Тэсс Михевич
В унисон
Лили: суперкислоты и формальдегид
Было немного боязно заходить в кабинет к Токутаро-сэнсэю после всего того, что случилось вчера – Лили винила себя в том, что не смогла пойти на учебу, однако если бы ей выпал шанс прожить вчерашний день еще раз, она бы сделала то же самое. Только теперь пошла бы к бабушке иной дорогой.
Отчасти Лили была рада тому, что встретилась с учителем в тех обстоятельствах, потому что встреть она его в стенах школы, она ни за что не смогла бы удержать распирающую ее радость внутри. Теперь же, когда первые восторги улеглись, Лили могла оценить свое положение трезво: у нее появился шанс доказать всем, что она отлично справляется с любыми трудностями! С другой стороны, та работа, которую ей предложил сэнсэй, накладывает на нее определенные обязательства. Хватит ли у нее сил на это? Достаточно ли она ответственна для того, чтобы суметь написать ее?
Именно поэтому она все еще топталась перед дверью кабинета, как будто ожидала, когда ее по зовут.
У Лили были причины согласиться на предложение сэнсэя. Главная причина заключалась в том, что она отчаянно хотела внимания – ее бесила мысль о том, что в школе она почти ничем не выделяется. У нее была не самая яркая внешность, да и ум, сноровка, находчивость оставляли желать лучшего. Хотелось перемен. Хотелось срочно сделать что-то такое, после чего все вокруг станут хвалить ее и носить на руках – конечно, этого просто не могло быть, но мечтать Лили никто не запрещал.
Переборов страх, она, наконец, решительно (скорее это было похоже на бесшабашный рывок, чем на осознанное действие) вошла в кабинет.
Там, опершись спиной о парту, в задумчивости стоял Генджи.
Она вспомнила его имя сразу же, как только увидела – ему даже не требовалось смотреть на нее, чтобы Лили почувствовала: от этого парня веет опасностью. Он не выглядел опасным в том привычном смысле, который подразумевает вынимание ножа из кармана в самый неподходящий момент. Нет, от него исходило ощущение опасности иного рода, более… призрачное, неясное, едва ощутимое. Генджи был очень умным, и ум его – проницательный, острый, сильный – представлял главную угрозу для Лили. Она ненавидела Генджи и боялась его. Боялась и потому – ненавидела.
Он повернулся к ней медленно, неохотно, точно ему не нужно было делать это лишнее движение, но он все равно его сделал, потому что того требовали приличия. Окинув Лили равнодушным взглядом, Генджи ничего не сказал.
Это ее взбесило.
– Где Токутаро-сэнсэй? – резко спросила она, проходя в глубь класса.
– Вышел, – лаконично ответил Генджи. – Оставил меня тут ждать.
– Зачем ты это делаешь?
Лили встала напротив, сложив руки на груди. Ее суровый взгляд не отрывался от меланхоличного взгляда Генджи.
– Он сказал, – непоколебимо ответил Генджи. – И я жду.
– Но зачем ты пришел?
– Он меня попросил прийти. Потом вышел, сказал, чтобы я…
Скрипнула дверь. Лили повернула голову, смотря на вошедшего учителя в упор. Он спокойно прошел к своему рабочему месту.
– О, вот вы и в сборе, – пробормотал Токутаро-сэнсэй, открывая ящик стола. – Я приготовил для вас задание.
– Для нас? – спросила Лили, даже не пытаясь скрыть презрительного тона. – Вы имеете в виду меня и… его?
Большим пальцем она указала за спину – там как раз стоял Генджи. Он был настолько безучастен, что, доведись Лили обозвать его тупицей, Генджи и ухом бы не повел.
– Да, да, – закивал учитель, – вас двоих. Вы будете писать научную работу в паре. Есть две отличные темы, которые вы можете осветить: формальдегид и суперкислоты. Вы можете выбрать любой аспект изучения этих тем, попробуйте поэкспериментировать. Думаю, с этим у вас проблем не возникнет. Я вам сейчас дам список положений конкурса, ознакомитесь…
Он стал активно рыться в бумагах, не замечая попытки Лили возражать. В такие моменты она почти его ненавидела! Не каждый из людей способен настолько абстрагироваться от мира, чтобы никак не реагировать на заданные вопросы или другие тревожащие вещи.
