Том Торк
Жизнь в позднем СССР
И: Звали ли тебя в партию?
Евгения: Меня в партию? Нет, не предлагали.
И: А кого обычно звали?
Евгения: Я не стремилась в партию, нет. Не знаю почему, я была пионеркой…
Валерий: Для вступления в партию… это всё было лимитировано. Какой-то процент должен быть колхозников, какой-то процент рабочих, какой-то очень маленький процент интеллигенции. Если говорили, что нужно медработников принять, в первую очередь принимали уборщиц и медсестёр, врачей не принимали. Это интеллигенция гнилая, как говорится.
Евгения: Мне не предлагали, нет.
Валерий: Конечно, главные врачи были. И вся армия поголовно, офицеры были членами партии. А остальные – рабочие и крестьяне, в основном. Инженеры тоже были. А вот врачи и учителя… завуч – да, а остальные – пошли нахрен. Было лимитировано распределено. Сколько-то должно быть башкир, сколько-то татар, столько-то евреев, сколько русских – всё было распределено, по плану, это плановая экономика, всё было по плану, в том числе и приём в партию. Ни я не вступал, ни Евгения не вступала – никому мы не нужны, мы нахлебники у государства.
И: Всей страной управляла Москва?
Евгения: Да, это главный город нашей страны, столица.
И: У регионов не было каких-нибудь финансов, только Москва? Живой запрос только в Москву?
Евгения: Нет, всё равно в каждом регионе было своё правительство, совет министров. Но всё равно все они подчинялись Москве.
И: Чем вы обычно занимались в нерабочее время?
Евгения: Ну, во-первых, мы работали всегда на полторы ставки, то есть это у нас своя нагрузка. Вот у меня участок был, приём, вызова. Ещё дополнительно, ещё полставки на другой участок вызова, и у Валерия тоже также, он, значит, отсидел своё время и потом ему ещё полставки давали, чтобы хоть немножко денежку получить. То есть суббота у нас была полностью рабочая. Но, а в воскресенье, как говорится, нужно подготовиться к следующей рабочей неделе.
Валерий: Нет, он имеет ввиду досуг. Он был следующий: посещали кинотеатры, театры, мероприятия, гастролировали артисты из Москвы, потом мы любили в цирк ходить, на концерты, загорали, купались, рыбачили – всё это было.
И: Раз речь зашла про артистов из Москвы. Тогда сразу вопрос про Виктора Цоя. Что с ним случилось? Почему ему приходилось формально числиться на заводе?
Валерий: У нас стали создаваться вокальные инструментальные ансамбли, они создавались по утверждению министерства культуры. Вот они прослушали, утвердили, ты патриотичный – всё, вот тебе лимиты, выступай, гастролируй. Ты, как говорится, работник культуры. А были такие индивидуальные, как Виктор Цой, Владимир Высоцкий. Он числился, допустим, артистом, Цой на заводе числился, но они… он был талантлив, но партийная верхушка, которую возглавляло министерство культуры, им это не нравилось, они не давали разрешение на трудовую деятельность, поэтому они полулегально выступали. Значит, где-то там в подвалах, в гастролях, в Прибалтику ездили.
Евгения: Ну, и не восхваляли партию.
Валерий: Песни были лирические, какие-то ещё, но не патриотичные песни, а жизненные песни.
Евгения: Потом, знаешь, у нас не было профессионального хоккея и футбола. Спорт был любительский. Вот на моём участке папаша один, он, значит, играл от Башкирии в хоккейном клубе, но они все (хоккеисты) числились при заводе. То есть он числится, что он работник завода, а он занимается только хоккеем, он там ничего не делает на заводе. Но спорт был любительский. Профессионального спорта в Советском Союзе не было.
И: А как, если не было профессионального спорта, то как они состязались с Америкой, например?
Евгения: Ездили, ездили.
Валерий: Дело в том, что в начале было так: человек отработал свою смену, потом шёл тренироваться, это были 30-40-е годы, но не получалось хорошо, поэтому пошли на хитрость: числился он на заводе, а целый день занимался спортом. Это считалось любительским. А теперь, что уж себя обманывать, стали профессионально заниматься.
