Трейси Вульф
Желание
Глава 25. Следуй по дороге, пропитанной кровью
Остаток нашего путешествия в пещеру Кровопускательницы обходится без происшествий. Приближается буря – это чувствуется в воздухе, поэтому мы движемся быстро и больше не делаем остановок.
На лету я сверяюсь с указаниями Джексона, и, как я и ожидала, все сходится. А значит, мы добираемся до пещеры Кровопускательницы быстрее, чем я думала вначале, и вот уже стоим на обледеневшей земле прямо над ее логовом, и я ем батончик с мюсли, а Хадсон пьет кровь из термоса. Может, нам лучше подождать, не пытаться войти сразу? Сейчас еще только полдень, и, возможно, она дремлет… или обедает свежей кровью.
От этой мысли к горлу подкатывает легкая тошнота, мне становится не по себе, но таков уж теперь мой мир – тем более если учесть, что узы сопряжения связали меня с двумя вампирами, а раз так, то мне надо привыкнуть ко всему этому, к тому, что вампиры пьют кровь. А если не привыкнуть, то хотя бы научиться относиться к этому спокойнее и не переживать всякий раз, когда я думаю о том, что их жертвами становятся люди.
– Вход расположен здесь, – кричит Хадсон, показывая на небольшое отверстие у подножия горы. К счастью, из-за того, что снег тает, оно уже не скрыто за гигантским сугробом, как в тот раз, когда я явилась сюда с Джексоном, а раз так, теперь его намного легче обнаружить и, что еще важнее, стало намного легче попасть внутрь.
Я подхожу туда, где стоит Хадсон, затем наклоняюсь, чтобы войти.
– Ты готов? – бросаю я через плечо.
Но Хадсон обхватывает меня рукой и удерживает на месте.
– Ты забыла про защитные заклятья. Если мы их не снимем, они поджарят нас живьем.
Меня пронзает ужас, когда я понимаю, что он прав. Я протягиваю ему мой телефон и говорю:
– Джексон прислал мне инструкции, как их снять.
Он проделывает несколько замысловатых пассов в воздухе, затем берет меня за руку.
– Пойдем. Давай покончим с этим делом.
Он тянет меня за собой, и мы входим в пещеру. Он продолжает держать меня за руку, мы идем по скользкой, круто уходящей вниз тропе, которая в конце концов приведет нас в холл Кровопускательницы. Я ожидаю, что путь к старой вампирше окажется таким же долгим, трудным и жутким, как в первый раз, но на сей раз все получается иначе.
Потому что, едва сделав первый поворот, мы видим ее перед собой; ее зеленые глаза горят, брови сдвинуты, на лице недовольная гримаса.
Глава 26. Почему у тебя не третья положительная?
– Возможно, нейтрализуя эти заклятья, я был не так ловок, как думал, – как бы в сторону говорит Хадсон и становится так, чтобы заслонить меня. Мне следовало бы разозлиться на него – как-никак я горгулья и вполне могу за себя постоять.
Правда, Кровопускательница – самая древняя и самая сильная вампирша на земле. И, надо думать, ей не понадобится вся ее сила, чтобы пустить мне кровь… или разорвать меня на куски.
Так что на сей раз я решаю не обижаться на то, что он загородил меня собой. Тем более что, оказавшись за ним, я могу прикрывать его спину – так, на тот случай, если она вдруг захочет разорвать на куски не меня, а его.
– Заклятья ты снял безупречно, и ты это знаешь, – рявкает Кровопускательница. – Это наводит меня на мысль о том, что тебе помог Джексон, разгласив мои секреты. – Судя по ее тону, у Джексона будут большие неприятности, если она узнает, что так и есть.
Я хочу защитить Джексона, но Хадсон опережает меня… и лжет.
– Вы в самом деле думаете, что мне требовалась помощь моего младшего братца, чтобы преодолеть несколько убогих заклятий?
