Татьяна Михайловна Василевская
Соседка
Глава 25
1999г. январь
Зрачок так сильно расширен, что светло-серая радужка почти не видна. Он непрерывно движется, не останавливаясь ни на секунду. Время от времени, он почти закатывается под верхнее веко, при попытке посмотреть вверх. Она лежит на животе. Голова повернута набок. Из этого положения можно увидеть только небольшое пространство справа и сверху. Веко дрожит, но она ни на секунду не позволяет себе закрыть глаза, как только веко опускается, она тут же снова открывает глаз и зрачок продолжает вращаться и метаться из стороны в сторону. Потому что совершенно невыносимо оставаться в полном неведении того, что происходит вокруг. Неведение – самое страшное. Над верхней губой выступили крошечные капельки пота. Она пытается мотать головой, пытается закричать. Рот стянут шарфом, завязанным как удила у лошадей, и поэтому вместо крика получается только мычание и тонкий писк. Тело дрожит, маленькие, едва заметные золотистые волоски, покрывающие его, встали дыбом. Она отчаянно пытается освободить руки и ноги. Перебирает пальцами, пытается вращать запястьями. Она не может остановиться. Все существо превратилось в один большой сгусток страха. Он полностью владеет ею, кроме него ничего не осталось… Почувствовав, как холодная сталь касается кожи, она на мгновение замирает, напрягается, как пружина, а потом изо всех сил принимается вновь рваться на свободу, извивается всем телом, мычит, визжит. Из груди вырывается хрип. Она фыркает, ноздри раздуваются. На мгновение ей начинает казаться, что у нее получится. Мужчина склоняется к ее лицу. У него страшные глаза. В них нет чувств. Никаких. Только пустота. Холод. Смерть. Лезвие ножа надрезает кожу. Сначала неглубоко. Она дергается. Она уже не мычит. Издаваемые ею звуки теперь больше похожи на непрекращающийся вой. Она задыхается. Зрачок закатывается под веко, и так и остается под ним. Она больше не пытается рассмотреть что-то вокруг себя, это уже не имеет для нее значения. Ничего уже не имеет значения. Она понимает, чувствует, что это конец. Дальше уже ничего не будет.
Кончики пальцев осторожно проводят по застывшей щеке. Губы растягиваются в улыбке. Тело расслабляется, ощущает приятное покалывание маленьких, разбегающихся по нему, иголочек. Из груди вырывается стон. В глазах дрожат слезы. Великолепно…
–
– Сука! – Абдурахманов со всей силы шарахнул кулаком по стенке ракушки. Стоящий в стороне, бледный хозяин гаража подскочил и испуганно уставился на следователей.
– Тише, ты, а то будет у нас к трупу еще инфаркт, – сказал Ерохин.
– Попадись мне эта тварь, я бы ему его е…е маски в глотку затолкал, одну за другой, вбивал бы их туда, пока эта паскуда не подохла бы, – отойдя, от греха подальше, от жестяной стенки, сказал Абдурахманов.
– Нам скоро самим начальство, что-нибудь вобьет во все места, – мрачно сказал Ерохин.
Следователи закурили. Абдурахманов, выпуская клубы дыма, хмуро посмотрел на прислоненное к ракушке тело девушки, над которым суетились криминалисты. На лицо жертвы была надета маска. На этот раз это была прекрасная сказочная птица. Розово-голубая, с крошечными, похожими на жемчужинки, бусинками. Очень нежная, создающая впечатление воздушности, легкости…
– Вот как у него так получается? Никаких следов. Ничего. Седьмое убийство и ни разу ни одной зацепки.
Ерохин пожал плечами.
– Он психопат. Его действия не поддаются логике. И к тому же он умный и хитрый, и каждый раз он все тщательно планирует. Сначала следит за жертвой, изучает ее. И место всегда выбирает, где почти наверняка, не будет свидетелей. Он, можно сказать профи в своем деле, – невесело усмехнулся Ерохин.– Он прокололся только в тот раз, когда убил девушку и парня…
– Ты опять за свое? Может, это и не он.