Переполненная досадой, она повернулась к Генджи. Впервые за все время их пребывания в кабинете его лицо стало обеспокоенным. Кажется, он до последнего надеялся, что его не поставят в пару с Лили. Теперь же, когда им дали общую тему, сомнения отпали: им придется работать вместе. Ради репутации школы. Ради собственной репутации.
Лили до боли вцепилась в свои плечи, чтобы не закричать от злости и ужаса. Да хуже ситуации и представить сложно! Если верны те слухи, которые о Генджи ходят, он – ненормальный!
Взгляд у нее сделался жестким. Она ожидала, что все пройдет не совсем гладко, но такое вообразить было совсем трудно! Возможно, им удастся достичь компромисса: если они разделят работу пополам и буду писать ее обособленно друг от друга, то все будет не так уж и плохо. По крайней мере, она знает о Генджи то, что он вполне порядочный, пусть и очень грубый. Не станет же он ставить ей палки в колеса – особенно, когда они на одной стороне?
– Вот! – Токутаро-сэнсэй вытащил листок из кипы бумаг. – Здесь все положения, правила участия и форма, куда нужно подавать заявку. Постарайтесь окончательно определиться с вашей темой на этой неделе.
Чрезвычайно довольный собой, он вытолкал Лили и Генджи вон из класса и крикнул напоследок:
– Будут вопросы – звоните!
Лили вскипела: она готова была вернуться и броситься на учителя с кулаками, но страх войти в дверь вновь овладел ею – теперь гораздо более сильный, чем тот, который она испытала четверть часа назад.
Генджи бегло осмотрел листок, усмехнулся чему-то своему и передал его Лили. Она взялась за край бумаги, с ужасом осознавая, что руки у нее мелко дрожат – то ли от волнения перед поставленной задачей, то ли от близости Генджи. Все это время, возмущаясь и пыхтя внутри себя от злости, она пыталась задушить нарастающую тревогу, которая червями выгрызала в ней норы – если бы ее волнение, такое подвижное и живое, можно было бы увидеть невооруженным глазом, Генджи бы увидел, что тело ее все испещрено дырами.
Она боялась, что Генджи задаст ей какой-нибудь вопрос, касающийся ее знаний в области химии. Она не считала себя слабой в этом предмете, но на фоне умного одноклассника чувствовала, как становится незаметной в его тени – крошечная и невидимая. Наверное, это было главной причиной, по которой она не хотела – просто не могла! – писать работу с ним в паре: его непомерное эго заденет ее собственное. Лили не могла этого допустить.
– Ты в порядке? – спросил Генджи, заглядывая Лили в глаза.
Она вздрогнула, едва не выронив лист. Только теперь она заметила, что за все это время не прочитала ни строчки, хотя и осматривала бумагу в поисках чего-то примечательного.
– Д-да, – слабо ответила она, покачиваясь (ноги ее почти не держали). – Я дома гляну, хорошо? Наверное, я и в самом деле не в порядке.
– Ладно. – Пожав плечами, Генджи развернулся на пятках, чтобы уйти. – Ты, главное, не забудь подумать над темой. Мне-то, в общем, все равно, о чем писать, так что если у тебя есть тема, в которой ты чувствуешь себя увереннее…
– Я во всех темах чувствую себя достаточно уверенно, – заявила Лили, вспыхивая.
Лист нервно дрогнул в ее пальцах. Как же он бесит! Именно этого она и боялась – подобных уничижительных компромиссов. Да, может она и не чувствует себя достаточно осведомленной в той или иной области химии, но это же не значит, что он может это как-либо подчеркивать!
– Ладно-ладно, – примирительно пробормотал Генджи, уходя. – Я просто сделал предположение.
– Прощай! – огрызнулась Лили, а когда Генджи скрылся за поворотом, со злостью тихо добавила: – Идиот.
Хидео: приглашение
После урока истории ученики разошлись на перерыв, и Хидео, так и не пообедавший во время прошлого перерыва, отправился к своему любимому месту в надежде перекусить. Желудок ныл от голода – и если бы не рамки приличия, Хидео с удовольствием бы сейчас закинул в рот что-нибудь из оставленного мамой – например, бэнто. Он уже предвкушал этот сладостный момент, когда отведает вкусного риса с овощами.
