Тана Френч
Брокен-Харбор
– Как давно они сюда переехали?
– Дом они купили года три назад. (Две тысячи шестой, самый пик строительного бума. Сколько бы они ни заплатили за эту развалюху, сейчас она стоит вдвое меньше.) Но тогда здесь ничего не было, только поля; они купили дом на стадии проекта. Я думала, что они свихнулись, но Дженни была на седьмом небе, она так радовалась, что у них появится собственный дом… – Губы Фионы дрогнули, но она взяла себя в руки. – Примерно через год, когда дом достроили, они переехали.
– А вы? Где вы живете?
– В Дублине. В Рэнела.
– Вы сказали, что снимаете вместе с кем-то квартиру.
– Ага. Я и еще две девушки.
– Чем вы занимаетесь?
– Я фотограф. Пытаюсь устроить выставку, но пока работаю в студии Пьера – помните, он еще участвовал в передаче про элитные ирландские свадьбы? Я обычно занимаюсь детскими фотосессиями или, если у Кита… Пьера… две свадьбы в один день, на одной из них работаю я.
– Сегодня утром у вас была детская фотосессия?
Ей пришлось постараться, чтобы вспомнить, – утро было так далеко от нее.
– Нет. Я разбирала снимки, сделанные на прошлой неделе, – мать ребенка заедет сегодня за альбомом.
– Во сколько вы ушли?
– Примерно в четверть десятого. Один из парней сказал, что сам сделает альбом.
– Где находится студия Пьера?
– У Феникс-парка.
По утренним пробкам и в таком драндулете до Брокен-Харбора минимум час.
– Вы волновались за Дженни?
Она снова тряхнула головой, словно от удара током.
– Вы уверены? Немаленькие хлопоты только из-за того, что кто-то не отвечает на звонки.
Напряженно пожав плечами, Фиона осторожно поставила стаканчик рядом с собой и стряхнула пепел.
– Я хотела убедиться, что с ней все в порядке.
– А почему что-то вдруг должно быть не в порядке?
– Потому. Мы всегда созваниваемся – каждый день, уже много лет. И ведь я оказалась права, верно? Все было не в порядке…
У Фионы задрожал подбородок. Я наклонился к ней, чтобы дать салфетку, и не отодвинулся.
– Мисс Рафферти, мы оба знаем, что причина не только в этом. Вы не стали бы срываться с работы, рискуя вызвать недовольство клиентки, и не потратили бы целый час на дорогу только потому, что сестра сорок пять минут не берет трубку. Может, она слегла с мигренью или потеряла телефон? Может, ее дети заболели гриппом? Вы могли придумать сотню гораздо более правдоподобных причин, но тут же решили, что случилась беда. Почему?
Фиона прикусила губу. В воздухе воняло сигаретным дымом и горелой шерстью – девушка уронила горячий пепел на пальто. От самой Фионы, ее дыхания и кожи исходил прелый горький запах. Интересный факт с передовой: свежее горе пахнет рваной листвой и сломанными ветками – как зеленый, душераздирающий вопль.
– Это просто пустяк, – сказала она наконец. – Давным-давно, несколько месяцев назад, был один случай. Я и вспомнила-то о нем, только когда…
Я ждал.
– Просто… Однажды вечером она мне позвонила. Сказала, что в доме кто-то побывал.
Я почувствовал, как вскинулся Ричи – словно терьер, готовый броситься за палкой.
– Она сообщила об этом в полицию? – спросил я.
Фиона затушила сигарету и бросила окурок в стаканчик.
– Вы не понимаете. Сообщать было не о чем – окна не разбиты, замок не выломан, из вещей ничего не пропало.
– Тогда с чего она взяла, что в доме кто-то побывал?
Фиона снова пожала плечами, на этот раз еще более напряженно, и опустила голову.
– Просто ей так показалось. Не знаю.
Я добавил в голос побольше суровости:
– Мисс Рафферти, это может быть важно. Что именно она сказала?
Фиона глубоко, судорожно вздохнула и заправила волосы за ухо.
