Тэсс Михевич
В унисон
Генджи: пропавший мальчик
– А, вот вы где, – отозвался Токутаро-сэнсэй. – А я вас везде ищу.
Генджи почтительно кивнул учителю и прошел за ним в кабинет. У них сегодня не было уроков химии, поэтому Генджи даже предположить не мог того, что Токутаро-сэнсэй позовет его к себе. Видимо, у него было какое-то срочное дело.
В кабинете пахло горелым; вероятно, на прошлом уроке учитель проводил какие-то опыты с огнем. Хотел бы Генджи на это посмотреть – когда он был помладше, опыты сэнсэя производили на него неизгладимое впечатление. Было такое чувство, как будто учитель – великий фокусник, который может окрасить жидкость в любой цвет, заставить ее забурлить или задымиться. Сейчас особых восторгов демонстрируемые опыты не вызывали – теперь, когда Генджи знает о множестве производимых реакций, он может легко предугадать исход любого опыта.
Учитель молчал, он даже не смотрел на Генджи, лишь медленно перебирал бумаги на столе, да открывал ящики, в которых бумаги было еще больше.
– Вы чего-то хотели, сэнсэй? – спросил Генджи, не выдержав.
Он еще планировал пообедать с Мацумурой, но, судя по всему, учитель решил занять его на весь перерыв. В какой-то момент Генджи самому нестерпимо захотелось помочь ему отыскать ту самую бумажку, ради которой он его позвал.
– Да, – пробормотал Токутаро задумчиво, – незадача. Потерял объявление о конкурсе. Ничего, если я пришлю его вам на почту?
– Какое объявление? Какой конкурс?
У Генджи неприятно похолодело в желудке. Его время совершенно не рассчитано на дополнительную работу по химии, однако возразить он не мог – лицо сэнсэя говорило о непоколебимости решения. Даже если бы Генджи и вступил в перепалку, ему не удалось бы отвертеться.
– Я хотел предложить вам с вашей одноклассницей написать работу в соавторстве на конкурс. Вы мои лучшие ученики, и такое я могу доверить только вам одним.
– Отказаться, я так понимаю, не выйдет? – спросил Генджи серьезно.
– От этого конкурса зависит престиж нашей школы, – заметил Токутаро-сэнсэй. – Вы, конечно, можете отказаться, но вряд ли вам придется это по душе. Ваша одноклассница, к тому же, уже согласилась.
Генджи лихорадочно соображал. Он-то надеялся все свободное время посвятить искоренению преступности, в частности поимке маньяка, но теперь об этом можно было забыть – работа на конкурс вытянет из него не только все силы, но и душу.
– И с кем я ее буду писать? – без особого интереса спросил Генджи, складывая руки на груди.
В такие моменты он жалел о том, что хорошо учится. На отличников возлагают слишком большие надежды, но они этого не стоят. Это взаимное мучение.
– Лили Рокэ.
Учитель продолжал рыться в бумагах. Генджи, наблюдавший за ним, нахмурился. Рокэ-сан? Серьезно? А он мог найти ему соавтора еще глупее? Странный выбор для человека, который надеется повысить престиж школы за счет этого конкурса. Он, кажется, сказал, что она тоже «лучший ученик»?..
Генджи едва сдержался, чтобы не расхохотаться – ему ни разу не доводилось видеть, что Рокэ делает какие-то успехи в учебной деятельности. Она, конечно, смышленая, подхватывает на лету, но ее часто не бывает в школе, а еще она настоящая истеричка! Да такие, как Лили, обычно ничего существенного не делают в жизни, они лишь бездумно потребляют то, что придумали за них другие.
Скорее всего, Рокэ сядет ему на шею и свалит всю важную работу на него. А рядом подпишет свое имя.
Такое дурацкое имя!
– Вы уверены, что стоит доверять такой важный проект Рокэ-сан? – рискнул спросить Генджи. – Она довольно редко появляется в школе…
Губы учителя тронула ехидная улыбка.
– Не переживайте, – сказал он, – она станет ходить, как только поймет, какой шанс ей выпал.
Генджи не поверил – он хоть и мало знал Рокэ, однако помнил, что один такой совместный проект уже был загублен по ее вине. Тогда она была в паре не с ним, а с другим парнем, тоже очень умным… Как же его звали?
