bannerbannerbanner
Руки моей не отпускай

Татьяна Алюшина
Руки моей не отпускай

Полная версия

И никакие ему не пятьдесят, а гораздо поменьше, и фигура хорошая… такая фигура дельная, мышцы видны натуральные и честные без накачек стероидных. И его мужской орган…

– Вот клюква! – чуть запыхавшись, забежала в комнату Вера Павловна.

Ася хмыкнула, поджав на секунду-другую губы, сдерживая ухмылку в адрес своих беспокойных женских мыслей, сильно неуместных в данный момент. Сняла компрессы с паховой области больного, бросила их в таз и снова начала отдавать распоряжения:

– Давайте будем поить. Я покажу вам, как удобней держать голову больного.

За полчаса им удалось влить в него около половины литра клюквенного морса, и вроде бы дыхание у больного стало немного поспокойней. Или просто им этого очень хотелось, вот и обманывались?

– Ну, как он? – отчего-то шепотом спросил Петр Романович, чуть ли не на цыпочках проходя в комнату.

– Мне кажется, что получше, – прошептала в ответ Вера Павловна.

И они посмотрели на Асю, ожидая подтверждения этого чуда, как бедные дети на елке в богатом доме ждут с неистребимой надеждой своих подарков. Ася тяжко вздохнула и разъяснила реалии, безжалостно разбивая иллюзии:

– Да, малюсенькое улучшение есть: нам удалось добиться того, что температура упала на градус. По крайней мере, перестала держаться на смертельной отметке. Но это ничего не значит. Ничего, – жестко повторила она. – Помогли обтирания, жаропонижающие и капельница, но улучшение может носить временный характер, организм слишком ослаблен, да к тому же был обезвожен, пусть и непродолжительное время, но в его состоянии это очень плохо. Текущее положение таково, что в любой момент может начаться ухудшение – слишком стремительно развилась его болезнь. Эта ночь все решит – если он справится, то позволим себе осторожный оптимизм. Будем дежурить возле больного ночью и наблюдать. Есть какие-нибудь вопросы?

– Да, – обстоятельно кивнул Петр Романович и посмотрел на девушку – Как вас зовут? И как вы сумели найти Василия Степановича?

– Ох ты ж господи! – всплеснула руками Вера Павловна. – А действительно же! Мы даже не спросили, как вас зовут!

– Зовут меня Ася, – чуть улыбнулась она, – а Василия Степановича я обнаружила случайно. Отдыхала в гостях у друзей за городом. Но потребовалось срочно вернуться домой в Москву, я рискнула поехать. Буря началась намного раньше, чем прогнозировали синоптики, и застигла меня прямо на трассе. Я случайно увидела свет фар стоявшей в сугробе машины, подъехала узнать, не нужна ли помощь. – Она глубоко вздохнула и выдохнула. – Оказалось, что нужна, и еще как. Вот так и нашла вашего Василия Степановича.

– А вы медсестра? – спросил из-за плеча Петра Романовича подошедший Миша.

– И это тоже, – туманно ответила Ася и, обведя всех троих взглядом, вспомнила о своей роли боевого командира. – Вы идите отдыхать, лучше постараться поспать. Вера Павловна подежурит первой, где-то до часу ночи. Потом я ее сменю, на самые тяжелые часы, где-то до четырех, а потом кто-нибудь из вас заступит. Я объясню, за какими симптомами надо особенно внимательно присматривать.

– Нет, – вдруг решительно возразила Вера Павловна. – Сейчас мужчинам объясните, что и как надо делать и за чем присматривать, они и посидят, подежурят. А вас я отведу в комнату для гостей, размещу самым лучшим образом, Асенька, со всеми удобствами, вещи ваши занесем, душик примите, переоденетесь, если надо. Сами небось натерпелись страха, когда в бурю-то въехали, а тут еще и Степаныч наш попал в беду. И я вас обязательно накормлю как следует, у меня ужин-то давно готов.

– Душ – это замечательно, – почти мечтательно протянула Ася, сразу же почувствовав, как безбожно устала, вымоталась и как ей ужасно, прямо нестерпимо хочется смыть с себя и усталость, и страх под горячей водой. И улыбнулась: – И поесть тоже было бы хорошо.