– Ладно, – сказала она. – Ладно. Ладно. Ну, значит, звонит мне Дженни и спрашивает: “Ты сделала дубликаты наших ключей?” А у меня их ключи были, наверное, две секунды – прошлой зимой, когда Дженни и Пэт повезли детей на Канары на неделю и хотели, чтобы кто-то мог войти, вдруг пожар или еще что. Ну я и говорю: “Конечно, нет…”
– А вы их сделали? – спросил Ричи. – Ну, дубликаты?
Фокус удался – он ни в чем не обвинял, а спрашивал словно бы из чистого любопытства. И это замечательно – значит, не придется устраивать ему разнос (по крайней мере, большой) за то, что влез в разговор.
– Нет! Зачем они мне?
Фиона резко выпрямилась. Ричи пожал плечами и смущенно улыбнулся:
– Просто решил уточнить. Я обязан был спросить, понимаете?
Фиона снова обмякла.
– Ну да. Наверное.
– А кто-то другой не мог сделать дубликаты в ту неделю? Вы не оставляли ключи там, где их могли взять ваши соседки или коллеги? Повторяю, задавать вопросы – наша работа.
– Они висели на моем брелоке, но я не держала их в сейфе или еще где. Когда я на работе, ключи у меня в сумке, а дома висят на крючке в кухне. Но никто ведь не знал, что это ключи от дома Дженни. По-моему, я даже никому не говорила, что они у меня.
Тем не менее ее соседкам и коллегам предстоят обстоятельные беседы с полицией – и, само собой, нужно будет навести о них справки.
– Давайте вернемся к телефонному разговору, – сказал я. – Вы ответили Дженни, что не делали дубликаты ключей…
– Да. Дженни говорит: “Ну, так или иначе, у кого-то они есть, а мы давали их только тебе”. Пришлось полчаса убеждать ее, что я без понятия, о чем она толкует, чтобы она хоть объяснила мне, в чем дело. Наконец она говорит, что днем уходила с детьми по магазинам или еще куда, а когда вернулась, заметила, что в доме кто-то побывал. – Фиона начала рвать салфетку, роняя белые клочки на красное пальто. Ладони у нее были маленькие, пальцы тонкие, с обгрызенными ногтями. – Я спрашиваю, как она это поняла, а она отказывается говорить. В конце концов я из нее вытянула, что, мол, занавески раздвинуты как-то неправильно, а еще пропало полпачки ветчины и ручка, которую она держит возле холодильника, чтобы составлять списки покупок. Я такая: “Ты шутишь”, так она чуть трубку не повесила. Ну, я ее успокоила, и как только она перестала на меня наезжать, стало ясно, что она очень напугана. Реально в ужасе. А ведь Дженни не размазня.
Вот одна из причин, по которым я дал втык Ричи за то, что он попытался отложить этот допрос. Разговори свидетеля сразу после того, как рухнул его мир, и он, возможно, будет болтать без умолку, но подожди денек, и он уже начнет восстанавливать разрушенные укрепления – люди действуют быстро, если ставки настолько высоки. Поймай человека сразу после того, как в небе расцвел ядерный гриб, и он выложит все, от любимых жанров порно до прозвища, которым втайне называет своего босса.
– Вполне естественно, – сказал я. – На ее месте любой бы встревожился.
– Да ведь это же ломтики ветчины и ручка! Вот если бы пропали драгоценности, половина нижнего белья или еще что, тогда, конечно, голову потеряешь. Но это… Я ей сказала: “Ладно, предположим, по какой-то дикой причине кто-то влез к вам в дом. Но это же не Ганнибал Лектер, верно?”
– И как отреагировала Дженни? – быстро спросил я, пока до Фионы не дошло, что она только что сказала.
– Снова обозлилась на меня – мол, главное не в том, что именно он сделал, а в том, что теперь она ни в чем не может быть уверена. Например, к чему он прикасался, заходил ли в комнаты детей, рылся ли в их вещах… Мол, будь у них деньги, она бы все детское добро выбросила и новое купила, а то мало ли что. Дженни вдруг стало казаться, что все стоит слегка не на своих местах, что все грязное. Как он проник в дом? Зачем он проник в дом? Все это не давало ей покоя. Она повторяла: “Почему мы? Чего он от нас хотел? Мы что, похожи на богачей? В чем дело?”
