Том Торк
Неповиновение
Прошло больше трёх часов, многие начинали нервничать, например, как Люся и Анастасия Охотова, но их быстро успокаивали, не давая панике распространиться на остальных, в это же время Александр Апатов вместе с Николаем Кровьёвым встали в один из отдалённых углов и о чём-то шептались, поглядывая на остальных. Пётр Корыстнов боялся, что они раскусили его блеф, а тогда весь фарс с непонимающим дурачком мог не удаться, следовательно выходило так, что он потенциально забрал чью-то жизнь своими действиями, попросту дыша чьим-то воздухом. Пилот всячески пытался отогнать от себя эти мысли, но лишь больше накручивал себя, думая, что все вокруг уже давно знают об его лжи и готовятся всячески порицать и унижать, а может быть, и убить.
Становилось всё жарче, а воздух с каждой минутой всё тяжелее. Наконец, Нина сняла с себя блузку с длинными рукавами и тут же быстро накинула её на свои изрезанные руки, которых она стыдилась, не желая их показывать кому-либо. Ровно по той же причине ей не хотелось оставлять спину открытой, потому как, если бы кто-то, скажем, постучал её по спине, то, тут же, для ужаса Нины, ощутил бы всю ту степень саморазрушения, на который она пошла и за который её могли линчевать и смотреть с неким отвратительным интересом, сравнивая свою судьбу и Нинину, что доставляло страшную боль. Если же кто-то, после раскрытия страшной правды, захотел пожалеть её или начал относиться к ней как-то по-особенному, этот факт доставил бы не меньшую, а то и большую боль. Она лишь желала отменить то роковое, необдуманное решение, которое когда-то приняла на эмоциях. Хотела, чтобы всё было как прежде, чтобы она могла не выделяться, не быть особенной, смогла зайти в толпу и раствориться в ней, чтобы её не водили по врачам и не приставляли психологов, чтобы её юность была такой же, как у всех, однако теперь эти шрамы останутся с ней на всю жизнь, будут вновь и вновь напоминать о совершённой ошибке и будут раз за разом бить по её самооценке и самолюбию, из-за чего, как ей казалось, она навсегда закроется в себе и не сможет выйти из того апатичного состояния, в котором время от времени пребывает.
Никто не заметил её маленького, но столь значимого для неё действия, люди, в целом, старались не обращать внимание на её проблемы, потаённую неуверенность в себе, ведя себя с ней, как прежде. Но всячески, негласно, напоминая о совершённой ошибке. Нина уставилась в пол, пытаясь сдержать слёзы. Люся в то же время, видя это, всё спрашивала её о разных вещах, интересуясь всё ли с ней хорошо, привлекая тем самым лишь больше ненужного внимания окружающих. Подруга, как и всё окружение, не понимали, когда Нину стоит оставить одну, чтобы она могла самостоятельно справиться со своими проблемами. Обиженная на себя и на мир, она не стала говорить об этом, ведь подобное могло лишь больше заставить её проявить слабость и заплакать, а окружающих сильнее заставить поверить в необходимость помощи и поддержки.
– И где спасатели? – топнула ножкой Анастасия Охотова, – что-то больно долго их нет.
Александр Апатов и Николай Кровьёв замолчали.
– Скоро будут, – уверил Пётр Корыстнов, – через час, максимум два.
– Мне показалось, или вы это говорили ещё час назад? – захлопнув книгу, спросил Борис Охотов, – я солидарен с моей супругой, спасателей всё нет и нет, связаться с юношей вы не можете, становится всё жарче, мы спускаемся всё ниже, воздух, по ощущениям, всё хуже и хуже, – он встал со своего места, – потому позвольте задать вам вопрос: мы здесь совершенно одни, ведь так? – все встрепенулись, Александр Апатов и Николай Кровьёв перегнулись, Пётр Корыстнов вздрогнул, пытался подобрать слова, но от страха не мог, – а раз так, то почему вы бездействуете? Почему молчите? Почему скрываете от нас правду?
– Отец, я уверен всему есть логическое объяснение, – ответил вместо пилота Егор.
