Татьяна Москвина
Разберемся!
Квентин Тарантино против молодёжи
Картину «Однажды… в Голливуде» на московской премьере 7 августа 2019 года режиссёр Тарантино представил сам, осчастливив россиян заявлением, что любимый фильм его детства – это наш «Человек-амфибия». В России Квентина Тарантино не просто любят – восторженно обожают, так что новой картине обеспечен широкий прокат и богатая касса. Однако зрителей, которые действительно поймут это произведение режиссёра, будет не так уж много, для этого нужно знание. Знание того самого Голливуда, о котором речь!
Как сказал поэт Маяковский, «нет на прорву карантина – мандолинят из-под стен: “Таратина, таратина, т-эн-н…”». То есть резонанс у премьеры «Однажды… в Голливуде» мощный. Все так или иначе поминают реальную историю 1969 года, которую переиначивает в своём фильме Тарантино, когда подонки убили беременную жену режиссёра Романа Полански – Шэрон Тейт. Но для понимания картины этого недостаточно, ведь это не кино о жизни, это кино о кино.
Тарантино не интересуется никакими социальными и глобальными проблемами. Он не рассказал нам ни одной любовной истории. Не придумал нового героя. Ничего собственно оригинального не изобрёл в киноязыке, умело пользуясь накоплениями предшественников. Но так чувствовать кино, саму материю, «вещество» кинематографа, как Тарантино, не может сегодня никто. Режиссёры как-то отвлекаются на жизнь, Тарантино не отвлекается: он не киноман, он киноманьяк. И совершенно закономерно, что он отправился в 1969 год, в эпоху «гибели богов», смены поколений в Голливуде, когда, образно говоря, стали уходить «мужчины в шляпах» под ручку со своими дивными блондинками – и их божественный кинематограф.
Голливуд тридцатых – шестидесятых, «фабрика грёз», налаженная титанами, любимая игра всего человечества, знаком нам по вершинам – Орсон Уэллс, Альфред Хичкок, Билли Уайлдер и другие гении. Тарантино берёт иной, низовой пласт. Его герой, Рик Далтон в виртуознейшем исполнении Леонардо Ди Каприо, снимается в вестерн-сериалах, да, он тоже участник великого блистательного Голливуда, но на правах скромного чернорабочего массовой культуры. Виски со льдом он пьёт из каких-то нечеловеческого размера кружек, бассейн на его вилле совсем крошечный, а всем бытом заведует некий «дублёр», бывший каскадёр Клифф (Брэд Питт). Не подумайте плохого – они только друзья. В обстоятельства шестидесятых режиссёр погружается с каким-то даже сладострастием. Выводит на дороги неимоверное количество чудесных раритетных автомобилей. Реконструирует стиль кино шестидесятых, в котором играют его герои, и при этом очевидно блаженствует. С радостным, приподнятым настроением снимает девчонок в мини-юбчонках – не в наших, всем надоевших, а в тех, первых, революционных!
Чувствуется, как Тарантино обожает свою парочку побитых жизнью, стареющих лузеров Рика и Клиффа, Ди Каприо и Питта, потому что они – и сами артисты, и их герои – прекрасны. Да, прекрасны, несмотря на пожухлые лица, неопрятную щетину, пьянство, истеричность, тёмные пятна в прошлом. Несмотря ни на что, эти смешные нелепые дядьки – тоже те самые «мужчины в шляпах», на которых держится и жизнь, и кино.
И вот – наступают враги. Молодёжь. В Голливуде шестидесятых на «мужчин в шляпах» стали наезжать – причём буквально, на мотоциклах – всякие волосатые гопники, хиппари, рассерженные юноши, визжащие девки в шортах. (Подонка за рулём раздолбанного авто, который приехал убивать его соседку Шэрон Тейт, Рик обзывает «ну ты, Деннис Хоппер» не случайно, Хоппер в этих фильмах и играл.)
Образуется сюжетное противостояние: вот прекрасные пожилые ребята, которые при всех пороках своих – чистые ангелы, искренние и душевные, и делают они пусть немудрёное, но крепкое кино про плохих и хороших парней. Они дают людям мечту, аляповатую, примитивную, немножко дурацкую, но мечту! И вот – молодёжь. Очень красивая, очень волосатая, бесстыжая, наглая, с пустыми глазами. Законченно циничная. Трое из них придут убивать, но могли бы прийти – все (в картине показана целая колония этих красивых ублюдков, живущая на заброшенном ранчо, где когда-то снимали кино). Зритель постепенно проникается ненавистью к этой молодёжи, и я подобного эффекта просто не припоминаю. В мире давно царит культ юности. Молодёжь принято облизывать, восхищаться ею, приписывать ей будущее. А фильм «Однажды… в Голливуде» спускает всё это облизывание молодёжи в унитаз. Потому что когда-то вся эта волосатая гопницкая молодёжь своим кино про ублюдочных беспечных ездоков уничтожила божественный старый Голливуд. И ничего хорошего и правильного в этом не было (да и вообще ничего хорошего в так называемых молодёжных культурах не бывает).