– Ладно, – майор примирительно развел руками, – если он, убил девушку и парня. Но и в этом случае, кроме каких-то отдельных дополнительных штрихов к его психологическому портрету, никаких зацепок опять же нет.
– Эту сволочь, нужно пристрелить во время задержания, – Абдурахманов хмуро посмотрел на приятеля и твердо сказал: – Нечего ему в больничке, за казенный счет лежать и радоваться, перебирая в своей больной голове, снова и снова, приятные воспоминания.
– Сначала нужно его поймать. Такой, как он может убивать годами и так и не попасться, – сказал Ерохин. – Он как призрак. Нам даже оттолкнуться не от чего. Жертвы выбраны случайным образом. Их ничего не связывает, мы же проверяли, все, что только можно, вплоть до общих врачей, библиотек и даже школ и детских садов. Места похищений разбросаны по всей Москве. У него нет определенной зоны комфорта. Ему везде удобно и комфортно. Ты же слышал, какой портрет составили психологи – возраст, примерно, от сорока до пятидесяти пяти. Неприметная внешность. Умный, крайне организованный. Творческие наклонности и способности. Аккуратный. Да каждый не знаю пятый, или пусть даже десятый мужик этого возраста годится в подозреваемые. Как ты его найдешь?
– Сань, ну ты же раскрыл это дело там в горах. На раз. У того абрека же тоже, наверное, на лбу не было написано «Я – убийца». А вы его, на какой? На четвертый день взяли?
– Тот абрек, как ты его называешь, не был психопатом. Просто жадный ублюдок. И попался исключительно из-за собственной жадности. И потом, Леха, это маленькое село, почти, отрезанное от внешнего мира. Было понятно, что убийца, кто-то из проживающих в нем. Женщин и детей, можно было сразу исключить из числа подозреваемых. Но даже среди сотни тех, кто теоретически мог являться убийцей, думаю, было бы не так просто вычислить того, кого нужно. Нам, почти сразу дали подсказку – старик, который покрывал бандита и одновременно терзался тем, что головы жителей села, и его соответственно тоже, покрыты позором из-за того, что происходит. Если бы он не пришел и не рассказал о том, что знает, из-за чего происходят убийства, может, я бы до сих пор там, в горах куковал.
– Да брось. Думаю, ты бы управился. Ну, может не так быстро, – немного расслабившись, улыбнулся Абдурахманов. Прикурив еще одну сигарету, он глубоко затянулся и задумчиво сказал. – У меня это дело уже в печенках сидит. Сколько лет работаю, ни разу у меня не было, чтобы я, что-то через себя пропускал. Жертва всегда была исключительно мертвым телом. И больше ничем. И моя задача найти того, кто превратил живого человека в это самое мертвое тело. И никаких эмоций и переживаний. Я конечно, и сейчас в подушку не рыдаю и в истерике не бьюсь после каждого случая, но мне эти мертвые девушки по ночам снятся. Светка орет, что ее задолбало, что я подскакиваю как ненормальный среди ночи, и что вообще нервный стал. Она говорит, что я со своей работой совсем помешался. А я каждый раз, когда сообщают про новый труп, – он кивнул на девушку, которую закончил осматривать судмедэксперт, и тело начали упаковывать в полиэтиленовый мешок, – боюсь на место выезжать. Просто сжимаю зубы и заставляю себя ехать. В нашей работе так нельзя, и правда крыша съедет.
– Я все ждал, что он где-то ошибется. Каждый, рано или поздно, обязательно где-то ошибается. Но нет. Он такой организованный товарищ, просто удивительно. И хладнокровный. Думаю, он не теряет контроль над собой никогда. Я, честно, не знаю, сколько времени еще все это может продолжаться, – Ерохин посмотрел на друга, – и сколько девушек еще может погибнуть. Он даже не насильник, он получает удовольствие и удовлетворение от того, что контролирует ситуацию, контролирует чужой страх. Он контролирует даже нас, не давая нам ни малейшей возможности приблизиться, ощущает свое превосходство. Думаю, он наслаждается им почти также, как и самими убийствами. Он чувствует свою власть.