Внезапно Фиона спрятала лицо в ладонях и наклонилась так, что почти согнулась пополам.
– Хороший вопрос. У них ведь есть сигнализация, не знаете, она была в тот день включена? – невзначай спросил я.
Девушка распрямилась и покачала головой:
– Я спросила, и Дженни сказала нет. Днем она никогда ее не включала, только по ночам, перед сном, но и то потому, что местные подростки устраивают вечеринки в пустых домах и иной раз вытворяют бог знает что. По словам Дженни, днем поселок практически вымирает – ну, вы и сами видите, – так что сигнализация казалась ненужной. Но она сказала, что теперь будет ее включать. И добавила: “Если у тебя есть дубликаты, не пользуйся ими. Я поменяю код прямо сейчас, сигнализация теперь будет работать круглые сутки, и точка”. Говорю же, Дженни очень испугалась.
Но когда полицейские выломали дверь, когда мы четверо расхаживали по ненаглядному домику Дженни, сигнализация была отключена. Очевидное объяснение: Спейны сами открыли дверь убийце, и этого человека Дженни не боялась.
– Она сменила замки?
– Я ее тогда спрашивала, будет ли она их менять. Она колебалась, но в конце концов сказала, что, скорее всего, нет – замки, дескать, встанут в пару сотен, а такие расходы семейный бюджет не потянет. Сигнализации достаточно. Она сказала: “Пускай возвращается, я не против. Я даже почти хочу, чтобы он вернулся, тогда хотя бы станет понятно, что я это не придумала”. Я же говорю, она не трусиха.
– А где в тот день был Патрик? Это произошло до того, как он потерял работу?
– Нет, после. Он уезжал в Атлон на собеседование – тогда у них с Дженни еще были две машины.
– И как он отнесся к этому проникновению?
– Не знаю, она мне не говорила. По-моему… если честно, кажется, она ему ничего не рассказала. Во-первых, она разговаривала со мной вполголоса – возможно, потому, что дети спали, – но в таком большом доме?.. А еще она все время якала: “Я поменяю код, я не смогу уложить это в бюджет, я разберусь с этим парнем, пусть только попадется”. “Я”, а не “мы”.
А вот и еще одна маленькая странность – тот самый подарочек, про который я говорил Ричи.
– Почему она не рассказала Пэту? Казалось бы, если, по ее мнению, в доме побывали чужаки, надо было первым делом сообщить об этом мужу.
Фиона снова пожала плечами и опустила голову.
– Наверное, не хотела его волновать. На него и так слишком много всего навалилось. Думаю, поэтому она и замки не стала менять, иначе пришлось бы объяснять все Пэту.
– Вам не показалось это немного странным – и даже рискованным? Разве он не имеет права знать, что кто-то влез в его дом?
– Возможно, но я-то подумала, что никто к ним не влезал. То есть какое самое простое объяснение? Что Пэт взял ручку и съел долбаную ветчину, а кто-то из детей трогал занавески? Или что к ним проник невидимый взломщик, который умеет проходить сквозь стены и которому захотелось перекусить сэндвичем?
В ее голосе появились напряженные, виноватые нотки.
– Вы так и сказали Дженни?
– Да, более или менее, но стало только хуже. Она совсем разошлась, говорила, что ручка особенная, из отеля, где они провели медовый месяц, и Пэт знал, что ее нельзя трогать; что она точно знала, сколько ветчины было в той пачке…
– Она действительно из тех, кто помнит такие вещи?
– Ну да, вроде того, – не сразу ответила Фиона, словно эти слова причиняли ей боль. – Дженни… она любит все делать правильно. Понимаете, когда она ушла с работы, то решила стать идеальной мамой-домохозяйкой. В доме ни пятнышка, детей она кормила натуральной едой, которую готовила сама, каждый день делала гимнастику по DVD-дискам, чтобы вернуть фигуру… В общем, да, она могла помнить, что лежало в холодильнике.
– Вы знаете, из какого отеля была ручка? – спросил Ричи.
