Трейси Вульф
Желание
Хадсон ничего не говорит, но очевидно, что он так же недоволен, как и Джексон, когда я закрываю за ними дверь. Потому что… я чувствую, что сейчас у меня начнется полноценная паническая атака, и мне совсем не хочется, чтобы Хадсон видел ее.
Потому что я знаю точно, что Хадсон совершит какое-нибудь безрассудство – и, скорее всего, либо погибнет, либо окажется в тюрьме, в которой будет мучиться всю бессмертную жизнь, – лишь бы защитить меня.
Я надеюсь, что я выиграла достаточно времени, чтобы он оставался в безопасности до рассвета.
Глава 36. Как монстр на огонь
– Ну так что тебе в самом деле известно о Короне? – спрашиваю я Хадсона на следующий день после полудня, когда мы оба сидим в библиотеке, заканчивая работу над нашим дополнительным заданием по этике.
Оторвав взгляд от «Пира» Платона на древнегреческом, он настороженно смотрит на меня. Павлин.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну мне показалось, что ты ничего не знаешь о Короне, когда Кровопускательница заговорила о ней вчера. Но когда мы обсуждали ее с Орденом вечером, ты вел себя так, будто знаешь о ней все.
– Я знаю о ней не больше других, – отвечает он и снова начинает читать.
– Я тебе не верю. Ты сказал, что твой отец одержим этой штукой.
Отвечая на этот раз, он даже не отрывает глаз от книги.
– Так оно и есть. Он ею одержим. Но, если ты еще не заметила, нельзя сказать, чтобы мы с Сайрусом были близки.
Я жду, чтобы он сказал еще что-нибудь, но он, разумеется, молчит. Что тут скажешь, ведь это же Хадсон, а он всегда бывает немногословен, когда раздражен – хотя я ума не приложу, почему он раздражен теперь.
– Мы что, растянем это на весь день? – спрашиваю я, и у меня вырывается досадливый вздох.
Он вскидывает одну бровь.
– Что именно?
– Вот это. – Я машу рукой, показав на него, потом на себя. – Когда ты такой, как сейчас, пытаться поговорить с тобой – это то же самое, что дергать клещами клыки.
– Вообще-то, если у вампира удалить клыки, это его убьет, так что, полагаю, это все-таки не то же самое, ведь удаление клыков потребовало бы насилия. – Он картинно переворачивает страницу.
Я не уверена, что удержусь от насилия, если следующую страницу он перевернет так же. Однако я отвечаю ему:
– Я никогда не слышала про ваши клыки.
– Надо же.
Мои брови ползут вверх.
– Я думала, вампира можно убить, если загнать кол ему в сердце, а не…
– А кого бы это не убило? – Он закатывает глаза. – И вполне понятно, что прежде ты никогда не слышала про наши клыки. Думаешь, мы готовы болтать об этом направо и налево, чтобы люди смогли нас истребить?
– Да, но… – Я замолкаю, поняв, что мне нечего на это сказать. К тому же Хадсон все равно уже вернулся к своей книге. Впрочем, это меня не удивляет.
Я перевожу взгляд на свою книгу – «О душе» Аристотеля (разумеется, не на древнегреческом) – и пытаюсь сосредоточиться на моей части нашего проекта. Чем раньше я прочитаю эту книгу, тем скорее смогу дать ответ на вопрос о том, что о предмете нашего исследования по этике говорил Аристотель. И убраться подальше от Хадсона с его паршивым настроением.
Вот только я никак не могу сосредоточиться, когда он сидит рядом, молча накручивая себя. Возможно, он и понимает, что читает, когда бывает раздражен, но я с таким же успехом могла бы читать по-древнегречески. А значит, если мы не найдем способ выяснить отношения и разрядить атмосферу, то наша работа так и не будет завершена.
Только поэтому я и спрашиваю:
– Эй, что не так? – Во всяком случае, я говорю себе, что только поэтому.
Пока он не отвечает:
– Ничего.