– Шефу не забудь об этом сегодня сказать, – буркнул Абдурахманов. – Он обрадуется. Хоть будет определенность – хрен его знает, когда удастся поймать маньяка. Может вообще никогда. Так, что на быстрый результат, товарищ полковник, можете не рассчитывать. Мы все у маньяка под колпаком. Он нас контролирует и чувствует над нами власть. И на верх тоже передайте, чтобы они нас не дергали. Думаю, нас скоро с этого дела снимут, за то, что не справились и точно отправят в архив бумажки перекладывать или улицы патрулировать.
– Психолог сказал, что, возможно, маски, которые убийца оставляет рядом с телом, отражают его внутренний настрой на момент убийства.
– У мудака, видать, отличный внутренний настрой сейчас, – злобно процедил Абдурахманов, кивнув на маску, которую эксперты, с большой осторожностью упаковывали в пакет для улик. – Это ж красота, прямо. Залюбуешься!
Глава 26
– Леля!
С сумкой полной продуктов, следом за Лелей в сторону подъезда шла Нели Михайловна.
– Здравствуйте, Нели Михайловна. Давайте я Вам помогу, – Леля протянула руку и взяла у старухи сумку.
– Ты очень хорошая девочка, Леля, – улыбнулась соседка. – А я ведь разговаривала, как раз вчера с Николаем Борисовичем, – женщина пожала плечами, и как показалось Леле, с некоторым разочарованием и даже обидой сказала: – Николай Борисович не пожелал сообщить мне свой адрес, – она фыркнула. – Можно подумать, я бы стала ему навязываться и беспокоить по пустякам. Делать мне больше нечего. – Нели Михайловна покачала головой. – Нет, он, конечно, был очень вежлив. Сказал, что письмо не важное и чтобы я его просто выкинула. Но ведь могут прийти и другие письма. Подумаешь, какой секрет, где он теперь живет. Ведь я хотела оказать любезность…
Леля с интересом посмотрела на нее. Старуха выглядела даже возмущенной. Очевидно, в силу возраста, она была склонна несколько преувеличивать значимость чужих поступков.
– Он не сказал Вам новый адрес?
Нели Михайловна кивнула.
– Может, я уже надумываю и возможно, я просто чувствую себя немного неловко после его отказа, и мне даже немного обидно. Но мне показалось, что он не просто так отказался назвать адрес, потому что письмо не важное. Он именно не хотел мне его говорить! – она снова раздраженно пожала плечами.
Лифт остановился на восьмом.
– Спасибо, милая, – забирая у Лели сумку, сказала Нели Михайловна. – Заходи ко мне, если будет время, попьем чаю.
– Спасибо. Я обязательно зайду, как-нибудь, – поблагодарила за приглашение Леля.
Придя домой, она взяла блокнот и записала в нем все, что по ее мнению могло бы указывать на причастность соседа к делу, расследованием которого занимается столь жестоко и бессердечно отвергший ее поклонник. Задумчиво посмотрев в окно, Леля вздохнула. Может, ей просто хочется присутствия в жизни чего-то таинственного, захватывающего, не похожего на повседневную серенькую обыденность? Возможно, она просто пытается хоть чем-то заполнить пустоту, образовавшуюся в душе после того, как все ее сокровенные мечты, из-за ее же собственной глупости, перестали быть тайной и разбились вдребезги?
Приказав самой себе перестать себя жалеть, Леля подошла к телефону и набрала номер.
– Ген, привет.
– Привет, – голос в трубке прозвучал удивленно и вместе с тем радостно.
– Ген, ты говорил, что у тебя отец работает в какой-то конторе связанной с жильем или с чем-то таким, – сказала Леля.
– Ну, да, – еще более удивленно протянул Генка, слегка озадаченный, почему девушка его мечты вдруг заинтересовалась его отцом, вернее его работой. – Он занимается какими-то согласованиями или разрешениями на перепланировку квартир и всякой такой ерундой, я точно не знаю. Как-то ни к чему было…
– Ген, а он случайно не может узнать, по какому адресу проживает человек. Это очень важно, – сказала Леля, не совсем уверенная в том действительно ли это так важно или это и впрямь всего лишь ее разыгравшаяся фантазия, причуда, можно сказать.