Генджи из спортивного интереса соревновался с этим парнем за звание лучшего ученика, вот только, парня давно уже никто не видел…
– А Мамору? – вдруг выпалил Генджи и сам же смутился резкого тона. – Мамору Горо, мальчик из параллельного класса? Почему бы не взять его в соавторы?
Токутаро-сэнсэй, не перестававший все это время искать злополучное объявление, внезапно вскинул голову и вонзил острый, пробирающий до костей взгляд в Генджи. Тот невольно отпрянул, взбудораженный таким резким движением.
– Мамору Горо? – задумчиво эхом отозвался учитель, как будто прокручивал в уме всех, кто мог бы носить это имя. – Его уже давно нет.
– Нет? – ужаснулся Генджи.
На секунду у него оборвалось все внутри – неужели тот мальчик, которого Генджи практически ненавидел из-за успехов в учебе, умер? И почему он ничего об этом не знал?
Взгляд старика продолжал сверлить в нем дыру.
– Нет, – повторил Токутаро. – Он перевелся в школу Оги.
У Генджи отлегло от сердца – значит, Мамору теперь учится в соседнем городе. Это хорошо, ведь теперь он не будет докучать Генджи своим занудством. Уж в этом-то Генджи теперь занимает первое место!
– И… как давно?
– Около трех месяцев назад. Я не знаю подробностей, уж извините.
Токутаро бросил поиск бумаги, вместо этого он теперь вовсю пялился на Генджи, пытаясь вычислить, что тот обо всем этом думает. А Генджи думал о многом – мысли о Мамору вытеснили его раздражение, вызванное конкурсным проектом и глупой напарницей. В голове не укладывалось, как он мог не замечать отсутствие своего главного конкурента и врага на протяжении трех месяцев?! Наверняка одноклассники Горо устраивали ему что-то вроде проводов – и неужели Генджи даже краем уха не слышал о вечеринке в честь Мамору?
Эта новость подкосила его, а радость, которую Генджи должен был ощущать от внезапного устранения соперника, отошла куда-то на второй план. Ему необходимо было во всем разобраться.
Надо же, и ведь Генджи даже не вспоминал о Мамору все это время! За последний год Мамору никак не проявлял себя в интеллектуальном плане, и Генджи забыл о нем, как о проблеме, которая рассосалась сама собой. И теперь, когда он был ему так нужен, Генджи узнает, что он переехал! Да не куда-нибудь – в соседний город! Такему хотелось сбежать отсюда.
Как будто его что-то тревожило.
– Вот что, – сказал сэнсэй, прерывая цепочку лихорадочных мыслей Генджи, – приходите завтра, мы обсудим с вами детали проекта и тему. Я хочу, чтобы вы подумали над суперкислотами – возможно, из этой темы удастся что-нибудь выжать. Хорошего дня!
Генджи рассеянно поблагодарил Токутаро-сэнсэя и вышел, растерянный и ошеломленный.
Не было и речи о том, чтобы идти на обед к Мацумуре – сейчас Генджи занимало лишь одно: нужно было срочно найти кого-то, кто хорошо общался с Мамору.
Генджи помнил, что у Горо был друг, причем очень близкий – они всегда ходили вместе, всегда шутили друг над другом и поддерживали в трудные минуты. Об этой дружбе ходило много толков – неужели они никогда не ссорятся? Неужели не устают от общества друг друга?
Араи Рио нашелся почти тут же – сидя в коридоре на подоконнике, он премило общался с девушкой, имя которой Генджи вспомнить не мог. Она была из другого класса, и все, что он о ней знал, могло уместиться на обрывке листа размером с ладонь. Она хорошо поет, часто выступает на творческих вечерах и участвует во всевозможных конкурсах; пристально следит за фигурой, не позволяя формам быть пышнее нужного; она стабильно стрижется, из-за чего кажется, что ее черные прямые до плеч волосы никогда не растут. В профайле Генджи было что-то еще, но сейчас он не мог вспомнить, что именно.
Да это и не важно было.
– Араи-сан!
Названный обернулся, скользнув ленивым взглядом по лицу Генджи. Было видно, что парень его узнал, вот только попытался притвориться, что понятия не имеет, кто перед ним.
