Татьяна Веденская
История одного развода
Глава 3
ИДЕАЛЬНЫЙ БРАК, МОДЕЛЬ С ДЕФЕКТОМ
Интересно, кто-нибудь хоть раз задумался о том, удобно ли страусу стоять, сунув голову в песок, и трясти от ужаса хвостом. Я уж не говорю о том, до какой степени неприлично это положение. Но как долго можно прятаться от проблем таким образом? Помогает ли такой метод «релаксации»? Проблема-то остается стоять рядом, с усмешкой посматривая на то, что осталось над песком. Проблема, может быть, в этот момент только нарастает. К тому же у страуса могут возникнуть и другие, сопутствующие, неприятности. Кто-нибудь подойдет да и даст пинка. Прямо по трясущейся... по трясущемуся хвосту. В общем, никакой пользы окромя вреда для страуса от этого стояния головой вниз нет.
Интересно, а зачем в таком случае я последовала его примеру? Неужели же я, взрослая, хорошо обеспеченная женщина, с высшим образованием и курсами стажировки в Германии, мать пятнадцатилетнего сына, дама с богатым жизненным опытом, прожившая несколько лет с самой Анной Сергеевной, – не смогла взять да и принять вертикальное положение? Потому что тогда мне бы пришлось взглянуть на ситуацию трезво и здраво. Да, именно так и поступают полноценные взрослые люди. Например, Марк.
Когда я спрашивала Марка, почему он не женится, не заведет детей, он всегда говорил:
– Дорогая, я взрослый и, смею надеяться, умный человек. Я прекрасно понимаю, за что меня девушка полюбит в моем-то возрасте и с моей-то еврейской внешностью.
– За деньги? Я бы тебя полюбила за деньги, – ехидничала я.
– Ну, не только. За квартиру в Париже, за возможность получить двойное гражданство. А я бы хотел, чтобы меня понимали. Ценили мое знание ресторанов. Умение слушать. Умение рассказывать. Но видишь ли, русским девушкам это все безразлично.
– Но, может, тебя полюбит какая-нибудь француженка? – интересовалась я. – Ты же такой изысканный, романтичный. Даже не верится, что когда-то ты жил и рос в СССР.
– Значит, я хорошо ассимилировался. Но на французскую жену никакой зарплаты не хватит. Для этого мне надо как-то исхитриться и убить одного из учредителей нашей компании, например. А потом непонятно как занять его место. И все равно может не хватить. Но главное-то не в этом!
– А в чем? В любви? Ты не веришь в любовь?
– Я верю в единение душ, хотя бы потому, что действительно это видел. Я помню, как жили мой дед и бабушка. Но в остальном я прекрасно знаю, как это будет. И чем кончится.
Мы с Марком сидели в одном из московских ресторанчиков. Он снял очки в тонкой оправе и протер стекла своим идеально чистым платком. Девять лет назад, когда я только пришла в «Эф ди ай», он возглавлял отдел автоматизации и бесил меня своей невозмутимостью и умением все спокойно обдумывать. Через некоторое время я начала им восхищаться. А потом его с повышением перевели во французское отделение, меня же поставили на его место, а наше общение стало преимущественно электронным.
– И чем же все кончится?
– Сначала она будет делать вид, что ей интересна моя работа и я сам, а я буду покупать ей все, что угодно, чтобы только видеть ее восхищенные глаза. Потом она будет переключать мои фильмы на свои сериалы, а я буду покупать дорогие подарки уже не ей, а нашей дочери.
– А потом? Что потом? Развод? – Мы оба без малейшего дискомфорта могли болтать обо всем на свете. Жалко все-таки, что он так редко теперь бывает в России.
– Потом... конечно, развод, но главное – разбитое сердце у меня, а дочь, скорее всего, у нее. И за право видеть ее я буду оплачивать моей жене что угодно. Теперь уже всегда. Но на ее восхищенные глаза мне будет наплевать.
– Слушай, мне хочется расплакаться. Неужели нельзя найти человека, с которым все будет иначе?
– Ты еще очень молода...
– Спасибо, это очень приятно!