– …нет, говорит, сам съезжу, что тут ехать-то, – прихлебывая чаек из большой кружки, рассказывала Вера Павловна. – Дорога московская, она же раньше через центр села проходила, по мосту двухполосному, а лет сорок назад закатали новую серьезную трассу и мост новый поставили по околице, на четыре полосы. Теперь там все ездят, а этим, старым, только местные пользуются. И это хорошо, удобно, из наших Снегирей прямая дорога в поселок идет, не надо на трассу ехать. А через мост и поселок, так до фермы Тараса километра два будет. Вот Василий Степаныч и говорит – что ж мне менеджеров к нему посылать, сам съезжу, проявлю уважение. Они вроде как приятельствуют, не то чтобы дружат, но хорошо, с уважением друг к другу относятся. Вон церковь нашу и колокольню вместе восстанавливали, и средства выделяли, и по субботам не гнушались с людьми вместе на стройке работать. Обстоятельные, дельные мужчины. Он там и Мишу нашего подобрал, когда тот прибился к церкви-то. У него с памятью плохо, не помнит, кем был и кто он, только имя. Вот его Василий Степанович и забрал к нам жить и помогать в хозяйстве.

– Это хорошо, это они кругом молодцы, – чуть подтолкнула ход беседы Ася, чувствуя, что ее откровенно срубает, аж глаза закрываются, так разморило после душа да от сытного ужина и пахучего горячего чая. – Но как он в прорубь-то попал?

– Так я ж говорила, – с энтузиазмом рассказывала женщина. – Мальчишки, двое, в прорубь ухнули. Они в хоккей ватагой играли, а у нас там в одном месте, возле берега, глубокий омут есть, редко когда замерзает, да и то чуть-чуть ледком возьмется и только на сильных морозах. Вот один в запале игры и провалился под лед, а дружок кинулся выручать и следом за первым пошел. Василий Степанович едет, смотрит: что за дела такие? Мальчишки на льду кучей столпились недалеко от полыньи и орут перепуганно, на помощь зовут. Ну, он скатился с дороги к речке поближе, а как пацанов в проруби увидел, так и уж не думал ни о чем, выскочил на лед, только куртку скинул. На живот упал, чтобы самому под лед не сигануть, подполз к полынье и одного за другим и выволок. В машину посадил и быстро домой к одному из них доставил. А там и родители второго мальчика на шум прибежали. Мальчишек переодели, Степанычу тоже предложили, но он отмахнулся: джинсы сзади сухие, и обувь сильно не промокла, только свитер с футболкой и поменял и снова за руль и в райцентр покатил. Оттуда мне позвонил, чтобы мы тут панику не подняли. Звонит, а голос осипший, уставший, выезжаю, говорит. Я уж его увещевать, говорю, Василий Степанович, докторам там покажитесь, больны же, и чего ехать-то к вечеру, у детей моих переночуйте, погода портится и предупреждение по всем каналам передают. Да куда там, – горестно вздохнув, махнула она рукой. – Домой, говорит, приеду, ждите. Вот и дождались, – скорбно вздохнув, закончила она свой рассказ и спросила, заглядывая Асе в глаза: – Что за болезнь у него-то? Простуда такая сильная?

– Да нет, не простуда. Совершенно очевидно, что это тяжелая форма пневмонии, причем стремительная. Но дело в том, что у пневмоний существует несколько разновидностей, то есть их вызывают разные вирусы, и лечить их требуется несколько разными методами. Нужен точный диагноз, чтобы понимать, от чего и как лечить, а поставить его могут только в стационаре, сделав анализы. Вот такие дела.

– Вот незадача, – вмиг расстроилась Вер Пална. – А как же нам тогда быть? Как лечить-то его и узнать, какая у него эта самая форма с разновидностью-то?