– Мы знакомы? – отозвался Араи, чуть сощурившись.
– Да! То есть, лично – нет, но ты точно меня знаешь.
– Знаю? – брови собеседника наигранно поползли вверх. – Нет, ты ошибся.
– Полтора года назад я сделал твоего дружка в шахматы! Не прикидывайся, Араи!
При упоминании «дружка» Рио вмиг посерьезнел. Он бросил взгляд на стоящую рядом девушку, и она, будто приняв его безмолвный приказ, молча развернулась и ушла дальше по коридору. Генджи даже не взглянул ей вслед – все его внимание поглотил Рио.
– И зачем я понадобился самому Генджи? – спросил он нахально. – Хочешь и меня прилюдно унизить, как делал это с…
Вдруг Рио осекся, взглянув на Генджи снизу вверх. Напряжение между ними ощущалось все существеннее.
– …Мамору, – дополнил Генджи, хмурясь. – Меня интересует Мамору.
– А меня интересует, чтобы ты сходил к черту!
Генджи приблизился, нависая над Араи – тот задрал голову, по-прежнему с вызовом глядя на собеседника. Да, такого раскусить будет непросто, хотя бы потому, что они никогда не ладили.
– Мне нужен Мамору, – отчеканил Генджи, в его тоне слышалась явственная угроза.
– Его нет, – ответил Араи. – Уже давно нет.
– Он переехал в Оги?
– Так сказали его родители.
– То есть? Мамору не говорил тебе, что переезжает?
– Послушай, детектив, – Араи вздохнул, складывая руки на груди, – не лезь еще и в это. Хватит с нас того, что ты нос выше потолка задираешь.
– И ты не знал, что он переезжает? – Генджи продолжал гнуть свою линию.
– Я тебе не скажу.
– Значит, ты не знал. Ты обижаешься на него за это? Почему Мамору так внезапно уехал?
– Да что ты к нему прицепился?! Тебе что, существование Мамору покоя не дает? Он уехал, чтобы с твоей рожей больше не встречаться!
Генджи вдруг с размаху ударил ладонью по подоконнику. Араи никак не отреагировал, однако спеси поубавил.
– Хватит юлить! – зашипел Генджи. – Почему я только сегодня узнаю от учителя химии о том, что этот мелкий трус сбежал от меня в другой город?
– Глупый вопрос, детектив, – усмехнулся Араи. – Ты же ничего дальше своего носа не видишь.
– А тебе, смотрю, мой нос покоя не дает. Ответь по-нормальному, без обиняков – ты знаешь, что с Мамору? Вы поддерживаете связь? Поверь, я не собираюсь портить ему жизнь. Просто хочу убедиться, что с ним все в порядке.
– А зачем? – спросил Рио сдавленно. – Зачем тебе знать, в порядке ли он? Вы же как две голодные псины, вечно дрались за кусок мяса. Ну так радуйся! Кусок твой!
– Что случилось с Мамору?
– О, Господи, Генджи! – крикнул Араи, хватаясь за голову. – Я не знаю, понятно тебе? Я не знаю! Он мне не сказал, что уезжает. Он никому ничего не сказал! Мы две недели думали, что он болеет, так сказала его мать, потом через месяц я узнаю от учителей, что Мамору переехал в Оги. Это все! Я знаю не больше тебя. Теперь оставишь меня в покое, идиот ты несчастный?
Рио был на грани истерики. Быть может, Генджи перестарался, когда стал так сильно напирать на Араи-сана. Возможно, стоило бы остановиться и оставить все так, как было.
Но тогда Генджи не узнал бы от этого плута ничего, что успокоило бы его. А теперь все стало еще запутаннее!
– И вы не поддерживаете связь? – спросил Генджи холодно. – Ты что, даже не пытался ему позвонить или написать?
– Ты меня совсем за дурака держишь? Я пытался! Но Мамору сменил номер и в соцсети больше не заходит. Я не знаю, появится ли он вообще когда-нибудь!
– Не может быть такого, что он тебя не предупредил, – пробормотал Генджи. – Вы же не разлей вода были.
– Были, – вымученно отозвался Рио. – Да сплыли.