И: Ходили же на международные соревнования…
Евгения: Они и ходили.
И: А как?
Евгения: А очень просто. Он зарплату получает на заводе, ему платят там, а он занимается полностью спортом – всё.
И: Нет, я имею ввиду: вот у них съезд, допустим, с Америкой, баскетбольный матч же был. Как набирали этих людей?
Евгения: В Москву собирали самых лучших, и они уже от Москвы ехали.
И: А как их отбирали?
Валерий: Были спортивные секции.
Евгения: Из Башкирии, скажем, очень хорошо играет в хоккей. Сейчас же тоже забирают их.
И: Да, но если они на любительском уровне, как их смотрят?
Валерий: Это была хитрость. Это просто говорили: «мы любители». Это всё равно был профессиональный спорт, прикрытый любительской идеологией. Название такое.
Евгения: И точно также были соревнования между Динамо, Спартак, Зенит. У шахтёров там свои…
Валерий: Спортивные клубы были. По идее должно быть как: он работает на шахте, пожрал и иди, бегай, играй – он бы не выдержал просто. Поэтому шахта финансировала его, числился только углезаводчиком, а занимался спортом.
Евгения: То есть не могло быть, как сейчас, он продаёт себя НХЛ или ещё куда-то там, в Канаду, играть. Этого они не могли делать.
И: Было больше художественных или документальных фильмов?
Евгения: Наверное пополам.
Валерий: Нет, по телевизору и в кинотеатрах документальных фильмов практически не было, были только все художественные фильмы.
Евгения: Ну, это мы ходили… подожди, по телевиденью тоже показывали документальные фильмы.
Валерий: По телевиденью были, да.
Евгения: Конечно, мы не ходили в кинотеатры смотреть какой-то документальный фильм.
Валерий: Да их не было там, а по телевизору были о природе, клуб путешественников – вот такие.
И: Бытует мнение, что СССР, во многом, развалился, потому что был сделан упор на документальные фильмы, а не на художественные37. Сделали упор больше на документалки.
Валерий: Нет, наоборот.
Наши фильмы считаются самыми лучшими: военная тематика, комедии были очень интересные, производственные темы были, тоже очень интересные, приключенческие были. Первый фильм цветной я увидел в 9-ом классе, это был «Человек-амфибия» и «Три плюс два», мы по пять раз ходили. Так что всё это неправда то, что ты говоришь.
И: Что читали в школе?
Валерий: У нас были библиотеки, книг в магазинах не было, поэтому были библиотеки, мы с удовольствием записывались в библиотеку, брали и читали. А народ читал, конечно, и книжки, и газеты, и журналов было очень много, подписку выписывали, они дорогими были.
Евгения: Книги стояли все политические. Значит, прошёл 21-ый съезд – пожалуйста, все магазины забиты книгами этого 21-го съезда, 20-го съезда и так далее.
Валерий: Ну, макулатуру сдавали.
Евгения: А потом макулатуру сдавали, на макулатуру давали художественную. Вон, у нас до сих пор они стоят.
Валерий: Сдашь макулатуру, получишь талон и купишь, допустим, или зарубежную классику, отечественную классику, приключенческую, детективы, были очень хорошие книжки по сдаче макулатуры.
Евгения: Не было такого, чтобы пришёл в магазин, и ты купил художественную книгу. Нет.
Валерий: Там были речи политбюро, в основном.
Евгения: И… были, конечно, стояли художественные книги тоже стояли, но они по подписке. У кого эта подписка была, уж мы не знаем, у нас её не было.
Валерий: Нет, грешить не нужно. Выпускали, конечно, и классику выпускали, но это всё из-под полы. Если есть знакомый продавец в книжном магазине, то ты мог купить хорошие книжки.
И: Как тогда в школе литературу преподавали?
Евгения: Всё в библиотеки. Иди, бери книгу, там все были, пожалуйста.