Ее зеленые глаза, острые, как лучи лазера, встречаются с его глазами, и сейчас она нисколько не похожа на ту милую бабулю, за которую я ошибочно приняла ее в прошлый раз, – напротив, по ней видно, что она беспощадный хищник.
– Эти убогие заклятья настолько сильны, что сильнее не бывает.
Хадсон и бровью не ведет.
– Упс, – говорит он.
У меня душа уходит в пятки, но Кровопускательница не двигается с места. Несколько секунд мне кажется, что она не дышит. Она просто наклоняет голову набок и смотрит на него так, будто он насекомое в окуляре микроскопа и она подумывает о том, чтобы оторвать ему крылышки.
Или о том, как он будет смотреться, вися над ее ведром, в которое стекает кровь.
– Как интересно, что вы готовы лгать мне, мистер Вега. – Она щурится, не сводя глаз с Хадсона. – Очень интересно.
Когда я уже начинаю думать, что «Мертвец идет» – это нечто большее, чем название книги, она переводит свой горящий взгляд на меня. И меня охватывает еще больший страх.
– Грейс, моя дорогая. Мне так приятно видеть тебя снова. – Ни от меня, ни от Хадсона не укрывается, что она делает едва уловимое ударение на слове «тебя».
– Подойди ко мне, чтобы я могла посмотреть на тебя, дитя мое. Мы слишком долго не виделись. – Она протягивает мне руку.
У меня такое чувство, будто мой рот полон ваты, а в мозгу вертятся многочисленные предостережения Джексона о том, что я никогда, никогда не должна касаться ее, что она терпеть не может прикосновений.
– Это было шесть недель назад, – невозмутимо говорит ей Хадсон и преграждает мне путь, когда я пытаюсь выйти из-за его спины.
– Как я и говорила. Слишком долго. – Она продолжает улыбаться, продолжает протягивать руку. Но теперь по ее глазам видно, что она не потерпит ослушания.
Это скверное начало визита, особенно теперь, когда я надеюсь уговорить ее помочь нам. Но почему она вдруг захотела коснуться меня? Может, это хитрость? Или испытание? Что ж, если это испытание, решаю я, то я сделаю все, чтобы его пройти. Потому что этот визит слишком важен.
Я обхожу Хадсона, делаю глубокий вдох и беру руку Кровопускательницы.
Я успеваю заметить завихрения в зеленых глазах, когда касаюсь ее руки; затем застываю, когда она обнимает меня, как будто я ее родственница, с которой она давно потеряла связь. Я так растеряна – ведь это совсем не похоже на те отношения, которые сложились между нами в прошлый раз, – но тут Хадсон издает рык, и до меня доходит, что это представление предназначено не для меня. А для него. Отчасти это похвальба, отчасти угроза и на все сто процентов месть.
– По-моему, я предупреждала тебя, что этот брат Вега опасен, – шепчет она мне. И хотя ее голос тих, я знаю – она хочет, чтобы Хадсон слышал ее.
И она не ошибается.
– Да, предупреждали, – отвечаю я, когда она отпускает меня. – Но с тех пор произошли кое-какие события.
– События. – В ее глазах вспыхивает интерес. – А это события как-то связаны с тем фактом, что мой Джексон сейчас не с тобой?
Хадсон фыркает – не знаю, из-за того ли, что я использовала слово «события», или из-за того, что, упомянув Джексона, она назвала его своим. Но я благодарю небо, когда Хадсон ничего не говорит… и когда в ответ на его грубость она всего-навсего поднимает бровь. Правда, у меня нет точного представления о том, что она может сделать с ним, но я бы не удивилась, если бы она сокрушила его, или как там это называется, когда такой могучий вампир, как она, пускает в ход свою силу.
– Да, – быстро отвечаю я, прежде чем Хадсон успевает сказать что-нибудь такое, что выведет его из равновесия.