– Не знаю… Но я спрошу, – быстро поправился Генка, испугавшись, что сейчас она в нем разочаруется и решит, что он вообще бесполезный и ни на что не годится. – Могу ему прямо сейчас позвонить. Давай, говори, кого там нужно найти, – решительно сказал он, подозревая, что отец не будет в восторге от странной просьбы сына, может даже сказать, чтобы он не приставал со своими глупостями.
Леля назвала старый адрес, имя и отчество – все, что она, собственно говоря, и знала о том, кого хотела разыскать.
– А зачем тебе? – не удержался Генка.
– Я тебе потом скажу. Ладно? Но это, правда, важно. По крайней мере, я так думаю.
Крайне заинтригованный Генка, закончив разговор с Лелей, набрал отцовский рабочий номер. Его уже и самого разбирало любопытство. Леля не из тех, кто обратится, пусть и со странной просьбой, из-за ничего не значащего пустяка. К великому Генкиному облегчению и радости, отец довольно благосклонно отнесся к неожиданной просьбе сына. Конечно, он сперва поинтересовался, с чего вдруг Генке понадобилось разыскивать адрес какого-то мужика. Пришлось сказать, что его попросила девушка. Особенная девушка, к которой Генка не равнодушен. Отец, очевидно, пребывал в благодушном настроении. Похихикав немного над тем, что девушке, а уж тем более «особенной», нельзя не помочь, он пообещал узнать то, что требуется.
–
Сияя как именинник, Генка на следующее же утро, еще до начала уроков, вручил, этаким небрежным движением человека, умудренного опытом разрешения всевозможных проблем, бумажку с адресом своей даме сердца. И не просто какую-нибудь записочку на клочке бумаги, а вполне солидную компьютерную распечатку из базы данных какого-то там ведомства, занимающегося жилищными вопросами. Генке стоило немалого труда сдерживать распиравшую его гордость, и сохранять равнодушно-бесстрастное выражение лица, и вид полный благородного достоинства. Мол, пустяки, сущая мелочь. Ничего особенного.
– Спасибо! – радостно поблагодарила Леля.
– Ну чего, теперь скажешь, зачем тебе этот мужик? – снова не удержался Генка, забыв о благородном достоинстве умудренного опытом человека.
– Ген, а ты можешь съездить со мной после школы по этому адресу и кое-что для меня сделать? А по дороге я тебе все расскажу, – пообещала она.
Может ли он съездить с ней после школы по найденному адресу? Да он на Луну или на Марс, может слетать с ней после школы. Или на другой конец галактики, если ей нужно. Гордо расправив плечи и выставив как всегда вперед тощую грудь, Генка, все с тем же достойно-сдержанным видом, сказал:
– Конечно, Федоренко. Если тебе нужно, можем съездить, почему бы и нет.
Она одарила его улыбкой, от которой у Генки запрыгало сердце в тощей выпяченной груди. Зачем-бы ей не понадобился престарелый, судя по дате рождения, указанной в бумажке, дядька, которого она разыскивает, Генка был готов расцеловать его, за то, что благодаря ему, выпал такой шанс проявить себя рыцарем и предстать перед ней тем, кто легко может справиться с любой задачей. «Может, сегодня как раз будет тот самый удачный момент, чтобы признаться ей?» – радостно идя к дверям класса, где должен был состояться первый урок, размышлял Генка. Может, у него и вправду хватит сегодня смелости?
–
Леля ждала, сидя на качелях на детской площадке возле дома.
– Он здесь не живет, – сказал Генка, подходя к ней. – Квартиру снимает семья армян. Муж, жена и два карапуза. – Генка ухмыльнулся. – Женщина сначала немного перепугалась, по-моему, когда я начал задавать вопросы, но я сказал, что я из молодежной организации, которая проводит опрос жителей города по поводу благоустройства дворов и еще чего-то такого наплел. – Он приосанился, заметив, что Леля смотрит на него уважительно, и в глазах у нее неподдельное восхищение проявленными им талантами переговорщика и его сообразительностью.
