Татьяна Михайловна Василевская
Соседка
Глава 14
Удивительно, как, порой, какой-то незначительный пустяк может повлиять на ход событий. Именно из-за пустяка, глупой случайности, в любое другое время, даже не обратившей-бы на себя внимания, все пошло не так.
Она подходила идеально. Два дня он потратил на поиски, объезжая различные районы Москвы от Садового кольца до окраин. Как только он увидел ее, он понял, что ему, повезло – это она. Возраст, внешность, фигура. Абсолютно все было именно таким, как он и искал, как хотел, как представлял себе. И место тоже было очень удачным.
Четыре дня он изучал ее. Наблюдал. Это было прекрасно – наблюдать издали, знакомиться. Знать, что она принадлежит ему. Осознавать свою власть.
Каждый вечер, ровно в двадцать один пятнадцать она выходила из подъезда своей пятиэтажки. Стройная, подтянутая, как будто окруженная сиянием собственной юности, красоты. Размявшись перед подъездом пару минут, она расправляла плечи, и легко оттолкнувшись от асфальта, устремлялась в сторону соседних домов. Пробежав между ними, девушка направлялась вдоль по улице, и через несколько минут, добежав до небольшого парка, делала по нему ровно два круга, после чего возвращалась по тому же маршруту обратно. Он был очарован. При виде ее легких привычных движений, он испытывал внутренний трепет, пожалуй, намного более сильный, чем когда бы то ни было. Хорошо, что он решил не ждать, а сделать все сейчас. Само провидение послало ему ее. Наверное, потом даже будет трудно найти достойную ей. Этот раз и впрямь будет особенным. Тонкие губы расплывались в улыбке. Эмоции переполняли, желая выплеснуться, найти выход, разрядку, и в то же время он намеренно не хотел торопиться, желая насладиться еще этим моментом ожидания. Он чувствовал по отношению к ней почти нежность, благодарность, восхищение. Даже был растроган этим чувством обретенного им наслаждения.
В двадцать один пятнадцать дверь подъезда распахнулась. Сердце на миг замерло в сладостном предвкушении. Девушка легко сбежала по ступенькам. Несколько вращательных движений левой, затем правой ступней. Легкие, неширокие махи ногами, чтобы разогреть мышцы. Он любовался, почти не дыша, не отводя от нее горящих, восторженных глаз. Ему даже показалось, что на глаза навернулись слезы. Она была прекрасна. Еще прекраснее, чем обычно.
Она побежала, он отпрянул в тень. Сначала он хотел сделать все сразу. Но потом решил, что пусть она сначала сделает пробежку по парку. Ему отчего-то было приятно представлять, как она бежит, шаг за шагом, всю свою ежедневную дистанцию. Дыхание становится чуть более тяжелым, тело разогревается, на щеках играет румянец. Он прикрыл глаза. Грудь тяжело вздымалась, как будто он и сам пробежался.
Когда она будет возвращаться, он будет ждать ее между соседними домами. Там есть удобное место. Мало света, никого из прохожих в это время. За четыре дня, кроме нее там никто ни разу не прошел. И припаркованная в нескольких шагах машина не бросается в глаза. Он глубоко вдохнул и не спеша пошел по направлению к выбранной им позиции. У него еще пятнадцать минут. Она всегда возвращается, как и выходит, в одно и то же время. Это еще один плюс в ее пользу. Пунктуальность – одно из немногих качеств, которые он ценил в других людях.