– Смерть, как известно, лечит все формы и разновидности заболеваний, а лучшая диагностика – это вскрытие, – угрюмо пошутила Ася, потерла лицо ладошкой, вздохнула совершенно устало и повинилась, заметив растерянный взгляд собеседницы: – Извините, Вер Пална, это я что-то от усталости говорю всякое. Мы просто будем делать то, что сможем, и спасать вашего Василия Степановича, как сможем. Все, я прямо-таки отключаюсь, – сдалась Ася. – Пойду посплю, совсем меня сморило что-то.

– Конечно, конечно! – торопливо подскочила с места Вера Павловна и засуетилась: – Идите, Асенька, отдыхайте. Намучились же как и страху натерпелись. Я вас провожу.

– Нет, нет, – сказала девушка. – Сама дойду, – и напомнила со всей строгостью, на которую еще была способна: – Но в два часа меня обязательно разбудите. У вашего Василия Степановича могут начаться серьезные осложнения и судороги, температура-то больше не падает, а вы сами с этим не справитесь.

Поднимаясь на второй этаж, где ей отвели одну из гостевых комнат, Ася размышляла над сложившейся ситуацией: температура у больного опустилась до сорока и трех десятых градуса, да так и застряла на этой отметке. Плохо это, очень плохо. Но больше ничего в данный момент сделать невозможно, чтобы помочь ему, кроме, разумеется, чудесного появления «Скорой помощи» лучше на стремительном вертолете, который эвакуирует пациента в больницу. И прямо в город Москву.

А пока планетяне и смелый боевой МЧС не прилетели для спасения, им всем остается только одно, самое трудное и неприятное, – ждать и наблюдать за динамикой болезни.

Ася заснула, еще не коснувшись головой подушки, как в черный омут рухнула, в тот самый, что под тонкой обманчивой ледяной коркой реки, и, как ей показалось, тут же, буквально через пару секундочек, проснулась, почувствовав, как ее кто-то почти нежно трясет за плечо.

– Асенька, вы просили вас разбудить, – прошептала, склонившись над ней, Вера Павловна извиняющимся и жалеющим голосом.

– Что? – сощурилась со сна Ася. – Два часа уже?

– Да, – покивала сочувственно Вера Павловна.

– Да-да, – села на кровати Ася и потерла лицо руками. – Уже иду, – и спросила: – Как он там?

– Вроде без изменений, – доложила Вера Павловна. – И даже в себя приходил, глаза открывал. Я его напоила, все, как вы наказывали и рекомендовали, он снова уснул.

– А температура? – быстро одеваясь, выясняла Ася.

– Поднялась немного, – тягостно вздохнула помощница. – Сорок и семь.

– Тогда мы ему сейчас еще раз жаропонижающее дадим, – распорядилась Ася. – Вы же намололи?

– Да, да, все приготовила, – семенила следом за ней Вера Павловна.

 

Больной спал тревожным, болезненным, беспокойным сном, находясь в неком полузабытьи, в состоянии между сном и потерей сознания, и каждый вздох давался ему с трудом, сопровождаясь хрипами.

Ася в приказном порядке отправила спать Веру Павловну, пресекая все ее душевные терзания и горячее желание помочь.

Померила мужчине температуру, покрутила раздосадованно головой, снова припомнив «балалайку тульскую» такой-то недоброй мамой – сорок и восемь десятых градуса!

– Ну, как же ты так, а, Василий Степанович? – попеняла она ему, как-то совершенно безнадежно расстроившись, потерла жестом бессилия лицо, вздохнула глубоко, выдохнула резко, скидывая с себя ощущение накрывающей с головой неизбежности, даже головой покрутила, помогая справиться с эмоциями. Еще раз резко выдохнула и занялась больным.

На хрен! Потом будем расстраиваться, негодовать, сетовать и что там еще можно делать в таких ситуациях? Убиваться и горевать, переживая бессилие, злость и отчаяние! Потом! А сейчас надо просто делать все, что возможно. Тупо делать – и все! И что-нибудь еще сверх любого возможного и невозможного!

И, ловко приподняв голову мужчины, принялась сноровисто поить его разведенными в воде таблетками.