И: Получается в библиотеке была классика? Хотя бы которая была в школьной программе?
Евгения: Конечно, всё было. В библиотеке школьной и в городской.
Валерий: Читальные залы были, туда приходили и читали. Брали на дом, паспорт отдал, тебя записали, прочитал, принёс обратно. Всё было в библиотеках. Просто мало выпускали для продажи.
Евгения: То, что они не стояли у нас дома и всё. Не купишь. А так, пожалуйста, иди в библиотеку, бери и читай то, что тебе нравится, то, что тебе задали на уроке.
И: Допустим, молодые авторы. Как им… что им делать? Они шли в Союз писателей?
Евгения: Молодые авторы… у них был журнал, как же он назывался… «Новая жизнь»38, по-моему.
Валерий: Нет, назывался «Роман-газета»39.
Евгения: «Роман-газета» была, и журнал был «Новая жизнь», но туда было очень сложно попасть. Слушаешь вот этих вот знаменитых авторов, что туда очень тяжело было пробиться, но и купить очень сложно было этот журнал, и (другие) журналы, конечно.
Валерий: Мало было, мало. Хорошего, интересного было мало, было больше политической литературы, речи члена политбюро, допустим, Кириенко лежат в хорошем переплёте, красиво оформлено, а «Хижину дяди Тома» ты не купишь. Это было неправильно.
И: И Солженицын тоже появился в библиотеках?
Евгения: Солженицын это уже после 90-го года, когда ему разрешили вернуться в Россию, и тогда он появился.
И: Но ведь он был и до этого.
Евгения: Был до этого, но его выдворили. Его не издавали, не разрешали.
Валерий: Нет, мы были, значит, в институте учились на старшем курсе, стали продавать эти книжки Солженицына, а потом его, значит, выперли, он уехал. По сути дела, это предатель русского народа, это стукач самый настоящий, это бандеровец стопроцентный. И все его книги антисоветского содержания.
И: Ну, как политикой интересовались понятно, судя по газетам…
Евгения: У нас были политинформации каждую неделю, была политинформация в поликлинике. Мы по очереди, значит, делали какой-то доклад. Это у нас было такое…
И: Предлагаю большой блок про экономику. На что обычно уходили деньги?
Валерий: Мы не могли купить автомобиль или кооперативную квартиру. Лично у нас, как у врачей, деньги уходили на одежду и на обувь. Мебели тоже не было, мы не участники войны (Евгения: На питание тоже). Проедали и одевались, но не пропивали.
И: Были ли кризисы в экономике? До 80-ых, 90-х?
Евгения: Нам всегда говорили: «кризисы бывают только на Западе».
Валерий: Может быть и были, но мы этого не ощущали. А правительство экономических отчётов не предоставляло никому.
Евгения: Они нам говорили: «там кризисы, у капиталистических стран»40.
Валерий: По телевизору передавали всё только самое хорошее. Всё плохое по телевизору, по радио не говорили.
И: Сколько уходило денег на налоги? Ну, в процентном соотношении.
Евгения: Ну, налоги были небольшие, потому что они были, значит, с начала с бездетных брали, ну, у нас поскольку двое детей было, значит не было (Валерий: Там рублей 5-6, господи, копейки). В зависимости от зарплаты, (она) тоже была маленькая, поэтому и налог-то, он и не ощущался, очень маленький.
И: А как собирали налоги? Приходил отдельный человек?
Евгения: Нет, это когда начисляется зарплата бухгалтером, всё это сразу и отчисляется.
Валерий: Но! Хрущёв в своё время отменил все налоги, Брежнев снова ввёл. При Хрущёве налогов не было.
И: Инфляции соответственно тоже никакой не было?
Евгения: Нет, инфляции у нас не было никакой.
Валерий: Таких слов мы не знали вообще.
Евгения: Да, мы и слова такие не знали.
Валерий: Никто экономикой не интересовался.
И: Правда ли, что по всей стране были установлены одинаковые цены на продукты, на одежду и так далее?