Она пробежала мимо него. Он слышал равномерное дыхание. Вдох-выдох. Возможно, она когда-то занималась спортом или просто совершает свои пробежки уже долгое время. У нее прекрасная техника, и дышит она именно так как профессиональные бегуны. Он вышел из своего укрытия за выступом в стене, где его полностью скрывала от нее густая тень. Достав из кармана мешочек, наполненный песком, быстро направился за ней. Он почти настиг ее. Рука с мешочком уже поднялась в воздух и тут она резко остановилась и начала наклоняться. Шнурок. Ну как мог проклятый шнурок развязаться именно в этот момент? В таком положении он не мог оглушить ее. И к тому же, наклонившись, она заметила его. Он не понял, как она догадалась. Казалось-бы ей должна потребоваться на то чтобы осмыслить, что происходит, хотя бы пара секунд. Но она поняла сразу. И она, что тоже было бы логично и ожидаемо в подобной ситуации, должна была запаниковать, растеряться. Возможно, она запаниковала, но не растерялась. Она перешла даже не в оборону, а в нападение. Резко развернувшись, даже не успев до конца распрямиться из своего полусогнутого состояния, она с силой ударила его. Удар маленького крепкого кулака пришелся в скулу. Лицо обожгло, и на миг показалось, что в голове что-то взорвалось. Взгляд у нее был испуганный и одновременно наполненный яростью. В прекрасных глазах, которые пленяли его своим светом и чистотой, была такая злоба и ненависть, что он потерял над собой контроль. Как смеет эта тварь, эта маленькая потаскуха, так смотреть на него? Он боготворил ее. Он смотрел на нее с замиранием сердца. Он хотел сделать ее избранной. А эта тварь все испортила. Схватив светлые волосы, собранные в хвост и плечо девушки, он со всей силы ударил ее головой о стену дома. Затем еще раз. В нем кипела ненависть. Она все испортила. Мерзкая, грязная шлюха. Недостойная, подлая обманщица. Тяжело дыша, он всхлипнул. Перед ним на земле лежала не его мечта. Не возвышенное, прекрасное создание, а просто бездушная кукла. Самая лживая и ничтожная из всех.
– Эй! Что случилось?
Голос прозвучал так неожиданно, что он вздрогнул.
– Девушке стало плохо. Бегала, подвернула ногу, а может даже перелом. Наверное, болевой шок.
Со стороны улицы быстро приближался молодой мужчина.
– Поможете? Мне одному не справится, – он опустил руку в карман и достал нож.
– Конечно. Господи, она, что без сознания? Да у нее же голова разбита, она, что о стену ударилась? – удивленные, наивные глаза посмотрели в его сторону. Парень раскрыл рот, чтобы сказать еще что-то, но только дернулся и начал оседать на землю. Из полуоткрытого рта выплеснулась струйка крови.
Чертов вечер. Все должно было быть не так. И она. И этот идиот, непонятно откуда взявшийся. Он обтер нож о рубашку парня и сунул его обратно в карман. Развернувшись, он быстро направился к своей машине. Он чувствовал злость. Он столько времени потратил впустую. Совершенно зря. Да еще эта дрянь сильно его ударила. Будет синяк. Щека страшно болит.
Он сел в машину. Нужно было уезжать отсюда, пока кто-нибудь еще не появился. Но сначала нужно успокоиться. Нельзя давать волю нервам и эмоциям. Так можно сделать, что-то не то, допустить ошибку. Пару минут спустя машина отъехала от дома и направилась в сторону центра. Лучше немного поездить по городу. На всякий случай.
–
– Леля, – Генка замер, собираясь с духом. Завтра она уезжает. Вернется к началу учебного года. Сейчас лучший момент для того, чтобы сделать признание. Если даже она воспримет его не с восторгом, то за время разлуки все немного забудется. А если, все же она чувствует то же самое, то он не будет два месяца изводиться, пребывая в неизвестности. Генка пытался набраться смелости. Он набрал полную грудь воздуха.
– Ген, ты меня дальше не провожай, вон мой сосед подъехал к подъезду. Так, что не волнуйся за меня. Пока. Буду скучать, – она одарила, чуть не лопающегося от переполнявшего его воздуха, Генку нежной улыбкой и побежала к подъезду. Генка с шумом выдохнул. Идиот! Нужно было раньше признаваться, пока они по центру гуляли. Но там народа было много, шумно. Эх, не судьба видно. Теперь придется до осени ждать. Генка уныло побрел в сторону своего дома. Осел! Нерешительный, безвольный тюфяк!
– Николай Борисович! Добрый вечер! – подлетев к подъезду, поприветствовала Леля соседа. Николай Борисович дернулся от неожиданности. Леля смутилась. – Извините, не хотела Вас напугать. Мы с приятелем гуляли, и я увидела, как Вы подъехали.