– Это чушь, и ты это знаешь, – говорю я. – Ты игнорируешь меня, и я не понимаю, почему.
– Мы сидим за столом в библиотеке, работая вместе над заданием, и я отвечаю на все, что ты мне говоришь, – заявляет он с таким выраженным британским акцентом, что я злюсь еще больше. – При чем тут игнорирование?
– Не знаю, но так оно и есть. И мне это не нравится.
И да, я отлично понимаю, каким нелепым это может показаться, но мне все равно. Я знаю, когда меня игнорируют, даже если при этом не молчат, и Хадсон ведет себя именно так. Это несправедливо, ведь вчера вечером я всего-навсего не захотела выбивать его из колеи, когда сама совершенно расклеилась.
– Да, трудно быть горгульей. – Он опять многозначительно переворачивает страницу, и я выхожу из себя.
И, не дав себе возможности передумать, я подаюсь вперед и спихиваю его книгу со стола на пол.
Я ожидаю, что он разозлится, спросит, какого черта. Но вместо этого он просто смотрит на меня, потом на свою книгу и опять на меня. И говорит:
– Тебе не нравится Платон?
Я стискиваю зубы.
– Нет, сейчас нет.
– Похоже, у вас с Джексоном больше общего, чем я думал, – отвечает он и наклоняется, чтобы подобрать свою книгу. И снова начинает ее читать.
– Знаешь что? Я не буду делать это вместе с тобой, – буркаю я и начинаю запихивать свои вещи в рюкзак, даже не глядя на них. Слышится звук рвущейся бумаги, но я так зла, что мне плевать.
– Вот сюрприз так сюрприз, – отвечает он и переворачивает страницу так резко, что, кажется, тоже что-то рвет. Но я тут не останусь, чтобы выяснить, что. Я вернусь в свою комнату и закончу свою часть работы над нашим заданием, а он останется тут один.
– И ты еще обвиняешь меня в том, что я ухожу от конфликтов? – говорю я и, повернувшись, выхожу вон.
Я киплю от злости, поднимаясь по лестнице, а потом идя по коридору. Мне надо работать – у меня огромный список дел, – и у меня нет времени на пошлые штучки Хадсона. Конечно, ехидство – это его состояние по жизни, но не так же. И не по отношению ко мне.
Вот бы понять, чем именно это вызвано. Возможно, тогда я пойму, как это исправить. Но чем дольше мы сидели в библиотеке, тем больше он злился, а я понятия не имею почему. И почему он рассказал мне про клыки, несмотря на то, что явно зол на меня.
Я все еще пытаюсь все это просечь, когда делаю последний поворот… и вижу, что он стоит, прислонясь к стене возле моей двери. Тьфу. Ох уж эти вампиры.
– Прости, что я вел себя как осел, – говорит он со своим безупречным британским акцентом.
– Ты хочешь сказать, как последний дебил? – Я открываю дверь.
Он неопределенно качает головой.
– По-моему, это резковато, но да. Если тебе от этого будет лучше. Я вел себя как дурак.
– Как последний дебил, – повторяю я, переступая порог моей комнаты. И не могу не ухмыльнуться, когда он пытается последовать за мной, но застревает на другой стороне дверного проема.
– Ты это серьезно? – спрашивает он.
– Я тебя не приглашаю. И не стану перед тобой извиняться. – Я пытаюсь закрыть дверь, но он резко выбрасывает вперед руку и не дает ей закрыться.
Что довольно-таки удивительно – я всегда считала, что никакая часть вампира не может попасть в комнату, в которую он не приглашен, но, похоже, это не так.
Тот факт, что он утер мне нос, злит меня еще больше, и я толкаю дверь, хотя и знаю, что мне не сдвинуть ее с места.
Однако он немного отступает, издав странный звук, похожий на шипение.
– Перестань, – хрипит он.
– В чем де… – Я осекаюсь, потому что, взглянув на его руку, вижу, что на ней краснеют глубокие рубцы.
