Уильям Шекспир
Король Генрих IV
Такой поступок сына лишь поможет
Болезни доканать меня. Смотрите,
О сыновья мои, что вы такое!
Как быстро извращается природа,
Увлекшись блеском золота, как целью.
Вот для чего, безумные отцы,
Тревогой вы свой сон обременяли,
Заботой – мозг, трудом тяжелым – кости.
Вот для чего вы накопляли груды
Похищенного золота чужого.
Вот для чего вы сыновей учили
Искусствам и военным упражненьям.
Как пчелы, что на всех цветах сбирают
Их сладкий сок, мы, рот набивши медом
И светлым воском бедра нагрузив,
Летим в свой улей и, подобно пчелам,
Встречаем смерть в награду за труды.
Вот горечь, что приходится вкусить
Отцу перед кончиной. (Возвращается Варвик).
Где-ж тот,
Кто уж не в силах ждать, пока болезнь –
Союзница его – со мной покончит?
Варвик.
Милорд, в соседней комнате застал
Я принца, обливавшего лицо
Прекрасное столь нежными слезами,
Что даже кровожадное злодейство,
Увидевши его, свой нож омыло-б
Росой очей. Вот он, сюда идет.
Король Генрих.
Зачем же он корону взял отсюда?
(Входит принц Генрих).
Смотрите, он идет. Приблизься, Гарри.
Уйдите все. Оставьте нас одних.
(Варвик и другие уходят).
Принц Генрих.
Не думал я ваш голос вновь услышать.
Король Генрих.
Отцом подобной мысли было, Гарри,
Твое желанье. Зажился на свете
Я слишком долго. В тягость я тебе.
Но неужели так изголодался
Ты по моем престоле опустевшем,
Что поспешил облечься в знаки власти.
Пред тем как час созрел? Безумна юность.
Величья ищешь, что тебя раздавит.
Немного потерпи. Столь слабый ветер
Поддерживает от паденья тучку
Моей минувшей власти, что ей вскоре
Поникнуть суждено. Мой день померк.
Ты то похитил, что и без вины
Чрез несколько часов твоим-бы стало.
Пред смертью ты как-бы скрепил печатью
Мои все подозренья. Жизнь твоя
Уликой мне служила, что меня
Не любишь ты. И вот ты захотел
Чтоб умер я, вполне в том убежденный.
Таил ты в мыслях тысячу кинжалов,
О каменное сердце их точил,
Чтоб пол-часа убить отцовской жизни.
Как! Пол-часа не мог ты потерпеть?
Коль так, ступай, сам вырой мне могилу,
Вели колоколам вещать с весельем
Не смерть мою, – твое коронованье.
Из слез, что оросят мой гроб, свари
Елей, чтоб им чело свое помазать.
Смешай меня с давно забытым прахом.
Отдай червям того, кто дал тебе
Дыханье. Отмени мои указы,
Смести моих сановников. Не время
Теперь блюсти порядок. Генрих Пятый
Вступил на трон! Тщеславье, ободрись!
Сокройся, королевское величье!
Прочь, мудрые советники! Отныне
Со всех концов к английскому двору
Пусть обезьяны праздные стекутся.
Теперь, соседи, вы от всех отбросов
Очиститесь. Имеются ль у вас
Бездельники, что сквернословят, пляшут,
Всю ночь гуляют, грабят, убивают,
Ну, словом совершают все грехи
Старинные на новый лад? Утешьтесь,
Они вас больше тяготить не станут:
Тройное зло их Англия прикроет
Двойною позолотой. Должность, силу
Почет, – все это Англия им даст.
Там Генрих Пятый снял намордник власти
С распутства, укрощенного с трудом,
И злобный пес зубами вновь вопьется
В тела невинных. О, мой бедный край,
Междоусобной распрей изнуренный!
Уж если власть моя не сберегла
Тебя от беспорядка, что же будет,
Коль беспорядок овладеет властью?
Вновь станешь глушью, логовом волков,
Твоих же обитателей старинных.
Принц Генрих (преклоняя колени).
Простите, государь мой. Если-б слезы
Помехой влажной не были для слов,
Давно-б я ваш укор прервал столь горький
И милый мне, и не дал вашей скорби
Его договорить, своей – дослушать.
Вот ваш венец, и пусть его надолго
Хранит для вас Тот, чей венец – бессмертье.
О, если он дороже был мне чести
И славы вашей, пусть я никогда
С земли не встану, где лежу, простертый,
Послушный чувству верности и долга.
Известно Богу одному, как сердце
Во мне похолодело вдруг, когда я,
Войдя сюда, застал вас без дыханья.
Коль притворяюсь, пусть средь буйной жизни
Теперь умру, чтоб свет, доверья чуждый,
Не видел благородной перемены,
Которую решил я проявить.