– Ты такой молодец! – радостно сказала Леля.
«Ну, давай, сейчас, самый подходящий момент», – мысленно уговаривал себя Генка. Он весь напрягся и застыл, как обычно, с немного глуповатым видом. Леля, занятая своими мыслями, ничего не заметила.
– А она не знает, где хозяин квартиры живет сам? Может, они ему деньги передают, или обращаются по каким-то вопросам.
Понимая, что момент, подходящий для признания, в очередной раз упущен, Генка выдохнул и помотал головой.
– Нет, она сказала, что он сам здесь, вроде как, не появляется. Все вопросы с ним решает муж, она ничего не знает, – пожал он плечами.
– Понятно, – протянула Леля. – Но ведь это тоже немного странно, согласись. Мне кажется, хозяева обычно приходят, время от времени. Проверяют.
– Ну, не знаю. Может, он в них уверен… – Генке было, в общем-то, плевать и на хозяина, и на его жильцов, и на то, как строятся их взаимоотношения друг с другом, и как Лелин старик контролирует сохранность сдаваемого жилья. Она сказала, что этого человека она ищет, потому, что он неожиданно исчез, и она переживала, не зная, что с ним. Очень в ее духе. Вечно за всех переживать, и всех жалеть, да еще приложить столько усилий, чтобы убедиться, что все в порядке и ее помощь не требуется. Строя накануне вечером догадки, для чего подруге понадобилось разыскивать какого-то бывшего соседа, Генка предположил два варианта. Первый – сосед должен ее семье деньги. Второй – они вдруг узнали, что бывший сосед их дальний родственник, настоящая мелодрама, как в каком-нибудь бразильском сериале. Оба предположения были глупые, Генка сам это понимал. Потому, что даже если бы это было правдой, поисками занимались бы Лелины родители, а не она сама. Но никаких других версий в голову ему не приходило. А все оказалось проще простого. В этом вся Леля. Кто-то, конечно, сказал бы, что она занимается ерундой, но Генке ее отзывчивость и сверхпереживательность нравились. Она такая замечательная, во всем. Генка вздохнул. С грустью посмотрев на Лелю он в сто тысяч первый раз подумал какой он болван и рохля. Не может сказать ей. Каждый раз убеждает себя, что скажет. И каждый раз слова застревают, не желая выходить из него. Трус! Самый настоящий трус.
– Ну, ты, по крайней мере, убедилась, что он жив и здоров. И даже вполне обеспечен, раз квартиру сдает, – буркнул Генка, чувствуя раздражение и злость на себя самого.
– Да. Конечно, – Леля улыбнулась. – Спасибо, Ген! Ты настоящий друг.
«Я не друг! Вернее я друг, но я не только друг! Я люблю тебя, Федоренко! Ты что не видишь этого что ли?! Не чувствуешь?» – хотелось заорать ему во все горло, так, чтобы все вокруг услышали, чтобы птицы слетели с деревьев и проводов от его крика. Но, как всегда, горло сдавила цепкая, невидимая лапка нерешительности, и Генка только кивнул в ответ. Подтверждая, что он и впрямь настоящий друг. Просто настоящее и не бывает.
Вернувшись обратно уже в начале восьмого, и распрощавшись с Генкой, Леля направилась к дому. Навстречу ей из подъезда вышел он. Человек, отвергший ее чувства, ее саму, не пожелавший даже подарить ей первый в ее жизни поцелуй, о котором она так мечтала. Сердце екнуло. Щеки, как всегда вспыхнули.
– Привет, – хмуро посмотрев на нее, буркнул сосед и направился к своей машине. Леля почувствовала, как защипало глаза. Грудь сдавило до боли, как будто железными тисками. Он ее презирает, после ее глупого признания! Она ему теперь просто отвратительна. Раньше он хотя бы здоровался весело и доброжелательно, хоть и немного насмешливо. А сегодня просто волком на нее посмотрел. Поднимаясь на лифте, Леля утирала сбегавшие по щекам, и никак не желавшие останавливаться, выплескивающиеся из глаз обильным потоком, слезы. Что она наделала? Как ей теперь жить? «Господи, зачем, зачем я сказала ему? Почему я такая дура?».