Напоив, осторожно уложила его голову назад на подушку, меняла компресс на лбу и тихо уговаривала:

– Ты борись, Василий Степанович, не подводи меня, ладно? Так же несправедливо будет, если ты сдашься, неправильно, нельзя тебе сдаваться.

И вдруг неожиданно словно обожглась о внимательный взгляд темно-синих, лихорадочно блестящих от высокой температуры глаз и замерла, столкнувшись с этим взглядом, не донеся мокрое полотенце до его головы.

– Ты… – выдохнул мужчина с каким-то облегчением, сухим, перегоревшим от жара горлом, дрогнув уголками губ в слабой попытке улыбнуться.

Она смотрела на него, вглядываясь в эти густо-темные синие глаза, казавшиеся черными от расширившихся зрачков, и не могла отвести взгляда, забыв дышать и думать, оторопев, словно на какое-то затянувшееся мгновение попала под непонятный гипноз, и сердце вдруг заколотилось в груди, и стало жарко от такой его близости.

– Где ты была-то… не слышал тебя… так долго? – низким, больным голосом просипел он пересохшим горлом, все всматриваясь в ее лицо и облегченно улыбаясь сухими потрескавшимися губами.

– Я здесь, я здесь, – словно очнулась Ася, заспешив успокоить, наклонившись к нему поближе.

Он, прилагая явные усилия, приподнял руку, положил большую, тяжелую и жаркую ладонь ей на затылок и притянул ее голову к своему плечу. Прижал, поцеловал обжигающе-горячими губами в висок и прошептал:

– Нашлась, родная… вот и нашлась… – подышал с хрипом и вдруг закашлялся мокрым, глубоким кашлем.

Ася было дернулась высвободиться из-под его ладони, напоить теплым питьем, помочь, голову приподнять, но он не пустил. Справился с кашлем, продышался громко, болезненно прерывисто, со свистом втягивая воздух в легкие, и прохрипел:

– Ты говори… чтобы я твой голос слышал… не уходи больше… не теряйся.

Он замолчал, рука на затылке у Аси потяжелела, расслабляясь.

– Нашлась ведь… – прошептал он еле-еле, уже погружаясь в бессознательное состояние.

Прижимаясь к его плечу и колючей, от отросшей за сутки щетины, щеке, Ася уловила всем своим телом тот момент, когда он вернулся туда, в свое забытье, в пограничное пространство между беспамятством, бредовым сном и бесконечностью. Но не подскочила сразу, не двинулась, так и прижимаясь к его плечу и пылающей жаром щеке, вдохнула его запах и, взяв ладонь, медленно сняла ее со своей шеи и подняла голову.

Села ровно, пристроила тяжелую от беспамятства руку на кровати и долго всматривалась в его измученное болезнью и лихорадкой лицо.

Вздохнула, задержала дыхание… и, освобождаясь от странного наваждения, выдохнула, встала и занялась приготовлением укола, который пора было делать больному. Чужому, незнакомому мужику, случайно что-то перепутавшему в своем болезненном бреду.

До пяти утра, когда ее пришел сменить на посту Петр Романович, ничего не произошло: ни плохого, ни странного, ни ужасного.

Температура у Василия Степановича упала до тридцати девяти и восьми десятых градуса, и он просто спал. На сей раз глубоким, исцеляющим сном без сновидений и кошмаров, а она все шептала ему что-то, рассказывала, сама не понимая, зачем и почему это делает. Но каким-то неведомым, глубинным чутьем знала, что так правильно, что именно так и надо делать – говорить с ним, звать из того далекого, куда он почти ушел.

И ничто уже не могло отменить тот небывалый факт, что ночь больной пережил и температура все-таки упала, и это внушало совсем робкую надежду. А ведь по всем показателям не должен был, не должен…

Надавав разных наставлений и поручений Петру Романовичу, Ася добралась до своей комнаты и рухнула на кровать, отключаясь уже в полете.

Проснулась рано, часов около восьми утра, и отчего-то тревожно, будто вчера позабыла сделать что-то важное, а во сне об этом важном вспомнилось. Никто ее не будил. Встала с каким-то непонятным, чудным ощущением на душе, словно за ночь она вся изменилась.