Войдя сюда и вас сочтя умершим,
Чуть не умерши сам при этой мысли,
С короной, как с разумным существом,
Я речь повел и так ее корил:
«Заботы, неразлучные с тобою,
Пожрали тело моего отца.
За то тебя, слывущую чистейшим,
Я наихудшим золотом зову.
Другое, хоть достоинством пониже,
Ценнее оттого, что как целебный
Напиток сохраняет нашу жизнь.{108}
Ты-ж, первая по качеству и славе,
Того убила, кто тебя носил».
Так, государь, твердя слова укора,
Я на себя корону возложил,
Чтоб с нею – с супостатом, на моих
Глазах убившим моего отца –
Затеять бой, как истинный наследник.
Но если заразила кровь мою
Она малейшей радостью иль гордость
Раздула в мыслях, если дух мятежный
Иль суетный во мне на встречу ей
С приветом устремился, как к желанной, –
Пусть вечно Бог ее далеко держит
От головы моей, пусть превращусь
В беднейшего вассала, кто колени
Пред ней в священном страхе преклоняет.
Король Генрих.
О, сын мой! Бог внушил тебе желанье
Унесть ее, чтоб мудрым извиненьем
Любовь отца сильнее возбудить.
Приблизься, Гарри, сядь у изголовья
И выслушай последний мой совет,
Который, верю, дать еще я в силах.
Известно Богу одному, какими
Окольными путями и кривыми
Я раздобыл корону эту. Мне же
Известно хорошо, как беспокойно
Она на голове моей сидела.
К тебе – она окрепшей перейдет
Средь общего признанья и покоя.
Все темное, что связано с её
Приобретеньем, в гроб уйдет со мною.
Но мне она казалась знаком власти,
Захваченной насильственной рукой.
От многих в жизни мог укор я слышать,
Что свой венец с их помощью я добыл,
И это каждый день рождало распри
Кровавые, терзая мнимый мир.
Ты видел сам, с опасностью какою
Я отвечал на грозные удары.
Мое все царствованье было драмой,
Раздоры – содержанием её.
Моя же смерть меняет все. Что было
В моих руках захватом, перейдет
К тебе с названьем боле благородным:
Ты свой венец в наследство получил.
И все-таки, хотя стоишь ты тверже,
Чем я, ты крепок не вполне, покуда
Обиды свежи. Те мои друзья,
Кого и ты назвать друзьями должен,
Лишились так еще недавно грозных
Зубов и жал. Могуществом своим
Они мне помогли достигнуть власти,
И я бояться мог, что сила их
Меня низвергнет. Чтоб беды избегнуть,
Одних я сокрушил, других сбирался
Вести в святую землю, чтобы праздность
И долгий отдых не дали им слишком
Глубоко заглянуть в мои права.
И потому, мой Гарри, вечно думай
О том, чтоб занимать войною внешней
Их шаткие умы. Трудясь в чужбине,
Они забудут о своем былом.
Хотел сказать я многое, но в легких
Дыханья нет. иссякла сила речи.
Прости, Господь, мой путь, к венцу приведший,
Пусть долгий мир сменит раздор прошедший.
Принц Генрих.
Вы добыли, носили свой венец
И мне вручили. Спорам всем конец.
Пусть ополчится мир. Со всей вселенной
Один сражусь за ваш венец священный.
(Входят принц Джон, Варвик, лорды и другие).
Король Генрих.
Смотри, смотри, идет мой Джон Ланкастрский.
Принц Джон.
Здоровья, мира, счастья государю.
Король Генрих.
Ты, Джон, с собой приносишь мир и счастье.
Здоровье же, увы, на крыльях юных
Умчалось и покинуло меня,
Как голый пень сухой. Тебя увидев,
Покончил я с заботами земли.
Лорд Варвик здесь?
Принц Генрих.
Лорд Варвик!
Король Генрих.
Тот покой,
Где мне впервые сделалося дурно,
Не носит-ли особого названья?
Варвик.
Милорд, его зовут Иерусалимом.
Король Генрих.
Хвала Творцу! Там должен жизнь я кончить.
Давно тому назад мне предсказали,
Что я окончу дни в Иерусалиме.
Мечтал я тщетно про святую землю.
В ту комнату! Там вечным сном усни!
В Иерусалиме Гарри кончит дни.
(Уходят).
Действие пятое
Сцена I
Глостершир. Комната в доме Пустозвона.
Входят Пустозвон, Фальстаф, Бардольф и паж.
Пустозвон. Клянусь петухом и сорокой, сэр, вы не уедете сегодня. Эй, Дэви!
Фальстаф. Уж вы извините меня, мистер Роберт Пустозвон.
Пустозвон. Не извиню, никаких извинений не принимаю. Никакое извинение вам не поможет. Вас не извинят. Эй, Дэви, где ты?
(Входит Дэви).
Дэви. Здесь, сэр.