– Здравствуй, Леля, – проскрипел Николай Борисович, не поворачиваясь.
– Такой чудесный вечер, – прощебетала Леля. Они с Генкой отлично прогулялись. Завтра, всей семьей, они едут к бабушке. Настроение у нее было превосходное.
– Да, приятный вечер, – голос у соседа казался каким-то напряженным, как будто он с трудом выдавливает из себя каждое слово.
Двери лифта открылись. Леля вошла вслед за Николаем Борисовичем. В какой-то момент он немного повернулся, и стало заметно, что у него разбита щека.
– Николай Борисович! – глаза у Лели расширились от ужаса. – Вы где-то упали?! – она прикрыла рот ладошкой. – Или на Вас кто-то напал? Нужно обработать щеку. У вас есть мазь от ушибов? Я могу принести…
– Не нужно! – он так резко ответил, что на этот раз вздрогнула Леля. Николай Борисович посмотрел на нее. Леле показалось, что сегодня у него какой-то странный взгляд. От него как будто исходил леденящий холод. И он был злым, пугающим. Леля опустила глаза, ей стало не по себе. – Спасибо. У меня есть мазь. Приду домой, намажу. Упал. Гулял в парке, споткнулся о корягу и упал.
Леля кивнула. Почему-то, ей показалось, что история с корягой – вранье. Она и сама не могла объяснить себе почему. С чего старику врать? Может, правда, хулиганы? И он стесняется признаться, что его побили. Решив, что это не ее дело, Леля подошла к двери. Ей почудилось, что костлявая рука Николай Борисовича тянется к ней и хочет схватить. Ясное дело – воображение разыгралось. Но чувство было неприятное.
– Мы завтра уезжаем на море, до конца лета, – сама не зная почему, сказала Леля, уставившись в дверь лифта. – Так, что до осени, Николай Борисович.
Костлявая рука опустилась. Николай Борисович выдохнул, напрягшиеся мышцы начали расслабляться.
– Хорошо отдохнуть, Леля, – сказал сосед. В голосе его даже послышалась теплота.
Глава 15
– Ну и какого черта мы туда тащимся? – Абдурахманов с недовольным видом закурил. Вечно Саня все усложняет, ищет лишних приключений себе на голову. – Там же совершенно точно никаких зверств, с кромсанием ножом, ни удушения, ни масок. Да еще и мужик, которого ножом ткнули. Саня, я тебя вообще, порой, не понимаю. Тебе своей работы мало? Решил теперь еще чужими делами заняться.
– Я просил сообщать, на всякий случай, обо всех случаях, когда происходят убийства или нападения на девушек, подходящих по типажу, который выбирает наш ублюдок.
– Я все равно не понимаю с чего ты взял, что он имеет отношение, к этому делу. Почерк вообще не его. И к тому же еще мужик. Мужиков-то он, вроде до этого не трогал. Может это баньдюганы какие-то или какие-нибудь отмороженные подростки. Да сам знаешь, сейчас полно таких, кто в темной подворотне готов и по голове дать и пером в бок ткнуть.
– Пером, – передразнил Ерохин. – Я, Леха, не знаю. Может и вправду это никакого отношения к нашему делу не имеет. А может, просто, на этот раз, что-то пошло не так. Всегда все шло гладко. А тут, раз и облом. Что-то не заладилось.
– Да, ладно. Ну, даже если этот мужик не вовремя нарисовался. Кто мешал мужика убить, а девчонку забрать в свое логово, как он и планировал? Зачем было убивать ее там?
– Да откуда я знаю? Потому и едем, чтобы самим взглянуть на все, – начиная раздражаться, огрызнулся Ерохин. – Тебе не все равно, где на заднице сидеть, в управлении или в машине?
– Да, в принципе, без разницы, конечно, – усмехнулся Абдурахманов. – Чего нервный такой? Опять с Маринкой поцапался?
Ерохин не ответил, только крепче сжал руль.
–
– Я думаю, что все же есть вероятность, что это он, – после того как они побывали на месте где накануне было совершено двойное убийство и съездили в морг, сказал Ерохин. Приятель усмехнулся.