Глава 27
1999г. апрель
Весна, наконец-то, полностью вступила в свои права. Зазеленели первые едва распустившиеся листочки. Солнце радостно освещало промерзшую, заждавшуюся тепла Москву.
– Боже, я скоро с ума сойду, – простонала Вика. – У меня уже начинается нервный тик, когда я слышу про эту проклятую игру. За этот год я была на тридцати двух матчах и на девяносто семи тренировках. Мне кажется, что я уже отморозила себе все места и отсидела всю задницу на пластиковых сидениях. Мы ни разу не сходили в кино. Ни разу не погуляли по парку или даже по улице, просто так, чтобы не нужно было дойти до очередного катка. Когда мы ходим в гости к его друзьям, там все тоже говорят только о хоккее. Даже девушки друзей! – хмуро глядя перед собой Вика сказала: – Мне иногда кажется, что я даже его самого уже ненавижу.
– Вик, чего ты не поговоришь с ним? Скажи, что ты хочешь в кино или в парк, – Леля заглянула подруге в глаза.
Вика махнула рукой.
– Ему не интересно в кино. И в парк тоже.
– Привет, – как всегда радостно улыбающийся Гаврилин подошел к девочкам и нежно чмокнул Вику в щеку. – В воскресенье едем в Олимпийский! Играют Сокол-Зенит. Тренер достал для нас билеты. Представляешь! Здорово! Места почти у самого поля. – Лицо Гаврилина сияло.
– Класс! – улыбаясь до ушей, сказала Вика, страдальчески покосившись на Лелю.
– Валер, а ты мог бы встречаться с девушкой, которая не любит хоккей?
– Извини, Федоренко, но у меня уже есть девушка, так что ты опоздала, – радостно рассмеялся фанат хоккея. Вика, застыла с несколько неестественной улыбкой, делая подруге страшные глаза.
– Я не про себя, – решительно сказала Леля. Гаврилин недоуменно посмотрел на нее, потом повернулся к Вике.
– Вик, – голос у него прозвучал неуверенно, – ты же любишь хоккей?…
Вика тряхнула головой, откидывая длинные темные волосы назад. Лицо у нее сделалось холодное, злое.
– Нет! Не люблю. – Она твердо посмотрела в глаза своему парню. – Мне нравится смотреть, как ты играешь. Нравится болеть, переживать, радоваться, когда ты или кто-то из твоей команды забивает шайбу. Но мне не нравится каждый раз сидеть во время тренировки рядом с полем и смотреть, как вы отрабатываете броски или подачи, или что там еще. Мне не нравится каждый выходной, вместо того, чтобы сходить в кино или просто погулять, тащиться на очередную игру. Мне нравишься ты. Поэтому, я говорила, что обожаю хоккей, просто жить без него не могу. Я была уверена, что иначе ты не станешь со мной встречаться. – Глаза у нее горели, щеки разрумянились. – Так, что, как видишь, я не та девушка, которую ты себе представлял, и которая тебя устраивала бы. А ты, – Вика повернулась к Леле, ткнув в ее сторону указательным пальцем, – больше мне не подруга!
Взяв свою сумку, она решительно пошла к выходу из школы. Валера Гаврилин, приоткрыв рот, смотрел вслед удаляющейся тоненькой фигурке.
– Я думал, ей нравится, думал, ее все устраивает… – разводя руками, сказал он Леле. Лицо у него было растерянное, несчастное, как у обиженного ребенка. – Она ничего не говорила…
– Она боялась. Не хотела все испортить, – Леля пожала плечами. На душе было тоскливо и гадко. – Если она тебе нравится, скажи ей, что тебе важна она сама, а не то любит она хоккей или нет.
Пребывая в мрачном настроении, не замечая ни радостно сияющего солнца, ни пения птиц, ни оживленного, наполненного беззаботно-возбужденной суетой, всеобщего пробуждения, Леля брела к дому. Ничего у нее в жизни не осталось. Ни любви, ни дружбы. Одна сплошная беспросветная тоска, как тогда, когда они только переехали сюда. Но тогда была хоть какая-то надежда, что все изменится, когда-нибудь, со временем. А сейчас не осталось даже ее. Все кончено.