Сев на лавочку, Хидео вновь всмотрелся в разноцветные кусты с цветами и невольно подумал о том, что они выглядят намного приятнее, когда рядом с ними кто-то стоит. Вдруг на ум пришла Хамада – она, как солнечный луч, возникла в сознании помимо его желания, и Хидео ощутил, как мурашки бегут по коже от одного только представления о девушке.
Он задумчиво поднес палочки к лицу, буравя невидящим взглядом кусты, и все думал, бесконечно долго думал о том, как бы отреагировал, появись Мичи прямо здесь, перед ним. Он бы не испугался, конечно, но его бы ужасно смутило ее появление – он ведь не звал ее. А давно ли ей стало важно, зовут ее или нет? Хидео может до потери сознания доказывать всем и каждому (в первую очередь – себе), что никто не имеет права нарушать его личное пространство без его ведома, но в действительности он прекрасно понимает – Хамада может. Она странная, а странным людям все можно.
Да и почему он вообще начал об этом думать? Что бы изменилось, если бы она пришла? Хидео уж точно бы не обрадовался – его едва ли хватало на то, чтобы не съязвить при виде Хамады. Вечно навязчивая, она нарушала его покой, как если бы неподвижную гладь воды вдруг взбаламутила лягушка. Он бы не обрадовался, нет, но, может, тогда его перестало бы глодать странное чувство, что он навсегда останется здесь, пока остальные ученики будут куда-то двигаться и духовно расти. Ему бы не хотелось всю жизнь провести в стенах школы, да он и не смог бы, ведь рано или поздно все отсюда уходят. Хидео казалось, что стены сдавливают его со всех сторон, давят своим пространством и не дают выбраться. Каждый раз, когда Хидео вспоминал о них – ему становилось не по себе. Сглатывая острую горечь, он старался забыться, уйти с головой в какие-нибудь чужие вселенные, где проблемы были не у него, а у других людей, существующих только в фантазии автора.
Аппетит после размышлений пропал, как будто его никогда и не было. Отложив палочки, Хидео тяжело вздохнул. Он не хотел показывать на людях свои эмоции, но они упрямо просились наружу – вот он потянулся рукой к губам, чтобы с силой закусить палец – это нужно было сделать, чтобы почувствовать боль. Боль отрезвляет.
На губу просочилась кровь из пальца. Почувствовав жжение, Хидео отнял руку. Наваждение прошло, и стены, и глухое одиночество, давящие на него своей неподъемной тяжестью, наконец отступили. Справляться с психологическими проблемами с помощью боли – способ вредный, но достаточно действенный.
Он был бы рад любому живому существу, даже Хамаде. В идеале, конечно, ему хотелось посидеть с Генджи – тот уж точно не станет терпеть тишину и расскажет о чем-нибудь интересном. Он сейчас буквально помешался на преступлениях, хочет непременно докопаться до истины, да только он же обычный школьник, такие, как он, разгадывают тайны только в детективных книжках да подростковых сериалах. И все же Генджи уверен в успехе дела. Может, это из-за того, что у него отец работает в полиции? Он как раз сейчас занимается этим делом.
Телефон завибрировал. Хидео потянулся за ним, и, вытащив, открыл сообщение в «микси». По забавному совпадению, писала Хамада:
«Где ты?»
У Хидео учащенно забилось сердце. Легка на помине! Стоило только подумать о том, что ее нет, как она внезапно появляется! Невесомое волнение подкатило к самому горлу, пока он печатал ответ:
«В саду».
Ему не слишком хотелось говорить о том, в каком месте он сейчас обедает, но ничего другого не оставалось, тем более он сам скучал в одиночестве и остро нуждался в компании. Все-таки, какой бы странной Мичи ни была, ее присутствие рядом как-то… успокаивало. Ее светлые волосы, непринужденность, вечный оптимизм и почти щенячья кротость вселяли в душу трепетную радость, от которой становилось теплее и веселее.