– Молчи, ты слишком добр к тому, кто толкает тебя на смерть, – быстро и не слишком задумываясь над своими словами, сказал Борис Охотов, медленно подходя к пилоту. За ним последовали Николай Кровьёв и Александр Апатов.
– Да что вы делаете?! – заверещал Пётр Корыстнов, закрывая руками лицо, будто бы его вот-вот ударят, – ситуация из ряда вон, я думаю, это все заметили, нас не держат тросы, наше спасение прибудет совсем скоро.
– Если бы нас кто-то хотел спасти, он бы уже объявился, – спокойно сказал Александр Апатов, – расскажите то, что не знаем мы. Опишите всю картину.
– Тогда не подходите ко мне! Я всё расскажу! – трио остановилось стоять там, где стояло, до пилота оставалось не больше двух-трёх шагов, Пётр Корыстнов забился в угол, прижимаясь к стене так, будто бы это сделает его незаметнее для остальных, однако теперь все за ним наблюдали, – мы, как я уже говорил, лишились связи, Яше автоматика должна была сразу отправить сообщение о потере связи, следовательно, по протоколу он должен отправить за нами спасательную группу. Я сам не понимаю, что происходит. Яша точно стоит наверху, я вас уверяю, он бы не бросил пост ни при каких обстоятельствах. Вероятно, сейчас группа уже на подходе.
– Не пудри нам мозги, говори о чём вы с ним говорили перед отправкой? – грозно спросил Александр Апатов.
– Рабочие вопросы, не больше, – уверял Пётр Корыстнов, никто, кажется, теперь ему не верил, – мы говорили о том, что это последний наш спуск, не более.
– Последний, значит? – поднял бровь Александр Апатов.
– Я не это имел ввиду, – оправдывался он, – в этом году последний, это всё о чём мы говорили.
– Что ж, ясно. Поэтому Яша выглядел так напряжённо перед нашим спуском? – предвзято спросил Борис Охотов.
– Вы же не думаете, что мы это подстроили? – ошарашенно спросил Пётр Корыстнов, – как такое вообще можно подстроить?
– Мы пока ни в чём вас не обвиняем, – прищуриваясь, ответил Борис Охотов, возобновляя движение в сторону пилота, – нам просто интересно знать правду.
– Не подходите ко мне! – вновь заверещал Пётр Корыстнов, схватив висящий гарпун, – иначе я воспользуюсь им! В сторону! В сторону! Всем оставаться на своих местах!
– Да что вы себе позволяете? – возмутилась Маргарита Карова, – немедленно положите оружие!
– Заткнись, тупая женщина! – закричал он и подошёл к пульту управления, – хотите знать правду? Получайте! – пилот выключил звон и покрутил один из переключателей, все услышали следующее:
– Низкий уровень кислорода! Низкий уровень электричества! Низкий уровень кислорода! Низкий…
– Осознали? Я не хотел поднимать панику, но похоже придётся: Яша бросил нас, всем понятно? Не я тут козёл отпущения, а он, исключительно он! Хотите слушать правду дальше? Я расскажу. Кислорода на пять часов максимум, до спасения примерно два дня. Потому, – он начал задыхаться от мыслей и слов, вылетавших из его рта, – выживут не все. Осознали? Нам нужно выбрать недостойных! Тех, кто не доживёт до спасения, тех, кто отдаст свою жизнь ради жизни других! Нам нужно выбрать, кто достоин смерти, чтобы не тратить драгоценный кислород. И я вас уверяю, что недостойным буду не я! Я буду палачом! Да, решено! – в панике кричал пилот, покрываясь потом с головы до ног, – вы должны выбрать, должны проголосовать, делайте, сейчас же!
Маргарита Карова, до этого пытающаяся бороться с клаустрофобией, теперь сильно запаниковала и, кинувшись к двери, пыталась открыть её, что-то невнятно бурча. Анастасия Охотова принялась её удерживать, и, поняв, что это не помогает, ударила ту своей сумкой по голове, психолог размякла и осела на её руках, которые небрежно кинули тело на пол. В то же время Люся, забившись в угол, с вытаращенными глазами смотрела вокруг, тихо шепча: «Нет, нет, этого не может быть, я слишком молода, чтобы умирать». Нина, не в силах сдерживаться, заплакала. Александр Апатов, взглянувший на свою дочь с ноткой сострадания, перевёл взгляд на Николая Кровьёва, который держал за пазухой маленький шестизарядный кольт и ждал приказа, однако телохранитель получил отрицательный ответ. Борис Охотов так же заметил наличие огнестрельного оружия на борту, однако мастерски сделал вид, что даже не поворачивался в их сторону. Наконец, Егор, ошарашенно и явно не осознавая происходящее, стоял у стены и смотрел на пилота, размахивающего гарпуном.