Евгения: Ну, если колбаса стоила 2,20 в Уфе, то такая же колбаса стоила и в Москве 2,2041. Ну, на рынке, конечно, там уж по-другому. И молоко, скажем, бутылка молока стоила столько-то в Уфе, и столько же в Москве.
Валерий: Я так скажу: от Ленинграда до Владивостока коробка спичек стоила одну копейку. Также всё остальное. И в Средней Азии, и в Прибалтике, и в Украине, и в Армении – везде была единая цена.
И: В Советском Союзе были рынки, где просто какие-то люди…
Евгения: Базар, да, пожалуйста. Туда приезжали в основном, я считаю, кто занимался… из деревни, скажем, корову зарезали, им надо там налоги платить, он не ест эту корову, а он едет на базар, вот как наш дедушка из Керенёва, Григорий, он привезёт яблоки, продаст их здесь, мёд продаст здесь, и уже там едет, платит налоги.
И: А как, допустим, понимала партия, что в этом месте конкретно не хватает кафе или ресторана?
Евгения: Ну, это плановая политика, она и понимала всё. План был написан, как должно развиваться.
Валерий: Это было министерство торговли, которое всё это регулировало. Местным руководителем города.
Евгения: В каждой республике (или регионе) было своё министерство. Оно этим и занималось. Как и сейчас министр торговли.
Валерий: Вот тебе интересный факт: при Хрущёве хлеб в столовых и в кафе, и в ресторанах был бесплатный. Приходишь в столовую: тарелка, гора хлеба. Если у тебя нет денег, купишь за две копейки стакан чая и съешь весь хлеб на тарелке, и ты сытый. А потом стали продавать по одной копейке за кусочек хлеба.
И: Что было с законом о тунеядстве? Работал ли он?
Евгения: О! Это было очень строго.
Валерий: Если ты уволился с какой-нибудь работы, и в течение двух недель ты не устроился на следующую работу, тебя брали за шиворот и отправляли в лагерь исправительный трудовой. И ты там работал 3 года бесплатно, за харчи.
Евгения: И вообще это было очень строго, бездельников (Валерий: Алкоголиков) в СССР не держали.
Валерий: Алкоголики, тунеядцы – все они были в колониях.
Евгения: Там были свои особенные лагеря, и, да, туда их направляли.
И: А как работала антиалкогольная кампания?
Евгения: Ну, это, в основном, произошло при Горбачёве, он тут эту дурацкую политику развёл и виноградники вырубил все. Русский народ всю жизнь, как говорится, любил выпить рюмочку на праздник. Поэтому таких уж, чтобы прям валящихся в Советском Союзе не было, чтоб прямо полно. Была милиция, если он пьяный валяется, милиция едет на машине, полуавтобусе, грузили и везут, значит, его в вытрезвитель. Он там проспится, утром он заплатит хорошую сумму (смеётся) да его ещё там и обчистят, если у него что-то осталось (имеется ввиду деньги с штрафа, а не рэкет), поэтому пьяницы так особо и не валялись, а люди, которые понимали, что, скажем, выпить надо, то уж старались выпить дома, чтобы не таскаться по улицам, потому что тебя заберут в вытрезвитель (смеётся).
Валерий: Там (в вытрезвителе) были медики со средним образованием, фельдшера, которые оказывали помощь, обследовали тебя, и ты здоровеньким и трезвым уходил утром домой. А приходишь на работу, а там: «а на тебя бумагу прислали! Ах, ты такой-сякой! Хрен премиальные получишь!».
Евгения: Поэтому тоже, выпить лишний раз – подумаешь.
И: Ещё немного про школу и вуз. Как преподносили убийство Николая Второго?
Евгения: Да никак.
Валерий: Мы про это вообще не знали.
Евгения: Нам про царей вообще ничего не рассказывали, только про Петра Первого.
Валерий: Эпоха царизма была табу. Вся история начиналась с 17-го года. А там так, поверхностно (смеётся). «Цари были алкаши и придурки», – так нам говорили.
И: Правда ли, что Советская власть пыталась скрыть взрыв на ЧАЭС?