Умылась наскоро, привела себя в порядок и поспешила вниз, на первый этаж, проверить больного и узнать новости о его самочувствии.

Новости были хоть и не победные, но и не похоронные все же. Температура снова поднялась, но незначительно – всего на пару десятых градуса и держалась на отметке около сорока градусов, не пересекая ее.

А это уже ого-го какое достижение с учетом того, что необходимой лечебной терапии пациент не получает и их возможности в этом вопросе мизерные.

– Просыпался, – радуясь этому факту, бодро рапортовала Вера Павловна, тут же усадив Асю за круглый стол в кухне – завтракать. – Спрашивал, где девушка, про вас то есть, Асенька, спрашивал. Я сказала: спит. Он сказал: хорошо. Я его напоила морсом с медом, а потом теплой водой, как вы велели. Хотела накормить хоть немного, но он снова заснул.

– Насчет накормить – вопрос спорный, – поделилась Ася сомнениями, с удовольствием отпивая прекрасного кофе из большой керамической кружки, что поставила перед ней на стол хозяюшка. – Некоторые медики считают, что при такой высокой температуре кормить больных категорически нельзя – это для организма лишняя нагрузка. А некоторые утверждают обратное, что без еды у организма истощаются внутренние резервы и брать энергию на исцеление ему неоткуда.

– А что посоветуете вы, Асенька? – подсела к ней Вера Павловна, налив и себе кофе в большую кружку.

– Я посоветовала бы следовать рекомендациям врачей, но думаю, лучше не заставлять больного насильно что-то есть. А вот пить ему надо давать как можно больше. И лучше морсы из живых или замороженных ягод, не прошедших термическую обработку и без сахара, лучше и без меда вообще, но это очень кисло и может вызвать раздражение желудка при общем ослаблении организма. Так что с медом, тем более он жаропонижающими свойствами обладает.

– Даем, – порадовалась Вера Павловна. – Все, как вы рекомендовали, – из облепихи, из малины и клюквы, всю ночь понемногу поили, и утром я его хорошо напоила. – Потом поинтересовалась, как прилежная ученица, сдавшая на «отлично» предыдущее задание: – Что дальше?

– А дальше, Вера Павловна, нужна срочная транспортировка больного в стационар, – пояснила Ася очевидные вещи. – Поэтому звоните в экстренную службу и вызывайте «Скорую помощь». Я вчера оставляла заявку, да только думаю, что ее благополучно удалили, – и распорядилась: – Звоните.

Заявку Аси, как она и предполагала, именно что удалили. Все как водится: заступила новая смена диспетчеров, ночь была тревожной, много вызовов, некоторые ложные или невыполнимые, много пострадавших, а поскольку по вызову из села никто повторно не перезванивал и не продублировал заявку, ее просто удалили из компьютера. Уж Ася этот механизм прекрасно понимала, да вот только не до звонков ей вчера было. Вера Павловна сделала новый вызов и заявку на эвакуацию и обещала звонить и напоминать каждый час.

Буран стих часам к шести утра, и только снег тихонько сыпал, припорашивая наваленные за несколько часов сугробы.

По телевизору передавали о последствиях бурана на дорогах, в городах-поселках и самой столице, куда он добрался ночью, изрядно подрастеряв свою убойную мощь. Трассу уже начали активно чистить все дорожные службы при помощи местных коммунальщиков, однако все равно рекомендовали сегодня не выезжать из дома вообще и уж тем более транспортным средствам с низкой проходимостью.

Ну, это как пойдет – выезжать, не выезжать.

– Наш поселок и дорогу до трассы скоро чистить начнут, – поделилась информацией Вера Павловна. – Мне утром Ангелина Викторовна звонила, интересовалась состоянием Василия Степановича, вот и рассказала последние новости. Ей же на работу надо, она и узнала, как обстановка. У нас же в поселке сплошь люд не простой проживает, зажиточный, и у всех бизнес есть, в основном в городе. Вот по своим всяким связям и вызвали транспорт для расчистки. Ангелина Викторовна сказала, председатель поселковый объявил, что часа через четыре одну полосу расчистят для проезда до трассы.