И Тарантино устраивает великолепный реванш старого доброго Голливуда! Бравые пожилые парни Рик и Клифф под счастливые стоны всего зрительного зала мочат юных ублюдков – с размахом, весело и разнообразно. Шэрон Тейт спасена. Кровавый ужас реальности преодолён. Кино победило жизнь! А потому что надо верить в своих надёжных парней, прощать им запои и седую щетину, а не пускать слюни при виде гладких юных лиц. Это ужасно смешно. Всё-таки Тарантино действительно неподражаем – степень его внутренней свободы уникальна.
Идут споры: кто лучше сыграл – Ди Каприо или Питт? У Ди Каприо задача сложнее. Он отличный актёр, а должен сыграть актёра посредственного, наигрывающего, да ещё в стиле сериалов шестидестых годов. Персонаж Питта попроще. Но для фильма они нужны оба, нужна их звёздность и то важное обстоятельство, что и они – стареют и новая молодёжь спешит убить уже другой Голливуд, тот, что сформировался в девяностых годах. Тарантино, звезда именно этого Голливуда девяностых, художественно отомстил молодёжи, идущей ему на смену, – в образе другой молодёжи. Которая когда-то убила старый божественный Голливуд.
И с тех пор мир и пошёл кривым путём. А потому что нельзя доверять распущенной безответственной молодёжи.
Доверять можно только «мужчинам в шляпах»!
Алла Пугачёва: судьба человека и сказка «в Грязи»
Семидесятилетие Аллы Борисовны Пугачёвой в 2019 году телевидение отмечало три дня. «Три счастливых дня было у меня…» Кормили до отвала, суповой ложкой. «Моя жена – Алла Пугачёва», фильм. «Подарок для Аллы» – гала-концерт наших мучеников эстрады, поющих песни из репертуара Примадонны. Даже обычные программы сетки вещания Первого канала – «Модный приговор», «Пусть говорят» – были посвящены Главному Юбилею, и так далее… На десерт, 15 апреля вечером, – интервью Пугачёвой, данное в прошлом году Олегу Меньшикову. После праздничного перепоя обычно наступает похмелье. Давайте я и буду таким похмельем.
О «Подарке для Аллы» судачить нечего, как говорится, опустим завесу жалости. Наш эстрадный «остров любви» почти в полном составе уходит в пески забвения, и подавляющее большинство участников уже не соберёт сольными силами публики, их нынче набивают по 10–15 душ в сборную солянку, чтоб хоть кто-то пришёл. Надо заметить, когда Пугачёва дебютировала на эстраде, корпус исполнителей был куда привлекательнее, чем тогда, когда Алла эту эстраду покидала и вокруг гарцевали сплошь её друзья. Но это уж так исторически сложилось.
Одна несомненная ценность в юбилейном ТВ-беспределе была: показали концерт 1998 года, сыгранный Пугачёвой в зале «Россия» на пределе её тогдашних возможностей. В жизни любого выдающегося певца таких выступлений, тем более зафиксированных, единицы. Когда творческий человек страстно и вдохновенно выпрастывает из себя всё то, что в нём поёт, страдает, любит. Наряженная в простую чёрную рубашку, правильно рыжая (Пугачёва ведь по сути – рыжая) певица показала тогда свою сверхъестественную, нематериальную сущность – свой талант глубинного, чувственного проживания жизни в гармонических формах. Невероятный голос, непревзойдённое интонирование…
Весь остальной праздник эфира рассказывал другую историю – о «жизни после жизни», о пути, по которому пошла мощная личность, завершившая славный творческий путь. Дорожки расходились веером различных возможностей: общественная деятельность, благотворительность, смена рода занятий (скажем, режиссура, сочинение книг, педагогика). Сил и желаний у Аллы Пугачёвой явно оставалось столько, что она могла бы основать новую религию. Или, к примеру, возглавить общественное движение или партию с очевидной перспективой занять изрядное количество кресел в Думе. Но она пошла иным путём.
