от сестры извинение: она никак не может прийти. Если бы Чжулу честно сказал, что Ву Чонгхи не нравится его сестре, их помолвке пришел бы конец. Однако Чжулу тянул, надеясь, что Ву Чонгхи продолжит ухаживания, тем самым загоняя юношу в мучительное безнадежное положение.