Пустозвон. Дэви, Дэви, Дэви, постой – ах да! позови сюда повара Вильяма. Сэр Джон, ваше извинение не принимается.
Дэви. Слушаю, сэр. Этих повесток я не мог вручить. Да и вот еще – чем мы засеем ту большую пашню – пшеницей?
Пустозвон. Да, красной пшеницей, Дэви. Но позови повара Вильяма… Есть у нас молодые голуби?
Дэви. Да, сэр. А вот счет кузнеца за ковку лошадей и за плуги.
Пустозвон. Проверь счет и заплати. Сэр Джон, никаких извинений!
Дэви. А еще, сэр, нужно купить новую цепь к ведру; да еще – прикажете вычесть из жалованья Вильяма за мешок, который он потерял на рынке в Гинкслэе?
Пустозвон. Непременно. Так вот, Дэви, пару голубей, пару цыплят, ножку баранины, да еще разные разности, скажи это повару Вильяму.
Дэви. А военный господин останется здесь на ночь, сэр?
Пустозвон. Да, Дэви. Я хочу его хорошенько угостить. Друг при дворе лучше, чем пенни в кошельке. Угости хорошенько и его людей, Дэви. Они ведь порядочные плуты и потом будут кусать заглазно.
Дэви. У них самих спина искусана, сэр: белье на них страсть какое грязное.
Пустозвон. Хорошо придумано, Дэви. Делай, что сказано, Дэви.
Дэви. Я прошу вас, сэр, поддержать Вильяма Визора из Виконта против Клемента Перкса с горы.
Пустозвон. На Визора поступило много жалоб. Он, насколько я знаю, большой подлец.
Дэви. Вполне согласен с вашей милостью, сэр, что он подлец. Но неужели, Господи помилуй, нельзя поддержать подлеца по просьбе его друга? Честный человек, сэр, может сам себя защитить, а подлец не может. Я верно служил вашей милости, сэр, вот уже восемь лет, и если мне не дозволено раз или два в четверть года поддержать мошенника против честного человека, то, видно, мало у вас ко мне расположения. Этот подлец мой честный друг, сэр, и потому я очень прошу вашу милость решить дело в его пользу.
Пустозвон. Ну, хорошо, я его не обижу. А теперь иди, Дэви. (Дэви уходит). Где вы, сэр Джон? Ну, ну, пожалуйста, снимайте сапоги. Вашу руку, мистер Бардольф.
Бардольф. Я рад видеть вашу милость.
Пустозвон. Благодарю тебя от всего сердца, милый Бардольф. Добро пожаловать, великан. Идемте, сэр Джон.
Фальстаф. Скоро приду, мистер Пустозвон. (Пустозвон уходит). Бардольф, присмотри за нашими лошадьми. (Бардольф и паж уходят). Если бы меня распилили на части, то вышло бы четыре дюжины таких бородатых, монашеских посохов, как мистер Пустозвон. Какое удивительное соответствие между его умом и умом его прислуги: глядя на него, они ведут себя как дураки судьи, а он, разговаривая постоянно с ними, превратился в лакея, похожого на судью. Их мысли так слились, благодаря постоянному сообществу, что они держатся все вместе, как стадо диких гусей. Имей я нужду в мистере Пустозвоне, я бы стал льстить его людям, говоря им об их сходстве с их хозяином; нуждайся я в его слугах, я льстил бы мистеру Пустозвону, говоря ему, что никто не умеет лучше повелевать слугами, чем он. Нет никакого сомнения, что как мудреное поведение, так и глупое заразительны подобно болезни, – поэтому нужно брать товарищей со строгим разбором. Я из этого Пустозвона извлек достаточно смешного, чтобы позабавить принца Генриха столько времени, сколько длятся шесть мод, что равняется четырем судебным срокам и двум долговым, и он будет хохотать без «интервалов». Удивительно, как действует на людей выдумка, приправленная легкой клятвой, или шутка, сказанная с мрачным видом – в особенности на молодежь, не испытавшую, что такое ломота в плечах. Принц будет хохотать до тех пор, пока лицо его не сморщится, как промокший плащ.
Пустозвон (за сценой). Сэр Джон!
Фальстаф. Иду, мистер Пустозвон.
Сцена II
Вестминстер. Комната во дворце.
С разных сторон входят Варвик и лорд верховный судья.
Варвик.
Ну что, милорд судья, куда идете?
Верховный судья.
Как чувствует себя король?
Варвик.
Отлично.
Он всем заботам чужд.
Верховный судья.
Надеюсь, он
Не умер?
Варвик.
Путь, указанный природой,
Он совершил и не живет для нас.
Верховный судья.
Зачем он и меня не взял с собой?
За то, что век свой правдой прослужил я,
Теперь не защищен я от обид.
Варвик.
И впрямь, вас молодой король не любит.
Верховный судья.
Да, знаю и заранее готовлюсь
Приветствовать я новые порядки.