– Да с чего ты взял-то? Решил все трупы в городе на него повесить? Я, в принципе, не возражаю. Жаль, сейчас, как в средние века не колесуют, не четвертуют и так далее. Его в самый раз было бы.
– Ты отчет читал? Понятное дело нет. А вот я читал. У девушки был развязан шнурок…
– Ну, если шнурок развязан, тогда ясное дело – это точно наш психопат, – заржал Абдурахманов.
– Идиот! – Ерохин хмуро покосился на приятеля. – Она могла заметить убийцу. Ты видел, у нее рука разбита? Она его ударила. Сильно. Я попросил, чтобы проверили, нет ли на месте ссадины следов крови, не принадлежащей ей.
– Ну, она ударила нападавшего. Девушка была спортивная. В хорошей форме. Но зачем он ей голову-то разбил? Раньше-то он только оглушал жертв. Причем как-то, если так можно выразиться, гуманно. И то, заметь – это тоже недоказанное предположение.
– Он разозлился. Вышел из себя.
Абдурахманов недоверчиво посмотрел на друга. Потом пожал плечами.
– Ну, в принципе, он психопат. От него чего угодно можно ожидать. Слушай, ты меня заговорил. Я уже и сам почти поверил, что это он. Хорош. Давай, лучше пожрать куда-нибудь заедем. Тем более, что даже если это и правда он, нам от этого ни холодно ни жарко. Никаких улик. Никаких свидетелей. Просто два лишних трупа в нашем деле. Думаешь, начальство обрадуется, если ты свою версию выдвинешь?
– Нет. Не обрадуется. Но это дело сводит меня с ума. Сколько человек он еще убьет, пока его не поймают? И еще не факт, что его вообще удастся поймать.
– А ты, батенька пессимист, – ухмыльнулся Абдурахманов. – Хотя, я тоже не уверен, что эту бешеную скотину получится поймать, пока он где-то не ошибется. Так, что давай молиться, чтобы сумасшедший ублюдок, наконец, прокололся.
– Его прокол, если он и случится – это, скорее всего, еще чья-нибудь жизнь.
– Сань! Ну, ты чего предлагаешь? Ну, такой вот он больной на всю голову, но осторожный и умный гад.
– Ладно, поехали, поедим, а то еще похудеешь, потом будешь ныть. – Ерохин свернул на небольшую улицу, где на одном из домов виднелась надпись «Кафе».
Грязноватая забегаловка, гордо именуемая кафе «Шарм» не имела ничего общего со своим названием. Ничего прелестного тут и в помине не было. Заляпанные, исцарапанные стулья с пластиковыми, местами треснутыми сиденьями. Не менее пошарпанные столы, которым навряд-ли хоть раз довелось познакомиться со скатертью. Дешевая, разномастная посуда.
В воздухе витали запахи щей, подгорелой гречки и табачного дыма.
– Ну и помойка, – скривился Абдурахманов. Ерохин пожал плечами.
– Можем чего поприличнее поискать.
Алексей махнул рукой.
– Есть охота. И потом, сейчас начальство хватится нас и прикажет срочно явиться в управление. Тогда вообще с обедом пролетим.
К столику подошла официантка в возрасте. Седые волосы, кое-как собранные на затылке в подобие пучка, наполовину растрепались. Далеко не свежий белый фартук кособоко висел поверх помятой блузки. Встав напротив клиентов, официантка безмолвно уставилась на них равнодушным взглядом.
– Я, конечно, понимаю, что такими красавчиками как мы трудно не залюбоваться – ухмыльнулся Абдурахманов, – но неплохо было бы нам меню принести.
Официантка взглянула на говорливого «красавчика» как на слабоумного.
– На первое: борщ или щи. Второе: котлеты, поджарка, куриный плов. Гарнир: гречка, пюре, макароны. Третье: чай, кофе, компот.
Абдурахманов в восторге уставился на тетку. Ерохин ухмыльнулся.