Марк был старше меня на десять лет. С Андреем я всегда чувствовала свои года как тяжкое бремя. Марк совершенно искренне считал, что и в самом начале нашего знакомства, и сейчас, в мои тридцать девять, я совсем еще девочка. Наверное, все дело в его искренности, когда он это говорил, я чувствовала себя подростком.
– Рад сделать тебе приятное, но подолью и немного дегтя. Придет день, и ты поймешь, что ввязываться в предприятие под названием «любовь» надо, отдавая отчет, чем все это закончится. В девяти случаях из десяти нет никаких шансов на успех.
– А если все-таки удастся? – мечтательно подняла я глаза к небу.
Впрочем, когда я высказывала эти призрачные надежды, я имела в виду возможное счастье Марка – такого хорошего, умного и умеющего ценить человека, сидящего с ним за одним столиком. А если вернуться ко мне, с Андреем с самого начала все было не совсем безоблачно.
Совсем не безоблачно. Совсем. Когда же это я впервые запихнула голову в песок? Страус из меня не очень. Кажется, я уже лет... м-м-м... пожалуй, пять делаю вид, что у нас с Андреем все в порядке. Почему пять? Может, шесть? Нет, пять. Что же случилось пять лет назад? Ах да, я купила тогда нашу квартиру (слава богу, после кризиса они стоили совсем не так дорого, как сейчас).
Я взяла огромный кредит у «Эф ди ай», потому что больше просто не могла возвращаться в дом, где царила Анна Сергеевна. Думаю, Анна Сергеевна тогда пыталась медленно свести меня с ума. А я работала почти круглосуточно, стараясь закрепить свои позиции на фирме, – Марк уехал, а меня только-только поставили на его место. Колоссальные нагрузки и частые командировки исключали возможность адекватного ответа на выпады свекрови.
– Мой сын не должен отрываться от науки, чтобы тянуть семью.
– Да он ее и не тянет.
– Знаем мы, чем такие, как ты, занимаются в командировках! Надо было думать, прежде чем соглашаться на эту работу!
Такие разговоры Анна Сергеевна могла вести вечно, но пересечь весь город и настигнуть меня на Юго-Западной она не могла. У нее был ревматизм, слава богу. Поэтому я решилась и купила отдельную квартиру в другом конце Москвы. В большом новом доме из разноцветных панелей.
А после переезда я поняла, что Андрей меня ни во что не ставит. До этого я говорила себе: он не думает так на самом деле, он в глубине души меня уважает и ценит, просто ему очень больно. И обидно. Но он начал говорить:
– Права была мама, ты никудышная жена!
– Это я-то? – Мне стало обидно. Впервые услышав такое, я просто ахнула. – И по-твоему, я мало делаю для нашей семьи?!
– В том-то и дело, что ничего не делаешь. Где мой чистый костюм? В чем я должен завтра принимать зачет?
– Я же оставляла тебе квитанцию, надо было забрать его из химчистки!
– Жена должна все это делать сама!
– Я работала до десяти вечера! Все химчистки уже были закрыты!
В принципе этому было объяснение. Пока мы жили с Анной Сергеевной, вопросов с костюмами у Андрея не возникало. Зато остро стоял вопрос моего психического равновесия. Я больше не могла оставаться в ее доме ни на один день.
Сделала ремонт в новой квартире, в гостиной оборудовала специальное место – маленький кабинет – для Андрея, и все это затем, чтобы однажды услышать: «Ты никудышная жена!»
В общем, Марк был прав, любовь – предприятие заранее убыточное. Мне бы вовремя вынуть голову из песка, да поинтересоваться, любит ли меня мой муж...
«Ты меня любишь?»
«Нет! Я люблю другую женщину, ее зовут Маша, я называю ее Манечка и говорю с ней очень ласково!» – ответил бы он мне. Но теперь я узнала об этом сама. Слушая пленку.
Диверсия удалась, и в моих руках оказалось неоспоримое доказательство измены Андрея. И если бы я имела мужество думать, а не прятаться за усталостью и работой, я поняла бы, что у него есть другая женщина, давным-давно.
После Мишкиных непонятных технических разговоров я услышала следующее:
Андрей: Манечка, ну как вы там?
Манечка: Нормально, а ты как? Дома один? У нас все хорошо.
Андрей: Слушай, я не нашел панадола, может, подойдет аспирин?