– Это очень хорошо, Вера Павловна! – обрадовалась Ася. – Это замечательно! Чем скорее мы отправим нашего больного в больницу, тем лучше. Ничего же еще не кончилось, и его стабильное состояние очень ненадежно, держится буквально на грани чудом каким-то и может оказаться затишьем перед бедой, понимаете?

– Ох же, боже мой, – тяжко завздыхала женщина. – Понимаю.

– Так, – переключилась Ася на деловой тон. – Несите-ка бумагу и ручку, напишу вам, что ему собрать с собой в больницу, и составлю отчет для медиков о проделанных нами мероприятиях и о препаратах, которые кололи и давали. Вы ампулы не выбросили?

– Нет, нет, вы же предупредили, Ася.

С того момента, как проснулась, – нет, не так – с того момента, когда мужчина открыл глаза и посмотрел на нее, Ася находилась в душевном смятении, встревоженно прислушиваясь к себе и недоумевая, что с ней происходит.

За кого он ее принял, вынырнув ненадолго из сумеречного, бредового, лихорадочного сна? За какую родную девушку, которую потерял и которая нашлась для него в том болезненном бреду?

С Асей случилась странная штука: где бы она ни находилась и чем бы ни занималась, она безошибочно знала, ощущала каким-то особым сознанием, каким-то иным, неизвестным ей доселе наитием, чувствованием, что происходит с Василием, почему-то переставшим быть для нее Степановичем.

Она занималась какими-то насущными делами, помогала в хлопотах, разговаривала с Верой Павловной, и все это время в ней неким странным рефреном, базовым ощущением каким-то жило чувствование и знание того состояния, в котором в данный момент находился больной.

И сквозь все заботы и хлопоты этого дня все преследовал ее пронзительный взгляд этих темно-синих глаз.

Эта странность пугала, и, опасаясь этой самой странности, Ася избегала заходить к нему в спальню, перепоручив заботу о больном другим, ограничившись одними распоряжениями.

И все же настал момент, когда она решилась проверить его сама, словно что-то неодолимо тянуло ее посмотреть на мужчину еще раз.

На стуле у кровати больного подремывал Миша, уронив голову на грудь и тихо посапывая. Ася подошла к постели, наклонилась и внимательно всмотрелась в лицо Василия, спавшего все тем же беспокойным, трудным сном во власти горячечного жара. Мимика его постоянно менялась: то нахмурятся брови, то дернется немного голова, губы то сожмутся, а то вдруг расслабятся.

Он боролся, и это было видно. Хрипел, сипел и боролся.

Ася наклонилась, придвинулась к его лицу и зашептала в ухо, чуть прижавшись к нему губами:

– Ты держись, Василий Степанович, пожалуйста, держись. Не сдавайся.

Отодвинулась и с удивлением заметила, как на мгновение, всего на какое-то мгновение, расслабились черты его лица, словно снизошло на него спокойствие.

– Все будет хорошо, – снова наклонившись и приложив губы к его горячему уху, прошептала Ася.

Он не проснулся, но почему-то она была уверена, чувствовала тем самым странным чувствованием, обострившимся в ней, что он ее услышал. Она отошла от кровати, набрала в шприц лекарство, разбудила Мишу, который повернул спящего пациента на бок, сделала укол в ягодицу и, поблагодарив Мишу за помощь и повторив нехитрые инструкции по наблюдению за больным, вышла из комнаты.

Видимо, в Снегирях этих и на самом деле жили в основном люди достаточно состоятельные и со связями, поскольку уже где-то через час послышался шум снегоуборочной техники, работающей на улицах поселка, а еще через час Вере Павловне позвонили из диспетчерской и сообщили, что машина «Скорой помощи» выехала к ним по вызову.

И с этого момента все как-то стремительно закрутилось и понеслось вскачь, а события завертелись с увеличенной скоростью.