– Из “Голден-Бэй Резорт” на Мальдивах… – Фиона снова вскинула голову и уставилась на него. – Вы правда думаете, что… Думаете, ее и впрямь кто-то взял? Думаете, что это человек, который, который… Думаете, что он вернулся и…
Ее голос начал подниматься по опасной спирали.
– Мисс Рафферти, когда произошел этот инцидент? – спросил я, пока она не впала в истерику.
Она бросила на меня безумный взгляд, сжала в комок клочки салфетки и собралась.
– Месяца три назад.
– В июле.
– Может, и раньше. Но точно летом.
Я мысленно завязал узелок на память: просмотреть распечатку телефонных разговоров Дженни и найти вечерние звонки Фионе, а также проверить, не сообщал ли кто-нибудь, что видел на Оушен-Вью подозрительных чужаков.
– И с тех пор подобных проблем у них не возникало?
Фиона быстро вдохнула, и я услышал, как хрипит ее сдавленное горло.
– Возможно, были и другие случаи, но после того разговора Дженни ничего бы мне не рассказала. – У нее задрожал голос. – Я ей говорю: “Возьми себя в руки, хватит пороть чушь”. Я думала… – Она пискнула, словно щенок, которого пнули, зажала рот руками и снова зарыдала. – Я думала, что она свихнулась, что у нее плохо с головой, – невнятно повторяла она сквозь всхлипы, вытирая сопли салфеткой. – О боже, я думала, что она свихнулась.
4
Больше мы в тот день ничего из Фионы не вытянули – успокаивать ее было некогда. Прибыл еще один полицейский, и я поручил ему записать имена и телефоны родственников, работодателей, коллег и друзей детства Фионы, Дженни и Пэта, отвезти Фиону в больницу и проследить, чтобы она не распускала язык при репортерах. Потом мы передали ее, плачущую, с рук на руки.
Не успели мы отвернуться, как я уже вытащил мобильник и начал набирать номер – воспользоваться рацией было бы проще, но нынче слишком у многих журналюг и психов имеются сканеры. Я взял Ричи за локоть и повел по дороге. С моря все еще дул мощный и свежий ветер, взлохмачивая волосы Ричи. Я почувствовал на губах вкус соли. Вместо пешеходных дорожек в нестриженой траве были протоптаны узкие тропинки.
Бернадетта соединила меня с полицейским, который находился в больнице с Дженни Спейн. Судя по голосу, ему было лет двенадцать, он вырос на какой-то ферме и обладал анальным типом характера – то есть то, что надо. Я отдал распоряжения: как только Дженнифер Спейн закончат оперировать – если, конечно, она выживет, – ее нужно положить в отдельную палату, а он, словно ротвейлер, должен охранять вход. Впускать в палату сугубо по удостоверениям и в сопровождении полицейских, а родных не пускать вообще.
– Сестра потерпевшей отправится в больницу с минуты на минуту, рано или поздно явится и их мать. Заходить в палату они не должны.
Ричи грыз ноготь, наклонив голову, но, услышав эти слова, вскинул глаза на меня.
– Если они потребуют объяснений, а они потребуют, не говори им, что действуешь в соответствии с моими распоряжениями. Извинись, скажи, что таков порядок, а ты не уполномочен его нарушать, и повторяй это, пока они не отстанут. И, сынок, найди себе стул поудобней. Скорее всего, ты там надолго. – Я дал отбой.
Ричи прищурился, глядя на меня против солнца.
– Думаешь, перебор? – спросил я.
Он пожал плечами:
– Если сестра говорит правду и к Спейнам на самом деле кто-то влез, то история и впрямь жутковатая.
– По-твоему, я ставлю усиленную охрану, потому что сестра рассказала жутковатую историю?
Он шагнул назад, поднимая руки, и я сообразил, что повысил на него голос.
– Я просто имел в виду…
– Приятель, для меня ничего “жутковатого” не существует. Жуть – это для детишек в Хэллоуин. Я просто стараюсь прикрыть все тылы. Представь, какими идиотами мы будем выглядеть, если кто-то заявится в больницу и закончит начатое? Хочешь объяснять это репортерам? Или, раз уж на то пошло, хочешь объясняться с главным инспектором, если завтра на первых полосах появятся фотографии ран Дженни Спейн?
– Нет.