Действительность не может быть печальней
Того, что мне сулит воображенье.
Входят принц Джон, принц Гемфри, принц Кларенс, Вестморлэнд и другие.
Варвик.
Вот Генриха умершего идут
Потомки огорченные. О, если-б
Живущий Генрих нравом был похож
На худшего из братьев трех! Как много-б
Осталось на местах служилой знати,
Которой нынче паруса убрать
Пред сволочью нахлынувшей придется.
Верховный судья.
Увы! Боюсь, что все пойдет вверх дном.
Принц Джон.
Привет, лорд Варвик.
Принцы Гемфри и Кларенс.
С добрым утром, лорд.
Принц Джон.
Мы будто разучились говорить.
Варвик.
Ну, не совсем, но слишком наша скорбь
Тяжка, чтоб говорить о ней.
Принц Джон.
Мир праху
Того, по ком так тяжко мы скорбим.
Верховный судья.
Мир нам.
Спаси нас Бог от скорби боле тяжкой.
Принц Гемфри.
Милорд, вы вправду друга потеряли.
И я готов поклясться, что на вашем
Лице печаль взята не на прокат,
А в собственность вполне принадлежит вам.
Принц Джон.
Хотя никто не может быть уверен
В расположеньи короля, но вас
Вернее, чем всех прочих, ждет немилость.
Скорблю за вас. Как изменить все это?
Кларенс.
Заискивать теперь у сэра Джона
Фальстафа вам придется. Это значит:
Против теченья плыть своих же чувств.
Верховный судья.
В своих делах всегда служил я чести,
Руководился духом беспристрастья.
Нет, принцы дорогие, никогда
Меня вы не увидите просящим
О нищенском позорном снисхожденьи.
Коль правда и невинность не помогут,
Отправлюсь вслед за королем умершим
И расскажу, кем послан.
Варвик.
Принц идет.
(Входит король Генрих Пятый в сопровожденьи свиты).
Верховный судья.
Привет вам. Да хранит Всевышний ваше
Величество!
Король Генрих.
Величество – наряд
Хоть блещущий – сидит не так удобно,
Как думаете вы! Я вижу, братья,
Под вашей грустью скрыт какой-то страх.
Мы при дворе английском, не турецком.
Не Амурату Амурат, но Генрих
Здесь Генриху наследует.{109} Грустите,
О, братья добрые! Вам грусть пристала.
Наряд печали так по королевски
Вы носите, что углубить хочу я
Ваш траур и в душе его носить.
Да, будьте грустны, братья дорогие,
Но на себе несите это бремя,
Лишь как частицу грусти всенародной.
Что до меня, молю вас Богом, верьте,
Что буду вам отцом и вместе братом.
Вы дайте мне любовь свою, и я
Возьму заботы ваши. Плачьте, братья,
Что Генрих умер. Сам о том я плачу.
Но Генрих жив, который превратит
В дни счастья вашу каждую слезинку.
Принц Джон.
Мы ничего другого и не ждем
От вашего величества.
Король Генрих.
Как странно
Вы смотрите. (Верховному судье)
В особенности вы.
Вы, думаю, вполне убеждены,
Что я вас не люблю?
Верховный судья.
Я убежден,
Что, беспристрастно на меня взглянув,
Вы, государь, причины не найдете
Для ненависти.
Король Генрих.
Нет? Как может принц
Столь высоко поставленный забыть
Столь тяжкие обиды? Как! Позорить,
Бранить и грубо посадить в тюрьму
Наследника английского престола!
И это все ничто не может
Быть смыто в волнах Леты и забыто?
Верховный судья.
В моем лице в то время был представлен
Родитель ваш, его же власти знак
Лежал на мне. И вот, когда законы
Его я применял, заботясь только
Об общем благе, – вам угодно было,
Забыв мой сан, величье правосудья,
Закона мощь и образ короля,
Который я собою воплощал,
Мне нанести удар в судейском кресле,
И, смело пользуясь мне данной властью,
Я вас велел под стражу взять, как если-б
Вы оскорбили вашего отца.
Коль я тогда неправ был, вы теперь,
Венец надев, должны мириться с мыслью,
Что сын ваш будет обращать в ничто
Веленья ваши, прогонять судью
С его скамьи почетной, преграждать
Теченье правосудья, притуплять
Тот меч, что охраняет безопасность
Особы вашей. Более того:
Топтать ногами образ ваш державный,
Над вашими делами издеваться
В лице другого. Собственную мысль
Спросите, как король. Себя на место
Отца поставьте. Будьте сами в мыслях
Отцом такого, как вы были, сына.
Внемлите поруганью своего
Достоинства, взгляните на презренье
К священнейшим законам, к вам самим.
Теперь вообразите, что за вас
Вступаюсь я и в силу вашей власти
Спокойно сына вашего смиряю.