– Леля, – окликнула, сидевшая на освещенной солнцем лавочке, Нели Михайловна. – Чудесная погода, правда?!
– Да, – вяло ответила Леля, не находя ничего чудесного в данный момент ни в погоде, ни в жизни вообще.
– Представляешь, – Нели Михайловна посмотрела на Лелю своим излюбленным взглядом заговорщицы, – я вчера пригласила электрика проверить розетки. Что-то там не в порядке было, свет то и дело моргал. Я боялась, что может произойти замыкание.
Леля посмотрела на старушку с раздражением. Меньше всего ее сейчас волновали неисправные розетки в квартире Нели Михайловны.
– И вот электрик, такой молодой парень, очень серьезный, не какой-то там, шаляй-валяй, – Нели Михайловна махнула полной рукой, – все проверил. И говорит, ничего не могу найти, все, вроде, в порядке. Но потом, заглянул за шкаф, который Николай Борисович не стал забирать с собой, и говорит: «Там еще розетка. Давайте-ка я и ее тоже посмотрю». В общем, отодвинул он этот шкаф. А шкаф-то непреподъемный. Натуральное дерево. А от меня-то помощь какая? В общем, намучился он бедный. – Соседка покачала головой и хихикнула. Леля стиснула зубы. Больше всего, ей хотелось просто молча уйти и не слушать ни про какие розетки, шкафы и серьезных, молодых электриков. Нели Михайловна махнула рукой. – Ох, я все не о том. Под шкафом оказался листок бумаги. Видно залетел туда случайно. Вот, я даже специально с собой взяла. Дай, думаю, тебе покажу.
Нели Михайловна достала из внушительной сумки сложенный пополам тетрадный лист. Леля без особого желания взяла бумажку у соседки. Находки вроде бумажек обнаруженных под шкафом ее сейчас тоже не интересовали. Леля развернула лист, на нем был не законченный рисунок маски, сделанный карандашом. Хоть маска и была едва намечена, только контуры и нанесенный легкими штрихами довольно условный орнамент на месте щек и лба, но сразу угадывалось, что автор весьма талантливый художник.
– Если хочешь, можешь взять себе, – пожала плечами Нели Михайловна. – Мне-то он точно ни к чему. Думаю и Николаю Борисовичу он тоже не нужен, – она язвительно улыбнулась. – Уж если ему письма не нужны, то рисунок, потерявшийся, наверное, сто лет назад и подавно.
Нели Михайловна поджала губы, давая понять, что она не забыла, как бывший владелец квартиры обидел ее, отвергнув предложенную ею помощь.
– Спасибо, – Леля положила листок в карман и пошла к двери подъезда.
Мысли ворочались в голове медленно, даже не мысли, а отдельные обрывки, вязкие, бессвязные. Одни и те же, ни о чем. Выплывали из подсознания и вновь уходили. Леля подошла к лифту, и только потянувшись к кнопке вызова, вспомнила, что мать просила купить хлеба и кефир для отца. Леля чуть не застонала и поплелась обратно на улицу.
«Ну что за день!» – прижимая к себе покупки, с отчаянием подумала она, столкнувшись у дверей подъезда с тем, кого сейчас она хотела видеть меньше всего. Лучше бы, наверное, она вообще больше никогда его не видела.
– Здравствуйте, – сказала Леля, стараясь не смотреть в его сторону.
– Привет.
Ерохин придержал дверь, пропуская ее вперед.
– Как дела? – спросил он, стоя рядом с ней в ожидании лифта.
– Нормально.
– Хозяйством занимаешься? – кивнув на хлеб и кефир, сказал он. Леля не ответила, ясно, что вопрос риторический. «Светский» разговор, в момент вынужденного совместного ожидания возле лифта. Воспитанные люди так себя и ведут.