Манечка: Нет, ты что. Она же грудная! Куда ей аспирин. Купи тогда эффералган.
Андрей: Ладно, я в другой аптеке посмотрю.
Манечка: Знаешь, я что-то устала. Может, ты сегодня останешься?
Андрей: Ну что ты говоришь, ты же знаешь, что я не смогу. Я только заеду с работы, посижу с полчасика.
Манечка (жалобно): Ладно, не сердись. Ты знаешь, что у женщин, кормящих грудью, часто бывает послеродовая депрессия. А мне так одиноко иногда.
Андрей: Слушай, не надо, а! Не начинай, пожалуйста. Ты же знаешь, какая у меня с женой ситуация.
В этом месте я дернулась всем телом. Интересно, о чем это они? Какая это у него со мной ситуация?
Манечка: Андрюша, я же ничего не прошу! Мне ничего не нужно, только иногда мне хочется, чтобы у Анечки был отец. Ты пойми: она без тебя очень страдает.
Андрей: Маш, ну перестань. Анька еще не в том возрасте, чтобы страдать. Она меня даже не узнает, а ты говоришь...
Манечка: Дети все чувствуют. Ну, хочешь, можешь не приезжать. Я справлюсь, не беспокойся!
Андрей: Ты же знаешь, что я приеду. Не строй только Зою Космодемьянскую из себя. Это тебе совершенно не идет. А потом уеду домой, к жене. Мы сейчас не в том положении, чтобы остаться на улице. Не надо дразнить тигра!
«Неужели это они обо мне?!» – подумала я.
Манечка: Я понимаю, конечно. Тебе нужны условия для работы. Забудь, я не хочу тебе мешать!
Андрей (удовлетворенный): Давай не будем спешить. Ты мне не мешаешь. Пока продержись на тех деньгах, а я схожу к юристу. Мне надо разобраться во всем.
«На каких таких ТЕХ деньгах? Уж не на моих ли, из справочника по сопромату? И при чем тут юрист? Он что, хочет узнать, нет ли статьи за кражу заначек?»
Манечка: Ладно, приезжай быстрей! Я люблю тебя, ты помнишь? Мы обе любим тебя.
Андрей (потеплевшим голосом): Звони мне на мобильник, я выхожу.
Я была почти невменяемой от шока. Это что ж такое? У него есть другая! У него их даже две. Анечке, судя по всему, нет и годика. Они что-то затевают, и это что-то очень плохое. Похоже на заговор. Нападение без объявления войны! Меня хотят обмануть? Господи, о чем это я. Меня же уже как минимум обокрали. Продержись на тех деньгах – это же он о моих пяти штуках! Значит, вот почему я не еду в отпуск к Марку – деньги нужны любовнице Андрея. Отлично! Великолепно! Прекрасно! И еще к тому же его дочь зовут Анной, уж не в честь ли Анны Сергеевны? Если так, то Андрей это наверняка высоко оценил. Может, даже пустил слезу.
Стоп, остановись.
Я металась по комнате, ноутбук стоял на журнальном столике. Мысли разбегались в разные стороны. Кровь прилила к лицу, и даже, кажется, заболело сердце. Никогда не думала, что Андрей способен на такое. Как мало все-таки мы знаем даже тех, с кем живем рядом. Каждый день, бок о бок. Фактически мы знаем и видим только то, что хотим видеть и знать. Зачем я столько лет пыталась склеить чашку, по которой мой муж ежедневно бил со всего размаху? Мой дорогой муж, на которого я потратила пятнадцать лет жизни! Да что там, двадцать. Ведь я была рядом с ним с первого курса, пока он не дал команду «любовь».
– Господи, как же я его ненавижу! – громко, отчетливо произнесла я.
В квартире было тихо и пусто, так тихо, что у меня зазвенело в ушах. Чтобы хоть на минуту остановить тот поток мыслей, который надвигался на меня, как снежная лавина, я побежала на кухню и распахнула дверцу холодильника.
– Где же этот чертов коньяк. Не мог же он его весь выпить! Не мог! А, вот он!
Я обнаружила в холодильнике остатки подарочного коньяка. Значит, Андрей его все-таки не убил. Что ж, президент фирмы уже перебился без него, а мне сейчас без него никак.