Валерий: Да, сообщили не сразу, скрывали. Люди даже участвовали на первомайской демонстрации, а потом, когда уже пошла радиация по Европе, уже не скроешь, стали эвакуировать, посоветовались с учёными, и уже гласность появилась. Кроме того, был ещё в Улу-Теляке взрыв42.
Евгения: Там поезд… взорвалась газовая труба, и как раз шёл поезд, который вёз людей летом в Адлер.
Валерий: Два поезда, и они когда встретились, произошёл взрыв трубопровода газового. Две с половиной тысячи погибло43, представляешь? С двух поездов. Люди зажарились.
Евгения: Это очень страшно было. Не дай бог.
Валерий: Горбачёв приезжал… кругом вертолёты гудели, гудели, вывозили поражённых в Уфимские больницы. Около госцирка была посадка вертолётов. Один за одним, один за одним, несколько тысяч вывезли, две с половиной тысячи, представляешь? Погибших и тысяч пять, наверное, раненых. Это страшное дело. Ну, можешь потом в интернете уточнить данные.
Вот эти две катастрофы были при Горбачёве.
И: А как общество отреагировало на трагедию в Чернобыле?
Евгения: Общество отреагировало, стали туда направлять на работу44 (Валерий: Да, призывали в армию). Вот у моей двоюродной сестры муж, он крановщик, его туда отправили через военкомат.
Валерий: Призывают, дают тебе повестку, переодевайся и езжай, и спасай. Сколько людей заразилось…
Евгения: За это он получил трёхкомнатную квартиру.
Валерий: Бесплатное лечение пожизненное в госпитале, наблюдение. Много очень пострадали от радиации, этих денег не захочешь. Это была страшная катастрофа.
Евгения: Но вот эти вот артисты ездили, выступали перед этими. Даже Пугачиха ездила, она там в Чернобыле была, спасателям концерт давала.
И: А Пугачёва востребованной была?
Евгения: Ну, Пугачёва вообще была… без этого ни один концерт, ни одна передача по радио, или что-то концерт по телевиденью – это был наш кумир. И вот сейчас такое случилось с ней45, очень, конечно, обидно, досадно, печально. Не знаю, почему она так решила, видимо, из-за мужа всё-таки, всё от мужа идёт.
И: Я думаю из-за денег.
Евгения: Нет, это не из-за денег, а это от мужа, муж, потому что всё это… (Валерий: Антисоветчик). Да, антисоветчик, и сбежал, она не могла остаться с двумя детьми. Ну, не знаю, как говорится, это на её совести. Не знаю… Ну, главное, чтобы, ладно, ты ушла, уехала, но ты не лей грязь потом на Россию и на людей, которые здесь остались. Вот это вот мне не нравится, я её за это очень осуждаю, нельзя так делать, нельзя.
И: Знали ли про войну во Вьетнаме?
Евгения: Да, это широко пропагандировалось у нас всегда, в «Последнее известиях»46 всегда говорили о бесчинствах Америки, как, какие они там принимали новые методы… ой, это страшно.
Валерий: Напалмом сжигали. В новостях всегда показывали, наши войска тоже участвовали. В основном это были лётчики (Евгения: Добровольцы в основном, да), советники.
Евгения: Так что их не мобилизовали, нет.
Валерий: Помогали очень хорошо.
Евгения: Это страшно было, выжигали целые деревни напалмом. Живых людей выжигали!..
Валерий: Orange`ом травили, этим газом, оранжевым каким-то. Сейчас до сих пор мутации все эти, болезни, болеют люди. Все поддерживали, болели душой за них, все были за нашу армию, все хотели, чтобы это закончилось, чтоб эту Америку кончать, так же и Кубу любили.
Евгения: Да, Кубу очень любили.
Валерий: Фидель Кастро несколько раз приезжал в Москву, в Беловежскую пущу приезжал, в Минск. Охотился на зубров. Часами мог говорить, часа по четыре, по пять. Талантливый, юрист, красавчик.
Евгения: Его очень любили.