– Хорошо! – заверещал Пётр Корыстнов, пытаясь успокоить самого себя, – раз никто не хочет выбирать, то это сделаю я! Пусть каждый расскажет о себе и о том, почему он достоен жизни. Пацан, ты первый! – обратился он к Егору, который ответил ему лишь взглядом отчаяния и страха. Вскоре до него дошёл смысл сказанных ему слов, и он начал говорить:
– Меня… зовут Егор… – он на мгновение осёкся, собрался с силами и продолжил, – Егор Борисович Охотов. Мне семнадцать. Приехал сюда, чтобы отговорить отца от сдачи всех своих активов ей, – он кивнул в сторону Анастасии Охотовой, та начала задыхаться от ярости после его слов. Егор замолчал, ему стало вдруг очень страшно, он, наконец, понял, что, может быть, это был последний час его жизни, почувствовав внезапное желание во что бы то ни стало жить, он продолжил, – я должен выжить, потому что ещё слишком молод, чтобы умирать вот так.
– Зря на меня наговариваешь! – заверещала Анастасия Охотова, топая ножкой, она кивнула Петру Корыстнову, начав быстро лепетать своим тоненьким голоском, – Анастасия Кирилловна Охотова, у нас с Борей всё по любви, это исключительно наше решение. Я обязана выжить, потому что я беременна! – она ткнула в свой немного большой живот, – нельзя погубить две жизни!
– Я – Люся, Людмила Борисовна Изменова, слишком молода, но зато я знаю, кто должен умереть! – она ткнула пальцем в сторону Нины, все посмотрели на неё, та отшатнулась от своей подруги, сидевшей в трёх шагах, – она уже пыталась покончить с собой, ей жизнь не важна в отличие от меня, если кого и убивать, то её. Взгляните, взгляните на её руки, – она вырвала из рук блузку Нины, внутренняя часть её рук была в шрамах разной степени глубины, некоторые даже не до конца успели зажить.
– Согласна, я – Маргарита Геннадьевна Карова, её личный психолог, у этой девочки очень нестабильное состояние, она только и ищет повод, чтобы покончить с собой, – быстро вымолвила Маргарита Карова, совсем недавно пришедшая в себя, – она недостойна того, что не ценит, – заключила она.
У Нины перевернулся мир. Вмиг все её секреты и всё то, чего она стыдилась и пыталась смыть, вышло на поверхность, заставляя Нину нещадно страдать. Она начала дрожать и навзрыд плакать.
– Да как смеете вы говорить о том, кто достоен смерти, а кто нет? Какое право вы имеете? – грозно начал спрашивать Александр Владимирович, Николай Кровьёв напрягся, теперь ему нужно было держать во внимании сразу троих, находящихся в разных углах подлодки, – я не собираюсь выслушивать, как вы унижаете мою дочь, да будет вам известно, что её вины в совершённых поступках нет, во всём всецело виноват я. Мои действия и моё воспитание во многом повлияли на принятие ей такого отвратительного решения. И уж кто не должен находиться в наших кругах, так это госпожа Карова, которая никак не помогла моей дочери, лишь бесконечно жалуясь на каждый её шаг, и Людмила, только и делающая, что сидящая на шее моей дочери, бесконечно прося деньги и заставляя употреблять алкоголь.
– Что ж, пожалуй, я соглашусь с Александром, – сказал Борис Охотов, – предательство должно караться. Пусть юной Людмиле это послужит уроком, я за смерть Маргариты Каровой.
– Отец, как можно? Человек есть человек, каким бы он ни был, – тихо произнёс Егор.