Алла Пугачёва занялась постройкой собственной Утопии. Экранизацией ослепительно безмятежной сказки про счастье в личной жизни, где волшебным образом сбылось всё, что не удалось в её молодости и зрелости. Женщинам России, которые, как правило, отчаянно крутятся, чтобы совместить семью и работу, она предложила надежду на фантастический исход: можно, можно наверстать упущенное. Преодолеть время и материю, то есть добиться карьерных высот, а потом как бы вернуться назад и заполучить ещё и абсолютное счастье в личной жизни.
Молодой состоятельный муж. Полный комплект прелестных детишек (девочка и мальчик, как на заказ). Королевский замок в деревне Грязь. Размеренная спокойная жизнь, не знающая изнурительного быта и унизительных хлопот о средствах к существованию. Русская мечта! На сегодняшний день никто из нашей элиты не побеспокоился обеспечить нас лицезрением этой мечты. Ползём, пришибленные законами, платим налоги, терпим санкции, а чего ради? Где оно, поджидающее нас счастье? Эй вы, там, наверху, вы-то хоть счастливы? Стоит ли с грехом, да нет, со всеми смертными грехами пополам громоздиться вверх по ступенькам вашей социальной потёмкинской лестницы?..
Русскую мечту сочинения А. Б. Пугачёвой, сияющую «сказку в Грязи» нам и демонстрировали по ТВ, вызвав у аудитории разнообразные чувства – и радость, и сочувствие, и раздражение, и зависть. У меня никаких таких чувств нет, а есть печаль и недоумение. Объясняю.
Максим Галкин и Алла Пугачёва – люди образованные, воспитанные, прекрасно знают, что жили на русском свете граф Толстой и доктор Чехов. (Образ Иисуса Христа мы уж не будем тревожить.) Про графа и доктора доподлинно известно, что они – жили. Граф Толстой всё стремился к упрощению своего быта, ему казалось, что быть богатым – стыдно, а под конец жизни, к ужасу семьи, граф решил отказаться от гонорара за свои произведения в пользу общества. Доктор Чехов лечил бесплатно, на свои не такие уж огромные заработки построил четыре деревенские школы, втайне помогал неимоверному количеству людей и организаций (библиотек, скажем). Конечно, это маяки, звёзды, уникумы и требовать подражания им странно и бессмысленно. Но ведь всё-таки для образованных людей граф и доктор – вроде как нравственные ориентиры. Как-то признано до сих пор, несмотря на дьявольский разгул потребления, что милосердие, сострадание, помощь ближнему, личная скромность – это хорошо.
В таком случае хорошо ли на всю страну бахвалиться личным благополучием? С явным удовольствием выслушивать пошлую лесть и глупые похвалы? Выстраивать на горькой несчастной земле королевские дворцы за заборами и там экранизировать иллюзию беспредельного счастья?
Можно понять чиновников, бывших нищебродов, которые на уворованные деньги возводят дворцы покруче не только чем у трудолюбивых прусских королей, но и у размашистых русских царей. Это психическая болезнь такая, но ведь чиновники тщательно скрывают свои прибытки, не хвастаются ими, блаженствуют молча среди своих злобных родственников. Откровенная же бравада в этом вопросе у творческих людей означает насаждение очень дурных правил поведения.
Это и печально. Смотрю интервью, данное Пугачёвой Меньшикову: человек говорит полтора часа, и всё о себе, только о себе. Состояние мира, страны, столицы, общественная и культурная ситуация – ничего этого как будто и нет. А ведь небезынтересно было бы послушать, что думает Алла Пугачёва о… да о чём-то, кроме себя. Хотя бы о графе Толстом и докторе Чехове. Но ни этих, ни иных «культурных» фамилий не звучит. Певица существует в замкнутом эгоцентрическом пространстве, словно вне культурного контекста.
Что ж, человек имеет право распорядиться своей жизнью и своими способностями по своему усмотрению, и я не собираюсь учить Аллу Пугачёву, как ей жить. Я грущу. Утопия деревни Грязь не кажется мне идеалом жизни для одарённого человека и наилучшим применением сил. Сегодня чуть не каждый обитатель шести соток снимает своё лоснящееся физиономиями семейство на шашлыках и выставляет на всеобщее обозрение (смотрите! завидуйте! я в шоколаде!) – и Алла Пугачёва туда же? Да ведь это, извините, дешёвка.