На секунду меня парализует паника, затем до меня доходит, что к чему.
– Входи, – говорю я, и мой голос звучит намного выше, чем обычно. – Входи, входи, входи.
Должно, быть жжение сразу же прекратилось, потому что он вздыхает с облегчением, отпускает дверь и переступает порог.
– Какая муха тебя укусила? – спрашиваю я, схватив его за предплечье, чтобы лучше разглядеть его кисть и запястье, которые выглядят так, будто он только что сунул их в огонь. – Зачем ты это сделал?
– Я хотел извиниться.
– Ожогом? – потрясенно выговариваю я, таща его к своей кровати. – Дай мне хотя бы перевязать тебя.
– Это пустяки, – говорит он. – Не беспокойся.
– Это точно не пустяки, – возражаю я, потому что, хотя ожоги уже немного зажили – подкожные ткани больше не видны, – они все еще выглядят так, что понятно: это по меньшей мере вторая степень. – Это не займет много времени. У меня в рюкзаке есть аптечка.
Он улыбается мягкой улыбкой.
– Я знаю.
– Откуда ты можешь это знать? – спрашиваю я, но тут меня осеняет. – Ты узнал это, когда мы были заперты вместе?
– «Заперты» – это такое неприятное, жесткое слово, – отвечает он, и его чуть заметная улыбка превращается в лукавую ухмылку. И у меня трепещет сердце.
– Что ж, сейчас я чувствую себя довольно жесткой, – бормочу я, хотя это и не совсем так. Ну, может, чуть-чуть. – Поверить не могу, что ты сотворил такое с собой.
Он больше ничего не говорит, я тоже молчу, нанося крем с антибиотиком – не знаю, действует ли он на вампиров, но хуже точно не будет – на то, что осталось от его ожогов. А затем, поскольку мне невыносима мысль о том, что Хадсону больно из-за меня, закрываю глаза и сосредоточиваюсь на отправке целительной энергии в его ожоги. При этом я внимательно слежу за своим дыханием, чтобы он не догадался, что врачевание забирает у меня энергию.
Я занимаюсь последним ожогом, когда он прочищает горло и говорит:
– Мне не понравилось, когда ты выгнала меня из своей комнаты вчера вечером. Я думал, мы решили попытаться выстроить наши отношения и даже почти… – Он на секунду отводит глаза, и я смущенно краснею. – А потом ты просто вышвырнула меня вон, как будто я чужой.
Я совершенно не ожидала услышать от него такое. Возвращаясь к моему рюкзаку, чтобы положить тюбик крема с антибиотиком обратно в аптечку, я тереблю тюбик в руках.
– Я… – начинаю я и замолкаю, потому что понятия не имею, что на это сказать.
– Я понимаю, что это глупо. Ясное дело, ты имеешь полное право выгонять меня из своей комнаты в любое время. Просто я не привык… – На этот раз замолкает он сам.
– Ты хочешь сказать, что ты привык все время находиться в моей голове? – Я поднимаю бровь. Потому что я понимаю его. Правда понимаю.
Я думала, что буду в восторге, когда Хадсон отделится от меня, и по большей части так оно и есть. Но иногда случается, что я собираюсь чем-то поделиться с ним лишь для того, чтобы вспомнить, что его там уже нет.
Иногда я жалею, что его там нет, и почти чувствую себя одинокой без него.
И это всего лишь после пары недель вместе – тех, что я помню. Насколько же тяжелее это, должно быть, дается ему – ведь он помнит целых четыре месяца, которые мы провели вместе. Я даже не могу себе этого представить.
– Да, возможно, мне этого немного не хватает, – соглашается он. От этого его сомнения мне становится еще хуже, как и от его нежелания смотреть мне в глаза.
– Прости, – шепчу я, проводя пальцами по его зажившей гладкой коже. – Я выгоняла не тебя. Я просто не могла выносить этого, мне было невмоготу и дальше находиться в окружении всех этих вампиров с их тестостероном, пытающихся учить меня жизни. Это было слишком.