– Если обстоятельства предполагают чью-то смерть, то пусть тому и быть, – заключил Борис Охотов, он повернулся к Николаю Кровьёву, – вы, вероятно, согласны. Хорошо. Вы, Александр, как обвинитель, тоже. Нина, о вашей незавидной судьбе я наслышан, потому вы, как жертва, так же согласны. Наконец, вы, Пётр, как палач не принимаете участие в голосовании. Итак, ситуация, пока что патовая. Полагаю, что…
– Я согласна, – вдруг прошептала Люся, – я уяснила урок, уберите её.
Борис Охотов замялся, все понимали, что она не уяснила урок, а даже наоборот, вставала на те же грабли.
– В таком случае можете приводить приговор в действие, – заключил Борис Охотов.
– Это всё из-за тебя! – заверещала Маргарита Карова, накинувшись на Нину, однако она ничего не успела сделать, потому как гарпун прошёлся по лицу психолога, откинув назад, отчего очки разлетелись на мелкие осколки, после оружие несколько раз опустилось на череп, так, что тот несколько раз хрустнул под натиском. Наконец, тело перестало подавать признаки жизни. Войдя в раж, Пётр Корыстнов пошёл на Нину, крича:
– Ты всё-таки тоже недостойна жизни!
Прозвучал выстрел кольта. Промах. Взвод курка. Следующий выстрел попал прямо между глаз удивлённого Петра Корыстнова. Труп свалился на пол. Оглушительный звон от двух выстрелов заставил всех прижать руки к ушам, кроме Николая Кровьёва, который подошёл к панели управления, отгоняя всех вокруг оружием от себя, когда звон прекратился, а Нина, отползая от трупа, незаметно для себя приблизилась к Люсе, он начал говорить:
– Как вы понимаете, я тоже не собираюсь умирать, сыграем в немного другую игру. В русскую рулетку, все, надеюсь, знают правила? – громадная фигура Николая Кровьёва казалась теперь ещё громаднее, его глаза горели одним желанием, желанием выжить, – один к трём, что вы выживете, шансы высоки, начнём с вас, – он ткнул револьвером в сторону Анастасии Охотовой.
– Меня нельзя! Я же беременна! – в панике закричала она, делая всё, чтобы стрелку было труднее попасть, мечась вдоль стены и удивительно ловко обходя труп Маргариты Каровой.
– Брось, твой ребёнок давно мёртв, – ответил тот.
– Не позволю! – крикнул Борис Охотов, кинувшись на Николая Кровьёва.
Прозвучал взвод курка и быстрый выстрел. Седой Борис Охотов, охнув, упал на пол, из его живота сочилась кровь, Николай Кровьёв вдруг пошатнулся и тоже упал. В его боку, между рёбер, торчал складной ножик.
– Отец! – кинулся к нему Егор, – что вы наделали? Отец, как ты? Как тебе помочь?
К ним подошла Анастасия Охотова и молча взяла того за руку, которая уже была в крови. Николай Кровьёв смотрел на них с пренебрежением.
– Мне уже ничем не помочь. Я вот-вот умру. Но не беспокойся, зато мне не придётся лицезреть весь этот ужас, – Борис Митрофанович улыбнулся кровавой улыбкой и закашлялся, потом поднялся на локоть, Егор пытался его остановить, но тот лишь отмахнулся, – ты всё задавался вопросами: почему я с этой гадюкой, – он головой показал на Анастасию Охотову, та побелела от сказанных слов, – почему, если всё, что ей нужно, это лишь моё состояние и бизнес, я женился на ней? Тебе казалось, что я потерял хватку, или она промыла мне мозги как-то по-особенному. Но нет, сын мой. Всё в разы прозаичнее. Я люблю эту женщину. Даже несмотря на то, что она ежедневно отравляет мою жизнь. Я старый, умирающий человек, мне всё равно осталось немного, было приятно наблюдать за вашими подлянками друг перед другом, как Настя грызётся за моё состояние, а ты за мою и свою честь. За это я скажу вам двоим спасибо.