А как пригодился бы голос Аллы Пугачёвой хотя бы в поддержке здоровых общественных инициатив или в отрезвлении властей от инициатив нездоровых. Скольким людям и движениям она могла бы помочь буквально взмахом руки. Хаматова, Миронова, Раппопорт – актрисы куда меньшего масштаба – находят время и возможности очевидно, ярко, упорно влиять на действительность. На её горестный рельеф…
Или советские идеологи, в своё время размещавшие на ТВ концерты Пугачёвой перед Рождеством, чтоб народ сидел дома и никуда не ходил, что-то чувствовали безошибочно? Что страстная и талантливо выраженная женская зацикленность на личном счастье может успешно противостоять тому смутьяну, которого не было и который призывал нас к иной жизни?
Мне хотелось бы ошибиться.
«Братья Карамазовы» в МДТ: аскетический экспрессионизм
16 ноября 2020 года в Малом драматическом театре – Театре Европы (Санкт-Петербург) состоялась премьера спектакля «Братья Карамазовы». Пьесу «по мотивам» романа Достоевского написал режиссёр-постановщик Лев Додин. В этой пьесе – семь действующих лиц: четверо братьев (Дмитрий, Иван, Алексей, Смердяков), их отец Фёдор Павлович и две роковые женщины – Грушенька и Катерина Ивановна. То есть самые главные лица романа. Да и речь ведётся о главном.
Роман Достоевского инсценировался бессчётное количество раз, по линии Алёши, по линии Ивана, по линии Дмитрия – да, был и такой спектакль с покойным Владиславом Галкиным (Дмитрием) и Дарьей Михайловой (Грушенькой). Достоевский богат героями и происшествиями покруче вселенной Marvel и, в отличие от многих классиков, не застыл в величественной позе, а живёт с нами, разговаривает, откликается на наши беды и сочувствует нашим радостям. Версия Льва Додина – это диалог режиссёра со вселенной Достоевского, и нелегко подобрать определение, что это за диалог. Что-то есть в инсценировке Львом Додиным «Братьев Карамазовых» дерзкое и мучительное, совсем не ученическое, но и не нагло-произвольное, дескать, что хочу, то и ворочу, я знаменитый режиссёр и в своём полном праве. Вона что кругом творится на театре, что с классикой делают, им можно, а мне нельзя?
Додин слишком умён, образован и профессионален для этих режиссёрских глупостей. Ему уже не самоутверждаться охота, а, как сформулировал Достоевский, «надобно мысль разрешить». Поэтому его «Братья Карамазовы» – трудный, горький спектакль, полный страдания и боли, – можно принимать или отвергать, но вряд ли возможно счесть пустым, никчёмным. По отношению к Достоевскому режиссёр занимает, скорее всего, позицию «сына», у которого к «отцу» накопились вопросы без ясного разрешения.
Облик трёхчасового спектакля строг и напоминает «концертное исполнение» – обнажённая чёрная сцена с двигающейся перпендикулярно залу стеной и стульями (разных эпох, ни одна форма не повторяется, художник Александр Боровский). Актёры в чёрном, актрисам позволен неяркий цвет в костюмах. Текст, звучащий со сцены, принадлежит Достоевскому (уж поверьте человеку, который читал роман не менее пяти раз), разве что иногда фразы одного персонажа отданы другому. Выбор тех или иных монологов и реплик сделан по своей логике: действие сосредоточено прежде всего на отношениях сыновей с отцом. Это центральный пункт, а второй по значению – отношения с женщинами. Таким образом из вселенной романа получается философская семейная драма, и некоторые персонажи сильно теряют объём, сохраняя при том обобщённую характерность.
Скажем, беспутный папаша, Фёдор Павлович Карамазов. Можно играть его вдохновенным сквернавцем, как Марк Прудкин в картине Пырьева. Можно зарыться в милосердный психологизм и изобразить его испуганным смертью, растерянным и, в сущности, неплохим человеком (я видела такого Фёдора Павловича в театре «Мастерская» Григория Козлова). В спектакле Додина папашу Карамазова играет Игорь Иванов, артист непростого, но мощного обаяния, всегда залезающий глубоко в своего героя. У него даже профессор Серебряков из «Дяди Вани» (знаменитого додинского спектакля), которого вечно играют каким-то чудищем, был по-настоящему болен, глубоко несчастен и непоправимо одинок. И в Фёдоре Павловиче, как его играет Игорь Иванов, нет никакой мерзости. Этот подтянутый господин с огромными печальными глазами просто-напросто погружён в себя, в свою жизнь и свои желания – и не может ни понять другого, ни вступить с ним в настоящий диалог.