– Что ж, с этим не поспоришь. – Он опять улыбается своей лукавой улыбкой, и я тоже невольно улыбаюсь.
– Если от этого тебе станет лучше, то твой сэндвич с сыром был восхитителен.
– Правда? – На его лице написан скептицизм, но также и некоторая надежда.
– Безусловно. Он был очень вкусный.
Его плечи расслабляются.
– Я рад. Как-нибудь я сделаю тебе еще.
Я не знаю, что на это ответить, и поэтому просто улыбаюсь и киваю. Это наше сопряжение – даже если мы просто друзья – на удивление тяжелая работа. И в то же время нет.
Глава 37. Это точно чары
– Хорошего тебе дня, Грейс.
Голос преподавателя изобразительного искусства доктора МакКлири выводит меня из прострации, в которой я пребывала весь день, и я вижу, что я последняя ученица в классе. Все остальные уже собрали вещи и ушли.
– Извините, – отвечаю я с виноватой улыбкой и торопливо собираю рюкзак. Хорошо, что сейчас у нас обед, так что мне можно не беспокоиться о том, что я куда-то опоздаю.
Поскольку до следующего урока у меня есть целый час, я решаю вернуться в замок не по туннелям, а длинным путем. Сегодня прекрасный день, и я хочу, если получится, провести несколько минут на солнце.
Едва я выхожу из флигеля, как в лицо мне ударяет студеный ветер, но я игнорирую его. Это же Аляска, и на открытом воздухе все еще холодно. Но это легкий холод, такой, для которого хватит только худи и шарфа, а не такой, для которого надо натягивать бесчисленные слои одежек.
Однако согласно прогнозу завтра придет буря, так что надо пользоваться хорошей погодой, пока у меня есть такая возможность. И вместо того чтобы направиться прямиком в замок, я обхожу вокруг флигелей и иду по дорожке, которая приводит меня к озеру.
На протяжении всего моего пребывания здесь оно было сковано льдом, но теперь я вижу, что этот лед наконец растаял. Озеро снова стало озером.
Я останавливаюсь на минуту и делаю пару селфи на фоне воды и голубого неба. И отправляю их Хезер вместе с надписью: «На Аляске самое время позагорать».
Проходит всего несколько минут, и она присылает мне сообщение со своей фоткой в шортах и футболке на дощатом тротуаре в Мишн-Бич.
Хезер: Вот так нужно загорать
Я отправляю ей эмодзи с человечком, закатывающим глаза.
Хезер: Завидки берут?
Она присылает мне эмодзи, которое одновременно и смеется и плачет.
Я: Еще как
Она присылает мне еще одну фотку, на которой она стоит в очереди на старые американские горки, на которых мы, бывало, катались на пляже Малибу.
Хезер: Жаль, тебя тут нет
Я: Мне тоже
Хезер: Скоро я буду у тебя
Вот черт. Я совсем забыла, что она должна приехать ко мне на выпускную церемонию.
От злости на глаза наворачиваются слезы, потому что Сайрус испоганил и это. Сперва Хезер планировала приехать ко мне в гости на весенние каникулы, но я попросила ее отложить свой визит до конца учебного года. Однако теперь мне нельзя позволить Хезер явиться сюда и тогда – ведь в это время на кампусе будут находиться Сайрус и Далила, которые охотятся за мной.
Сайрус не побрезговал использовать человека, чтобы добраться до меня, и мне невыносима мысль о том, что с Хезер произойдет что-то плохое. Мои родители погибли из-за меня, и, если Сайрус что-то сделает с Хезер, я никогда себя не прощу.
Поэтому, несмотря на боль, я отправляю ей сообщение, которое наверняка разозлит ее.
Я: Ты не можешь приехать на выпускную церемонию
Хезер: Почему?
Я: Нам не разрешают принимать гостей
Это плохая отмазка, но я не знаю, что еще можно сказать. Не могу же я написать ей, что за мной охотится вампир, одержимый мыслью об убийстве.