Больше Генджи ему не докучал. Его немного тяготило то, что для выяснения информации пришлось довести человека до истерики, но игра стоила свеч – теперь Генджи окончательно убедился в том, что Мамору не просто переехал.
Он исчез.
Хидео: поцелуй скорбящего к умершим
Хидео отдал книгу учителю, тот его скромно поблагодарил и пошел на обед в школьный сад, надеясь, что его никто не заметит среди одноклассников. Надеялся зря: неподалеку от того места, где он обычно любил коротать время за порцией риса или рыбы, сидела девушка, точнее, сидела та самая Мичи. Хидео был несколько разочарован сложившимися обстоятельствами. Какой бы милой она ни была, все в ней казалось ему подозрительным.
Он медленно, будто оттягивая момент, подошел к ней, а она сразу же подняла голову и испуганно затараторила:
– Ой, прости, я не думала, что ты здесь обедаешь, просто самой очень хотелось поесть, а места не было.
Она, продолжая виновато и пугливо разглядывать Хидео, с писком выдавила:
– Я не специально.
Хидео ухмыльнулся и сел с ней рядом.
– Я это уже понял.
Он ждал Генджи, но того и след простыл – он выбежал из класса, чтобы зайти в туалет, но потом ушел и оттуда, а вот куда направился, Хидео так и не выяснил. Из него плохой детектив, в отличие от Генджи – уж он-то давно бы все узнал о других!
За сегодняшний день они почти не разговаривали; Хидео бегал по поручениям учителя, то и дело натыкаясь на Хамаду, которая по пятам за ним ходила – это уже походило на неприятную закономерность.
Они сидели вдвоем и ели дзюкубэн, но вид у обоих был какой-то отчужденный. Мичи покусывала губы и мяла палочки в руках, пытаясь каким-то неведомым ей образом заставить руки перестать дрожать. Хидео тоже от этого соседства было не по себе, но он упрямо твердил про себя, что совершенно не сконфужен и ему просто непривычно сидеть с такой красивой девушкой.
– Сегодня милый выдался денек, – сказала она, заставив Хидео вздрогнуть.
Нет, это было слишком непривычно. Из ряда вон!
Хидео неопределенно кивнул и уставился куда-то мимо нее, не зная, что ответить. Ему хотелось, чтобы она ушла, чтобы не докучала своим голосом, своим лицом, самой собой, но сказать ей он этого не мог. Он стеснялся.
– Ох уж эти постоянные уроки, – начала она более уверенно, – я никогда ничего не успеваю, и это меня угнетает. Ты как, Хидео, в учебе?
Она явно пыталась нащупать точки соприкосновения, и от нелепости этих попыток Мацумуру скривил лицо. Он удивился сразу по двум причинам: девушка впервые спрашивала его о нелепом с таким интересом, и она вновь обратилась к нему по имени. Неужели она со всеми так странно общается?
Он уткнулся в свой обед и тихо ответил:
– А… я хорошо в учебе.
Ответ был еще глупее вопроса.
Хамада как будто не заметила своей ошибки.
Ее лицо стало непроницаемым, она отвернулась от Хидео, вновь стала нейтрально, без эмоций смотреть прямо перед собой. В такие моменты она становилась еще более ужасающей. Мацумура проследил за ее взглядом: напротив них раскинулся роскошный куст сиреневых флоксов, которые пока еще не распустились. Эта часть сада была обильно засажена цветами, и в душе Хидео расцветало ни с чем не сравнимое удовлетворение, когда он смотрел на эти цветы – это был его островок безопасности, здесь он чувствовал, что жизнь идет своим чередом и не стоит на месте. Рядом с сонными флоксами начали распускаться розовые пионы – удушливый Баррингтон Белл и прекрасный Гей Пари.
Учитель по литературе не раз ссылался на сорт японских пионов, потому что помимо пряного аромата и красивой расцветки эти цветы были артефактом истории, следом в камне, своеобразной исторической ценностью, которую нужно беречь и охранять. Наверное именно поэтому сорт такой дорогой и тщательно охраняемый.
Хидео помнил, как вся школа сажала эти цветы. Каждому хотелось внести свой вклад в общественную работу, а потому каждый стремился посадить как можно больше семян. Их тогда подарили школе в качестве пожертвования – теперь Баррингтон Белл являлся символом школы Сага. Если эти пионы и творили какую-то историю, то явно вот эту.