Сидя в мрачном, нетерпеливом ожидании, Хидео порывался вновь отведать желанного бэнто, но рис не лез в глотку – то ли от волнения, то ли просто от одного пресыщения одним видом еды.
Припомнился сон – точнее, он и не забывался, существовал где-то на периферии сознания, как вещь, суть которой давно позабыта, но которая все еще напоминает о себе.
Череп волка, волчий череп – время выбелило кости, сгладило углы, отчего свет лазурного неба голубыми тенями очерчивал впадины и покатые изгибы. Мысленно Хидео провел пальцами по кости, почти на физическом уровне ощущая шероховатую поверхность, испещренную царапинами и вмятининами. Он этот череп поцеловал – прямо в молочно-белые зубы. Он и сам не понимал, почему сделал это, почему из всех действий он совершил именно этот целомудренный, почти ритуальный поцелуй. Да, наверное все дело в том, что это был своеобразный ритуал – чтобы пройти дальше, нужно поцеловать усопшего.
Лазурное небо тоже что-то значит? Голубой цвет – цвет чистоты, непорочности, это цвет воды и небес. Как это привязать к тому, что он чувствовал во сне? Есть ли у этого какая-то трактовка? Голубой цвет – это, по сути, разведенный синий, а синий втягивает в себя зрителя, забирая его внимание без остатка. Чем темнее синий, тем глубже омут, в который он затягивает.
– Я совсем забыла, что ты обедаешь здесь, – Мичи торопливо подошла и аккуратно села рядом.
Хидео посторонился, отводя взгляд в сторону. После того что произошло в библиотеке, ему стало неловко на нее смотреть. Что она, интересно, подумала, когда увидела его побелевшее от ужаса лицо? Хотя он и считал ее странной, ему совсем не хотелось, чтобы она думала про него то же самое. Он же совсем не странный – типичный подросток с обычными проблемами. Его часто приводили в смятение глупые и пошлые шутки одноклассников, его сводили с ума миры, в которые он с головой погружался, но это никак не характеризовало его как личность. Хидео был, скорее, наблюдателем своей жизни, нежели ее непосредственным участником – он дружил с сумасшедшим Генджи, жил с сумасшедшей матерью и мечтал о сумасшедшей девушке. Традициям он не изменял.
Мичи сидела рядом, такая теплая и спокойная, взгляд ее без интереса блуждал по цветам, не задерживаясь надолго ни в одной точке. Лишь немного погодя Хидео заметил, как Мичи вцепилась побелевшими пальцами в край синей юбки.
– Слушай, – начала она, запинаясь, – сегодня у меня свободный вечер и… мне бы хотелось немного прогуляться. С тобой.
Движение головы вышло немного дерганным; Мичи повернула к Хидео лицо и внимательно заглянула в глаза, словно пытаясь найти в них ответ. Хидео поджал губы, тщательно взвешивая каждое слово, которое должен сказать.
– Почему я?
Она чуть оголила ряд ровных зубов и подалась вперед, сокращая и без того маленькую дистанцию между ними. Хидео подавил инстинктивное желание отодвинуться.
Она коллекционирует черепа животных, и это могло бы быть безобидным хобби, если бы не то обстоя тельство, что во сне Хидео уже имел дело с иной стороной подобного коллекционирования. Весьма… неприятной стороной.
На ум некстати пришла старая-старая сказка о кицунэ, которую рассказывала Хидео мама. Эту сказку он никогда не понимал – ее суть сводилась к тому, что богиня Инари, желая попасть в мир людей, попросила двух своих верных кицунэ найти семь душ для перехода. Кицунэ же, вместо того, чтобы выполнить задание, едва не погубили человечество, погрузив его в раздор и смуту.
Семь душ… это были не просто души, кицунэ собирали определенные архетипы: воин, монах, матерь, виновный, полукровка, правитель и мятежник. Целая коллекция.
– Потому что только ты смог обратить на меня внимание, – тихо проговорила Мичи. – До этого момента я чувствовала себя пустым местом.