Она смотрит то на меня, то на него, как будто рассматривает варианты своих действий. Затем наконец вздыхает и поворачивается в сторону глубин своей пещеры.
– Что ж, думаю, тогда вам лучше зайти.
Она идет по крутому скользкому спуску, ведущему в холл, и мы с Хадсоном, переглянувшись, идем за ней.
Я беспокоюсь, как бы Кровопускательница не поскользнулась и не сломала себе бедро или что-нибудь еще. Самой мне ужасно трудно пробираться по этой скользкой крутой тропе, а ведь я намного моложе нее. Но, видимо, она ходит здесь чаще, чем я думала, потому что она ни разу не замедляет шаг – даже в самых опасных местах.
Однако я все равно вздыхаю с облегчением, когда мы наконец доходим до того уровня этой пещеры, где находятся ее апартаменты. Мы проходим через дверной проем, который я помню, и я напрягаюсь, готовясь к тому, что увижу. Потому что трупы людей, из которых в ведра стекает кровь, до сих пор иногда снятся мне в кошмарах, и мне совсем не улыбается опять увидеть это зрелище.
Я говорю себе не смотреть, когда мы входим в холл и идем к ее апартаментам, но не могу удержаться. И когда смотрю… О боже.
Я ничего не говорю, но, должно быть, издаю какой-то звук, потому что и Хадсон, и Кровопускательница поворачиваются и смотрят на меня – он с тревогой, а она с острым интересом.
– Я не ждала гостей, – спокойно замечает она, ведя нас мимо двух трупов, висящих головами вниз на крюках в углу. Их горла перерезаны, и из них в два больших ведра стекает кровь.
Ее слова не есть извинение, и я это понимаю. Ведь сама я тоже ни у кого не прошу прощения, когда покупаю в магазине куриную грудку. Так почему в этом случае дело должно обстоять иначе? Ну, скажем, потому, что погибли два человека. А мне в обычных обстоятельствах – то есть никогда – не приходится видеть свою пищу в таком первозданном виде.
К горлу подступает тошнота.
Хадсон делает несколько шагов и оказывается между трупами и мной, а его рука ложится на мою поясницу – надо думать, так он пытается успокоить меня. Однако этот жест только усиливает мою нервозность, ведь Кровопускательница зорко наблюдает за нами обоими. И все же я не отстраняюсь.
Мы проходим мимо ведер – к моему ужасу, почти полных, – и Кровопускательница машет рукой, отпирая дверь, ведущую из прихожей в основную часть ее апартаментов.
– Садитесь, – приглашает она, показав на черный диван, стоящий перед камином с иллюзией ревущего огня. – Я сейчас вернусь.
Мы с Хадсоном садимся, и я не могу не заметить, что она все здесь отделала заново. Когда я была здесь в прошлый раз, диван имел теплый золотистый цвет спелой пшеницы, и перед ним стояли два кресла с подголовниками, темно-красные, как маки на картине, которая висела над камином. Теперь же все в этой комнате черное и серое с белыми штрихами. Даже картины на стене выдержанны в черно-серой гамме всего с несколькими красными пятнами.
– Мне нравится то, что вы сделали с этим местом, – замечает Хадсон. – Такой шик… в духе серийного убийцы.
Я с силой пинаю его, но он изображает полнейшую невинность – если не считать проказливого блеска в его глазах.
Когда он наконец пересаживается с дивана на черное кресло-качалку, стоящее напротив, Кровопускательница возвращается с хрустальным бокалом, полным жидкости, которая, как я предполагаю, есть не что иное, как кровь. Мне кажется, что меня вот-вот стошнит. Это странно – ведь в школе я постоянно вижу, как вампиры пьют кровь. Так почему сейчас все иначе?
Наверное, потому, что вампиры в Кэтмире пьют кровь животных. И эти животные не висят на крюках в углу кафетерия, пока они угощаются…
Какое-то время она молчит и только смотрит на нас поверх своего бокала. Я чувствую себя как та мышь в «Короле-льве», с которой играет Шрам, позволяя ей пробегать между его когтями, и все зрители понимают, что он держит в лапах ее жизнь.