И таковы все герои спектакля, запертые в себе, приговорённые к себе. Что такое Иван Карамазов, если отсечь всю тему бунта, чёрта и богоборчества (её нет в спектакле)? Высокомерный молодой человек, ненавидящий своего отца, не любящий братьев, презирающий якобы любимую женщину. Станислав Никольский так и сохраняет надменно-брезгливое лицо несчастного эгоиста. А Евгений Санников (Алексей) передаёт растерянность чистой души своего героя, который лишён злобы, но тоже замкнут в своей эгоистической «капсуле» – ничегошеньки не удалось ему предотвратить из бедствий, да и так ли он чист? Ведь и его завораживают великолепные психованные красавицы с роскошными волосами, фланирующие по сцене, Катерина (Елизавета Боярская) и Грушенька (Екатерина Тарасова)…
Незаконный брат, Павел Смердяков (Олег Рязанцев), совсем уж «ошибка природы», причём осознающая и ненавидящая сама себя ошибка, и месть его отцу понятна – это Фёдор Павлович со своим вечным диким вожделением к женщине наплодил сыновей – уродов, выкидышей, неудачников, дегенератов, Карамазовых! Всё так, но среди этих выкидышей есть один, тоже ошибочный и неудачный, но неимоверным усилием души сумевший выбиться к свету. Непутёвый, патологически честный в самопознании Дмитрий Карамазов – Игорь Черневич.
Как известно, в театре прав тот, кто лучше играет. Черневич значительно старше своего героя, но это не имеет никакого значения. Он и должен быть «старшим», пожившим, побитым судьбой, измученным своей неспособностью владеть собой, удержать себя. В мучительных монологах Дмитрия – Черневича, когда он нащупывает язвы собственной души, словно выведена «русская формула», которая порождает всех наших беспутных, диких, талантливых и трагически обречённых мужчин. Черневич по большей части стоит на авансцене, он – крупным планом, никакими ухищрениями не прикрыт, это в чистом виде актёрская победа. Ненавидя и презирая себя, смеясь над собой, душа продирается ввысь… Да, и он эгоист, но он беспощадно честен сам с собой и не желает самооправдания, сам себя казнит. Кульминация роли – исполнение гимна на стихи Шиллера (это финал Девятой симфонии Бетховена) – совершенно духоподъёмный момент, просветляющий элегантную мрачность спектакля.
Аскетический экспрессионизм, присущий сочинениям Льва Додина последних лет, в «Братьях Карамазовых» явлен в полную силу: минимум внешней обстановки, расчисленные взрывы эмоций, детали вместо целого. (Боярская медленно расшнуровывает высокие ботинки, только ботинки снимает, а соблазн буквально витает в воздухе!) Режиссёр воспринял новые тенденции в современном театре. Но не потому, что, как благоразумный крестьянин, не стал дожидаться, когда его раскулачат, а добровольно «сдал излишки». Он, «сын» мировой культуры, по-прежнему ставит своих любимых «отцов» – Шекспира, Чехова, Достоевского, – но без прежней почтительности.
Без иллюзий и даже, возможно, без надежд.