Все это хладнокровно обсудив,
Мне, как монарх, решенье объявите.
Скажите, чем, когда я преступил
Свой сан, права и преданность престолу?
Король Генрих.
Вы взвесили все верно. Оттого
Держите впредь весы и меч закона.
Желаю вам средь почестей ростущих
Дожить до дня, когда мой взрослый сын,
Вас оскорбив, как я, вам подчинится.
Тогда я повторю слова отца:
«Я счастлив, смелого судью имея,
Кто сына моего дерзнул судить.
Но также счастлив я, имея сына,
Кто в руки правосудья сам предал
Свое величье». Вы меня к тюрьме
Приговорили. Я приговорю вас
Носить и впредь тот меч, что вы носили
Доныне без пятна, в надежде твердой,
Что будете им действовать всегда
Без страха и пристрастия, как против
Меня когда-то. Вот моя рука.
Отцом моей вы молодости будьте.
Мой голос станет вторить вашей мысли;
Свои желанья подчиню покорно
Советам мудрым опытности вашей.
А вы, о принцы, верьте мне, молю вас:
Мои пороки спят в гробу с отцом,
Во мне же ожил дух его суровый,
Чтоб я над ожиданьями людей,
Над ложным мненьем света посмеялся
И пристыдил пророков, осудивших
Меня за внешность. Суетно доныне
Во мне поток струился буйной крови.
Теперь назад он к морю путь направит
И там сольется с царством всех потоков
И потечет в величьи королевском.
Мы созовем высокий наш парламент.
В совет свой членов изберем таких,
Чтоб мощное державы нашей тело
От государств других не отставало,
Имеющих правителей мудрейших.
Война ль придет, иль мир, иль оба вместе,
Мы встретим их, готовы ко всему.
(К верховному судье)
И вы, отец мой, будете всем этим
Руководить. Вслед за венчаньем нашим
Чины мы созовем, как я сказал вам,
И Бог да подкрепит меня в благих
Намереньях. Пускай ни принц, ни пэр
Просить у неба не найдет причины
Жизнь Гарри сократить на день единый.
(Уходят).
Сцена III
Глостершир, сад в доме Пустозвона.
Входят Фальстаф, Пустозвон, Тихоня, Бардольф, паж и Дэви.
Пустозвон. Нет, вы должны еще посмотреть мой сад, и там в беседке мы покушаем прошлогодних яблок моей собственной прививки, съедим тарелку конфект с тмином и еще что-нибудь… Идемте, кузен Тихоня. A потом в постель.
Фальстаф. Однако, клянусь Богом, у вас славное поместье – очень богатое.
Пустозвон. Жалкое, жалкое, жалкое поместье, сэр Джон, совсем нищенское, одно только, что хороший воздух. Накрывай, Дэви, накрывай! Вот так, хорошо!
Фальстаф. Этот Дэви у вас на все руки, – он и слуга, и управляющий.
Пустозвон. Хороший слуга, очень хороший, сэр Джон. Клянусь обедней, я слишком много хересу выпил за ужином… Хороший слуга! А теперь, садитесь, садитесь. Идем, кузен.
Тихоня.
Эй, говорю я,
После годика хорошего
Все полны боченки.
Нынче мясо стоит дешево,
Дороги девчонки.
Будем, братцы, есть да пить.
Веселей, ребята.
Фальстаф. Какой вы весельчак. Я выпью за ваше здоровье, мистер Тихоня.
Пустозвон. Дай вина мистеру Бардольфу, Дэви.
Дэви. Добрейший сэр, садитесь, я сейчас вернусь к вам; садитесь, добрый сэр. И вы, добрый мистер паж, садитесь. Ваше здоровье! Если не достанет чего съестного – мы вознаградим выпивкой. Не взыщите – главное, все здесь от души.
(Уходит).
Пустозвон. Веселей, мистер Бардольф, и ты, мой маленький солдат, тоже будь веселей.
Тихоня (поет).
Веселей да веселей!
Хочешь, марш к жене моей,
Бабы все плутовки.
Где мужчины, там они
Наровят наедине
Колдовать, чертовки.
Фальстаф. Я не знал, что мистер Тихоня такой молодец.
Тихоня. Я? Мне уж случалось в жизни бывать веселым раз другой.
(Возвращается Дэви).
Дэви. Вот вам тарелка яблок.
(Ставит их пред Бардольфом).
Пустозвон. Дэви!
Дэви. Что прикажете, ваша милость? Я сейчас к вашим услугам. – Стакан вина, сэр?
Тихоня (поет).
Зайдем, красотка, в кабачок.
Нальем стакана два – и чок,
И сердцу будет любо.
Фальстаф. Хорошо сказано, мистер Тихоня.
Тихоня. Давайте веселиться; пред нами еще самая приятная часть ночи.
Фальстаф. Ваше здоровье, мистер Тихоня, – много лет вам здравствовать.