Но тут она моргает, и у нее снова делается вид маленькой безобидной бабули. Особенно когда она улыбается и говорит:
– Хорошо, мои дорогие. Расскажите мне все.
Глава 27. Нас связала ложь
– Грейс – моя пара, – выпаливает Хадсон, пока я ломаю голову, пытаясь решить, с чего начать.
– В самом деле? – Похоже, Кровопускательница не очень-то удивлена, что вызывает у меня тревогу – по крайней мере до тех пор, пока она не спрашивает: – Почему ты так решил?
Я понимаю, что она ему не верит.
Он вскидывает бровь.
– Узы сопряжения, которые связывают нас теперь, – это убедительное доказательство.
В ее глазах вспыхивает удивление, но тут же гаснет. Она невозмутимо смотрит на меня, и я гадаю: что же удивило ее? То, что теперь мы с Хадсоном сопряжены? Или то, что он не желает расшаркиваться перед ней и вместо этого обращается с ней как равный?
Я уверена, что людей, ведущих себя так, не много – точнее, их нет совсем. Даже Джексон, которого она вырастила, относится к ней с почтением и, быть может, с толикой страха. А Хадсон нет. Не знаю, значит ли это, что он безрассуден или же он и в самом деле так же силен, как она.
– Как именно это работает? – спрашивает Кровопускательница, попивая кровь. – Учитывая тот факт, что я точно знаю – узы сопряжения связывают Грейс с Джексоном.
– Вы дали ему заклинание, чтобы он их разорвал, – говорит Хадсон.
– Да? – Она делает глоток из своего бокала. – Что-то я не припомню…
– Уверен, что в вашем возрасте вы уже много чего не помните, – замечает Хадсон. – Но попытайтесь вспомнить хотя бы это.
– Выбирай слова, когда ты говоришь со мной, – рявкает она и резко подается вперед, похожая в эту минуту на атакующую кобру. Но затем, словно спохватившись, откидывается назад со спокойной улыбкой. И продолжает: – Или ты присоединишься к этим двоим незадачливым туристам, из которых я сливаю кровь.
Хадсон зевает. Действительно зевает, и теперь я думаю, что он не столько смел, сколько безрассуден, очень, очень безрассуден.
Что касается Кровопускательницы, то я уверена, что сейчас она пытается решить, слить из него кровь или приготовить из него фламбе.
– Если я действительно дала ему это заклинание, как ты утверждаешь…
– О, вы это сделали, – перебивает ее Хадсон.
– Если. Я. Это. Сделала. – В ее голосе звучат стальные нотки. – В таком случае не следует ли тебе просто сказать мне спасибо? – спрашивает она, прищурив глаза. – Если учесть, что ты от этого выиграл.
– Вы думаете, что я должен вас поблагодарить? – шипит Хадсон. – За то, что вы испоганили нашу жизнь? За то, что вы уничтожили моего брата…
– Если он решил использовать это заклинание, то вряд ли можно сказать, что он уничтожен.
– Он не использовал его, – говорю я ей, пытаясь не обращать внимания на чувства, которые вызвали у меня слова Хадсона. Я знаю, что все испоганено донельзя. Знаю, что он не хочет быть сопряженным со мной, как этого не хочу и я, но, когда я слышу, как он это говорит – как будто сопряжение со мной самая худшая вещь в его жизни, – это ранит меня больнее, чем я ожидала.
– Это сделал другой человек, – объясняет Хадсон. – Но дело не в этом, не так ли? Я хочу узнать вот что – как вы вообще узнали заклинание, способное разорвать узы сопряжения.
– А почему это должно иметь значение? Если только… – Она пристально смотрит на нас, и теперь в ее глазах уже ясно виден расчет, ничем не прикрытый холодный расчет. – Если только вы здесь не потому, что вы хотите разорвать также и ваши узы.