– Надо оставаться человеком с достоинством, – бормотала я, дрожащими от ярости руками нарезая лимон и сыр.
Пить французский коньяк без закуски – верх неприличия. Правда, надо сказать, ломоть сыра у меня получился так себе, в форме булыжника. А лимон, напротив, не просто тонкий, а какой-то даже местами рваный.
– Сойдет, – решила я, налила себе остаток коньяка в стакан (получился полный) и выпила его залпом.
Коньяк обжег горло и на минуту приостановил лавину. Я вцепилась зубами в лимон, остужая рот ладонью, размахивая ею наподобие веера. После этого сознание, вместо того чтобы рассеяться, почему-то обострилось. Мысли рухнули на меня, раздавив под собой, едва ли не превратив в лепешку.
Как я могла быть такой дурой!
А что, если он и сейчас с ней?
Интересно, сколько ей лет? Она наверняка молоденькая.
Господи, ну я и идиотка! Бестолочь!
Интересно, а с ней он спит?
А я думала, что он уже просто импотент.
Господи, да конечно же, спит!
– Наверное, он в этой Аньке души не чает, все папаши помешаны на дочерях! Даже Марк чисто гипотетически – слово я выговорила с трудом – рассуждал именно о дочери.
Он наверняка изменял мне всегда! А я – наивная – все время мучалась угрызениями совести. Сколько романов я пропустила из-за него!
– Если быть до конца честной, я пропустила не все романы, парочку я все-таки словила. Но это же было так, пустое. Ерунда, простой адюльтерчик на пару недель. Ничего серьезного! А у него дочь!
Но, между прочим, что-то я в его голосе не услышала огромного чувства к этой, как ее... Манечке! Стерва!
Не похожа она на стерву!
Да какая разница?!
Мысли текли рекой. Я перевернула весь холодильник, но не нашла ничего, кроме старой початой бутылки водки для компрессов. Морщась, я принялась пить ее. Чтобы не терять человеческий облик, я разбавляла водку колой, которую обычно покупаю для Мишки. Чипсы и кола – вот его диета. Раньше я с этим боролась, но, когда все так усложнилось с его учебой, кола с сушеной прессованной картошкой стали самой маленькой из моих проблем.
Потом, кажется, я допивала мужнее пиво, сидя в гостиной на диване и без конца прокручивая диктофонную запись разговора. Мне хотелось проникнуть в подсознание Манечки, я была близка к сумасшествию. Со стороны можно было подумать, что я разговариваю сама с собой, но на самом деле я прокручивала в голове этот эпохальный диалог, влезала в него, отвечала на реплики, вступала в диалог. Я присоединялась к их разговору и пыталась объяснить им обоим, что говорить и делать такое совсем нехорошо!
После этого я уже мало что запомнила. Тучи сгустились (или это просто наступил вечер, и за окном стемнело), я валялась в гостиной, устав от разговоров с диктофоном и забросив его в шкаф. По телевизору несмешно юморили какие-то нелепые взрослые дядьки из новой плеяды звезд отечественной эстрады. Я растеклась по дивану и дремала, держа пустой бокал в одной руке, а бутылку дешевого белого молдавского вина в другой. Это вино я держала для белых соусов. Кажется, я открыла его еще в прошлом году. Почему-то оно не пригодилось. Тем более что на вкус вино оказалось просто дерьмовым, так что и для соусов не очень-то подходило. Но выкинуть его рука не поднялась. Мало ли, пригодится.
Пригодилось. Адский коктейль в моем желудке потихоньку впитывался и отравлял мою кровь. До моего спутанного сознания с трудом доходили отдельные слова юмористов. Связать слова и получить некий конечный смысл мне было уже не под силу. Финита! Так я не напивалась со времен института. Но там мы делали это от счастья, оттого, что в одной комнате общаги собралось так много приятных друг другу людей, перед которыми открыто будущее.
– А Андрей никогда не ходил в общагу! Брезговал, падла! – с презрением пролепетала я и свалилась в беспамятстве, опрокинув молдавское вино на диван.
Мне снились обрывки передачи, только в качестве юмористов почему-то были мои преподаватели из института. Они пытались читать со сцены историю КПСС, а я смеялась так, что сотрясались не только мои плечи, но и вся аудитория.