– А я все думаю, почему же сие заведение именуется кафе. Теперь понятно! Сервис! Мало того, что тут обслуживают за столиком, так еще и эксклюзивная услуга, так сказать – говорящее меню.
Тетка, продолжая стоять с бесстрастным лицом, не разделяя шутливого настроения клиента, механическим равнодушным голосом проскрипела:
– Заказывать будете?
– Даже не знаю, что выбрать. Просто такой ассортимент, что я в полной растерянности…
Официантка повернулась спиной к говорливому острослову и обратилась к Ерохину.
– Вы заказывать будете?
– Охренеть, – покончив с первым и пододвигая к себе второе, ухмыльнулся Абдурахманов. – Давненько я с подобным сервисом не сталкивался.
– Кстати, цены у них тут далеко не как в столовке, в отличие от всего остального.
– Тетку к нам в отдел нужно. Непробиваемая. И, когда к начальству на ковер вызывают, ее можно отправлять.
– Думаешь, вообще вызывать перестанут? – усмехнулся Ерохин.
– Думаю, шеф из окна выбросится.
Абдурахманов закурил. Пепельницы на столе не было, он подозвал находившуюся поблизости официантку, которая была чуть моложе предыдущей и раза в три больше в объеме.
– Пепельницу можно? – любезно поинтересовался Алексей, после того, как толстушка подплыла к столику. Она с удивлением, и как показалось Ерохину, даже с возмущением уставилась на приятеля. Вздохнув, она качнулась всем своим пышным телом и, подойдя к одному из соседних столиков, на котором была пепельница, принесла ее и поставила перед Алексеем. Он с удивлением воззрился на добрый десяток уже имеющихся в ней окурков.
– Ох…ть! – зачарованно глядя вслед уже плывущей прочь от их стола официантке пробормотал Абдурахманов. Ерохин окончательно развеселился.
– Нет, ну согласись, зато будет чего вспомнить. Сейчас бы поели в обычной кафешке и через пять минут уже и не вспомнили бы, где ели, что ели. А тут – неповторимый колорит!
– Мне почему-то кажется, что на кухне у них стоит мясник в окровавленном фартуке и кромсает тех, кто у них перед этим обедал, – помотал головой Абдурахманов.
– Это у тебя такие фантазии, как следствие специфики работы? Что-то типа контузии, – засмеялся Ерохин. – А если это не фантазии, то ты первый кандидат. Требовательный, придирчивый, болтаешь много.
– Короче, пошли, на улице покурим. Мне эта обстановка на нервы действует.
– Сдрейфил?
– Нет. Просто мне сумасшествия на работе хватает. Хоть в обеденный перерыв можно, как-нибудь без него обойтись?
Друзья вышли на улицу.
– Кстати, если все-таки девчонку и парня убил и правда наш психопат, почему не оставил маску? – выпуская дым, спросил Абдурахманов. Хоть обед и не доставил ему особого удовольствия, но наступившее чувство сытости, все же привело в достаточно благодушное настроение, чтобы порассуждать о выдвинутом другом предположении.
– Маска – это, часть ритуала. Он не получил то что хотел, так, что вчерашняя маска, наверное, в каком-нибудь мусорном баке.
–
Машина дала задний ход. С грохотом и лязганьем мусорный контейнер, зажатый между стальными креплениями, оторвался от земли и начал подниматься вверх, постепенно все больше и больше наклоняясь. Содержимое посыпалось в грязное нутро машины. Среди остатков еды, коробок, ненужного, поломанного хлама ярким пятном промелькнула помятая, немного покореженная большая, красивая маска. На ярко-красном, искусно вылепленном лице, с обведенными черным глазами и губами, поблескивал тончайший золотой узор. Обрамляли маску длинные, сужающиеся к концу, то ли языки пламени, то ли лучи солнца, красного, оранжевого и золотистого цвета. Настоящее произведение искусства, минуту спустя, превратившееся в жалкий, бесформенный комок.