Хезер: Если ты не хочешь, чтобы я приезжала, достаточно просто это сказать
Хезер: Тебе нет нужды лгать
Я: Прости. Это плохое время
Я жду, когда она ответит, но она не отвечает, и я знаю – это значит, что она зла. И она имеет на это полное право, хотя я всего-навсего пытаюсь спасти ей жизнь. Может, написать ей еще? Но мне нечего ей сказать. Поэтому я сую телефон в карман худи и начинаю долгий путь в замок. Однако едва я успеваю сделать несколько шагов, как в беседке на том берегу озера мелькает черно-лиловое пятно.
Поначалу я не обращаю на него внимания – ведь это может быть любой из учеников Кэтмира, – но, когда у меня начинает покалывать затылок, передумываю и присматриваюсь. И вижу Джексона, глядящего на меня с ограждения беседки.
Я не разговаривала с ним с тех пор, как выгнала из моей комнаты в субботу вечером, но это не значит, что мне не хочется с ним поговорить. Поэтому я улыбаюсь и машу ему рукой. Что он сделает: проигнорирует меня или помашет в ответ?
В конце концов он не делает ни того, ни другого. Вместо этого он спрыгивает с ограждения.
Но за считаные секунды огибает озеро и подходит ко мне.
– Привет, – говорю я, когда он останавливается в нескольких дюймах от меня.
– Привет. – Он не улыбается, но я уже начинаю к этому привыкать, хотя предпочла бы не иметь такой привычки.
Повинуясь порыву, я подаюсь к нему и обнимаю его – в основном потому, что иначе мне было бы неловко, но также потому, что я правда этого хочу. Ведь это Джексон, и, хотя от его взгляда мне становится зябко, я не стану отталкивать его. Ведь он как-никак сделал усилие, чтобы подойти ко мне.
У меня такое чувство, будто он терпит эти объятия так долго, как может – около десяти секунд – после чего отстраняется.
– Что ты делаешь тут? – спрашивает он.
– Наслаждаюсь хорошей погодой, прежде чем пойти на следующий урок. – Мы трогаемся с места, я окидываю его взглядом и поражаюсь тому, что он успел похудеть, хотя мы виделись всего пару дней назад. – А ты?
Он качает головой, чуть заметно пожимает плечами. И продолжает идти, притом так быстро, что мне приходится едва ли не бежать, чтобы угнаться за ним.
Мне не нравится неловкое молчание, повисшее между нами, поэтому я пытаюсь придумать, что сказать.
– Ты хорошо провел… – начинаю я, но тут же замолкаю, потому что знаю, как прошли его выходные. Он провел их при Дворе вампиров вместе со своими родителями, так что надо думать, не очень хорошо.
Незаконченное предложение продолжает висеть между нами, ожидая, чтобы я закончила его или чтобы он сгладил возникшую шероховатость.
Но он ничего не сглаживает уже несколько недель – с тех самых пор, как были разорваны узы нашего сопряжения, и я вдруг начинаю так нервничать, что вообще не могу придумать, что сказать. Ничего, что можно было бы сказать этому парню, который прежде был моей парой.
Как же мне от этого тошно.
Что же с нами произошло? Куда подевались все наши разговоры ни о чем и обо всем? Куда подевались все наши чувства?
Не могли же они просто взять и исчезнуть, не так ли? Не может быть, чтобы они существовали только благодаря узам сопряжения. Некоторые из них не могли не быть настоящими – это относится к нам обоим.
Я знаю, мои чувства были настоящими. Иначе мое сердце не разрывалось бы при мысли обо всем том, что мы потеряли. Я сказала Хадсону, что хочу дать узам нашего сопряжения шанс, и говорила это серьезно. Но это не значит, что я не оплакиваю отношения с Джексоном. И не жалею, что мы не можем быть хотя бы друзьями.
«Что же с нами произошло?» – опять думаю я и тут же застываю, осознав, что произнесла это вслух.