– Да, мы хотим именно этого, – говорю я ей, прежде чем Хадсон успевает что-то сказать – отчасти потому, что мне не хочется разозлить ее и испоганить все еще больше, отчасти потому, что я не хочу опять слушать его речи о том, как ужасны узы нашего сопряжения. – А еще мы хотим найти способ восстановить узы сопряжения между Джексоном и мной.
– Неужели? – Кровопускательница насмешливо смотрит на Хадсона. – Неужели ты действительно этого хочешь? Восстановить узы сопряжения Грейс и Джексона, чтобы на них красовался милый славный бантик?
Я смотрю то на нее, то на него, и по комнате разливается множество скрытых эмоций. Я ощущаю себя несмышленым ребенком, потому что не могу понять ни одного из них.
– Я хочу, чтобы Грейс и мой брат были счастливы, – говорит он сквозь стиснутые зубы.
– И ты думаешь, что этого можно добиться, починив узы их сопряжения? – Она отпивает еще крови, глядя на него поверх краев своего бокала.
– Раньше они были счастливы, – выдавливает из себя он.
– Да, были, – соглашается она. – Но если они по-настоящему любят друг друга, то не все ли равно, есть ли вообще такие узы или нет?
– Это не все равно, если речь идет о тех узах сопряжения, которые связывают ее со мной.
– Простите, – вступаю в разговор я отнюдь не мягким тоном. – Но не могли бы вы включить и меня в вашу беседу? Ведь речь идет о моей жизни.
– Конечно, Грейс. – Взгляд Кровопускательницы сладок и полон великодушия. – Чего хочешь ты, моя дорогая?
Мне приходится призвать на помощь все мое самообладание, чтобы не запинаться, когда на меня смотрят эти глаза, пронзительные, как лазеры. Будь осторожна в своих желаниях и все такое… Но в конце концов я умудряюсь взять себя в руки и говорю:
– Я хочу снова быть сопряженной с Джексоном. – Произнося это, я стараюсь не смотреть на Хадсона.
Кровопускательница долго всматривается в меня, словно пытаясь определить, насколько правдивы мои слова. Но в конце концов она только грустно улыбается мне и качает головой.
– Что ж, тогда, как мне ни жаль, вы проделали путь сюда зря. Я не могу разорвать узы твоего сопряжения с Хадсоном и совершенно точно не могу восстановить те узы, которые связывали тебя и Джексона.
– Почему? – спрашиваю я. – Ведь однажды вы это сделали…
– Потому, Грейс, дорогая, что есть такие вещи, которые, если они оказались разорваны, восстановить уже нельзя. – Она сочувственно улыбается. – Я знала, как можно разорвать узы между Джексоном и тобой, только потому, что их создала я сама.
Глава 28. Сегодняшний прогноз: глубокая заморозка
Мое сердце гулко бухает в груди.
– О чем вы? Как это – вы создали их?
– Значит, вот что с ними было не так, – перебивает Хадсон, и в глазах его я вижу ужас. – Я знал, что они выглядят странно: зеленая нить, скрученная с черной. Просто я… – Он мотает головой, будто пытается вытрясти из нее туман. – Я и подумать не мог, что это потому, что они вообще не должны были существовать.
Кровопускательница пожимает плечами.
– Те, у кого есть магическая сила, мало думают о моральном долге, о том, что они что-то там должны или не должны.
– И очень зря, – говорю я, чувствуя, как вся боль, весь страх и вся печаль последних недель вскипают во мне, бурлят, пока мне не начинает казаться, что сейчас меня разнесет на куски.
– Полно, Грейс. – На сей раз, когда она улыбается, я вижу кончики ее острых, как бритва, клыков. – Ведь у тебя и самой есть немалая магическая сила. Как и у твоей… – она небрежно машет рукой, – пары. Не станешь же ты говорить, что никогда не пользуешься ею, чтобы помочь тем, кто тебе дорог?