Глава 16
1998г. август
Море набегало на влажный песок, перекатывало гладкие камушки, обломки ракушек, время от времени вынося на берег небольшие обрывки водорослей. Ласково коснувшись ног, как будто играя, вода с тихим шуршанием убегала обратно. Теплый воздух был наполнен спокойствием, тишиной, запахами присущими южному лету. Тягучими, насыщенно-резкими, обволакивающими, создающими ощущение полного отсутствия течения времени. Казалось, что вся жизнь сосредоточилась здесь на прибрежной полосе песка, окруженной каменными валунами и кустами индийской сирени, усыпанными гроздьями ароматно-пряных соцветий из сотен маленьких, нежных розово-фиолетовых цветков. Изредка пронзительно вскрикивала проносящаяся над водой чайка, как будто что-то ее испугало или расстроило. Леля, сидя на влажном песке, смотрела вдаль, на колышущуюся серебристо черную поверхность моря. Ветер трепал выцветшие на жарком южном солнце волосы, поглаживал ставшие бронзовыми плечи. Было лень двигаться, мысли нехотя ворочались в голове. Хотелось просто сидеть, наслаждаясь этим спокойствием и умиротворением. Полтора месяца пролетели почти незаметно. Еще немного и пора будет возвращаться домой. Леля поймала себя на мысли, что теперь она уже спокойно думает о еще так недавно ненавистном ей городе, как о доме. Человеческое сознание и восприятие обладает гибкостью, давая возможность привыкать, приспосабливаться к окружающим условиям. Просто нужно немного времени, тяжелее всего дается переходный период, потом мы привыкаем, смиряемся, а порой даже начинаем радоваться произошедшим переменам. Конечно, в школу не особенно хотелось. Никого, кроме Вики и Генки, Леля видеть не жаждала, но сердце все равно рвалось в Москву. К нему. Она старалась не думать, не вспоминать, и все равно мысли постоянно возвращались именно к нему. Ей представлялось мужественное, даже немного суровое лицо. Глаза яркие, пронзительные, чуть насмешливые, возможно, немного холодные. Светлые, вьющиеся волосы. Широкие плечи, атлетически сложенное тело, стремительная походка с военной выправкой. Леля вздохнула. Все равно это все лишь глупые, пустые мечты. Он и думать о ней не думает, уж и забыл, наверное, что на свете существует такая Леля Федоренко. Да и с чего бы ему вообще о ней помнить? Он взрослый человек, занятый важной, сложной работой. У него жена. Очень красивая. Которую он, наверняка очень любит… А она? Маленькая девочка. Толстая, некрасивая, неловкая и смешная. Леля почувствовала, как к глазам подступают слезы. Настроение испортилось. Она провела указательным пальцем по песку, выводя на нем его имя. Глупее не придумаешь! Набежавшая волна смыла буквы. Леля огляделась по сторонам и снова написала «Саша», очередная волна стерла надпись, унося с собой маленький секрет глупой, влюбленной девчонки. Леля вздохнула. Вот бы волна могла также легко стереть это имя и из ее сердца.
– Лелька, ты чего расселась на песке, в куличики играешь? – крикнула направляющаяся к Леле Дина. Рядом с ней шел ее приятель Георгий. Широкоплечая фигура, возвышавшаяся над Диной чуть не на полметра, приковывала к себе взгляд, наводя на мысль о героях древнегреческих мифов. Взглянув на смуглое, почти дочерна загоревшее лицо, на котором, под густыми черными бровями, посверкивал горящий взгляд темных глаз, и сияла белозубая, насмешливо-ироничная улыбка, представлялось, что сейчас к берегу причалит корабль с потрепанными парусами, и знакомый сестры взойдет на палубу, и умчится, вместе со своими товарищами контрабандистами навстречу новым приключениям.
Георгий, по Лелиным представлениям, был совсем уже взрослым. Волошина сказала бы, что он старый. Тридцать два года – это и впрямь солидный возраст для юных шестнадцатилетних девушек. Хотя, тот о ком Леля непрестанно думала, вероятно, не на много моложе. Она, ведь даже не знает точно, сколько ему лет… Леля постаралась отогнать не вовремя явившуюся мысль.