Лицо Джексона закрывается еще больше – я думала, такое невозможно, если учесть, как он выглядел с тех пор, как я увидела его на другом берегу озера – и на минуту мне кажется, что он не только не ответит, но к тому же еще и уйдет.
Я его не виню. Мы оба лезем из кожи вон, делая вид, будто все идет более или менее нормально, так что это жесть, что я вдруг отчебучила такое.
Но он не уходит и не игнорирует мои слова. Вместо этого он смотрит на меня этими своими темными глазами, которые сейчас отнюдь не холодны, и отвечает:
– Слишком многое.
Глава 38. Данные обещания, нарушенные обещания
Мне не хочется этого признавать, но он прав. Случилось слишком многое, чтобы все между нами могло быть нормально – как сейчас, так, наверное, и в будущем. Да, это жесть, но я испытываю облегчение, когда он говорит об этом… что бы ни произошло потом.
– Что мы будем делать? – спрашиваю я, когда мы опять трогаемся в путь.
– То же, что и всегда, – отвечает Джексон. – Все, что необходимо, чтобы выжить.
– Не уверена, что это того стоит. – Мой разум бурлит, пока я пытаюсь придумать такую тему для обсуждения, которая не касалась бы наших отношений. Что-нибудь нейтральное, что-нибудь такое, о чем могут говорить расставшиеся партнеры, остающиеся друзьями. И останавливаюсь вот на чем: – По магической истории у меня накопилось столько несделанной работы, что выжить будет не очень-то легко.
Я жду, затаив дыхание. Пойдет ли Джексон мне навстречу? Есть ли шанс, что мы останемся друзьями?
Он отвечает не сразу, и какое-то время я слышу только один звук – звук наших шагов. Молчание затягивается, и в конце концов мне приходится выдохнуть воздух, и мои плечи никнут из-за горечи всего того, что произошло. Из-за того, чем мы были и чем стали.
Но тут Джексон искоса смотрит на меня и спрашивает:
– Значит, этот предмет все еще напрягает тебя?
– Да, я знаю. Поверь мне, я понимаю, каким нелепым это кажется со стороны – закопаться в истории. Ведь мне вроде бы надо только читать и запоминать. Но на самом деле все куда труднее, потому что мы должны проанализировать все эти примеры и высказать свое мнение, а я понятия не имею, что о них думать, не говоря уже о том, что об этом писать.
– Полагаю, тяжело погружаться в тысячи лет истории, ничего о ней не зная, – говорит он.
– Дело не в этом. – Я с досадой всплескиваю руками. – Я знаю основные факты исторических событий – например, я знаю о Салемских ведовских процессах, – но новая версия этих событий, которую здесь преподают, так отличается от всего того, что я учила раньше, что мне трудно уложить это в голове.
Джексон сочувственно хмыкает.
– Да, похоже, это напряг.
– И еще какой. Узнавать, что то, что я считала фактом, на самом деле лишь мнение одной из сторон… – Жестом я показываю, как у меня взрывается мозг. – Это еще хуже, чем физика полетов, а она та еще жесть.
Джексон бросает на меня косой взгляд.
– Зря ты так сдерживаешься, Грейс. Тебе стоило бы сказать мне, что ты чувствуешь на самом деле.
– Надо же, какие мы саркастичные. – Я показываю ему язык. – Выкуси.
– Вообще-то я не против. – Он подается вперед, оскаливает свои клыки, и я смеюсь. И отталкиваю его.
Но на секунду все ужасное будто куда-то уходит, и все становится как прежде.
Должно быть, Джексон чувствует то же самое, поскольку он спрашивает:
– Какое мороженое вампиры любят больше всего?
На сей раз уже я бросаю на него косой взгляд.
– Кровяной шербет?
Он смеется.
– Хорошая догадка, но нет. – Он делает паузу, затем говорит: – Вен-ильное.
Это лажа – та-а-кая лажа, – но на мгновение мне кажется, что Джексон стал прежним, и он так горд собой, что я не могу не рассмеяться.