– Нет. Вот и я тоже. И готов немного хватить через край, лишь бы этого избежать. А теперь давай отведем тебя в дом, пока большой злой ветер не застудил твои крошечные яички.
Пока мы возвращались к подъездной дорожке Спейнов, Ричи держал рот на замке, но потом осторожно сказал:
– Родственники.
– Что с ними?
– Вы не хотите, чтобы они ее видели?
– Не хочу. Тебе удалось уловить самое важное в показаниях Фионы, помимо страшной жути?
– У нее были ключи, – неохотно сказал он.
– Да. У нее были ключи.
– Она сама не своя от горя. Может, я и простак, но мне не показалось, что она притворяется.
– Может, да, а может, и нет. Я знаю одно: у нее были ключи.
– Спейны чудесные, любят друг друга, любят детей… Она говорила о них так, словно они до сих пор живы.
– И что? Если она прикидывалась раньше, то могла изобразить и это. К тому же ее отношения с сестрой вовсе не так просты, как она пытается представить. Нет, нам предстоит посвятить еще немало времени Фионе Рафферти.
– Точно, – сказал Ричи.
Я толкнул дверь, но он замешкался на пороге, топча коврик и потирая затылок.
– В чем дело? – спросил я, смягчив голос.
– Она сказала еще кое-что.
– Что?
– Надувные замки стоят недешево. Сестра хотела арендовать такой по случаю первого причастия дочери. Пара сотен.
– Ты это к чему?
– Их финансы. В феврале Патрика сокращают, так? В апреле они еще при деньгах и привозят надувной замок на день рождения Эммы. Но примерно в июле им уже не на что поменять замки́, хотя Дженни кажется, что в доме кто-то побывал.
– Ну и что? Просто у Патрика закончилось выходное пособие.
– Да, скорее всего. Как раз об этом я и говорю: пособие закончилось слишком быстро. У меня полно друзей, которые потеряли работу, но всем, кто провел на одном месте несколько лет, выплатили столько, что хватит надолго – если соблюдать экономию.
– И какие у тебя версии? Азартные игры? Наркотики? Шантаж? – В нашей стране пьянство даст сто очков вперед остальным порокам, но спустить все сбережения на бухло за несколько месяцев не получится.
Ричи пожал плечами:
– Возможно. Или они просто продолжали тратиться так, словно Пэт по-прежнему зарабатывает. Некоторые мои приятели тоже так делали.
– В этом все ваше поколение – твое, Пэта и Дженни. Никогда не сидели на мели, не видели страну в кризисе, потому не смекнули бы, что к чему, даже начнись он у вас на глазах. Вам хорошо живется – гораздо лучше, чем моему поколению: половина из нас может купаться в деньгах и при этом экономить на второй паре башмаков, а то как бы не обнищать. Но у вашего стиля жизни есть и свои недостатки.
В доме вовсю трудились криминалисты – я расслышал обрывок фразы: “…запасные есть?” “Конечно! – радостно крикнул Ларри в ответ. – Глянь в моем…”
Ричи кивнул:
– Пэт Спейн не ожидал, что останется без гроша, иначе не отстегнул бы столько бабла за надувной замок. Либо он рассчитывал еще до конца лета найти новую работу, либо был уверен, что срубит деньжат другим способом. Если до него стало доходить, что замыслы провалились, а деньги на исходе… – Ричи потянулся пальцем к зазубренному краю выломанной двери, но вовремя отдернул руку. – Мужчине тяжело осознавать, что он не в состоянии обеспечить семью.
– Значит, ты по-прежнему ставишь на Патрика.
– Ни на кого я не ставлю, пока мы не услышим мнение доктора Купера, – осторожно ответил Ричи.
– Хорошо. Да, Патрик – фаворит, но впереди еще не один барьер, и кубок запросто может достаться аутсайдеру. Так что первым делом надо уменьшить количество претендентов. Предлагаю перекинуться парой слов с Купером, пока он не упорхнул, потом наведаться к соседям – вдруг у них найдется для нас что-то интересное. Когда закончим, Ларри и его ребята познакомят нас со своими находками; к тому времени они уже свалят со второго этажа, и мы сможем поискать там причины разорения Спейнов. Как тебе такой план?