Его глубоко тронуло это признание. Он и сам всегда ощущал нечто похожее – в младшей школе Хидео не замечали. Одноклассники помимо Роуко и Мио проявляли участие, не стараясь сблизиться с ним или подружиться. На вечеринки его не звали, в гостях у других он бывал редко, да и то по особым случаям – если кто-то праздновал день рождения или переезд в другой город. Дружил он с несколькими людьми, но дружба эта была уже испытанной временем. В младшей школе постоянных друзей он так и не завел.
Зато в средней познакомился с Генджи, а если даже такой, как Хидео, смог найти себе друга (пусть и странного), Мичи переживать было не о чем.
Ему стало ее жаль. Она перевелась сюда не так давно, и за это время так ни с кем и не подружилась среди одноклассников. Должно быть, ей тоже ужасно одиноко сидеть целыми днями и не знать, что делать. Кому она изливает душу в подобных ситуациях? Как справляется с острыми приступами отчаяния, если у нее такие есть?
– Ты смотришь на меня так, словно тебе меня жалко, – сказала вдруг она.
– Я просто сочувствую тебе.
– Это разве не одно и то же?
– Сочувствие… чувство более компанейское. Я жалел бы тебя, если бы не чувствовал примерно того же, что чувствуешь ты.
Мичи отвела взгляд в сторону. Когда она вновь решилась заговорить, ее голос чуть дрогнул:
– Тоже чувствуешь себя пустым местом?
– Иногда.
Он боролся с собой. Ему не хотелось так сразу раскрывать свои слабые стороны, но разговор как будто бы обязывал его это сделать. Хамаду нужно было просто поддержать – она нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сказал ей, что прекрасно ее понимает.
Сочувствовал ли он ей? Если подумать и как следует разобраться, то да, он определенно это делал по отношению к девушке, хотя раньше ему казалось, что в нем существует только жалость – грубая, жестокая жалость к тем, кто не справляется со своими проблемами, как и он. Когда-то Мио сказала ему, что он слишком часто зацикливается на сравнении себя с другими – из этого появляется его неудовлетворение собой и острая жалость к тем, кто не соответствует его стандарту. Хидео тогда обиделся на нее, решив, что она таким способом решила уколоть его. Теперь же Хидео пришел к неутешительной мысли: Мио была права.
Он уставился в бэнто не в силах продолжать разговор. Все его нервы и так расшатаны до предела. Зачем доводить до крайности подобными излияниями?
– Так ты сходишь со мной? – спросила Мичи, подтянув ноги под лавочку.
– Хорошо, – коротко ответил Хидео, прикрывая глаза.
– Я позже напишу, во сколько встретимся.
Она вспорхнула, подобно белой бабочке, и засеменила в сторону школы, держась спокойно и ровно – хотя Хидео чувствовал, что этот разговор дался ей тяжело.
Уроки закончились быстро, все ученики стали поспешно собираться и расходиться. Учителя настоя тельно рекомендовали им не возвращаться домой в одиночку, а расходиться группами, избегать безлюдных мест и идти посередине дороги, подальше от кустов и густых деревьев. Хидео советам не внял – он шел домой в гордом одиночестве, пинал задумчиво камешки и думал о том, как объяснит сегодня матери, что идет гулять по вечернему городу. Мама у него понимающая – она бы не осудила Хидео за позднюю вылазку из дома (даже с учетом того, что в городе завелся серийный убийца), но задала бы ему уйму вопросов, включая и то, каким путем Хидео пойдет в город. Она переживала, а с появлением ужасных новостей о погибших она стала тревожиться еще сильнее, но пока не могла ограничить его передвижения. Комендантского часа еще нет, по вечерам в Сага час пик, людей всегда много и они повсюду – вряд ли кому-то в этот момент будет грозить опасность.
Его внимание привлек какой-то шум; подняв голову, Хидео встретился взглядом с Лили, которая в эту же секунду поспешно отвернулась и попыталась пройти мимо. Хидео резко схватил ее за запястье, отчего она тихо выругалась и стала вырываться.
– Рокэ-сан, – пробормотал Хидео, глядя на нее во все глаза, – ты почему с уроков ушла?
– Они же кончились, нет? – съязвила она.
– Я вот только что освободился, но ты? Ты же из дома идешь?
– Тебе вообще зачем эта информация, Мацумура? Мне стало плохо – меня отпустили домой. Понял? Я ухожу, пусти.