– Черт возьми, каким же образом вы, по-вашему, смогли помочь хоть кому-то из тех, кого коснулась эта ситуация? – резко спрашивает Хадсон. – Вы только все испоганили. – Он опять заговорил с сильным британским акцентом.
– Я говорила не с тобой. – Ее голос холоднее, чем окружающий нас лед.
– Зато я точно говорил именно с вами. Каким же надо быть чудовищем, чтобы возомнить себя богом и играть жизнями четырех людей…
– Четырех? – недоуменно перебиваю я.
Он свирепо сверлит взглядом Кровопускательницу, обращается только к ней и, похоже, так поглощен этим занятием, что даже не смотрит на меня.
– Неужели вам никогда не приходило в голову, что где-то у Джексона есть настоящая пара? А он даже не станет ее искать, потому что сопряжен с Грейс.
Его слова бьют, как камни, и я забываю, как дышать. Как думать. Как существовать. О боже! Не может быть, что это происходит.
Кровопускательница впервые на моей памяти впадает в ярость. Эта ярость, чистая, абсолютная, извергается из нее, когда она тычет в Хадсона пальцем.
– Ты беспокоишься о воображаемой паре Джексона? – спрашивает она. – Или о себе самом?
– В этом-то и проблема, когда речь идет о людях, злоупотребляющих своей магической силой, – рявкает он. – Им не нравится думать о том, что они натворили. И они терпеть не могут, когда кто-то указывает им на это.
– Не кажется ли тебе, что с твоей стороны это ханжество, ведь ты как-никак сын Сайруса Веги? – Теперь она уже полностью обнажила свои клыки.
Как и Хадсон.
– Именно потому, что я его сын, я и могу распознать злоупотребление магической силой, – парирует он и так грозно вскидывает руки, что у меня мелькает мысль: не собирается ли он придушить ее?
Кровопускательница вздыхает и опять небрежно машет рукой. И на сей раз Хадсон застывает. По-настоящему застывает, как при мгновенной заморозке, с оскалом на лице, прищуренными глазами и поднятыми руками.
– Что вы сделали? – кричу я, и в моем голосе невольно слышится обвинение. – Что вы сделали с ним?
– С ним все в порядке, – заверяет она. – Это было бы не так, если бы он продолжил свои речи, так что на самом деле я оказала ему услугу.
Я не знаю, что на это вообще можно сказать, поэтому просто спрашиваю:
– Но в конечном итоге вы разморозите его?
– Разумеется. – Она морщится. – Поверь мне, у меня нет ни малейшего желания загромождать мое жилище статуей Хадсона Веги.
– Он не статуя. Он…
– Я знаю, что он такое. И это нагоняет на меня скуку. – Она показывает на кресло, стоящее рядом с ней. – А вот с тобой я поговорю с удовольствием. Подойди ко мне.
Уж лучше сесть рядом с голодным медведем, чем с ней, думаю я, но выбора у меня нет. К тому же место, где я сижу сейчас, не менее опасно, раз уж она смогла заморозить Хадсона, всего лишь взмахнув рукой.
Я не хочу ее злить, чтобы она не заморозила и меня, и потому осторожно опускаюсь в кресло-качалку, стоящее рядом с ней.
– Что ты обо всем этом думаешь, Грейс? – спрашивает она, когда я сажусь.
– Я не знаю, что думаю. – Я не свожу глаз с Хадсона, беспокоясь за него и мысленно приказывая ему разморозиться. Не так ли себя чувствовали Джексон, Мэйси и дядя Финн в те месяцы, когда я была заточена в камне? Интересно, не испытывали ли они тогда такую же беспомощность, такой же всепоглощающий страх? Он заморожен всего около трех с половиной минут, а я уже сама не своя. Я даже представить себе не могу, как они выдерживали это целых три с половиной месяца.