– Это просто кошмар, полный кошмар. Но ты и сам это знаешь, не так ли?
– Эта шутка рассмешила тебя.
– Похоже, мне нравится все кошмарное.
Он закатывает глаза.
– Да-а, в последнее время это заметно.
Сейчас он прошелся по Хадсону, и в обычных обстоятельствах я бы не преминула наехать на него за этот намек, но пока все идет так гладко, что я просто-напросто тоже закатываю глаза и шагаю дальше.
– Знаешь, если тебе нужна помощь в магической истории, то обращайся, – говорит Джексон после того, как мы проходим четверть мили молча. – Правительнице обязательно надо знать историю сверхъестественных существ.
– А, ну да. Еще бы. – Может, лучше отказаться от его помощи – ведь мне не хочется раскачивать лодку. Но конец семестра все ближе, и я начинаю психовать. – Это было бы классно. Спасибо. Большое спасибо.
На лице Джексона отражается некоторая неловкость – то ли от того, что он предложил мне свою помощь, то ли от того энтузиазма, с которым я приняла ее, – но ситуация слишком отчаянная, чтобы позволить ему соскочить с крючка.
И вместо этого я говорю:
– Когда мы начнем?
Он пожимает плечами.
– Когда захочешь.
– Сегодня, во второй половине дня, я буду свободна, если свободен ты.
– Пока нет, – отвечает он, покачав головой. – Но могу освободиться. Дай мне все разрулить, и я напишу тебе.
Я начинаю чувствовать себя виноватой.
– Ты не обязан это делать. Я могу…
Он обрывает меня многозначительным взглядом.
– Ты больше не можешь говорить мне, что я могу делать, а что не могу.
– Ага, – фыркаю я. – Потому что между нами так было всегда.
Он улыбается, но больше ничего не говорит, пока мы не доходим до той дорожки, которая приведет нас в замок.
– Как у тебя дела вообще? – спрашивает он. – Я имею в виду, как дела у тебя и Хадсона?
Кажется, это вопрос с подвохом, такой, который разрушит хрупкий мир, установившийся между Джексоном и мной. С другой стороны, он имеет право знать больше, чем любой другой в школе.
Я вздыхаю.
– Это сложно.
– Он вообще сложный малый. – Джексон выгибает бровь. – Но я говорил обо всей этой истории с арестом. У вас есть какой-то план?
– Ты имеешь в виду, помимо поисков Кузнеца? – Я качаю головой. – Нет, никакого плана у нас нет.
Он кивает, сглатывает. Затем спрашивает очень тихо:
– Вам нужна помощь?
– В поисках Короны? – Я поворачиваюсь к нему, чтобы лучше видеть выражение его лица. – Мне казалось, что тебе не нравится эта идея.
– Верно, она мне не нравится. – Он кривит рот, и его шрам становится заметнее. – Но еще больше мне не понравится, если ты и мой брат отправитесь в тюрьму, так что, думаю, нам нужно попробовать.
– Даже если из этого ничего не выйдет?
– Что я слышу? – Он изображает шок. – Мрачные предчувствия? От тебя?
Я тыкаю его локтем в бок.
– Время от времени это случается и со мной.
– Ну тогда перестань. Пессимизм – это по моей части, а твоя роль состоит в том, чтобы убеждать меня, что все не так плохо. К тому же в выходные на меня обрушилось столько дурных новостей, что мне их хватит надолго.
Это понятно, ведь он только что провел пару дней, собирая разведданные при Дворе Вампиров, но от этого не легче, и мне все равно тяжело это слышать.
– Все действительно так плохо? – спрашиваю я.
– Да, – угрюмо отвечает он. – Сайрус просит всех вокруг об ответных услугах и злится, если эти услуги ему оказывают не в тот самый момент, когда он требует их. Круг разрушен – ведьмы и драконы объединились против вампиров и человековолков.