Ричи кивнул.
– Отлично подмечено про надувной замок. – Я похлопал его по плечу. – Посмотрим, сможет ли Купер изменить расклад.
* * *
Дом стал другим: глубокая тишина исчезла, развеялась, словно туман, повсюду горел свет и слышался гул уверенной, слаженной работы. Двое ребят Ларри методично обрабатывали кровавые брызги; один разливал пробы по пробиркам, второй фотографировал места, откуда они взяты. Тощая носатая девица расхаживала с видеокамерой. Эксперт по отпечаткам отклеивал ленту с ручки окна; чертежник насвистывал сквозь зубы, рисуя схему. Судя по размеренному темпу, все собирались задержаться здесь надолго.
На кухне Ларри сидел на корточках рядом с горсткой желтых маркеров улик.
– Ну и бардак, – с наслаждением сказал он, увидев нас. – Мы застрянем тут до скончания веков. На кухню уже заходили?
– Остановились в дверях, – сказал я. – Но полицейские здесь побывали.
– Разумеется. Не отпускай их, пока не дадут нам отпечатки своей обуви, чтобы их можно было исключить. – Он выпрямился, прижимая ладонь к пояснице. – Ох, черт. Староват я для этой работы. Если вы к Куперу, то он наверху, с детьми.
– Не будем ему мешать. Оружие не нашли?
Ларри покачал головой:
– Не-а.
– А записку?
– “Яйца, чай, гель для душа” сойдет? Других нет, только этот список на доске. Но если вы думаете на этого парня, – кивок в сторону Патрика, – то не хуже моего должны знать, что большинство мужиков записок не оставляют. Сильные и молчаливые до последнего вздоха.
Кто-то перевернул Патрика на спину. Лицо неестественно белое, челюсть отвалилась, но с опытом учишься эти вещи не замечать, так что Пэт был симпатичный парень с квадратным подбородком и бровями вразлет – девушки западают на таких.
– Мы пока не знаем, на кого думать, – сказал я. – Нашли что-нибудь незапертое? Заднюю дверь, окно?
– Вроде нет. Вобще-то система безопасности тут неплохая. На окнах крепкие запоры, стеклопакеты, надежный замок на задней двери – кредитной карточкой такой не вскроешь. Я не пытаюсь делать за вас вашу работу, но имейте в виду: влезть в такой дом не так-то просто, особенно не оставив следов.
Очевидно, Ларри тоже ставил на Патрика.
– Кстати, о ключах, – сказал я. – Сообщи, если найдешь хоть один. Всего должно быть не меньше трех комплектов. И посматривай, не завалялась ли где ручка с надписью “Голден-Бэй Резорт”. Погоди-ка…
Купер, с термометром и чемоданчиком в руках, пробирался по коридору с таким видом, будто боялся испачкаться.
– Детектив Кеннеди, – сказал он обреченно, словно до последнего надеялся, что я каким-то чудом исчезну. – И детектив Курран.
– Доктор Купер, – сказал я. – Надеюсь, мы не помешали.
– Я только что завершил предварительный осмотр. Тела можно убрать.
– Можете предоставить нам какую-либо новую информацию? – Помимо прочего, Купер бесит меня тем, что рядом с ним я начинаю разговаривать так же, как он.
Купер приподнял чемоданчик и, вопросительно вскинув брови, посмотрел на Ларри.
– Киньте у двери в кухню, там ничего интересного, – весело сказал тот.
Купер бережно поставил чемоданчик и наклонился, чтобы убрать термометр.
– Похоже, что обоих детей задушили, – сказал он. Я почувствовал, что Ричи снова задергался. – Поставить точный диагноз сейчас невозможно, однако видимые травмы и симптомы отравления отсутствуют, поэтому я склонен считать, что причиной смерти стала гипоксия. На трупах нет следов удушения или удавления, а также гиперемии и конъюнктивального кровоизлияния, которые обычно возникают, если жертву душили руками. Криминалистам придется проверить подушки на следы слюны и слизи, указывающие на то, что их прижимали к лицам жертв… – Купер взглянул на Ларри, и тот показал ему большой палец. – Впрочем, принимая во внимание тот факт, что вышеупомянутые подушки лежали на кроватях жертв, наличие биологических жидкостей едва ли является, если можно так выразиться, “дымящимся пистолетом”. В ходе вскрытия, которое начнется завтра утром ровно в шесть часов, я постараюсь сузить список возможных причин смерти.