Она выскользнула из его хватки и быстрым шагом стала удаляться, то и дело нервно поправляя рыжий хвост на макушке. Хидео обескураженно глядел ей вслед, теряясь в смутных догадках. Ее ли он только что остановил? Она ведь никогда с ним не общалась в подобном тоне. Когда судьба свела их у храма Инари, Лили была очень мила и обходительна. Да и когда они вместе шли в школу, общалась она легко и просто, без раздражения.
Что-то было не так.
У Хидео болезненно заныло сердце. Если у Лили какие-то проблемы, он обязательно должен это выяснить.
Мамы, к счастью, дома не оказалось. Она ушла на работу в ночную смену (когда-нибудь она себя доконает этими ночными сменами), поэтому Хидео мог спокойно подготовиться к выходу из дома без ежечасного напоминания о том, как опасен внешний мир.
Примерно тогда ему пришло сообщение от Мичи:
«Все еще в силе?»
«Да. Во сколько встречаемся и где?»
Ответ не пришел. Мичи также не уточнила время и место встречи. Это было самое раздражающее – он ведь задал ей вопрос, а она прочитала и не ответила. Может, она уже сама передумала идти на эту дурацкую встречу? Зачем тогда она спросила, в силе ли все? Вероятно, она хотела, чтобы Хидео сам отказался, вот только теперь он из упрямства вцепится в ее предложение и будет делать все, чтобы встреча состоялась.
Все казалось теперь таким никчемным, таким глупым! Ну чего он ожидал, в самом деле? Что она сдержит обещание? Нужно было отказаться с самого начала!
Не выдержав, он взял телефон и, открыв пе репис ку, стал яростно строчить, изливая в словах весь накопившийся гнев. Он припомнил ей и странное поведение, и нездоровое увлечение черепами, и белые, выжженные осветлителем волосы, которые не опус кались ниже острых худых плеч. Он писал и о себе, проклиная сад, в котором они сидели, библио теку, в которой ему пришлось взять чьи-то бессмысленные короткие записки, он упомянул даже Генджи, которого никогда не было рядом, когда он был так нужен!
Все это он сразу же стер. Опомнившись, Хидео перечитал написанное и ужаснулся – он не догадывался, что в нем может быть столько ядовитой горечи и невысказанных обид. Вместо этого он коротко написал:
«Ты точно уверена, что у нас получится встретиться сегодня?»
Почти сразу пришел ответ:
«Получится. Думаю, нам обоим нужно выговориться».
Руки начали мелко дрожать, ослабевшие от напряжения пальцы едва не выронили телефон. Она все эти десять минут, которые он потратил на написание того длинного, оскорбительного сообщения, сидела и смотрела, как он что-то пишет. Она знала, что он хотел ей сказать что-то, и ждала, когда он напишет и отправит!
Ему стало не по себе. Захотелось смыть с себя навлеченный позор. Он даже толком не знает, что скажет ей, когда они встретятся.
«В пять около твоего любимого кафе – «Фуничи» – прилетело сообщение.
Хидео опешил.
«Откуда ты знаешь, что это мое любимое кафе?!»
В ответ она написала:
«У меня было много времени для подготовки».
«Фуничи» располагалось неподалеку от школы. Это был рай для старшеклассников, которые предпочитали переждать перерывы между уроками в уютном и красивом месте с клетчатыми диванами и столиками из темного дерева. Меню в «Фуничи» было самым распространенным – кофе, чизкейки, кексы, всевозможные пирожные и сладости, которые подавались к чаю или кофе. Там всегда играла легкая инструментальная музыка, которую можно было заметить только в том случае, если пришел в одиночестве – людям, пришедшим в компании, было просто не до нее.
Хидео приходил сюда по выходным, чтобы сменить обстановку после долгой учебной недели. Он всегда брал место у окна, чтобы посматривать на открывающийся вид оживленной улицы, где люди, вечно занятые своими заботами, снуют из стороны в сторону и не замечают, что за ними кто-то пристально наблюдает.
Хидео собрался, выбрал все самое приличное из своего старомодного гардероба, надушился, умылся и вышел навстречу неизвестному.