Правда, сейчас от них не было никакого толка.
Они хоть и успокаивали Хидео, однако в последнее время не привносили в его жизнь ничего нового и существенного. От их аромата – душного, сладкого, сильного – уже подташнивало.
И почему он до сих пор приходит сюда? Зачем по-прежнему смотрит на эти разноцветные кусты? Почему они раньше дарили ему спокойствие? И почему сейчас их цветение с такой болью отзывается в сердце?..
Цветы, цветы, цветы. Кругом сплошные цветы! Их запах тошнотворный и удушливый, и если раньше это было приятно, то сейчас вводило в беспамятство. От пионов теперь кружится голова, а флоксы так вообще с ума сводят, будто бы туда всыпали порцию яда.
Если бы люди могли убивать красиво, они бы делали это цветами.
А еще сама Мичи. В этом ворохе цветных пятен она слишком бледна и невзрачна. Бесцветная кукла, внутри которой, вероятно, не бьется сердце. Не чувствует, не дрожит, не дышит. Вероятно, его там нет вообще. Но еще вероятнее, оно мертво.
В этот момент она показалась ему настолько отвратительной, что он готов был задушить ее маленькое горло собственными руками, а затем с упоением слушать хрипы из ее раздавленной гортани, сопровождаемые кряхтением и конвульсиями.
Ее сердце пепел, пыль. И плоть. Мертвая.
Хидео помотал головой, отгоняя наваждение. Да, девчонка ему сразу не понравилась. Какая-то она фальшивая (и это не только потому, что у нее ненатуральный цвет волос). Но, несмотря на свое к ней отвращение, Хидео не собирался никуда отсюда уходить, а тем более – душить ее. Пока что.
– Знаешь, – вдруг проговорила она сдавленно, чувствуя, что нужно что-то сказать, – я всегда сидела здесь и рассматривала людей, которые ходили мимо туда-сюда – все такие разные, уникальные, неповторимые. И все же никто не привлекал меня так сильно, как ты. Я… я, правда, больше не хотела сюда приходить после того дня, когда ты пришел обедать первым. Но все-таки так не может продолжаться вечно, Мацумура-кун. Я хочу с тобой дружить, а не шарахаться от твоего появления и не подбирать слова с хирургической точностью, боясь обидеть или задеть тебя. Хочу свободы.
Она говорила спокойно, будто уже наизусть выучила эти слова.
Мичи вдруг резко подняла взгляд и метнула его в Хидео. Тот вздрогнул от неожиданности, но в последний момент выстоял и скрыл испуг, в глубине души сетуя на себя за то, что вот уже второй раз дергается в присутствии девчонки.
– Я… я польщен. Да, именно так, – проговорил он, пряча взгляд.
Все, на что его хватило.
Она просила свободы. Так иди: резвись, валяйся в траве, купайся в цветах, говори все, что тебе захочется, но, пожалуйста, оставь его в покое. Хидео пытался не смотреть на нее. Пугающее ощущение больно жгло кожу, въедаясь внутрь подобно червю, который зарывается в землю. Словно она… прятала свой взгляд – острый, проницательный, серьезный – внутри Хидео.
Ему прямо сейчас хотелось сбежать. Испариться. Исчезнуть. Лопнуть, как мыльный пузырь. Чтобы больше ничего, кроме крохотной частицы, не осталось. Стать воздухом. Стать землей. Да даже ее рисом, который она так жадно ест.
О чем он сейчас думает, черт возьми?
Это все цветы, их дурманящий сознание запах. Больше он тут обедать не будет.
Хидео продолжал молчать, боясь затронуть тему со свободой и прочей ерундой, о которой она говорила. Ему не хотелось смущать ее, ведь он прекрасно понимал: любое слово о том, что она сказала, сильно ее смутит.
Впрочем, она и не ждала ответа. Она знала, что его не последует.
Да и что бы он в такой ситуации ответил?
– Ну, я поела. Спасибо тебе за весело проведенное с тобой время, – она кивнула головой и не слишком низко поклонилась, будто очень спешила и издевалась над ним одновременно. – До встречи.
Он резко встал, тоже наспех поклонился и сказал:
– И-извини за такую реакцию… Ты всегда так обескураживаешь меня, что я просто не знаю, как реагировать.