– Признаки изнасилования есть? – спросил я.
Ричи дернулся, как если бы его ударило током. Купер на секунду перевел на него удивленный, презрительный взгляд.
– В результате предварительного осмотра не выявлено никаких признаков сексуального насилия, ни недавнего, ни хронического, – сказал он. – Я, разумеется, постараюсь ответить на этот вопрос с большей уверенностью после вскрытия.
– Разумеется, – сказал я. – А этот погибший? О нем можете что-нибудь сообщить?
Купер достал из чемоданчика лист бумаги и принялся выжидающе его изучать, пока мы с Ричи не подошли поближе. На листе были напечатаны два контура мужского тела – вид спереди и сзади. Первый был испещрен аккуратной, страшной морзянкой красных точек и тире.
– Мужчина получил четыре ранения в грудь, которые, похоже, были нанесены односторонним лезвием, – сказал Купер. – Одно из них, – он постучал по красной горизонтальной линии на левой стороне груди, – представляет собой относительно поверхностную резаную рану: лезвие наткнулось на ребро рядом со срединной линией и скользнуло вдоль кости, пройдя приблизительно пять дюймов, но, похоже, не проникло глубоко. Рана должна была вызвать значительное кровотечние, однако едва ли оказалась бы смертельной даже при отсутствии медицинского вмешательства.
Его палец двинулся вверх, к трем похожим на листья красным пятнам, которые шли по неровной дуге из-под левой ключицы к центру груди.
– Остальные тяжелые повреждения – колотые раны, также нанесенные односторонним лезвием. Здесь лезвие проникло между ребрами в верхней левой части груди; здесь – ударило в грудину; здесь – вошло в мягкие ткани у края грудины. До завершения вскрытия я, разумеется, не могу сообщить ничего о глубине и траекториях ранений, а также описать причиненные ими повреждения. Однако, если только нападавший не обладал исключительной силой, удар, пришедшийся непосредственно в грудину, мог разве что отколоть фрагмент кости. Полагаю, мы можем безбоязненно утверждать, что причиной смерти послужило либо первое, либо третье из этих ранений.
Фотограф щелкнул вспышкой, и перед глазами остался сверкающий послеобраз: яркие, извивающиеся потеки крови на стенах. На миг мне почудилось, будто я чувствую ее запах.
– Есть ли защитные ранения?
Купер ткнул пальцем в красную россыпь на изображении рук.
– На правой ладони поверхностная резаная рана длиной три дюйма, и еще одна, более глубокая, на мышце левого предплечья, – рискну предположить, что именно она является источником большей части крови, наличествующей на месте преступления; она должна была вызвать обширное кровотечение. Помимо этого, на предплечьях жертвы есть несколько незначительных повреждений – маленьких порезов, ссадин и ушибов, – которые свидетельствуют о борьбе.
Патрик мог быть на любой из сторон этой схватки и порез на ладони получить разными способами: либо он защищался, либо его рука скользнула по лезвию, когда он наносил удары ножом.
– Могла ли жертва сама нанести себе ножевые ранения?
Брови Купера приподнялись, словно я ребенок-дебил, которому удалось сказать что-то интересное.
– Вы правы, детектив Кеннеди, такое действительно возможно. Разумеется, это потребовало бы значительной силы воли, но да, это определенно возможно. Поверхностный порез мог быть так называемой нерешительной раной – пробной предварительной попыткой, за которой последовали более глубокие порезы. Подобное поведение довольно распространено среди самоубийц, которые вскрывают себе вены, и я не вижу причин, по которым оно было бы несвойственно самоубийцам, предпочитающим иные методы. При условии, что погибший был правшой, – а это необходимо установить, прежде чем отваживаться даже на предположения, – раны на левой стороне тела могли быть нанесены им самим.