– Мне казалось, так было всегда. – Напряжение между ними чувствовалось и во время турнира Лударес, и во время Испытания, которое придумал для меня Сайрус. И я решила, что это нормальное положение дел.
– До некоторой степени так оно и было. Наш Круг определенно работает не так слаженно и сплоченно, как некоторые другие, но так плохо, как сейчас, не было еще никогда. Во всяком случае, на моей памяти. И Сайрус жаждет крови.
– Да, я знаю. Моей крови. – Я пытаюсь разрядить атмосферу, но у меня это не получается, если судить по взгляду, который бросает на меня Джексон. И если судить по тому холоду, которым сейчас опять стало веять от него.
– Мы этого не допустим, – говорит он. – Вы с Хадсоном и так уже достаточно страдали. Но так или иначе, нам предстоит война. Мы просто должны приготовиться к ней.
– А как именно мы должны это сделать? – спрашиваю я. – Вообще-то я немного занята попытками закончить школу и разобраться с узами моего сопряжения. У меня нет времени воевать.
Судя по выражению его лица, эффект от моей второй шутки оказался таким же, как и от первой. Правда, тема моей безопасности никогда не казалась Джексону смешной. И я не могу его в этом винить, ведь я всегда так же относилась к нему самому.
– Так что же мы станем делать? – спрашиваю я.
Он качает головой.
– Этого я еще не знаю. Но мы что-нибудь придумаем, я тебе обещаю.
– Надо же. Неужели Джексон Вега демонстрирует оптимизм во второй раз за это утро? Что об этом подумает вселенная?
– Я ей не скажу, если не скажешь и ты.
Я смеюсь, хотя я и не уверена, что он шутит. И все же я поддразниваю его еще – что угодно, лишь бы растопить этот его холод, – но замолкаю, заметив, что мы дошли до крыльца замка.
Он начинает подниматься по ступенькам, но я останавливаю его, положив руку на его предплечье.
– Спасибо, – шепчу я.
– За что? – Он бросает на меня настороженный взгляд.
– За… все, – говорю я, не в силах произнести что-то еще, поскольку у меня сжимается горло, и горечь от того, что мы потеряли, смешивается с надеждой на то, что мы еще можем восстановить нашу дружбу.
Повинуясь порыву, я обнимаю его опять и на этот раз притягиваю его лицо к своему, и наши холодные щеки соприкасаются. Поначалу он не отзывается, но мне все равно.
– Мне не хватает тебя, – шепчу я, прижимая его к себе еще на несколько секунд. В моих словах нет двойного дна, и я знаю, что он меня понимает. Я бы никогда не стала вводить его в заблуждение, но он заслуживает знать, что его дружба значит для меня так же много, как значили узы нашего сопряжения.
Его руки крепко обвивают меня, но он не отвечает мне тем же. Собственно, он вообще ничего не говорит. Но он все же обнимает меня еще несколько секунд, прежде чем отпустить. Я считаю это победой – пока не вижу его пустое лицо и не понимаю, что все то, чего я, как мне казалось, смогла добиться во время нашей прогулки, оказалось обнулено.
Это обескураживает, бесит, и мне ужасно хочется наорать на него. Спросить его, почему он это делает, почему он ведет себя со мной так, хотя я ничем этого не заслужила.
Но он уже отошел так далеко, что я понимаю – ему все равно, что я скажу. Он меня не услышит.
И вместо того чтобы продолжать унижаться, я улыбаюсь и машу ему рукой точно так же, как и тогда, когда увидела его в беседке, затем начинаю подниматься по ступенькам, говоря себе, что у меня слишком много дел, чтобы беспокоиться из-за парня, который ясно дал мне понять, что ему от меня нужно либо все, либо ничего – и который предпочел «ничего».
Но, открыв дверь Кэтмира, я понимаю, что мы столкнулись с куда большей проблемой, чем то, что происходит между Джексоном и мной. Потому что все ученики в вестибюле и комнате отдыха замерли в ожидании и смотрят, как три человековолка окружили Хадсона и сужают круг, нацелившись на него.