– Хватит ковыряться в песке. Пойдем, Георгий приглашает нас на ужин, – Дина легким движением откинула назад длинные растрепавшиеся от ветра волосы. За время, проведенное на море, она стала еще красивее. Загорелая кожа и тоже выгоревшие добела волосы, придавали ее и без того красивому лицу ощущение чего-то божественно-прекрасного, совершенного. Все представители мужского пола, начиная, чуть ли не со старшего дошкольного возраста, провожали ее восхищенными взглядами.
Леля быстро посмотрела на песок, туда, где еще минуту назад была сделанная ею надпись, как будто опасаясь, что размытые морской водой буквы вновь могут появиться. Никаких компрометирующих надписей, естественно, не было. Поднявшись, Леля пошла навстречу сестре.
– Сегодня я буду поваром. Ужин под звездами, мясо на углях и настоящее грузинское вино, – озорно сверкнув глазами, Георгий поцеловал кончики пальцев и засмеялся. – Отец привез из Грузии домашнее вино – напиток богов, нигде такого больше не делают. Только у нас.
Сильный голос звучал с едва уловимым акцентом. Георгий, был наполовину грузином. До пятнадцати лет, он с родителями, жил в Тбилиси. Потом его семья переехала в Крым. Отец был инженером-конструктором и работал там, на кораблестроительном заводе. Затем отца перевели в конструкторское бюро в Сочи. После развала Советского Союза, бюро расформировали, большинство специалистов осталось без работы, и родители Георгия вернулись в Грузию. Он остался доучиваться в институте, а после института подвернулась хорошая работа. Здесь, в небольшом пригородном поселке когда-то жила какая-то чуть ли не дяситиюродная бабка Георгия. Своих детей и соответственно внуков у старухи не было, и она оставила дом любимому Гоче, как она его называла. Георгий, время от времени приезжал сюда на выходные с друзьями. В один из таких приездов они с Диной и познакомились. Леля всегда удивлялась и немного завидовала способности сестры легко заводить знакомства. Вот и на этот раз Дина совершенно запросто сошлась с новой компанией. Друзья уехали, а Георгий, у которого было еще несколько дней отпуска, остался. Они встречались почти каждый день, и Георгий возил девочек на своей машине вдоль побережья, показывал красивые места, маленькие поселки, не наводненные толпами отдыхающих, полные очарования размеренной провинциальной жизни. Они посетили Мацесту, Красную поляну, Навалищенское ущелье, Агурские водопады. Побродили по кварцевым пещерам, расположенным в горе Ахун, поднялись на смотровую башню на ее вершине, с которой открывается обзор на десятки километров вокруг. Каждый день Георгий устраивал самые настоящие экскурсии, великолепно справляясь с ролью гида. О каждом месте, куда они приезжали, он, казалось, мог рассказывать часами, причем очень живо и интересно. Один раз маленькая компания съездила в Сочи. После обзорной экскурсии прямо из окна машины, и посещения собора Михаила Архангела, построенного в честь окончания Кавказской войны, остаток дня они провели в дендропарке, а вечером, когда спала жара, прошлись по Платановой аллее, посидели возле Поющих фонтанов, любуясь игрой света в сочетании со звуками льющейся из них музыки. В дендропарке, Георгий и вовсе поразил сестер разнообразием своих познаний. Он с увлечением рассказывал обо всех растениях, которые привлекли внимание девушек своей красотой или необычностью. Он знал не только названия растений, все их свойства и где они произрастали изначально, но и красивые легенды, истории и даже стихи о каждом из них. Проходя мимо миртовых деревьев, темно-зеленая листва которых была, запорошена как будто снегом, маленькими белоснежными цветами, Георгий со своей привычной слегка насмешливой улыбкой, сказал:
– Мирт, с древних времен, считается символом славы, благодеяний, молодости, вечной любви и супружеской верности. В древней Греции он считался деревом, посвященным Венере, которая укрылась за ним от фавна, выйдя нагой из морских волн. В другом сказании говорится, что венок из мирта был надет на голове Афродиты во время спора трех богинь о красоте, и именно благодаря ему-то Парис и отдал яблоко ей. С тех пор мирт стал любимым цветком богини любви и красоты, иногда она даже называла себя Миртеей. Вокруг храмов Афродиты высаживали множество миртовых кустов, а во время ежегодных празднеств в честь богини все украшались миртовыми венками. У римлян миртовый венок украшал голову Гименея. Полагали, что мирт обладает возбуждающим действием. По этой причине подруги веселья гетеры увенчивали статую Венеры-Эрицины миртом и розами, моля ее даровать им искусство нравиться. А римлянки во время празднества в честь богини, проходившего в начале апреля, украшали себя миртом и приносили жертву Венере, моля подольше сохранить им молодость и красоту. В Италии, женщины и сейчас добавляют в ванны миртовую эссенцию с той же целью. Говорят, и мужчины не пренебрегают такими ваннами. Мирт упоминается и в Библии, где говорится, что после всемирного потопа Ной послал с горы Арарат голубя с миртовой ветвью. Там где пролетел голубь, жизнь возрождалась заново. С тех пор мирт, ко всему прочему, служит символом надежды. В Греции до сих пор существует поверье, что не следует проходить мимо миртового куста, не сорвав хоть малой веточки, если до старости хочешь сохранить юношескую бодрость и свежесть сил.