Валерий: 90 лет прожил. Это был наш кумир, наш герой. На уровне Гагарина был!
Евгения: Песня была: «Куба – любовь моя». Вот представляешь, наша страна так говорила: «Куба – любовь моя».
Валерий: Полностью мы их поддерживали, привозили им нефти столько много, что они даже торговали избытками. Построили им все эти заводы сахароперерабатывающие, сахорособирающие, тростник перерабатывали в сахар, покупали у них сахар тростниковый, он немножко крупный был.
Евгения: Он не больно сладкий.
Валерий: Кубинский ром, кубинские сигареты – всё это привозили, всё это было.
Куба была наш, собственно, регион, 16-ая Советская Социалистическая Республика, на таком уровне. Это были действительно братские отношения, братская дружба.
Евгения: После развала Советского Союза, так и бросили эту Кубу.
Валерий: Да, Михал Сергеевич, Борис Николаевич – им некогда было, всё это забросили. У них всё разрушилось, заводы растащили. Сахарный тростник зарос. Не знаю, чем они сейчас живут, чё они там делают. Ну, сейчас вроде наши возвращаются на Кубу.
Это был остров свободы, глоток на Американском континенте, глоток свежего воздуха. Все были в восторге. Фиделя Кастро на руках носили, на уровне Гагарина.
Евгения: Боялись мы очень атомной войны, была такая напряжённость.
И: Как к ГУЛАГу относилось население?
Валерий: Про это мы ничего не знали. Солженицын это написал. Все читали. Ну, раз, как говорится, издали это издание, мы верили, привыкли верить, раз книжка вышла, значит, так оно и было.
Ну, что такое ГУЛАГ? Главное Управление Лагерей и Наказаний. Ничего страшного в этом нет. Это структура, которая руководит этим процессом. Кроме ГУЛАГа у нас ещё было: с 1889-го года по 1917-ый называлось Главное Тюремное Управление (ГТУ), с 30-го по 60-ые годы был ГУЛАГ. С 92-го по 98-ой Главное Управление Исполнения Наказаний, ГУИН, сейчас называется – Федеральная Служба Исполнения Наказаний. Это не смертная казнь, это не какой-то ад, это управление тюрьмами. Так и должно быть, управляют аптеками, управляют больницами, управляют заключёнными – это нормальное явление. Ничего тут такого страшного нет.
Евгения: Ну, там, конечно, были такие, которые неудобные были для правительства и для партии (как и сейчас, как и в любых других странах, как и в любые времена).
Валерий: Были там предатели, враги народа. Вот этот маршал Тухачевский47, уже исторический факт, готовил заговор по свержению Сталина. Расстрелян, и правильно сделали. Врагов народа нужно расстреливать.
ГУЛАГ – это не смертная казнь. Смертная казнь, как называлась… если человека взяли, арестовали, а потом жена получает бумагу, где написано: «10 лет без права переписки». Это была смертная казнь зашифрованная. Всё, этого человека больше никогда не было. Его убивали, а присылали «10 лет без права переписки».
Было хорошее, но было и плохое. Народ должен знать правду. Мы этого не скрываем, были перегибы. Вот возьми даже нашего конструктора Туполева, нашего Курчатова, который атомную бомбу сделал, нашего Королёва – сидели в ГУЛАГе, были членами ГУЛАГа. Ну что такого? Это была шарашка. Они там работали бесплатно, но они не в обиде, они всегда были за Сталина, за Родину. Никакой обиды, они знали, что такое время было, нужно было бороться, вычищать эту заразу, понимаешь? Всю эту мерзкую ленинскую тварь буржуазную, ревизионистов (скорее всего, имеются ввиду троцкисты, Сталин – продолжатель линии и политики Ленина). Сталин победил, и они благодарны, они подняли страну по заветам Сталина, вот эти люди, никто не обижался. Было время такое.
Вот даже у Евгении тётка Нина сидела, выслана, она никогда… она всегда была за Сталина, они знали, что это великий человек. Ошибались те, кто приказы его неправильно выполнял, не он лично, он не был кровожадным тираном, это был умный, добрый и вежливый человек, образованный.