А потом мне снилось, что я сижу на кровати, помятая и старая, и почему-то курю одну сигарету за другой, а напротив меня в большом глубоком кресле сидит Андрей, спокойно и трезво смотрит на меня и сокрушенно качает головой.
– Ты что же, куришь? Ай-яй-яй! – говорит он.
В комнате стоит практически невыносимый дух попойки пополам с курилкой. И мне так стыдно, так ужасно стыдно! Но Андрей делает вид, что это его не раздражает.
– Скажи, неужели ничего нельзя сделать? – спрашиваю я его.
– Ты пойми, это не в моей власти. Я просто не могу!
– Неужели ты меня совсем не любишь? – еле слышно спрашиваю я, хотя отчетливо помню, что клялась не делать этого: не спрашивать, не унижаться.
– Совсем! – огорченно разводит руками Андрей.
Я хочу зарыдать, но слезы почему-то не идут из глаз. Я только прикуриваю следующую сигарету и спрашиваю:
– У тебя нет какого-нибудь снотворного. Может, тазепама?
– Куда тебе еще и снотворного? – с беспокойством интересуется он. – Ты посмотри, в каком ты состоянии!
– Но это же все из-за тебя!
– Ты думаешь? Нет. Из-за тебя! Все из-за тебя! Потому что ты тупица! Бестолочь! – Почему-то Андрей начинает громко и противно орать на меня. Я пытаюсь заткнуть уши, убежать, но он все равно орет, врываясь в мой мозг. В последний момент я вдруг понимаю, что уже не сплю. И что я по-прежнему на диване в гостиной, в комнате действительно пахнет спиртным, потому что я разлила вино. Но главное, что в доме действительно кто-то орет. И этот кто-то – Андрей.
– Я сколько раз тебя предупреждал! Ты идиот! Как ты думаешь жить? Сидеть у матери на шее всю жизнь?
Да, это точно был голос моего мужа. Я оторвала голову от подушки и моментально почувствовала три вещи. Во-первых, у меня дико болит голова. Во-вторых, меня тошнит. В третьих, мне казалось, что крики Андрея раздаются прямо у меня в голове.
– Я не буду сидеть ни на чьей шее. Почему никто не хочет меня понять, – тише, но тоже с надрывом отвечал второй голос – Мишкин.
Я моментально вскочила, простонала от резкой боли в висках и прислушалась.
– Я тебя предупреждал, но ты – безмозглая скотина. Будешь улицы мести, на большее ты не способен!
– Ты ничего не знаешь обо мне, – упирался Миша.
– Или ты думаешь, что без аттестата можно сделать карьеру Билла Гейтса? Ты просто бездарь, который ищет легких путей. Имей в виду, я тебе помогать не буду.
– Мне от тебя ничего и не надо. Я просто ненавижу эту школу. Они же все там больные люди!
– Ах, больные люди! – взвился Андрей.
Я усмехнулась. Интересный аргумент выбрал Мишка, если учитывать, что вот уже лет десять мой муж не более чем простой преподаватель.
– Да их надо лечить! – упорствовал Мишка.
В целом я не могла с ним поспорить. После перестройки учителям платили меньше, чем пенсионерам-вахтерам. Соответственно преподавательский состав разъехался по России и теперь зарабатывал чем мог. Кто подался в менеджеры, кто устроился в охрану. В школах и институтах остались только те, кто не мог (или не хотел) жить по-человечески. Часто их действительно не мешало бы подлечить. Сейчас ситуация начала меняться, но в Мишкиной школе все еще оставались отдельные экземпляры.
– Это тебя надо лечить. Причем не факт, что поможет. Господи, что я перед тобой распинаюсь, делай что хочешь! Вылетай из школы, разваливай свою жизнь! У меня своих дел полно! – высказался мой муженек.
Я подумала, что настало время вмешаться. Доколе он будет орать на моего ребенка!
– Это уж точно! – тихо встряла я в разговор, приоткрыв дверь на кухню. Андрей с удивлением посмотрел на меня и принюхался.
– Ты что, пила?
– У меня был повод, – с таинственным видом кивнула я, стараясь не думать о том, как сильно болит голова.
– А, ну-ну! – ухмыльнулся он. – Вот, полюбуйся. Кажется, он все-таки добился своего, остался на второй год.