– Лелька, давай-ка, пока никто не видит, срываем по веточке, – со смехом сказала Дина. – Будем бодрыми, свежими, да еще и овладеем искусством нравиться.
Георгий улыбнулся.
– Для этого тебе Дина, да думаю и Леле тоже, миртовая веточка не требуется.
Глаза у Дины сверкнули. Леля впервые видела, что сестра не то, что смущается в присутствии мужчины, но ведет себя непривычно. Дина не была скованна или напряжена, но она казалась более серьезной, может быть более взрослой. Леля с интересом поглядывала на Дину и ее приятеля. Она сама была не сведуща в вопросах любви. Почти ничего о ней не знала, кроме собственных робких и непонятных ей самой чувств. Но ей казалось, что между Диной и Георгием, при полном отсутствии какого-то телесного контакта – держание за руки, объятия, как будто проходит непрерывающийся ни на миг электрический разряд. Георгий не делал попыток приблизиться, не смотрел с трепетом и обожанием, как остальные Динкины поклонники. Он, напротив, был всегда несколько насмешлив и отстранен, при этом оставаясь неизменно вежливым и галантным. Дина не кокетничала и не поддразнивала его как других молодых людей. Она ничем не выдавала своей симпатии или особого расположения, только глаза сияли каким-то особенным светом. Ярким, как будто прожигающим. Леля даже немного волновалась за сестру. Через два дня Георгий возвращался в Сочи. Конечно, он мог приехать пару-тройку раз, но это уже не то, и в любом случае, через две недели они сами возвращаются в Москву. Леле казалось, что на этот раз Дина воспримет расставание, не как всегда, легко и беззаботно, а более болезненно. Время от времени Дина застывала с задумчиво-отрешенным взглядом, чего никогда раньше не было. Наоборот, она всегда подшучивала над Лелей, что она постоянно мечтает и сидит, уставясь в пространство, с видом «сонной черепахи». После этих слов Дина начинала хохотать и тормошить сестру.
Возле источающих пряно-дурманящих запах магнолий, Георгий остановился и сказал, что если долго вдыхать аромат их цветов, можно почувствовать головокружение и даже слегка опьянеть.
– То не светлая мелодия
И не утренний рассвет,
То душистая магнолия
Излучает лунный свет.
Пряный запах разливается,
Аромат магнолий пьян,
Даже птицы не купаются
В аромате этих ванн. –
Продекламировал он.
– Сейчас магнолия – самое привычное растение на черноморском побережье, а на самом деле они появились здесь не больше ста пятидесяти лет назад. Магнолии и в Европу-то завезли только в конце семнадцатого, начале восемнадцатого века. И поначалу дивное растение привело европейцев в такой восторг, что началась «магнолиевая лихорадка», подобная «тюльпановой горячке» в Голландии. Садоводы начали красть цветущие деревья друг у друга, и в парках. Воровство приняло такие масштабы, что пришлось через газеты обращаться в английский парламент с просьбой принять меры по пресечению разбоя любителей цветов.