Тихоня (поет).
Я выпью весь стакан вина,
Будь миля целая до дна.
Пустозвон. Честный Бардольф, – твое здоровье. Если тебе чего-нибудь хочется и ты не требуешь – пеняй на самого себя. И ты тоже, маленький плутишка, милости просим. Я пью за здоровье мистера Бардольфа и всех лондонских кавалеров.
Дэви. Я надеюсь, что еще увижу Лондон, прежде чем умру.
Бардольф. Хотел-бы встретиться с тобою там, Дэви.
Пустозвон. Клянусь обедней, вы там осушите вместе добрую кварту. Не правда ли, мистер Бардольф?
Бардольф. Конечно, сэр, – пинты в четыре.
Пустозвон. И прекрасно, благодарю тебя. Этот негодяй не отстанет от тебя, поверь мне. Он славный малый.
Бардольф. И я от него не отстану, сэр.
Пустозвон. Ты сказал это, как король. Пейте и ешьте вдоволь – будьте веселы. (Стук). Посмотри, кто там стучит. (Уходит Дэви).
Фальстаф. (Тихоне, который только что выпил полный кубок). Вот теперь я получил от вас надлежащий ответ.
Тихоня (поет).
Мой ответ храня,
В рыцари меня
Посвяти, Саминго.{110}
Так ведь?
Фальстаф. Так.
Тихоня. Вот видите. Сознайтесь, что старый человек иногда еще кой на что годится.
(Возвращается Дэви).
Дэви. С позволения вашей милости, тут пришел какой-то Пистоль и привез новости от двора.
Фальстаф. От двора? Пусть войдет.
(Входит Пистоль).
Что слышно, Пистоль?
Пистоль. Да хранит вас Бог, сэр Джон.
Фальстаф. Какой ветер занес тебя сюда, Пистоль?
Пистоль. Не тот злой ветер, который ничего не приносит хорошего. Милейший рыцарь, ты теперь один из самых веских людей в королевстве.
Тихоня. Клянусь Богородицей, он самый увесистый, если не считать кума Пуфа из Барсона.
Пистоль.
Пуф? В зубы пуф тебе, дрянной трусишка!
Сэр Джон, я твой Пистоль, я твой приятель,
Я, голову сломя, к тебе скакал,
Чтоб радостные вести принести
О золотых деньках, о счастьи светлом.
Фальстаф. Говори скорее, в чем дело, да говори толком, как житель здешнего мира.
Пистоль.
К чертям весь здешний мир с его жильцами!
Об Африке вещаю золотой.
Фальстаф.
Презренный ассирийский раб, в чем дело?
Король Кафетуа знать хочет правду.{111}
Тихоня (поет).
И Робин Гуд, и Джон, и Скарлет.
Пистоль.
Смеяться ль над сынами Геликона
Собакам? Весть о счастьи презирать?
Коль так, Пистоль, лети в объятья фурий.
Пустозвон. Честнейший джентльмен, я не знаю, кто вы и о чем вы говорите.
Пистоль.
Скорби и плачь об этом.
Пустозвон. Простите, сэр. Если вы принесли вести от двора, то вам остается одно из двух: или выложить их, или удержать при себе. Знайте, что и я облечен некоторою властью, по воле короля.
Пистоль.
Какого короля, скажи, бродяга,
Иль дух испустишь!
Пустозвон.
Генриха.
Пистоль.
Какого?
Четвертого иль Пятого?
Пустозвон.
Конечно,
Четвертого.
Пистоль.
Ты должность потерял.
Сэр Джон! Теперь король – твой кроткий агнец,
Он – Генрих Пятый. Правду говорю.
Коль я солгал, то покажи мне кукиш,
Как делают надменные испанцы.
Фальстаф. Как, старый король умер?
Пистоль. Он мертв, как гвоздь дверной. Слова мои истинны.
Фальстаф. Скорее, Бардольф, оседлай мою лошадь. Мистер Роберт Пустозвон, выбирай какую хочешь должность в государстве – она твоя; Пистоль, я награжу тебя чинами.
Бардольф. О, радостный день! Я свое счастье не обменял бы на рыцарское достоинство.
Пистоль. Ну, что ж, хорошие я вести принес?
Фальстаф. Снесите мистера Тихоню в постель. Мистер Пустозвон, лорд Пустозвон – ты будешь теперь чем хочешь, я управитель фортуны. Одевай сапоги, мы проскачем всю ночь. О, дорогой Пистоль! Иди, Бардольф. (Бардольф уходит). Ну, Пистоль, расскажи мне еще что-нибудь и придумай, чего бы тебе хотелось. Надевайте же сапоги, мистер Пустозвон. Я знаю, молодой король тоскует по мне. Возьмемте чьих угодно лошадей – законы Англии в моей власти. Счастливы те, кто были моими друзьями, и горе лорду верховному судье.