 

Почти сразу после звонка из «Скорой» мама Василия Степановича позвонила на сотовый Веры Павловны, перепуганная тем, что со вчерашнего дня никак не может дозвониться сыну. Верная Вера Павловна, как могла, постаралась смягчить картину, но не удержалась, разрыдалась, расчувствовалась. И родители разъяснений дожидаться не стали, коротко уведомив, что выезжают.

Только тогда все вспомнили, что телефон Василия Степановича остался в машине на держателе и, наверное, давно разрядился.

И началась суета – нужно было найти все необходимое для больницы, зарядить телефон, не забыть деньги, собрать самого больного, состояние которого снова ухудшилось. Ах ты ж господи, дорожки же к дому надо расчистить, иначе машина не проедет! И Миша с Петром Романовичем поторопились это исполнить.

Вера Павловна, отчего-то вдруг растерявшись, засуетилась и носилась по дому, бестолково хватаясь за какие-то ненужные сейчас дела и вещи, что-то еще собирая для хозяина в стационар, хотя давно уже все было собрано и упаковано в большую кожаную сумку.

И только Ася, спокойно сложив свои немногие вещички, спустилась со второго этажа с сумкой, села за обеденный стол, проверила записи, которые сделала для медиков, добавила к общей кучке на тарелочке еще одну использованную ампулу и принялась варить себе кофе.

«Скорая помощь» приехала через сорок минут. Лишь поверхностно осмотрев больного, выслушав отчет Аси о проведенных мероприятиях, медики с помощью Миши и Петра Романовича загрузили пациента в машину «Скорой», туда же села Вера Павловна, растерянно прижимавшая к груди сумку с вещами, и, включив мигалку с сиреной, машина рванула вперед, наконец-то эвакуируя больного в стационар.

Ася и мужики провожали ее взглядом, стоя у распахнутых ворот, и Петр Романович перекрестил желтый реанимационный автомобиль, удалявшийся по улице.

– Храни тебя господь, – напутствовал он.

– Поможете мне откопать мою машину? – спросила у мужчин Ася, все не сводя взгляда со «Скорой».

– Конечно, Асенька, – горячо кивнул Петр Романович.

– Я думал, ты завтра утром приедешь, – сказал Сеня, открывая ей дверь. Ухватив жену за локоть, он втянул ее в прихожую, обнял, чмокнул в щечку, прижался щекой к голове. Так и простояли пару мгновений. – Как добралась? – спросил он, отстраняясь и отпуская ее. – Тут такие страсти передают про снегопад и буран. Заторы жуткие, пробки мертвые.

– Ужасно, – нашла в себе силы подтвердить его слова и кивнуть Ася.

– Главное, добралась, – с явным облегчением заметил он и тут же перешел на совсем иной тон – капризный, с ноткой претензии, входя в роль больного, брошенного мужа, которую начал разыгрывать после ее отъезда к Игорю в гости. – А я тут разболелся, – и выдержав паузу, за которую так и не последовал ожидаемый вопрос жены о его самочувствии, решил подтолкнуть ее в этом направлении, попеняв: – Что, даже не спросишь, как я себя чувствую?

Ася, кинув сумку на пол, устало опустилась на банкетку, посидела неподвижно несколько минут, расстегнула и скинула с плеч дубленку и принялась снимать спортивные ботинки.

– Меня ужасно знобит второй день, и температура поднялась, и горло больное, – встав напротив нее и скрестив на груди руки, докладывал муж, оскорбленный ее невниманием. – А ты даже не позвонила.

Ася добиралась до Москвы от Снегирей вместо полутора-двух часов при обычном трафике пять часов кряду через сплошные снежные завалы, пробки двигавшихся в один ряд машин по единственной расчищенной колее на трассе, мимо нескольких крупных аварий, с еще более глухими пробешниками в самой столице. Вымотанная недосыпом и сильнейшим нервным напряжением, чувством безысходности и ожиданием возможной смерти Василия, она ощущала себя сейчас девяностолетней старухой, разбитой параличом, у которой болело все тело.

Кое-как расшнуровав и стянув с ног ботинки, она откинулась спиной на стену, посмотрела на негодующего, всем свои внешним видом выражавшего крайнюю степень недовольства мужа и спросила через силу:

– Какая у тебя температура?