– Я помню, как впервые увидела узы моего сопряжения с Джексоном. – Я думаю о том вечере в школьной прачечной, о зелено-черной нити, так сильно отличающейся от остальных. – Тогда я не поняла, что с ними что-то не так, но теперь я могу сказать, что они были не похожи на все остальные нити, которые есть у меня внутри. Это особенно ясно мне теперь, когда я увидела мои узы сопряжения с Хадсоном.
– В самом деле? – Когда я упоминаю узы моего сопряжения с Хадсоном, она вздыхает. – Неужели ты не могла сделать выбор получше?
– По-моему, у меня не было выбора, – отвечаю я. – Это не зависело от меня.
– А что ты об этом думаешь?
– Мне хочется оторвать кому-нибудь голову. – Это тоже вырывается у меня само собой прежде, чем я успеваю подумать, и я сдаю назад: – Разумеется, не вам. Просто я…
– Не пытайся смягчать свои чувства, Грейс. Их надо честно признавать. И использовать.
– Как это сделали вы? – спрашиваю я.
Кровопускательница отвечает не сразу. Вместо этого она пристально смотрит на меня – долго, целую вечность, – затем вздыхает.
– Я хочу рассказать тебе одну историю.
– Хорошо, – говорю я, как будто у меня есть выбор.
– Это началось до твоего рождения. Задолго до твоего рождения, но сейчас мы сосредоточимся на более недавнем прошлом.
Она медленно отпивает из своего бокала, затем ставит его на журнальный столик.
– Девятнадцать лет назад ко мне обратился ковен ведьм – это было в разгар самой сильной снежной бури из всех, которые Аляска видела за последние пятьдесят лет. Они были охвачены ужасом и отчаянием. И тревогой за судьбу своего ковена и за судьбы мира, как мира людей, так и мира сверхъестественных существ.
Теперь она неотрывно смотрит на огонь, и вид у нее такой несчастный, какого я за ней прежде не замечала.
– И чего они хотели? – спрашиваю я, когда она замолкает.
– Им была нужна помощь. Они хотели найти способ вернуть горгулий. Прошло более тысячи лет с тех пор, как на свет появилась последняя из них, и без того равновесия, которое несли с собой горгульи, мир сверхъестественных существ катился в тартарары.
– Но была же и другая горгулья. Неубиваемый зверь.
– Значит, ты это поняла. – Она улыбается. – Умница.
– Я слышу его в моей голове. Когда мне грозит опасность, он разговаривает со мной.
– Он разговаривает с тобой? – Она опять сосредотачивается на мне, и в ее глазах вспыхивает пугающий огонек. – И что же он говорит?
– Он предостерегает меня. Разумеется, он разговаривает со мной не все время, а только тогда, когда мне грозит опасность. Он говорит мне, чтобы я чего-то не делала или кому-то не доверяла.
– В самом деле? – Она изгибает бровь. – Ты очень везучая девушка, Грейс.
– Знаю, – говорю я, хотя сейчас я не чувствую себя такой уж везучей – впрочем, я уже очень, очень давно не чувствовала, что мне везет.
– Ко мне явились несколько ведьм и ведьмаков из этого ковена – включая твоего отца. Я поговорила с ними, а также с твоей матерью, которая, хотя и не была ведьмой, но – я это чувствовала – являлась носительницей волшебства. И я сразу же поняла, что позднее ты станешь для нас крайне важна.
– Из-за того, что я горгулья? – спрашиваю я и чувствую, что у меня сдавило горло. Не знаю почему – потому, что она говорит о моих родителях, или потому, что она наконец рассказывает мне обо мне самой, – хотя у меня такое чувство, будто она морочит мне голову. Как будто я явилась к какой-то гадалке-шарлатанке, которая говорит людям то, что они хотят слышать.
Когда я перебиваю ее, она цокает языком, но продолжает:
– Из-за того, что ты есть на самом деле.