Пистоль.
Пусть коршуны ему терзают печень.
– «Где счастье на земле?» – поют они.
Вот где оно. Привет счастливым дням!
(Уходят).
Сцена IV
Лондон. Улица.
Входят полицейские, которые тащат хозяйку Квикли и Долли Тиршить.
Хозяйка. Постой, мерзавец! Я готова была бы умереть, лишь бы увидать тебя повешенным – ты мне плечо вывихнул.
1-й полицейский. Констэбли передали ее мне, и я могу ее уверить, что она получит свою порцию розог. Еще недавно из-за неё убиты были два человека.
Долли. Врешь, крюк для стаскивания яблок, врешь. Пусти – говорю тебе, мерзкая требушиная рожа: если ребенок, которого я теперь ношу, погибнет, то лучше бы ты отколотил мать свою, бумажная образина.
Хозяйка. О, Господи – если бы только сэр Джон был здесь! Он бы кому-нибудь тут уготовил смертный час. Молю Бога, чтобы ребенок её погиб.
1-й полицейский. Что ж, тогда у тебя будет дюжина подушек – а теперь только одиннадцать.{112} Ступайте за мной, приказываю вам – человек, которого вы отколотили вместе с Пистолем, умер.
Долли. А я тебе говорю, поджарая фигурка на пепельнице, тебя за это здорово выпорят. Ах ты, синий навозный жук! Ах, грязный изголодавшийся палач! Если тебя не выпорят, не носить мне короткого платья.
1-й полицейский. Ну, ты, странствующий рыцарь в юпке, идем.
Хозяйка. О, Господи, неужели правда одолеет силу? Ну, ничего – будет и на нашей улице праздник.
Долли. Идем, негодяй, веди меня к судье.
Хозяйка. Идем, голодный пес.
Долли. Ах ты, смерть костлявая!
Хозяйка. Скелет!
Долли. Идем, сухарь, идем, негодяй!
1-й полицейский. Идем. (Уходят).
Сцена V
Площадь близ Вестминстерского аббатства.
Входят двое прислужников, усыпая площадь осокой.
1-й прислужник. Больше осоки, больше осоки.{113}
2-й прислужник. Уже два раза трубили.
1-й прислужник. Они раньше двух часов не вернутся с коронации. Живей, живей. (Прислужники уходят).
Входят Фальстаф, Пустозвон, Пистоль, Бардольф и паж.
Фальстаф. Станьте подле меня, мистер Роберт Пустозвон. Я устрою, чтобы король был милостив к вам. Я ему подмигну, когда он проедет мимо меня – вы увидите, как он со мной обойдется.
Пистоль. Пошли Бог силы твоим легким, добрый рыцарь.
Фальстаф. Стань сюда, Пистоль, за мной. (К Пустозвону). Жаль, что у меня не было времени заказать новое платье в счет тысячи фунтов, которые я одолжил у тебя. Но не все ли равно. Эта бедная одежда еще более подходит к данному случаю, – она показывает, как я торопился увидеть его.
Пустозвон. Это верно.
Фальстаф. Она доказывает глубину моей привязанности.
Пустозвон. Да, да.
Фальстаф. Мое преклонение.
Пустозвон. Правда, правда.
Фальстаф. Видно будет, что я скакал день и ночь, и не вспомнил, не считал нужным, не имел терпения переменить платье.
Пустозвон. Совершенно верно.
Фальстаф. Вот я стою здесь, забрызганный еще грязью с дороги, и потею от желания видеть его; ни о чем другом не думаю, забываю о всех остальных делах, как будто нет у меня никакого другого дела на уме, кроме желания увидеть его.
Пистоль. Это «Semper idem», ибо «absque hoc nihil est» – все сказывается в каждой отдельной части.
Пустозвон. Верно.
Пистоль.
О, рыцарь, вашу доблестную печень
Хочу разжечь и в ярость привести.
Знай: Долли, нежных чувств твоих Елена,
Безжалостною грубою рукой
Повергнута в тюрьму – в приют заразы.
Скорей для мщенья вызови из мрака
Змею Алекто яростной. В тюрьме
Томится Долли. Ложь чужда Пистолю.
Фальстаф. Я ее освобожу.
Пистоль.
Как будто моря шум. Рокочут трубы.
(Входит король, за ним свита; в числе других верховный судья).
Фальстаф.
Храни тебя Господь, король наш, Галь,
Мой королевский Галь.
Пистоль.
Да берегут
Вас небеса, побег высокой славы.
Фальстаф.
Храни тебя Господь, мой милый мальчик.
Король Генрих.
Милорд судья, поговорите с этим
Безумцем.
Верховный судья (к Фальстафу).
Да в своем-ли вы уме?
Вы знаете-ли, с кем вы говорите?
Фальстаф.
Я говорю с тобою, мой король,
Юпитер мой, друг сердца моего.