Евгения: Ну, добрый не надо говорить, зря это…
Валерий: Ну, я говорю, как я…
Евгения: Добрый не должен быть руководителем.
Валерий: Справедливый.
Евгения: Справедливый это другое дело. Но не добрый. Доброта здесь ни при чём.
Валерий: А эти, чтобы выслужиться, его подчинённые, они перестарались, конечно.
Евгения: Да, это же потом расходиться.
Валерий: Планы придумывать по коллективизации, по врагам народа. Ага, нет? «Сколько у тебя врагов народа в деревне?», – «нету», – «чтоб были! А то сам пойдёшь! Кулаком или ещё кем». Это служаки, которые выслуживались, понимаешь? Вот Сталин здесь абсолютно ни при чём. Сталин – это гениальный руководитель. Принял страну сохой, отдал страну сверхдержаву с ядерным оружием, с полной индустриализацией, с полным восстановлением после Великой Отечественной Войны, когда было разрушено всё производство, всё восстановил.
Евгения: Да вся страна разрушена была, что уж там.
Валерий: Всё было восстановлено к его смерти, он всё сделал. А эта мразь Хрущёв, как был мразью, так мразью и остался. Потом уже Горбачёв и все остальные (смеётся).
И: А пытались ли опровергнуть Солженицына после того, как убрали?
Валерий: Никто этим не занимался.
Евгения: Нет, выслали за границу.
Валерий: Если партия выгнала – значит она права, зря не выгоняют. Никто не возмущался, может, были какие-нибудь единичные придурки, которые выходили на площади.
И: Мне кажется важным было бы объяснить, почему он написал чушь.
Евгения: Никто ничего не объяснял, во-первых, это не было принято, раз против партии – значит, это уже враг народа. Всё. Партия была во всём права.
Валерий: Все партии доверяли.
И: А как оклеветали Сталина? Что о нём говорили? Что он все расстреливал? 37-ой?
Евгения: Да, конечно, вот это вот всё. Но народ весь любил Сталина. Когда он умер, весь народ плакал. Я помню, это был 53-ий год, мне шесть лет было. Люди плакали, но у нас в семье не плакали, потому что у нас дед был расстрелян. Вот, у моего папы отец. Он был белый офицер и был адъютантом у Колчака, и, когда вот эта была революция, они жили в Омске. Иван Яковлевич и Ольга Фадеевна, моя бабушка, и мой папа родился, значит, Владимир Иваныч. Вот они жили в Омске, и, когда уже Колчак… дед видит, что… ну, не дело, что-то ему не нравилось уже, и они собрали монатки и вернулись в Уфу, и он был образованным человеком, работал… где уж не знаю, бабушка не говорила, где-то бухгалтером, и вот с ним тоже работал какой-то там помощник бухгалтера или ещё что и предложил ему какую-то сделать аферу с деньгами, и дед отказал ему, тогда он (помощник бухгалтера) написал на него, что он белый офицер – и всё, в 37-ом году пришли и забрали его, и расстреляли. Раньше кладбище, где сельхоз институт есть, напротив прямо сельхоз института, там парк такой, скверик сделали, вот там их расстреливали сразу. Бабушка всё это пережила, она всегда боялась, даже когда деда реабилитировали, мама говорит свекрови: «давай я тебе выхлопочу пенсию», – она говорит, – «не надо, я ем мало и вообще мне ничего не надо, только не трогайте меня». Она даже вот боялась, чтоб только её как б туда не забрали. В общем, было вот такое. Но, как говорится, всё равно народ был за Сталина, потому что и победа была, конечно, в Великой Отечественной Войне, и после войны, значит, всё уж началось. В 50-е годы 3 года подряд были снижения на продукты, каждый год, не только на продукты, на карандаши там, на тетради – обязательно было снижение цен. И поэтому, когда он умер, народ был в панике, а кто ж теперь будет, как мы будем без Сталина жить-то? Поэтому плакали. Тогда прямо в Москву сколько на похороны людей понаехало, и там даже погибли многие, потому что толкучка была.