– А тебе какое дело? У тебя же свои дела, – тихо, но едко напомнила я.
Андрей нахмурился и замолчал.
– Мам, ты успокойся только, не заводись, – попытался вмешаться Мишка, однако никто в целом мире не смог бы меня в тот момент остановить...
– Зачем тебе заниматься этим ребенком, ведь у тебя теперь есть другой.
– О чем ты? – невольно сделал шаг назад мой муж. Бывший, по-видимому.
– Об Анечке. И о Манечке. Ну и о деньгах моих, естественно! – спокойно пояснила я.
Далее была немая сцена. Ревизор со товарищи.
– Откуда ты знаешь... – растерянно пробормотал муж.
Мишка побледнел и моментально скрылся в своей комнате. На кухне стало слишком жарко. Мы пересекали верхние слои атмосферы, защитный скафандр расплавился и почти сгорел.
– От верблюда! Ну ты и сволочь!
– Ты и сама хороша, – моментально перестроился мой ДОРОГОЙ. Еще бы, если уж что-то и происходит, в этом может быть виноват кто угодно, только не он.
Глава 4
НЕ ВИНОВАТАЯ Я, ОН САМ... УШЕЛ!
Если хорошенько постараться и вспомнить подробности нашей институтской жизни, можно сказать с уверенностью, что Андрей всегда был со мной рядом. Это было не так заметно, потому что к этому все привыкли, но тем не менее факт оставался фактом. Андрей сидел рядом со мной в аудиториях, решал, после какой пары мы пойдем обедать, приезжал ко мне домой заниматься, потому что «сама ты конспект и не откроешь». Почему я ни разу не спросила себя, зачем он это делал – ума не приложу. Думаю, я привыкла считать его опеку чем-то вроде родительской. Или нет, ангело-хранительской.
– Леночка, деточка, что бы мы делали без Андрея. Как же тебе повезло, что вы подружились! – приговаривала моя мамочка, подкладывая в его тарелку пирожки.
Иногда и в ее глазах сквозил невольный интерес: «Ну когда же?» Она тоже не понимала, зачем он тянул. Теперь я думаю, что Андрей не хотел преждевременно отвлекаться на посторонние эмоции. Он хотел отдать всего себя учебе.
Знаете, это было удивительно, с какой неистовой жаждой он поглощал любую информацию. А потом выдавал ее в проанализированном, уложенном по полочкам виде. Его курсовыми зачитывались, причем не только наши преподаватели, но и из других, смежных вузов. Я никогда бы не подумала, что Андрей может рухнуть. Кто угодно, только не он. Он казался всесильным, стальным человеком, который справится с любой бедой, с любой проблемой.
Мне всегда казалось, что если Андрея оставить на несколько часов в тихом и спокойном месте, он покинет его с уже написанным на десяти листах планом выхода из кризисного положения. Он окончил институт с красным дипломом. Нам даже выдавали наши корочки по-разному. Мне с легким недоумением выдали корочку, заполненную трояками. Прав был Андрей, когда еще на вступительном экзамене удивлялся моему выбору. Бауманка – тяжелейший вуз.
– Молодец! – скользнул по мне взглядом и рассеянно улыбнулся заместитель проректора, вручая заветный кусок картона. Кажется, это было самое начало девяностых, распределения уже не было, и на мою дальнейшую карьеру инженера деканат смотрел с полнейшим равнодушием.
– Спасибо! – улыбнулась я. Мир, в котором не надо сдавать зачетов, казался безоблачным островом наслаждений. Как я заблуждалась!
Между тем очередь получать диплом дошла и до Андрея.
– Дорогой Андрей Евгеньевич, сердечно поздравляю вас с окончанием вуза.
– Благодарю, – сухо кивнул Андрей.
Зампроректора давно склонял Андрея пойти в аспирантуру именно на его, зампроректорскую кафедру вычислительной техники. Но поскольку к Андрею выстроилась целая очередь научных руководителей, он выбрал того, с кем можно было воплотить мечту. Космос! Это слово будоражило воображение Андрея.
– Знаете, за вычислителями будущее. Помните это, юноша, когда будете выбирать свою дорогу! – Зампроректора все не отходил от него. По рядам выпускников пошел недовольный шепоток.
– Я стану работать там, где это будет нужно Родине, – красиво «послал» зама Андрей. Космические темы, хоть и были засекреченными вдоль и поперек, давали шанс защитить кандидатскую за два года.
– Ты потрясающий! – тихонько шепнула я на ухо Андрею, когда церемония вручения дипломов кончилась.
Мы уже вовсю встречались и при любой возможности занимались любовью, к вящей радости моей мамочки. Она с самого начала знала, что лучшего мужа для меня не найти. Эх, она и представить не могла, чем этот прекрасный муж кончит! Воровать деньги, жить на средства жены. И видимо, на них же содержать любовницу с внебрачной дочерью. Да еще при этом смешивать с дерьмом собственного сына. Законного, любимого, выстраданного, выращенного в нескольких кризисах сына, который вылетает из школы, потому что с ним некому заниматься.
Воспоминания горьки, но реальность еще «краше». Мы скандалили уже в коридоре.
– Значит, ты считаешь, что это я виновата? – не выдержала я и перешла на визг. – И в чем? Может, твоя Манечка залетела от меня?
– Знаешь, я не хочу с тобой говорить, пока ты в невменяемом состоянии, – попытался выкрутиться Андрей.
– Нет, тебе придется поговорить. Я требую объяснений. И мне кажется, что я имею на это право! – Я сглотнула слюну. Зря я мешала коньяк с пивом. А уж это жуткое молдавское вино было точно лишним, меня действительно скоро стошнит. Обезболивая душу, я явно навредила телу.
– Так, мне некогда. Если хочешь устраивать безобразные сцены, не буду мешать, – засуетился Андрей, явно пытаясь покинуть наш тонущий корабль.
Мне вдруг страстно захотелось заехать ему по лицу. Прямо по этому наглому самоуверенному лицу, на которое я не могла без боли даже смотреть.
– Какие у тебя дела? Деньги мои красть? Конечно, тебе же надо вторую семью поднимать. Там же нормальный ребенок, а не идиот, верно?
– Не надо строить из себя мать Терезу! Можно подумать, ты много занималась сыном, – не выдержал и заорал Андрей.
Я внутренне подобралась. Ответь так, чтобы он умер от собственной ничтожности!
– Я бы больше уделяла времени ребенку, если бы ты изволил хоть что-то зарабатывать. А пока ты умывался слезами о собственной ущербности, я пахала как лошадь, чтобы ты мог ездить на «Ниссане» в свой долбаный институт. Хотя бы с сыном позаниматься ты мог?
– Все! Достаточно! Я уезжаю, живи как хочешь.
– А я ненавижу тебя! – заорала я. – Ты сломал мне жизнь. Из-за тебя я с утра до ночи кручусь как белка в колесе.
– И что такого? Все крутятся!
– Меня тут недавно спросили, как я провела лето. А я не знала что сказать! Никак. Я никак не провела лето, оно у меня ничем не отличается от весны. Или зимы.
– Ай, бедняжка, вся в работе. А зачем тебе это было надо? Ты хоть раз спросила, что я об этом думаю? – Андрей метался по квартире, кидая в сумку какие-то вещи. Если бы я напряглась, то, скорее всего, вспомнила бы, где и когда я их покупала. Одежду Андрею я привозила в основном из Европы.
– Я знаю, как ты пристраивал мои деньги. Или ты хочешь сказать, что они тебе были не нужны? Ах да, тебя интересовало лишь их количество! Из-за этого ты шарился в моих вещах?
– Что? – Андрей замер на месте.
Значит, все-таки стыдно. Неужели и у него есть хоть остаток совести? Осадочек, как в химической реакции. Все выгорело, а на дно колбы осел белесый налет совести.
– Зачем тебе столько денег?
– Знаешь что, хватит. Больше нам говорить не о чем.
– А мне кажется, мы только начали, – усмехнулась я.
– Думаешь, тебе все можно? Все? – закричал Андрей.
Он схватил меня за плечи и начал трясти, как соломенную куклу. Это показалось мне таким смешным, что я хохотала все громче и громче, пока вдруг не случилось что-то, обжегшее меня огнем. Андрей, оказывается, дал мне пощечину.
– Что ты делаешь? – совершенно по-детски удивилась я. За все годы, что я его знала, это был первый случай. Значит, я его действительно довела. Неужели это возможно?
– Думаешь, мне были нужны твои деньги? Да я их ненавижу! Ненавижу! Мне никогда не нужны были деньги, и вообще, это все – не моя жизнь. Все должно было быть иначе, иначе, – пробормотал Андрей, осев на пуфик и закрыв лицо руками. Кажется, происшедшее его тоже поразило.
– Ты никогда меня не любил! – зачем-то сказала я.
Андрей оторвал руки от лица, внимательно посмотрел на меня, а потом встал и взял в руки сумку. Из нее торчал скомканный бежевый свитер из тонкой шерсти. Я привезла его из Берлина, он удивительно шел Андрею. И куда он его уносит?
– Думаешь, это самая главная новость? – неожиданно сказал Андрей и добавил: – Ты тоже, дорогая. Ты тоже.
– Ты врешь! – Я села на корточки возле гардероба в прихожей и заплакала. – Я всегда тебя любила. Пока могла, всегда. А теперь ненавижу.
– Значит, тебе будет гораздо лучше без меня, – закончил Андрей мысль и закрыл за собой дверь.
Я растирала слезы по щекам. Я совсем не была уверена в том, что мне будет лучше без него. Возможно, это правда. Во всяком случае, я больше люблю засыпать одна, чем вместе с Андреем. Но когда я думала о том, что сейчас он сядет в «Ниссан» и поедет к этой Манечке и их дочке, мне хотелось выть и лезть на стену. Что это могло означать? Получалось, что я ревную? Но можно ли ревновать того, кого ненавидишь?
В моей голове вопросов стало гораздо больше, чем ответов. Голова раскалывалась. Я села на диван в гостиной, укуталась в плед и принялась нажимать кнопки радиотелефона. Уже без «жучка». С Францией меня соединили только с пятого раза, когда я уже хотела швырнуть телефон об стену.
– Марк, от меня ушел муж, – сказала я, позорно хлюпая носом.
Марк был мне необходим. Кажется, он единственный, кто по-настоящему знал меня. Настолько, насколько вообще один человек может знать другого. Мы ведь закодированы так, что крек подобрать невозможно.
– Ушел? Сам? – удивленно переспросил Марк спокойным голосом. Его спокойствие всегда меня поражало.
– Ага! – кивнула я. – Практически.
– И давно? Судя по твоему голосу, только что. И как это было? Он подошел к тебе и сказал, что уходит? Вот так, ни с того ни с сего?
– Ну, не совсем, – прикусила я губу.
– Значит, ты его выгнала? Я думаю, что это вернее. Вряд ли бы он ушел от тебя по доброй воле, – пояснил Марк.
– Еще бы! Живет на всем готовом, как сыр в шоколаде.
– В масле.
– Что? – не поняла я.
– Говорят, как сыр в масле катается.
– А, какая разница! В общем, сволочь первостатейная. Только я его не выгоняла, он сам сбежал.
– Понятно, – усмехнулся Марк. Его легкий ласковый смех моментально снял мое напряжение.
– Ничего и непонятно. Тоже мне, крыс с тонущего корабля. – Я и сама уже готова была усмехнуться. Действительно, забавно, что два взрослых человека могут дойти до того, чтобы орать друг на друга в коридоре.
– Но что все-таки случилось? – спросил Марк.
Я попыталась собраться с мыслями. Ведь о том, что случилось, в двух словах не расскажешь. Марк относится ко мне как к хорошему старому другу, честному человеку. Как рассказать о том, что я прятала от мужа деньги, а потом установила «жучок» в домашнем телефоне. Нет, тут явно придется изобразить другую историю.
Значит так, жила-была несчастная любящая жена, и вот однажды надо было ей срочно позвонить по рабочим вопросам. Подняла она трубку, чтобы набрать номер, а пока номер в записной книжке искала, вдруг обнаружила, что невольно подслушивает чей-то разговор по параллельному аппарату...
Даже не знаю, поверил мне Марк или нет, потому что в пылу разговора я пару раз сбивалась, врала и путалась в показаниях. Главное – он слушал меня и пытался понять. Ему было небезразлично, что я чувствую. И при этом он знал, что я тоже далеко не ангел.