Максим Суханов воплотил царя земного – и его поражение
Константина Лопушанского по праву можно назвать учеником Андрея Тарковского (в молодости Лопушанский был ассистентом на «Сталкере») – и это, конечно, означает, что лёгкого и приятного времяпрепровождения у зрителя не будет. Новая работа его, «Сквозь чёрное стекло» (2018), – фильм исключительного «морального беспокойства». Но это именно «искусство кино». Оно самое…
Сначала всё было распрекрасно – Лопушанский дебютировал в большом кино «Письмами мёртвого человека» (1986), картиной непривычно мрачной для советского экрана, где профессор – Ролан Быков – спасал выживших после ядерной катастрофы детей. Фильм был в прокате, собрал тьму призов, а следующая работа Лопушанского – «Посетитель музея» (про экологическую катастрофу) – даже получила «Серебряного Георгия» на Московском кинофестивале. А потом между режиссёром и успехом случился решительный разлад. Мера его «морального беспокойства», его ощущения катастрофы мира, его взыскательность к тем, кто объявляет себя интеллигентом, а на деле сдаёт свою принципиальность по сходной цене, стала превышать запросы времени. Я даже не помню, чтобы «Русская симфония», «Конец века» или «Роль» (фильмы Лопушанского разных лет) просочились в прокат. Кажется, туда на короткое время залетели только «Гадкие лебеди» (сняты по мотивам повести Стругацких). Так что для начала я просто порадовалась, что могу, наконец, посмотреть Лопушанского на большом экране. Образованному человеку видеть картины Лопушанского – удовольствие, столько там всяких культурных символов и ассоциаций, а мироощущения апокалиптического я совсем не боюсь. Мы внутри катастрофы живём с рождения, домик там выстроили, садик посадили и кота завели…
И он меня стукнул по легкомысленной голове, этот фильм. Совершенно внятный по манере изложения, никакого специального интеллектуального шифра не использующий, «Сквозь чёрное стекло» может вызвать у нервного человека даже подобие шока. Тем более вначале тихо-спокойно развивается вроде бы знакомый сюжет про Золушку. Слепая девочка (Василиса Денисова) живёт в интернате при монастыре, поёт в хоре («Девушка пела в церковном хоре…», стих Блока; Блок тут при делах, не сомневайтесь). Она в тревоге: ей надо принять судьбоносное решение. Некий важный человек готов оплатить операцию, но с условием: девочка должна выйти за него замуж. Настоятельница монастыря между тем возлагает на нашу девочку существенные надежды – она, с её строгостью, чистотой, силой духа, может со временем стать преемницей. Но вдруг это Господь, добрый Господь даёт мне шанс выздороветь, узреть мир? – думает наша девочка и решается на странные условия. И вот мы видим того, кто даёт этот шанс.
Максим Суханов, грандиозный, загадочный Максим Суханов, с его невероятными глазами и профилем римского императора, конечно, отменяет всякие надежды на сказочку и доброго Господа. Это не пошлый вздорный русский олигарх с его идиотскими претензиями. Суханов играет с предельной мерой обобщения. Это – сама власть земная, царь земли, о чём он прямо и заявляет: «Я царь!» Ну вот такое сегодня воплощение у власти земной, долго странствовал этот тёмный дух, прежде чем приземлиться в России. Поразила его девочка из церковного хора не красотой (всю красоту он давно скупил), не чистотой (она ему безразлична). А тем, что слепенькая простодушная обитательница интерната – тоже власть. Только не земная, а небесная. И «царь земной» пожелал её приобрести для себя, подчинить, поработить. И начинается сражение, битва, война – между властью земной и властью небесной…
Девочку наряжают, поселяют в «царских палатах», назначают день грядущей свадьбы. По ночам у царя земного тоска, воет он, страшно ему – и он приходит к девочке, грубо (иначе он не умеет) овладевая ею. Но никакие стилисты и дизайнеры, никакие золотые соблазны не в силах повлиять на чистую натуру жертвы. Вырвавшись в родной город, она встречает родную душу, паренька-поэта из музыкального магазина, и просит царя отпустить её, не может она с ним жить. Конечно, царь бунта не потерпит, паренёк будет казнён, девочка обречена покоряться державной воле.
Обречена? Девочка наша побеждает царя земного, одолевает тёмный дух – ужасной ценой. Власть небесная оказывается не только сильнее, но и страшнее власти земной. Престол света – грозный и неумолимый престол, и не восседает на нём добрый дедушка с бородой. Избранных ведут на верный путь жёсткой рукой, и бывает, что через неимоверные страдания, – да, это истина, но это неудобная, «неправильная», некомфортная истина. Наверное, найдутся зрители, принципиально отталкивающие такую истину… А при чём Блок? Притом что в финале царь-Суханов читает стихотворение Блока. «…Слышно, что кто-то идёт // – Кто ж он, народный смиритель? // – Тёмен, и зол, и свиреп // Инок у входа в обитель // Видел его – и ослеп // Он к неизведанным безднам // Гонит людей, как стада… // Посохом гонит железным… // – Боже! Бежим от Суда!»
Убежать от Суда никак не получится, и будем считать, что новая некомфортная картина Константина Лопушанского, стойкого «оловянного солдатика» авторского кинематографа, предупреждает нас об этом. Такова уж миссия этого режиссёра, служителя ненужных в быту истин. То, о чём он кричал когда-то в «Посетителе музея», где полмира превратилось в уродов-дегенератов, только сейчас начинает быть понятным и очевидным, а тридцать лет назад казалось гротеском, абсурдом. Я всё надеялась, что Лопушанский не прав, но, к моему прискорбию, он оказался прав тогда, и весьма высока трагическая вероятность того, что окажется прав и сейчас. Глядя на мир не сквозь розовые очки, а сквозь «чёрное стекло».