Ответом ему послужила слабая улыбка, чуть тронувшая ее розовые губы.
Когда уроки закончились, Хидео поплелся домой, мрачно везя велосипед рядом. У его верного спутника лопнула шина и выкрутился руль. Он попробует починить это самостоятельно, но ему явно потребуется помощь отца, который сейчас в командировке. Ну, пару недель без велосипеда Хидео как-нибудь проживет.
По пути домой он вновь встретил Лили, она двигалась со скоростью света в противоположную от него сторону, в ее руках был телефон. Найти сил, чтобы поздороваться, он не смог. Какая ей вообще разница, какой по счету из ее поклонников с ней поздоровается? Всем она (особенно, когда чем-то отвлечена или занята) отвечает скромное и тихое: «Привет». На этом беседа, как правило, заканчивается, даже не успев начаться.
Про себя Хидео отметил, что за то время, пока он был в школе, Лили успела вернуться домой, и теперь вновь куда-то шла. Какие могут быть дела у самой красивой девочки в его классе?
С тяжестью на сердце Хидео признал: мальчики. Уж кому-кому, а Лили точно не до него. Она слишком красива, чтобы обращать внимание на Хидео.
Придя домой, он первым же делом уставился в свой сотовый.
Ноль сообщений. Ноль звонков. Ноль писем. Все, как обычно.
Только после этого он встал и переоделся. Задел ногой книгу и чуть не повалился на стол; потом вляпался в какую-то странную жидкость, разлитую на столе; запутался в собственной футболке! И все ради того, чтобы просто добрести до шкафа. «Здесь надо убраться», – мрачно подумал он и стал собирать книги. Вечер все равно пройдет впустую, так почему бы сегодня не разгрести этот хлам?
И хоть книги его были все в пыли и выглядели осиротевшими, они не были похожи на тех инвалидов в школе. Книги его и только его. Здесь не было истории развития наук или о рассвете в Японии. Исключительно фантастика, философия и драматургия.
Иногда попадались цветные томики ранобэ, моногатари, мобильной литературы. Последнее Хидео читал крайне редко и только в моменты скуки, когда не хочется ничего.
Книги его всегда были раскиданы по комнате, спрятаны в различных углах, под кроватью, на столе, за тумбой, в шкафу – в общем, везде, где только можно оставить книги.
Хидео охотно коллекционировал мангу. Это была единственная литература, которую он мог читать днями напролет. Для манги на его немногочисленных полках находилось пару-тройку ячеек, где одна к одной стояли похожие друг на друга глянцевые томики.
Зажав стопку книг в руках, Хидео обратил внимание на свою коллекцию. Место на полках стремительно заканчивалось, а желание покупать еще все равно было – вряд ли это желание когда-нибудь исчезнет. Манга захватывала Хидео моментально, ему хватало одной главы для того, чтобы влюбиться в рисовку, в стиль повествования, в героев. Однажды он читал весь день и всю ночь, не прерываясь на сон и еду, пока не закончил читать – выдуманный мир захватил его целиком, без остатка.
Глядя на красивые полки, он вспоминал и неприятную сторону своего коллекционирования: мать. Она относилась к манге негативно, хотя и позволяла Хидео покупать ее. Одна серия почему-то особенно ее бесила – натыкаясь на книги, мама грозно отчитывала Хидео за беспорядок, потом проходилась по его вкусам, критикуя их и не одобряя. Это вылилось в трагедию.
Он вспомнил, как его мать сожгла двадцать три драгоценных тома его любимой серии. Сгребла книги в кучу и оттащила за дом, где облила их бензином, чтобы потом поджечь. Хидео тогда только-только пришел со школы.
Это было отвратительное зрелище.
Дома он не обнаружил ни своей манги, ни матери, а потом, взглянув в окно, заметил, как догорают остатки его книг.
Он помнил только этот момент, но помнил так отчетливо, что каждый раз сердце схватывал спазм, мутнел рассудок, а глаза застилала пелена слез.