Лифт, как назло никак не приезжал. Откуда-то сверху доносились голоса. Ерохин раздраженно постучал кулаком по двери. Что за идиотская манера зайти в лифт и болтать? Он покосился на стоявшую рядом девчонку. Тоже чудо. Нос задрала выше головы. Сама оскорбленная гордость и достоинство. Мало ему проблем на работе, так еще эта пигалица, от безделья придумавшая себе, что влюбилась в него, а теперь сама же и дуется. Какой только чушью не забита голова в этом возрасте. Об уроках лучше бы думала. Ощутив нарастающее раздражение, он уже собрался развернуться и пойти пешком по лестнице. В этот момент, лифт, ожил. Чертыхнувшись про себя, Ерохин уставился в дверь лифта. Уходить уже было глупо. Стоял, стоял, а когда лифт поехал, взял и пошел пешком. Как будто решил сбежать.
– Александр Игоревич, а как расследование того дела? – неожиданно спросила малолетняя пигалица с головой полной чуши. Ерохин вытаращил на нее глаза.
– Нормально, – ответил он так же, как перед этим на заданный им вопрос ответила она.
– А о человеке, который убил тех девушек, что-то известно?
Ерохин мысленно вздохнул. Понятно. В любовь наигралась. Теперь решила поиграть в детектива. Хорошо бы ее отшлепать и в угол поставить, чтобы мозги на место встали. Хорошая девчонка, но в голове полный винегрет. Куча глупостей, одна другой хлеще.
– Извини, тайна следствия, – постарался отшутиться майор.
– Мне кажется, – не очень уверенно сказала она, – что это может быть один человек. Наш бывший сосед Николай Борисович. Я видела…
– Леля! – он повернулся к ней и твердо посмотрел в глаза. – Хватит. Слышишь! Во-первых, те фотографии ты вообще не должна была видеть. Это материалы дела, которые не предназначены для посторонних.
Двери лифта открылись на шестом. Ерохин придержал их рукой – чем он хуже вечно болтающих в лифте домохозяек? У него тоже важный разговор с маленькой, милой, но в силу своего возраста, совершенно полоумной девчонкой. Так, что тем, кому нужен лифт, придется подождать.
– Короче, забудь про это дело. Поняла? Хватит этих игр, то в любовь, то в сыщиков. – Он со злостью посмотрел на нее. – Тебе нужно учиться, с подружками в кино ходить, наряды обсуждать. – Глаза у него были холодными-холодными. – Ты маленькая девочка, вбившая себе в голову всякие глупости. Так можно напридумывать такого, что потом сама будешь не рада. Ты не понимаешь, что у кого-нибудь могут быть неприятности из-за твоих дурацких фантазий? Хватит! – рявкнул он. – У меня и без тебя проблем хватает. Не осложняй мне и другим жизнь еще больше. Займись чем-то, что подходит для твоего возраста.
Она одарила его таким взглядом, что он почти восхитился. В глазах девчушки было презрение, злость и как ему показалось разочарование. Он ее разочаровал! Ну и хорошо. Быстрее выкинет из головы всякую ненужную чушь.
– Пока, – сказал Ерохин и отпустил, наконец, двери. Усмехнувшись, он пошел к своей квартире. Надо же. Девчонка всегда казалась ему такой мямлей. А у нее темперамент оказывается, будь здоров, если ее разозлить. Один взгляд чего стоит, прямо как у тигрицы.
Леля с силой захлопнула за собой дверь. Он даже слушать ее не стал. Считает ее глупой, маленькой дурой. Боится, наверное, что она снова пристанет к нему со своими признаниями и начнет на него вешаться. Леля шмыгнула носом. Глаза щипало, но она не позволила себе снова начать рыдать. Хватит! Все. Александр Георгиевич Ерохин для нее больше не существует. Леля снова шмыгнула носом. «Я больше его не люблю!» – твердо сказала она себе. Судорожно вздохнув, Леля подошла к письменному столу и вложила листок с маской в свой блокнот «детектива». «Я больше не люблю его!» – снова повторила она про себя. Встав у окна, она некоторое время смотрела неподвижным взглядом на находящийся за ним маленький уголок города, принесшего ей столько страданий. «Я больше не люблю его!» – прошептала она.