Король Генрих.
Тебя, старик, не знаю я. Молись.
Как седины нейдут к шутам беспутным!
Такой, как ты, мне долго снился, – столь же
Раздутый, столь же старый, столь же гнусный.
Теперь, проснувшись, сон свой презираю.
Сбавь плоть свою и о душе подумай.
Обжорство брось. Ведь помни, что могила
Перед тобой разверста втрое шире,
Чем пред другими. Возражать не вздумай
Дурацкой шуткой. Не воображай,
Что я теперь такой, каким был прежде.
Но знает Бог и вскоре мир увидит,
Что я отринул прежнего себя,
Равно как всех, с кем дружбу вел доныне.
Когда услышишь, что я вновь стал прежним,
Вернись ко мне и будешь ты опять
Учителем распутства моего.
А до тех пор тебя я изгоняю
Под страхом смерти, а с тобою вместе
Всех прочих совратителей своих,
На десять миль прочь от особы нашей.
Я буду доставлять вам средства к жизни,
Чтоб к худшему нужда не привела вас.
Услышав же о вашем исправленьи,
Я тотчас вас определю на службу,
Способностям и силам соразмерно.
Милорд, вы позаботитесь о том,
Чтоб наш приказ исполнен был. – Идем.
(Уходят).
Фальстаф. Мистер Пустозвон, я должен вам тысячу фунтов.
Пустозвон. Да, сэр Джон, и я попрошу вас отдать их мне сейчас – я еду домой.
Фальстаф. Это почти невозможно, мистер Пустозвон. Но вы не тревожьтесь. Он пришлет за мной тайно. Ведь вы понимаете – ему нужно было показать себя таким перед светом. Не беспокойтесь относительно вашего назначения, – я все-таки еще придам вам весу.
Пустозвон. Не вижу, как вы это сделаете, – разве только наденете на меня ваш камзол и набьете его соломой. Я молю вас, добрый сэр Джон, отдайте хоть пятьсот из тысячи.
Фальстаф. Я сдержу слово, сэр. То, что вы слышали, было только маской.
Пустозвон. Только маской… боюсь, что в этой маске вы умрете, сэр Джон.
Фальстаф. Не бойтесь масок. Пойдемте обедать. Идем, лейтенант Пистоль; идем, Бардольф. За мной еще пришлют сегодня же вечером.
(Возвращаются принц Джон, лорд верховный судья и офицеры).
Верховный судья.
Во Флитскую тюрьму отправьте Джона
Фальстафа и товарищей его.
Фальстаф.
Милорд, милорд!
Верховный судья.
Мне некогда теперь.
Я выслушаю вас потом. Ступайте.
Пистоль.
Si fortuna me tormenta, spera me contenta.
(Фальстаф, Пустозвон, Пистоль, Бардольф, паж и офицеры уходят).
Принц Джон.
Мне по душе решенье короля
О прежних собутыльниках его.
Всех средствами он к жизни обеспечил,
Но все-таки изгнал их до тех пор,
Пока не станут нравы их приличней.
Верховный судья.
Да, так оно и есть.
Принц Джон.
Король уже парламент свой созвал.
Верховный судья.
Так точно.
Принц Джон.
Клянусь вам, не успеет год истечь,
Во Францию пошлем огонь и меч.
О том, я слышал, птичка распевала
И песней короля очаровала.
Идем.
(Уходят).
Эпилог
Произносится танцором.
Являюсь к вам прежде всего со страхом, затем с поклоном и, наконец, с речью. Боюсь я вашего неудовольствия, кланяюсь по обязанности, а говорю, чтобы попросить у вас прощения. Если вы ждете теперь хорошей речи – вы меня губите, потому что то, что я имею сказать, собственное мое сочинение, а то, что я должен быль бы сказать, боюсь, испорчено мною. Но к делу – я попробую. Да будет вам известно (как вы конечно знаете), что я являлся здесь перед вами в конце плохой пиесы, которая вам не понравилась, и просил у вас с терпением выслушать ее – и обещал вам лучшую. Действительно, я надеялся заплатить свой долг этой. А если она, как неудачное коммерческое предприятие, лопнет, я буду банкротом, а вы, мои милые кредиторы, пострадаете. Я обещал вам явиться сюда – и вот я пришел, поручая себя вашей снисходительности. Отпустите мне часть долга, а часть я заплачу и, как большинство должников, наобещаю вам без конца. Если мой язык не может убедить вас отпустить мне вину, не прикажете ли вы пустить в дело ноги? Положим, это была бы легкая расплата, – оттанцовать свой долг. Но чистая совесть готова дать какое угодно удовлетворение, и я на все пойду. Все дамы, находящиеся здесь, уже простили меня; если же кавалеры не простят, значит, кавалеры не соглашаются с дамами – вещь совершенно невиданная в таком собрании.