– Тридцать семь и три, вторые сутки держится, – с нажимом объявил он, очевидно укоряя ее.

– Выживешь, – пообещала ему Ася.

И начала подниматься с банкетки, ухватившись одной рукой за подзеркальник, рядом с которым та стояла, а второй упершись в велюровый край сиденья. Удержав как-то в себе кряхтение и стон, она тяжело поднялась и поплелась босая в спальню, не тратя сил на то, чтобы надеть домашнюю обувь.

– То есть тебя не волнует состояние моего здоровья и то, что я болен? – подчеркнуто холодным, обиженным тоном выяснял муж, двигаясь следом за Асей.

– Сень, я зверски устала. – Она посмотрела на него неживым, замученным взглядом. – Я ехала до Москвы пять с лишним часов по тяжелейшей, засыпанной снегом трассе, а до этого практически не спала ночь. Завтра в восемь утра у меня самолет. И я хочу только одного: спать. Может, тебе к маме поехать и там поболеть? Она позаботится о тебе и пожалеет за нас двоих. Она же это замечательно делает. А я сегодня не жена, а ехидна, причем умирающая от усталости. – Ася развернулась и прошла дальше, на ходу помахав прощально рукой. – Все, я спать, спать.

Нагрешил он, видимо, знатно в своей жизни. Может, обидел смертельно кого-то походя или еще чего сотворил тяжкого по незнанию. Или по знанию, всякое бывало в жизни, грехов накопилось порядком. Теперь вот плавился в аду или пока еще в чистилище, что, впрочем, не уменьшало остроты впечатлений.

Василию казалось, что он барахтается в раскаленной жиже и нет никакого спасения. Лава заливала его всего и внутри и снаружи, плавились, выгорая, глаза, ногти, горели волосы, и спекались в один болезненный ком внутренности, и лопались кости.

И никуда от этого жара было не деться – никуда! Он был везде, и никакими усилиями нельзя было выбраться из этой жижи – он захлебывался и тонул, тонул в этой раскаленной субстанции… Он чувствовал, как его куда-то несет лавовым потоком в иное место, где на какие-то мгновения стало вдруг немного прохладней, и он смог судорожно втянуть в себя чуточку посвежевшего воздуха…

Но его несло дальше и дальше и снова швырнуло в горячий поток, который раскалился до такой степени, что из рыже-огненной лавы превратился в ярко-белый свет… И внезапно этот белый свет, в котором оказался Василий, затопил все вокруг и исцелил его настрадавшееся обгорелое тело, а потом он почувствовал, что отдаляется от своего измученного тела, видел его словно сверху и со стороны.

«Не время», – вдруг пришла ему в сознание откуда-то четко прозвучавшая мысль. Или не мысль это была, а чей-то голос, и он увидел бабушку, которая шла к нему и улыбалась удивительно светло и радостно.

«Ба, как я здесь, откуда?» – спросил Василий.

«Случайно, – ответила бабуля и погладила его по голове, как частенько делала в его детстве. – Но можешь остаться, если хочешь».

«Здесь хорошо», – сказал он ей и вдруг осознал, что действительно тут необычайно хорошо, тут великолепно, и ощутил какой-то небывалый энергетический поток, затопивший его всего, что-то настолько мощное, сильное и прекрасное, что находится вне всякого разума и сознания, и это нечто прокатывало по нему волнами, вызывая слезы великого, высочайшего восторга…

А в следующее мгновение все ощущения наполнились яркими, живыми картинками его жизни, одна сменяя другую. Он видел ситуации, которые проживал, проблемы, которые преодолевал, людей, с которыми сводила его жизнь, тех, кто когда-то предавал или намеренно вредил. Людей, которых обидел сам, и тех, которых любил, и сейчас он понимал, осознавал нечто совсем иное, главное и истинное про ситуации, в которые попадал, про этих людей, про себя и про свою жизнь.

Картинки сменялись перед его мысленным взором все быстрее и быстрее, и ощущения, чувства, понимания, откровения в его разуме неслись так же быстро, все ускоряясь и ускоряясь…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru