Терри Пратчетт
Движущиеся картинки
– Насколько я слышал, тут все по-другому, – сказал Достабль. – Я недавно одному из них продал большую экстрасосиску, так он сказал, что они показывают картинки очень быстро. Склеивают кучу картинок вместе и показывают одну за другой. Очень, очень быстро.
– Но не слишком быстро, – строго сказал Виктор. – Если они будут пролетать слишком быстро, их и разглядеть не успеешь.
– Он сказал, что в этом и есть секрет – ты не видишь, как они пролетают, – объяснил Достабль. – Их нужно видеть все одновременно, что ли.
– Так они ведь размажутся, – сказал Виктор. – Ты его об этом не спросил?
– Э‑э, нет, – ответил Достабль. – По правде сказать, он сразу после этого куда-то заторопился. Сказал, что как-то странно себя чувствует.
Виктор задумчиво посмотрел на остаток сосиски в тесте и вдруг почувствовал, что и на него тоже кто-то смотрит.
Он опустил взгляд. У его ног сидел пес.
Он был маленьким, криволапым и худым, по большей части серым, но местами с бурыми, белыми и черными пятнами – и он неотрывно смотрел на Виктора.
Это определенно был самый пронзительный взгляд, с каким Виктор когда-либо сталкивался. Он был не угрожающим и не заискивающим. Он был всего лишь очень долгим и очень внимательным, как будто песик запоминал все детали, чтобы потом предоставить властям полный словесный портрет.
Убедившись, что он привлек внимание Виктора, пес перевел взгляд на сосиску.
Ощущая себя чудовищем из-за того, что так жестоко обходится с несчастным, ничего не понимающим животным, Виктор уронил ее. Пес поймал и проглотил сосиску единым экономным движением.
На площадь подтягивалось все больше народу. Себя-Режу-Без-Ножа Достабль отошел в сторону и шумно торговался с теми припозднившимися гуляками, которые были уже слишком пьяны, чтобы их опыт мог возобладать над оптимизмом; впрочем, любого, кто покупал еду в час ночи после буйного вечера, все равно в итоге стошнило бы, так почему бы, собственно, и не рискнуть.
Постепенно Виктора окружила большая толпа. В ней попадались не только люди. В нескольких футах от себя он распознал большую каменистую фигуру Детрита, древнего тролля, хорошо знакомого всем студентам, поскольку ему находилась работа везде, откуда требовалось вышвыривать людей за деньги. Тролль заметил его и попытался подмигнуть. Для этого ему потребовалось закрыть оба глаза, поскольку Детрит плохо справлялся со сложными задачами. Считалось, что если попробовать научить Детрита читать и писать, а потом усадить и заставить пройти тест на уровень интеллекта, этот самый уровень окажется чуть ниже, чем у стула.
Сильверфиш взял в руки мегафон.
– Дамы и господа, – сказал он, – сегодня вам выпала привилегия быть свидетелями поворотного момента в истории Века… – Он опустил мегафон, и Виктор услышал, как алхимик быстрым шепотом спрашивает у одного из своих помощников: «Какой сейчас век? Точно?», а потом Сильверфиш снова поднял мегафон и продолжил прежним сочным и оптимистичным тоном: – Века Летучей Мыши! Ни много ни мало – рождения Движущихся Картинок! Картинок, что движутся без помощи магии!
Он подождал аплодисментов. Их не было. Толпа просто пялилась на него. Чтобы добиться оваций от анк-морпоркской толпы, одних восклицательных знаков на концах предложений было недостаточно.
Несколько утратив кураж, Сильверфиш продолжил:
– Говорят, что Увидеть – значит Поверить! Но, дамы и господа, вы не поверите Своим Собственным Глазам! Вам предстоит узреть Триумф Естественных Наук! Чудо Столетия! Открытие, Способное Потрясти Мир… нет, осмелюсь даже сказать, Всю Вселенную!..
– Надеюсь, это будет получше, чем та чертова сосиска, – проговорил тихий голос возле колена Вик-тора.
– …Обуздание Механизмов Природы для создания Иллюзий! Иллюзий, дамы и господа, не имеющих никакого отношения к Магии!..
Виктор скользнул взглядом вниз. Внизу никого не было, кроме маленького песика, который активно чесался. Он медленно поднял голову и сказал:
– Гав?
– …Потенциал для Образования! Исскуства! Истории! Благодарю вас, дамы и господа! Дамы и господа, Вы Еще Ничего Не Видели!
За этим последовала еще одна оптимистичная пауза для аплодисментов.
Кто-то в первом ряду толпы сказал:
– Это верно. Вообще ничего.
– Ага, – согласилась его соседка. – Когда ты уже закончишь трепаться и начнешь тени показывать?
– Точно! – выкрикнула другая женщина. – Сделай «калечного кролика». Мои детишки его обожают.
Виктор ненадолго отвел взгляд, чтобы усыпить подозрения пса, а потом повернулся и пристально на него уставился.
Пес дружелюбно оглядывал толпу и, похоже, не обращал на него никакого внимания.
Виктор на пробу поковырялся пальцем в ухе. Должно быть, эхо шутки шутит или что-то еще. Дело было не в том, что пес издал звук «гав», хотя уже это – сам по себе уникальный случай; большинство собак во вселенной никогда не гавкают, их лай более сложен: «Вууугх», например, или «хвхууф». Нет, дело было в том, что он вообще не залаял. Он сказал «Гав».
Виктор помотал головой и снова поднял взгляд, как раз когда Сильверфиш спрыгнул с помоста перед экраном и жестом велел одному из своих помощников начать вращение ручки, торчавшей сбоку ящика. Послышался скрежет, перешедший в равномерное щелканье. На экране затанцевали смутные тени, а потом…
Одной из последних вещей, которые запомнил Виктор, был послышавшийся рядом с коленом голос:
– Могло быть и хуже, приятель. Я ведь мог и «мяу» сказать.
Голывуд грезит…
И вот прошло восемь часов.
Проснувшийся с жуткого похмелья Думминг Тупс виновато посмотрел на пустой стол по соседству. Пропускать экзамены было не в духе Виктора. Он всегда говорил, что наслаждается риском.
– Приготовьтесь перевернуть билеты, – донесся с конца зала голос наблюдателя. Шестьдесят грудных клеток шестидесяти потенциальных волшебников стиснуло жуткое, невыносимое напряжение. Думминг судорожно крутил в пальцах счастливую ручку.
Стоявший за кафедрой волшебник перевернул песочные часы.
– Можете приступать, – сказал он.
Кое-кто из студентов – тех, что посамоувереннее, – перевернул листки щелчком пальцев. Думминг немедленно их возненавидел.
Он потянулся за своей счастливой чернильницей, но с перепугу промахнулся и перевернул ее. Билет захлестнул миниатюрный черный потоп.
А Думминга почти так же безнадежно захлестнули паника и стыд. Он промокнул чернила полой мантии, размазав их по столешнице тонким слоем. Его счастливую сушеную лягушку унесло волной.
Сгорая от стыда, роняя капли чернил, он умоляюще посмотрел на председателя комиссии, а потом перевел упрашивающий взгляд на пустой стол по соседству.
Волшебник кивнул. Благодарный Думминг бочком перебрался через проход, дождался, пока уймется колотящееся сердце, а потом очень осторожно перевернул лежавший на столе листок.
Десять секунд спустя, вопреки всякой логике, он снова его перевернул – на случай, если произошла ошибка и остаток вопросов каким-то образом очутился на обратной стороне.
Его окружала напряженная тишина, в которой скрипели от натуги пятьдесят девять умов.
Думминг снова перевернул листок.
Быть может, это какая-то ошибка. Но нет… вот и печать Университета, и подпись аркканцлера, и все остальное. Так что, возможно, это какое-то особое испытание. Возможно, прямо сейчас они наблюдают за ним и ждут, что он сделает.
Думминг украдкой огляделся. Другие студенты, похоже, трудились изо всех сил. Наверное, это все-таки ошибка. Да. Чем больше он об этом думал, тем логичнее казалось это объяснение. Должно быть, аркканц-лер сначала подписал листки, а потом, когда писцы их заполняли, один из них только-только закончил с архиважнейшим первым вопросом, когда его куда-то позвали, и никто этого не заметил, и листок попал на стол Виктора, вот только Виктора не было, и листок достался Думмингу, а это значило, решил он в неожиданном приступе набожности, что боги хотели, чтобы он ему достался. В конце концов, Думминг не виноват в том, что из-за какой-то оплошности получил вот такой листок. Упустить такую возможность, скорее всего, будет чем-то вроде святотатства.
Они обязаны принять то, что ты сдаешь. Думминг не зря жил в одной комнате с величайшим в мире специалистом по экзаменационным процедурам и кое-что усвоил.
Он снова посмотрел на вопрос: «Ваше имя?»
И ответил на него.
А чуть погодя несколько раз подчеркнул ответ с помощью счастливой линейки.
А еще чуть погодя, чтобы показать свое прилежание, написал чуть выше: «Ответ на вопрос номер Один:».
А еще через десять минут добавил строчкой ниже: «Что и является моим именем» – и тоже подчеркнул.
«Бедолага Виктор очень пожалеет, что упустил такой шанс», – подумал он.
Куда он, интересно, запропастился?
Дороги к Голывуду еще не было. Тот, кто хотел туда добраться, должен был двигаться по Щеботанскому тракту, а потом, в какой-то неотмеченной точке посреди скудного пейзажа, сойти и направиться в сторону дюн. Насыпь поросла дикими лавандой и розмарином. Слышны были только жужжание пчел и далекая песня жаворонка, но они лишь делали тишину еще более очевидной.
Виктор Тугельбенд сошел с тракта там, где насыпь была разбита и утрамбована множеством телег и, судя по всему, возрастающим день ото дня количеством ног.
Путь оставался долгий. Виктор поплелся дальше.
Где-то в глубине его сознания тихий голосок задавал вопросы вроде «Где я? Зачем я это делаю?», а еще какая-то часть его мозга знала, что на самом деле ему это делать не обязательно. Подобно жертве гипнотизера, которая сознает, что на самом деле ее не загипнотизировали и она может в любой момент опомниться, просто сейчас ей этого не хочется, он позволил своим ногам подчиниться зову.
Он не был уверен, почему это делает. Просто знал, что есть нечто такое, частью чего он должен стать. Нечто такое, чего может больше никогда не быть.
Где-то позади, стремительно сокращая расстояние, пытался ехать на лошади Себя-Режу-Без-Ножа Достабль. Прирожденным всадником он не был и время от времени падал – это была одна из причин, по которым он до сих пор не нагнал Виктора. Второй причиной было то, что перед отъездом из города Достабль задержался, чтобы задешево продать свой сосисочный бизнес одному гному, который поверить не мог своей удаче (а попробовав сосиски, так ей и не поверил).
Достабля что-то звало, и голос у него был золотой.
А далеко за спиной Достабля волочил кулаки по песку тролль Детрит. Трудно было сказать, о чем он думает, – так же трудно, как сказать, о чем думает почтовый голубь. Он просто знал, что должен быть не там, где находится сейчас.
И наконец, еще дальше по дороге ехала упряжка из восьми лошадей, доставлявшая в Голывуд древесину. Ее возница ни о чем особенном не думал, хотя его слегка озадачивало то, что случилось, когда он в предрассветной темноте покидал Анк-Морпорк. Из придорожного мрака донесся крик: «Именем городской стражи приказываю остановиться!», и возница остановился, но больше ничего не произошло, а когда он огляделся, рядом никого не было.
Упряжка прогрохотала мимо, открыв взгляду во-ображаемого наблюдателя крошечную фигурку Чудо-пса Гаспода, который пытался устроиться поудобнее среди лежавших в повозке бревен. Он тоже направлялся в Голывуд.
И тоже не знал почему.
Но намеревался это выяснить.
Никто не поверил бы в последние годы Века Летучей Мыши, что за всем происходящим в Плоском мире зорко и внимательно следят существа более развитые, чем Человек, или, по крайней мере, куда более неприятные; что в то время, как люди занимались своими делами, их исследовали и изучали, может быть, так же тщательно, как голодавший три дня человек изучает меню «Все-Что-Сможешь-Проглотить-За-Доллар» снаружи «Реберного дома Харги»…
Хотя если подумать… большинство волшебников поверило бы, если бы им кто-нибудь рассказал.
А Библиотекарь так уж точно поверил бы.
И госпожа Мариэтта Космопилит из дома три по Щеботанской улице Анк-Морпорка тоже поверила бы. Но она также верила, что мир – круглый, что упрятанный в ящик с нижним бельем зубчик чеснока помогает отгонять вампиров, что время от времени полезно бывает прогуляться и посмеяться, что в каждом есть что-нибудь хорошее, нужно только знать, где искать, и что три мерзких маленьких гнома каждый вечер подглядывают за тем, как она раздевается[4].
Голывуд!..
…пока что ничего особенного собой не представлял. Всего лишь холм у моря, а по другую сторону холма – множество дюн. Это было одно из тех прекрасных местечек, которые прекрасны, только если у тебя есть возможность, по-быстрому насладившись его красотой, отправиться куда-нибудь, где водятся горячие ванны и холодные напитки. Проводить в этом местечке хоть сколько-нибудь долгое время – чистое наказание.
И тем не менее там вырос город… или что-то вроде. Деревянные времянки возводились сразу же, стоило кому-нибудь привезти груз дерева, такие примитивные, будто их строители не желали уделять им время, которое могли потратить на что-то куда более важное. Это были простые квадратные коробки из досок.
Если не считать фасадов.
Спустя многие годы Виктор заметил, что тому, кто хотел понять Голывуд, следовало понять его здания.
Ты видел коробку на песке. У нее была более-менее остроконечная крыша, но значения это не имело, потому что в Голывуде никогда не бывало дождей. Щели в ее стенах были заткнуты старыми тряпками. Вместо окон зияли дыры – стекло было слишком хрупким, чтобы везти его от самого Анк-Морпорка. И сзади фасад напоминал огромный деревянный щит, поддерживаемый системой подпорок.
Но спереди он был кричащей, резной, цветастой, изукрашенной, барочной архитектурной феерией. Разумные горожане Анк-Морпорка делали дома неприметными, чтобы не привлекать внимания, и приберегали украшения для внутренних помещений. Голывуд же выворачивал свои дома наизнанку.
Виктор шел по тому, что называлось здесь главной улицей, словно во сне. Рано утром он проснулся в дюнах. Почему? Он решил отправиться в Голывуд, но зачем? Виктор не помнил. Помнил только, что тогда это решение казалось ему очевидным. Убедительных причин насчитывались сотни.
Вспомнить бы хоть одну.
Впрочем, времени на то, чтобы ворошить воспоминания, у его мозга не было. Он был слишком сильно занят тем, что ощущал зверский голод и чудовищную жажду. В карманах Виктора отыскалось только семь пенсов. Этого не хватило бы и на миску супа, не говоря уже о приличном обеде.
А приличный обед был ему нужен. После приличного обеда все должно было проясниться.
Виктор проталкивался сквозь толпу. Состояла она, похоже, в основном из плотников, но попадались и другие люди, перетаскивавшие оплетенные бутыли или таинственные ящики. И все они двигались быстро и решительно, движимые какой-то ведомой лишь им могучей целью.
Кроме него.
Виктор тащился по импровизированной улице, пялился на дома и чувствовал себя кузнечиком, по ошибке заскочившим в муравейник. И здесь, похоже, не было…
– Смотри, куда прешь!
Виктора отбросило к стене. Когда он восстановил равновесие, та, с кем он столкнулся, уже скрылась в толпе. Он остекленело посмотрел ей вслед, а потом бросился догонять.
– Эй! – крикнул он. – Прости! Прошу прощения! Госпожа?
Она остановилась и нетерпеливо дождалась его.
– Ну? – спросила она.
Ростом она была на фут ниже Виктора, а о фигуре ее что-то сказать было сложно, поскольку по большей части она утопала в платье с чудовищным количеством рюшей; платье, впрочем, было не настолько чудовищно, как огромный блондинистый парик в белых кудряшках. А лицо ее было все выбелено гримом, за исключением глаз, густо обведенных черным. Больше всего она напоминала изрядно невыспавшийся абажур.
– Ну? – повторила девушка. – Говори скорее! Меня через пять минут снова рисуют!
– Э‑э…
Она смягчилась.
– Подожди, сама догадаюсь, – сказала она. – Ты только что здесь оказался. Все для тебя в новинку. Что делать, ты не знаешь. Тебе хочется есть. А денег у тебя нет. Так?
– Да! Как ты узнала?
– Да все с этого начинают. А теперь ты хочешь прорваться в клики, верно?
– Клики?
Она закатила глаза в сердцевине черных кругов.
– Движущиеся картинки!
– О…
«А ведь хочу, – подумал он. – Я этого не знал, но я хочу. Да. Поэтому я сюда и пришел. Почему я сразу не понял?»
– Да, – сказал он. – Да, именно это я и хочу сделать. Хочу, эм, прорваться. И как люди это делают?
– Люди очень-очень долго ждут. Пока людей не заметят. – Девушка оглядела его с ног до головы, не скрывая презрения. – Может, к плотнику наймешься? Голывуду всегда нужны хорошие помощники плот-ников.
После чего она развернулась и скрылась, потерялась в толпе занятых людей.
– Э‑э, спасибо, – сказал ей вслед Виктор. – Спасибо. – И добавил погромче: – Надеюсь, твоим глазам скоро полегчает!
Он позвенел монетками в кармане.
Плотницкая работа отпадала. Слишком уж это было похоже на тяжкий труд. Однажды он ее попробовал и очень скоро пришел с деревом к соглашению: Виктор его не трогает, а оно не трескается.
У очень-очень долгого ожидания были свои привлекательные стороны, но для него нужны были деньги.
Неожиданно пальцы Виктора сомкнулись на маленьком прямоугольничке. Он вытащил его и осмотрел.
Карточка Сильверфиша.
Голывудский дом № 1 оказался парочкой лачуг, обнесенных высоким забором. У ворот выстроилась очередь. В ней смешались тролли, гномы и люди. Похоже, стояли они здесь уже давненько; некоторые так естественно смотрелись, когда уныло обмякали, оставаясь при этом на ногах, что вполне могли оказаться эволюционировавшими для этой цели потомками изначальных доисторических обитателей очереди.
У калитки стоял крепкий здоровяк, оглядывавший очередь с самодовольным видом, типичным для облеченных мелкой властью людей.
– Простите… – начал Виктор.
– Господин Сильверфиш этим утром больше не нанимает, – одной стороной рта сказал здоровяк. – Так что вали.
– Но он говорил, что если я когда-нибудь окажусь в…
– Дружище, я ведь сказал, чтобы ты валил?
– Да, но…
Калитка в заборе приоткрылась. Наружу выглянуло маленькое бледное лицо.
– Нам нужен тролль и парочка людей, – сказало оно. – Один день, обычная ставка.
Калитка снова закрылась.
Здоровяк выпрямился и сложил рупором покрытые шрамами ладони.
– Ну ладно, поганцы! – прокричал он. – Вы его слышали! – Он окинул очередь профессиональным взглядом скотовода. – Ты, ты и ты, – сказал он, ткнув пальцем.
– Прошу прощения, – услужливо проговорил Виктор, – но, кажется, на самом деле первым в очереди был вон тот…
Его отпихнули с дороги. Трое счастливчиков прошаркали внутрь. Виктору показалось, что он заметил блеск переходящих из рук в руки монет. Потом привратник обратил к нему разъяренное красное лицо.
– А ты, – сказал он, – отправляйся в конец очереди. И оставайся там!
Виктор посмотрел на него. Потом на калитку. Потом на длинную колонну отчаявшихся.
– Э‑э, нет, – сказал он. – Пожалуй, нет. Но все равно спасибо.
– Тогда проваливай!
Виктор дружелюбно улыбнулся привратнику. Дошел до угла забора и повернул. Забор уходил в узкую долину.
Виктор покопался в традиционном для переулков мусоре и нашел бумажку. Закатал рукава. И лишь потом внимательно осмотрел забор и отыскал пару болтавшихся досок, которые, после некоторых усилий, позволили ему проникнуть внутрь.
Место, в котором он очутился, было завалено древесиной и грудами ткани. Вокруг никого не было.
Целеустремленно шагая – Виктор знал, что никто никогда не остановит целеустремленно шагающего человека с закатанными рукавами и отчетливо виднеющейся бумажкой в руке, – он отправился покорять деревянно-холщовую страну чудес «Интересной и Познавательной Синематографии».
Здесь встречались дома, нарисованные с обратной стороны других домов. Здесь встречались деревья, которые спереди были деревьями, а сзади – мешаниной подпорок. Повсюду кишела деятельность, хотя, насколько мог сказать Виктор, на самом деле никто ничего не производил.
Он увидел, как человек в длинном черном плаще, черной шляпе и с похожими на швабру усами привязывает к одному из деревьев девушку. Останавливать его, похоже, никто не собирался, хотя девушка сопротивлялась. Парочка людей без особого интереса наблюдала за этим, а еще один мужчина стоял за массивным ящиком на треноге и крутил ручку.
Девушка выбросила умоляющую руку, беззвучно открыла и закрыла рот.
Один из наблюдателей встал, перебрал лежавшую рядом стопку досочек и выставил одну из них перед ящиком.
Досочка была черной. На ней были написаны белые слова: «Нет! Нет!»
Человек отошел. Злодей подкрутил усы. Человек вернулся с другой досочкой. На этот раз на ней было написано: «Ахар! Моя гордая красавитца!»
Другой сидящий наблюдатель поднял рупор.
– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Так, делаем пятиминутный перерыв, а потом все возвращаемся сюда и снимаем большую драку.
Злодей отвязал девушку. Они убрели прочь. Вращавший ручку мужчина остановился, зажег сигаретку и открыл крышку ящика.
– Все слышали? – спросил он.
Раздался писклявый хор.
Виктор подошел к человеку с рупором и постучал его по плечу.
– Срочное сообщение для господина Сильверфиша! – сказал он.
– Он там, в офисе, – мужчина ткнул большим пальцем себе за плечо, даже не оглянувшись.
– Спасибо.
В первой постройке, в которую заглянул Виктор, не было ничего, кроме исчезавших во мраке рядов маленьких клеток. Какие-то неразличимые создания бросались на прутья и галдели. Виктор поспешно захлопнул дверь.
За следующей дверью обнаружился Сильверфиш, стоявший у стола, заваленного кусками стекла и бумажными сугробами. Он не обернулся.
– Поставьте вон туда, – рассеянно пробормотал он.
– Господин Сильверфиш, это я, – сказал Виктор.
Сильверфиш повернулся и посмотрел на него туманным взглядом, словно Виктор сам был виноват в том, что его имя ничего не значит.
– Да?
– Я пришел наниматься на ту работу, – подсказал ему Виктор. – Вы помните?
– Какую еще работу? Что я должен помнить? – переспросил Сильверфиш. – Как вообще ты сюда попал?
– Я прорвался в движущиеся картинки, – ответил Виктор. – Но не сделал ничего такого, что нельзя поправить с помощью молотка и нескольких гвоздей.
На лице Сильверфиша проступила паника. Виктор достал карточку и помахал ею – как он надеялся, успокаивающе.
– Анк-Морпорк? – напомнил он. – Пару ночей назад? Когда вам угрожали?
На Сильверфиша снизошло осознание.
– Ах да, – сказал он еле слышно. – А ты – тот юноша, который мне помог.
– И вы сказали прийти к вам, если мне захочется двигать картинки, – сказал Виктор. – Тогда мне не хотелось, а теперь хочется.
Он широко улыбнулся Сильверфишу.
Но при этом подумал: «Сейчас он попытается выкрутиться. Он жалеет, что сделал мне это предложение. Он отправит меня обратно в очередь».
– Ну разумеется, – сказал Сильверфиш, – множество очень талантливых людей хотят попасть в движущиеся картинки. У нас вот-вот появится звук. Кстати, а ты не плотник? У тебя в алхимии опыт есть? Может, ты бесов дрессировал? Вообще что-нибудь руками делать умеешь?
– Нет, – ответил Виктор.
– А петь?
– Чуть-чуть. В ванне. Но не очень хорошо, – признался Виктор.
– А танцевать?
– Нет.
– А что с мечами? Знаешь, как фехтовать?
– Немного, – сказал Виктор. Иногда он упражнялся с мечом в спортивном зале. Но всегда без оппонента, потому что волшебники, как правило, ненавидят физическую активность, и кроме него единственным обитателем Университета, который заглядывал в спортзал, был Библиотекарь, да и то лишь для того, чтобы покачаться на канатах и кольцах. Однако Виктор выработал перед зеркалом энергичную и уникальную технику, и зеркалу еще предстояло его победить.
– Понятно, – мрачно проговорил Сильверфиш. – Петь не умеет. Танцевать не умеет. Немного фехтует.
– Зато я дважды спас вам жизнь, – сказал Виктор.
– Дважды? – рявкнул Сильверфиш.
– Да, – ответил Виктор. И сделал глубокий вдох. Это было рискованно. – Тогда, – сказал он, – и сейчас.
Последовала долгая пауза.
После чего Сильверфиш сказал:
– Мне правда не кажется, что это необходимо.
– Простите, господин Сильверфиш, – взмолился Виктор. – На самом деле я совсем не такой, но вы обе-щали, и я прошел весь этот путь, а денег у меня нет, а есть хочется, и я готов сделать все, что вы попросите. Вообще все. Пожалуйста.
Сильверфиш с сомнением оглядел его.
– Даже актерствовать? – спросил он.
– Что?
– Расхаживать и притворяться, что ты что-то делаешь, – любезно объяснил Сильверфиш.
– Да!
– Жалость какая, а ведь такой умный, образованный юноша, – пробормотал Сильверфиш. – Чем ты вообще занимаешься?
– Я учусь на вол… – начал Виктор. Потом вспомнил о неприязни Сильверфиша к волшебникам и поправился: – На секретаря.
– На волосекретаря? – переспросил Сильверфиш.
– Вот только я не знаю, как у меня получится с актерством, – признался Виктор.
Силверфиш удивленно посмотрел на него.
– О, у тебя все будет нормально, – утешил он. – Плохо сыграть в движущихся картинках очень трудно.
Он покопался в кармане и достал монетку в один доллар.
– Вот, – сказал он. – Иди поешь чего-нибудь.
Потом смерил Виктора взглядом.
– Ты чего-то ждешь? – уточнил он.
– Ну, – сказал Виктор, – я надеялся, что вы объясните мне, что происходит.
– В смысле?
– Пару ночей назад я посмотрел ваш… ваш клик, – он ощутил легкую гордость оттого, что вспомнил термин, – в Анк-Морпорке, и неожиданно мне больше всего на свете захотелось очутиться здесь. Я в жизни раньше ничего по-настоящему не хотел!
На лице Сильверфиша распустилась облегченная улыбка.
– Ах, это, – сказал он. – Это просто магия Голывуда. Не такая, как у волшебников, – поспешно добавил он, – где сплошь суеверия и шарлатанство. Нет. Это магия для обычных людей. Твой разум кипит от возможностей. Мой так точно кипел, – добавил он.
– Да, – неуверенно согласился Виктор. – Но как она работает?
Сильверфиш просиял.
– Ты хочешь знать? – спросил он. – Ты хочешь знать, как все работает?
– Да, я…
– Понимаешь, большинство людей меня разочаровывают, – перебил его Сильверфиш. – Ты им показываешь настоящее чудо, такое, как рисовальный ящик, а они только и говорят, что «О». И никогда не спрашивают, как он работает. Господин Птах!
Последние слова он прокричал. Вскоре на другой стороне лачуги отворилась дверь и вошел мужчина.
На шее у него был ремень с рисовальным ящиком. С пояса свисали разнообразные инструменты. Руки были в пятнах от химикалий, а брови отсутствовали – Виктору предстояло узнать, что это верный признак человека, хоть немного работавшего с октоцеллюлозой. Кепку он носил задом наперед.
– Это Гафер Птах, – радостно представил его Сильверфиш. – Наш главный рукоятор. Гафер, это Виктор. Он будет у нас играть.
– О, – сказал Гафер, глянув на Виктора, словно мясник – на тушу. – Правда?
– И он хочет знать, как все работает! – добавил Сильверфиш.
Гафер бросил на Виктора еще один желчный взгляд.
– Шпагат, – мрачно сказал он. – Все здесь держится на шпагате. Ты поразился бы, как быстро тут все развалилось бы, если б не я и мой моточек шпагата.
Неожиданно из ящика у него на шее донеслась какая-то суматоха. Гафер шленул по нему ладонью.
– А ну-ка уймитесь, – велел он. И кивнул Виктору. – Они капризничают, когда график нарушается, – объяснил он.
– А что в ящике? – спросил Виктор.
Гафер подмигнул Сильверфишу.
– Готов поспорить, сгораешь от любопытства.
Виктор припомнил существ в клетках, которых увидел в сарае.
– По звуку похоже на обыкновенных демонов, – осторожно сказал он.
Гафер одобрительно посмотрел на него – так смотрят на глупого пса, который вдруг исполнил хитрый трюк.
– Ага, верно, – признал он.
– Но почему они не разбегаются? – спросил Виктор.
Гафер ухмыльнулся.
– Чудесная штука этот шпагат, – сказал он.
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль относился к тем редким людям, мышление которых представляет собой прямую линию.
Большинство людей думает кривыми и зигзагами. Например, они начинают с мысли: «Интересно, как бы это мне разбогатеть?», а потом следуют непостоянным курсом, включающим в себя мысли вроде: «Интересно, что сегодня на обед?» и «Интересно, не одолжит ли мне кто-нибудь пятерку?».
А вот Достабль был одним из тех, кто способен понять, какой мыслью должен завершиться этот процесс – в нашем случае это будет «Я невероятно богат», – прочертить между ними линию, а потом медленно и терпеливо думать в этом направлении, пока не доберется до точки назначения.
Впрочем, это ему не помогало. Как он обнаружил, в процесс всегда закрадывалась какая-нибудь мелкая, но значимая оплошность. Обычно она касалась странного нежелания людей покупать то, что он продавал.
Однако сейчас все его сбережения лежали в кожаном мешочке во внутреннем кармане жилета. Он провел в Голывуде целый день. Он взглянул на здешнюю беспорядочную организацию – уж какая была – глазами бывалого дельца. Казалось, что вписаться ему некуда, но это была не проблема. Наверху место есть всегда.
День вопросов и пристального наблюдения в конце концов привел его к «Интересной и Познавательной Синематографии». Теперь Достабль стоял на противоположной стороне улицы и внимательно приглядывался.
Он пригляделся к очереди. Он пригляделся к привратнику. Он принял решение.
Достабль прошелся вдоль очереди. Мозги у него были. Он знал, что они у него были. Теперь он нуждался в мускулах. Где-то здесь наверняка можно было…
– День добрый, господин Достабль.
Эта плоская голова, эти бугристые руки, эта загнутая нижняя губа, этот надтреснутый голос, говоривший о коэффициенте интеллекта размером с грецкий орех. Сложить все это вместе, и получится…
– Енто я, Детрит, – сказал Детрит. – Какая не-ожиданная встреча, да?
Улыбка, которую он адресовал Достаблю, была как трещина, расколовшая устой моста.
– Привет, Детрит. В картинках работаешь? – спросил Достабль.
– Не то чтобы работаю, – застенчиво ответил Детрит.
Достабль украдкой оглядел тролля, чьи щербатые кулаки, как правило, служили решающим аргументом в любой уличной драке.
– Просто ужасно, – сказал он. Достал мешочек с деньгами и отсчитал пять долларов. – А на меня поработать не хочешь, Детрит?
Детрит уважительно приложил ладонь к выступу лба.
– Рад стараться, господин Достабль, – сказал он.
– Тогда нам туда.
Достабль ленивой походкой вернулся к голове очереди. Привратник выставил руку, перегораживая ему путь.
– А ты куда это собрался, приятель? – поинтересовался он.
– У меня назначена встреча с господином Сильверфишем, – сказал Достабль.
– И ему об этом, конечно же, известно? – спросил привратник тоном, который намекал, что лично он в такое не поверит, даже если увидит написанным на небесах.
– Пока что нет, – ответил Достабль.
– В таком случае, друг мой, отправляйся-ка в…
– Детрит?
– Да, господин Достабль?
– Стукни этого человека.
– Рад стараться, господин Достабль.
Рука Детрита прочертила дугу углом в 180 градусов, на конце которой было забвение. Привратник оторвался от земли, пробил калитку и рухнул на ее обломки, пролетев двадцать футов. Очередь одобрительно завопила.