Валерий: Народ ему доверял и верил. Верил его заветам, его учениям.
Евгения: Понимаешь, ну, вот мы были так воспитаны. Вот Сталин – бог, как говорится, второй, после бога. Это был Ленин, Сталин – нас так всё воспитывали. А потом уж развенчали, остался один Ленин (смеётся).
И: Почему взяли курс на разоблачение Сталина?
Евгения: А вот Хрущёв взял. Когда избрали Хрущёва, он, значит, и испугался, что все дела-то поднимут, везде его тоже есть росписи, подписи.
Валерий: Хрущёв панически боялся Сталина. Чтобы себя реабилитировать, всё это скрыть, всех свидетелей, всё это дело прикрывал.
И: Так если Сталина поддерживали, зачем же ему это делать?
Валерий: Чтоб себя, во-первых, возвеличить, разоблачить.
Евгения: Понимаешь, это же голос партии, мы верили партии, вот партия сказала, и мы: «о-о-о, да, такой плохой был Сталин, он, оказывается, расстреливал, он, оказывается, ещё там что-то делал», – и всё прочее и прочее, да? Опять поверили, значит, Хрущёву, да? Потому что оппонентов не было48 Хрущёву, вот и всё. Вот поэтому так и получилось, что всё убрали, и памятники – ну, всё, всё, вообще стёрли с лица земли.
Валерий: Под его (Хрущёва) нажимом было принято решение политбюро. Это принималось не единолично, все поддержали, потому что у всех было рыльце в пушку, все были замазаны. А свалили всё на одного.
Евгения: Да, было легко и просто всё свалить на Сталина и на Берию.
И (Валерию): Ты был в армии?
Валерий: После окончания института меня призвали на службу в армию, я попал в город Архангельск в зенитно-ракетный полк 10-ой отдельной армии ПВО страны на должность начальника полкового медицинского пункта. Я был лейтенантом, через год мне дали старшего лейтенанта, и так я уволился старшим лейтенантом, а сейчас мне присвоили звание капитана запаса медицинской службы.
И: А как проходила мобилизация? Повестка на руки?
Валерий: Мобилизации вообще не было. Мобилизация бывает во время войны. Это был призыв. Мне прислали по почте, я явился в военкомат, и мне сказали: «согласно постановлению такому-то вы подлежите службе для того, чтобы отдать долг Родине. По вашей специальности будете служить, поскольку вы офицер», – уже лейтенантом я был в институте, присвоили звание лейтенанта уже, я уже был готовый лейтенант.
И: А как так получилось, что присвоили лейтенанта? То есть там была какая-то военная кафедра?
Валерий: Да, была военная кафедра, мы учились всему этому делу военному, военной медицине. После окончания четвёртого курса, поехали в Казанское высшее танковое училище, и там, значит, были лагерные сборы, и мы приняли присягу, стреляли из автомата, отрабатывали тактику медико-санитарного обеспечения, и нам присвоили звание лейтенантов.
И: Возможно ли было уклониться от призыва в армию?
Евгения: Мы этого не хотели. Мы рвались в армию.
Валерий: Уклониться всегда можно: взял топор, отрубил руку – всё. «Я дрова рубил». Какая проблема, запросто можно уклониться. Можно сбежать в другой город, можно себе чё-то повредить, один глаз можно выколоть, с одним глазом можно жить, если служить не хочешь, живи.
И: А почему вы хотели именно пойти в армию?
Валерий: Чтобы отдать долг Родине и заработать денег – там хорошо платили.
И: Можно ли было не пойти в армию, но всё равно отдать долг Родине? Была ли альтернативная служба?
Евгения: Нет.
Валерий: Ничего не было, это был почётный долг.
Евгения: Ты что, если колхозник в армии не служил парень, то за него замуж девки не шли. «Он», – говорят, – «это… бракованный, больной». Вот как. Нас воспитывали. Ну, в городе, конечно, такого не было.