Мало-помалу жуткий чужак Фионы и Ричи начал проигрывать в гонке, исчезая за горизонтом. Пока он еще не совсем сошел с дистанции, но в центре внимания оказался Патрик Спейн, который быстро приближался по прямой к финишу. Именно этого я и ожидал с самого начала, однако вдруг почувствовал крошечный укол разочарования. Детективы отдела убийств по натуре охотники – из темных шипящих джунглей жаждешь притащить домой самолично выслеженного белого льва, а не взбесившуюся домашнюю кошечку. И, кроме всего прочего, слабак внутри меня испытывал к Пэту Спейну что-то вроде жалости. Ричи правильно сказал: парень делал все что мог.
– Можете назвать время смерти? – спросил я.
Купер пожал плечами:
– Как обычно, это лишь приблизительная оценка, и задержка осмотра не благоприятствовала точности. Однако нам помогло то, что термостат поддерживает температуру в доме на уровне двадцати одного градуса. Я вполне уверен, что все три жертвы умерли не ранее трех часов ночи и не позднее пяти утра – вероятнее всего, ближе к трем.
– Есть предположения, кто умер первым?
– Они умерли между тремя и пятью часами утра, – ответил Купер, отчеканивая каждое слово, будто вдалбливал что-то недоумку. – Если бы у меня были основания для дополнительных выводов, я бы так и сказал.
В ходе каждого расследования Купер – просто смеха ради – находит предлог, чтобы унизить меня перед моими людьми. Когда-нибудь я выясню, какую жалобу нужно подать, чтобы он от меня отстал, но до сих пор – и ему это известно – я спускал все на тормозах: он всегда выбирает моменты, когда моя голова занята более важными вещами.
– Несомненно, – сказал я. – А как насчет оружия? О нем вы можете нам что-нибудь сообщить?
– Одностороннее лезвие, как я и сказал. – Даже не одарив меня уничтожающим взглядом, Купер снова наклонился над своим чемоданчиком и убрал в него лист бумаги.
– А здесь вступаем мы – разумеется, если вы не против, доктор Купер, – сказал Ларри.
Купер милостиво взмахнул рукой – каким-то образом им с Ларри удалось поладить.
– Снайпер, иди сюда. Гляди, что нашла для тебя моя подружка Морин. Точнее – не нашла.
Длинноносая девушка с видеокамерой отодвинулась от кухонного шкафа и указала на ящики: на каждом была закреплена сложная защита от детей, и я понял почему – в верхнем лежал симпатичный пластиковый контейнер с затейливой надписью Cuisine Bleu поперек внутренней стороны крышки. Контейнер был предназначен для пяти ножей, четыре были на месте, от длинного разделочного до миниатюрного, меньше моей ладони, – сверкающие, остро наточенные, жуткие. Второго по величине ножа не хватало.
– Ящик был открыт, поэтому мы так быстро их обнаружили, – сказал Ларри.
– И никаких следов пятого ножа? – спросил я.
Все покачали головами.
Купер бережно, палец за пальцем, снимал перчатки.
– Доктор Купер, вы не могли бы взглянуть на выемку для ножа и сказать, соответствует ли он ранам погибшего? – спросил я.
Купер даже не обернулся.
– Для обоснованного заключения требуется полный осмотр ран – и поверхностный, и в поперечном разрезе – и предпочтительно иметь для сравнения нож, о котором идет речь. Разве я произвел подобный осмотр?
В юности Купер враз бы меня довел, но теперь я умею держать себя в руках, и скорее ад замерзнет, чем я пойду у него на поводу.
– Если нож можно исключить – например, по длине лезвия или форме рукояти, – то нам нужно узнать об этом сейчас, пока я не отправил десяток летунов искать неизвестно что.
Купер вздохнул и удостоил контейнер полусекундного взгляда.
– Не вижу причин исключать его из рассмотрения.
– Прекрасно. Ларри, можно взять с собой один из ножей и показать поисковой группе, что мы ищем?
– Да ради бога. Может, этот? Судя по выемкам в контейнере, он почти такой же, только поменьше. – Ларри достал средний нож, ловко бросил его в прозрачный пластиковый пакет для вещдоков и протянул мне. – Верни, как закончите.