Но урок тебе будет другим. Он куда более важен, чем всё то, что происходит здесь, и он отнюдь не теряет свою актуальность даже тут, на глубине. Есть вещь, о которой я уже порядочно давно думаю, – он вновь закашлялся, – вещь, которая помогла мне построить бизнес-империю, не потерять рассудок и воспитать в тебе, как мне думается, честного, умного и хорошего человека. И имя ей: исключительная личная выгода, – Егор непонимающе, может быть, даже разочарованно, посмотрел на своего отца, – не нужно думать, будто бы эта женщина, которую я полюбил, получит от меня больше, чем я уже отдал, она не получит моё детище, его получишь ты. Но не спеши радоваться, я хотел бы прежде всего показать, что даже здесь, на дне, желание людей в исключительной личной выгоде всегда будет главенствовать над здравым смыслом. Что такие люди, которые и родного неродившегося сына станут эксплуатировать, не смогут добиться высот, пока не научатся чем-то жертвовать, помогать и сострадать. Берегись тех, кто преследует лишь личную выгоду, они пойдут на всё ради себя, а подобное очень страшно, будь милосерден и справедлив, но не давай людям использовать себя. Вот какой урок я хотел тебе дать… – он прищурился, кажется, в этот момент Борис Митрофанович перестал видеть, повиснув на руках сына, он скончался.
Повисло молчание. Анастасия Охотова, сидевшая на полу, всё ещё держала руку мужа и была сама не своя. Егор от ярости и больше от отчаяния ударил кулаком о пол подлодки, отчего та немного пошатнулась, слёзы стояли в его глазах. Отец, хоть и приёмный, имел для него большое значение: он воспитал его непокорный нрав, был строг, не давал денег вовсе, отчего Егору, желавшему иметь последние вещи именитых брендов, пришлось идти работать кем попало. Однако в итоге, когда сумма была скоплена, Егор вдруг осознал, что ему вовсе не нужны дорогие вещи. Он познакомился со многими людьми, прочитал множество книг, которые сначала принудительно, а уже потом самостоятельно проглатывались им; имея осознанность и совесть, он не пошёл просить отца помочь даже тогда, когда у него были финансовые проблемы, предпочтя решить всё самостоятельно. Егор, вопреки обычной системе, не стал имеющим, воспитание помогло ему постепенно стать приобретающим, чем был невероятно горд Борис Митрофанович. Теперь же, многое осознав, Егору не хотелось ни мстить, ни вредить кому-либо, ему хотелось, как можно скорее выйти из «чистилища» и, отбросив предрассудки, стать новым человеком.
Внезапно свет погас. Этим кто-то воспользовался, послышался стук чьих-то ног, кто-то свалился на пол, и, когда включилось аварийное освещение, Николай Кровьёв был уже мёртв. Люся Изменова перерезала тому горло ножом, торчащим до этого в его рёбрах. Теперь у неё руках был окровавленный, скользкий кольт, она наставила оружие на Александра Владимировича.
– Думали, что сможете так просто убить меня следующей, да? Нет, не позволю. Вы все умрёте, ради меня, и вы, – она показала кольтом на Александра Владимировича, – будете первым.
– Что ж, – спокойно восприняв угрозу, сказал Александр Владимирович, – раз так, то позволь мне сначала поговорить с моей дочерью, напоследок.
– Дай ему это сделать, – гораздо увереннее, чем себя ощущала Люся Изменова, произнёс Егор, потому всё, что ей оставалось, это кивнуть под его давлением.
Александр Владимирович Апатов сел на корточки перед своей дочерью, посмотрев той прямо в глаза, Нина вся дрожала и едва ли понимала, о чём он хочет с ней поговорить.