Он помнил, что потом матери пришлось вызывать скорую, а весь следующий год она проходила терапию и постоянно обследовалась. Да, это точно было психическое расстройство, его мать страдала от обсессии – синдрома навязчивых мыслей, которые она иногда пыталась игнорировать. И вот во что это вылилось. До сих пор мысли об этом эпизоде причиняли боль. В сердце навечно поселился страх за свою и за ее жизнь.
После книжек он принялся собирать остальной мусор: пакеты, банки, тарелки, кружки и бумажки. Все это валялось в его комнате по меньшей мере месяц, и он до сих пор не удосужился выбросить этот хлам.
Телефон запищал, да еще так противно, что Хидео поежился: он понятия не имел, что его телефон может издавать такие звуки. В Микси пришло сообщение. Генджи спросил, как поживает велосипед Хидео. Ну, неплохо поживает. Придется чинить, а чтобы это сделать, нужно дождаться выходных. Следом пришло еще одно сообщение:
«Ради Бога прости. Я, правда, не хотела говорить эту чушь тогда, когда мы сидели в цветах. Мичи».
Вот тут Хидео насторожился. Откуда эта девица знает его номер? И, что еще интереснее – почему она решила начать с ним знакомство именно сейчас? Какие на это были причины?
Она хотела, чтобы он обратил на нее внимание, но стоило ли так стараться ради этого?
Она следит за ним. Это осознание мгновенно перекрыло воздух в груди. Заболела грудная клетка. И все завертелось колесом перед глазами.
«Я слишком чувствителен», – одернул себя Хидео и помотал головой. Как бы сильно ни билось сердце, нужно было оставаться с холодной головой и чистым разумом.
«Откуда ты знаешь мой номер?» – решил спросить он. Ответ шел как-то медленно.
«Мне его дал твой знакомый».
Какой еще знакомый? Этот номер могли дать только трое из друзей Хидео – Генджи, Роуко и Мио.
С Роукой Хидео учился в младшей школе – они были настоящими братьями, веселыми и обаятельными в своей юношеской непосредственности. Однако при поступлении в среднюю школу их пути разошлись: Роуко переехал в Кандзаки, там поступил в среднюю школу, и веселым совместным проделкам пришел конец. Конечно, общаются они даже сейчас, но редко, а встречаются только по праздникам, раз за разом вспоминая былые школьные деньки, когда можно было беззаботно играть и веселиться.
Мио была принципиально другой. Будучи всегда серьезной, она казалась намного старше своих лет, хотя ни одного из ее друзей это не смущало. Она умела легко переключаться, без усилий могла поддержать любую беседу, в общем, была настоящим эрудитом. Ей бы очень понравилось с Генджи – тот тоже никогда не лезет за словом в карман и всегда знает ответ на заданный вопрос. Они познакомились, когда Мио было десять лет, а Хидео – тринадцать. В отличие от Роуко Мио никуда не переезжала из города Сага, а поступила в другую среднюю школу. Хидео все еще не оставляла мысль познакомить Мио с Генджи.
«Кто он?» – спросил Хидео.
«Микси» вдруг вылетел, обнажив главный экран мобильника. Хидео несколько секунд тупо рассматривал иконку приложения, а в голове была абсолютная пустота и какой-то страх, рождающийся изнутри.
Зашел снова, в панике раскрыл переписку и замер.
«Спроси у него сам».
«Значит, это Генджи», – решил Хидео и, отложив телефон в сторону, продолжил убираться.
Ближе к вечеру сон все-таки сморил его и он, ложась на кровать, уснул. Уснул прямо так, не раздеваясь.
Ему снилось ослепительное небо – лазурь над головой сияла и переливалась, точно гладь воды. Хидео никогда не видел ничего подобного – даже вообразить такое было сложно.
В его руках был волк. Он держал его голову крепко, будто бы это последнее, за что можно было бы ухватиться в этом вязко-тягучем пространстве. С животного кусками слетало мясо, оно буквально отваливалось, падая на колени и землю. Приземляясь, шкура и окровавленные куски вспыхивали золотым огнем и превращались в пепел.
Они все падали и падали, горя красивым пламенем, пока в руках Хидео не осталась голая гладкая кость – волчий череп.
Хидео сам не понимал, что делает, все словно происходило без его участия. Руки сами поднесли массивный кусок кости к губам, и он поцеловал труп волка, его молочно-белый, старый череп.
«Поцелуй скорбящего к умершим».