– Тебе известно, почему мы сюда поехали? Вижу, что нет. Здесь мы познакомились с твоей матерью. Она, вероятно, не рассказывала, но она была морским биологом, а я, занимаясь нефтью, должен был поставить рядом платформу. Мы разговорились, и, знаешь, всё закрутилось… Через неделю я, даже в убыток себе и компании, отказался от прибыльного предприятия. Она была поразительным человеком, я думаю, что ты сама это понимаешь, потому как ты проводила с ней всё своё свободное время, – он немного улыбнулся, перешёл на шёпот, – такого доброго человека я никогда не встречал и вероятно не встречу… мне казалось, что мы втроём, ещё когда ты была совсем-совсем маленькой, будем всегда вместе, но судьба решила иначе… – он вздохнул, – её болезнь… – Александр Владимирович на мгновение замолчал, собираясь с мыслями, – её болезнь была настолько прихотливой, что ей нельзя было встречаться с людьми, потому как если те могли быть больны, то она бы не пережила это… – Александр Владимирович вновь замолчал, ему было тяжело это говорить, – тебе, вероятно, казалось, что я специально удерживал вас взаперти, был ужасным монстром и тираном, но это не так, я боялся, что мамина болезнь появится и у тебя, а если ты в тот же день выйдешь погулять и… я просто… – он вновь сделал паузу, – я просто не мог потерять тебя, понимаешь? Я не смог помочь твоей маме, пересадив костный мозг, потому, когда стало ясно, что она всё-таки что-то подцепила, и мне доложили, что ты сбежала в ту ночь из дома, я… я… – в его глазах стояли слёзы, – я был в ярости. Прости меня за это. Мне казалось, что виною всему была ты. Может быть, мне стоило просто не подпускать тебя к ней изначально, но ты смотрела её глазами, я просто не смог отказать, прости меня и за это. Может быть, стоило всё тебе рассказать, несмотря на просьбу твоей мамы ничего не говорить, не знаю… Я не жду от тебя прощения. Хочу, чтобы ты знала, что я был неоправданно жесток с тобой в последнее время… но также знай, что за строгостью скрывался такой же скорбящий человек, как и ты. Меня задело, что ты истязала себя, я пытался помочь, но был слеп, не видел, что психолог делает тебе лишь хуже, не видел, с какими людьми ты водишься, – он глянул на Люсю Изменову, у которой дрожали руки, – потому за это, тоже прости меня. Единственное, что я хочу, это чтобы ты выжила и жила счастливо так, как жили мы с твоей мамой, – Александр Владимирович собирался встать, но Нина схватила того за руку и крепко-крепко обняла, расплакавшись, – мне нужно идти, нужно исправить всё то, что я заварил здесь.
Александр Владимирович вырвался из объятий и, повернувшись, подошёл к Люсе Изменовой, та выставила на него кольт, у неё в глазах стояли слёзы.
– Ты не умеешь стрелять, курок даже не взведён, – спокойно сказал он, протягивая руку за оружием, Люся Изменова взвела курок и в панике, случайно или нет, нажала на спусковой крючок, однако ничего не произошло – выстрел оказался холостым, Александр Владимирович осторожно забрал кольт у Люси и, прокрутив барабан до патрона, два раза выстрелил в стену, прогремел оглушительный звон, но только Люся и Анастасия Охотова закрыли уши. – Борис рассказал о вас, – сказал Александр Владимирович, посмотрев на Анастасию Охотову, – думаю, что он бы хотел, чтобы и вы вынесли урок из всего этого. Погоня за деньгами, – он покачал головой, – мне кажется, что если бы вы действительно любили его так же, как он вас, спуская всё, что вы делали, то возможно он бы дал вам больше, чем то, что вы имеете сейчас. Для вас есть лишь личная выгода, а как мы сегодня убедились, она не способна помочь, а лишь вредит человеку. Я надеюсь, что когда вы выберетесь отсюда, то вы хоть немного, но изменитесь. Что же касаемо вас, – он повернулся к Люсе, – учтите, что убийство человека, каким бы он ни был, – это след, который в отличие от шрамов не оставит вас равнодушными до самой вашей смерти, вам с этим жить, и мне лишь остаётся надеется, что дальше вы будете принимать лишь решения, которые будут сочетаться с вашей совестью и моральными ориентирами, – Александр Владимирович посмотрел в глаза Нине.
– Ты можешь не уходить, не оставляй меня одну, – промолвила Нина шёпотом.
– Не могу. Не волнуйся, тебя ждёт впереди удивительная жизнь, а я хочу поскорее встретиться с твоей мамой, мы будем ждать тебя там, но смотри, чтобы не приходила раньше, чем через лет восемьдесят, – Александр Владимирович мило ей улыбнулся, приставил кольт к голове и выстрелил.
