Уильям Шекспир
Король Генрих IV
Король Генрих пережил свою победу над бунтовщиками еще на целых 5 лет, тогда как у Шекспира он умирает непосредственно после победы.
Ф. Браун.
Часть I
Рамка, составленная из гербов действующих лиц И-ой части «Генриха IV» (из изд. Найта)
Действующие лица I части «Генриха IV».
Король Генрих IV.
Генрих, принц Уэльский; Джон, принц Ланкастерский – сыновья короля.
Граф Вестморлэнд.
Сэр Вальтер Блент.
Томас Перси, граф Ворчестер.
Генрих Перси, граф Нортомберлэнд.
Генрих Перси, по прозвищу Готспурь, его сын.
Эдмунд Мортимер, граф Марч.
Скруп, архиепископ Иоркский.
Арчибальд, граф Дуглас.
Овен Глендовер.
Сэр Ричард Вернон.
Сэр Джон Фальстаф.
Сэр Микаэль, друг архиепископа Иоркского.
Пойнс.
Гэдсгиль.
Пето.
Бардольф.
Лэди Перси, жена Готспура, сестра Мортимера.
Лэди Мортимер, дочь Глендовера и жена Мортимера.
Мистрисс Квикли, хозяйка таверны в Истчипе.
Лорды, офицеры, шериф, старший трактирный слуга, младший трактирный слуга, мальчики, извощики, путешественники, свита.
Действие происходит в Англии.
Действие первое
Сцена I
Лондон. Комната во дворце.
Входят король Генрих, Вестморлэнд, сэр Вальтер Блент и другие.
Король Генрих.
Истомлены, в заботах побледнев,{1}
Мы все-ж нашли, что вспуганному миру
Пора вздохнуть, чтоб вскоре прозвучали
Прерывистые клики новых войн,
Которые в странах начнутся дальних.
Пусть жадный прах земли родной отныне
Не обагряет больше уст в крови
Своих детей{2}. Пусть острый меч войны
её полей не бороздит глубоко,
Пусть тяжкие копыта вражьей рати
её цветов не топчут. Те бойцы,
Что, обратив друг к другу взор враждебный,
Как метеоры в бурных небесах,
Родные все по духу и по крови,
Еще недавно сталкивались в шуме
Гражданских сечь и внутренних усобиц, –
Пускай согласно, стройными рядами
Одним отныне шествуют путем,
Родным, друзьям, знакомым не на встречу.
Клинок войны, как нож, что плохо спрятан
В ножны, пускай хозяина не ранит.
Итак, друзья, туда, где гроб Христа, –
Под сенью же Его креста честного
Призванье и обет влекут нас биться, –
Хотим подвигнуть рать из англичан.
Еще в утробе матери их руки
Сложились, чтоб язычников прогнать
С земли святой, к которой прикасались
Стопы благословенные Того,
Кто ради нас, четырнадцать столетий
Тому назад{3}, был пригвожден к кресту.
Но эти мысли мы уж год лелеем, –
Излишне повторять, что их свершим.
Не с тем сошлись мы. Но хотим услышать
От вас, кузен любезный Вестморлэнд,
Как наш совет решил вчерашней ночью,
Чтоб дело, дорогое нам, ускорить.
Вестморлэнд.
Вопрос об ускореньи, государь,
Был обсуждаем горячо, расходов
Утверждены различные статьи,
Как вдруг, уж поздней ночью, из Валлиса
С недобрыми гонец вестями прибыл.
Вот худшая: отважный Мортимер,
Ведя на бой мужей из Герфордшейра
С неистовым Глендовером сражаться,
Попался в руки грубые валлийца.
До тысячи изрублено солдат,
И трупы их столь скотски поруганью
Со стороны валлийских жен подверглись,
Увечьям столь бесстыдным, что нельзя
О том поведать слово, не краснея.
Король Генрих.
И кажется, что весть об этой битве
Заботы о Святой земле прервала?
Вестморлэнд.
Да, добрый государь, в связи с другими.
Еще тревожней весть и злополучней
К нам с севера пришла и так гласит:
Сошлися в день Воздвиженья креста
Под Гольмедоном младший Гарри Перси,
Блестящий Готспур, с доблестным шотландцем,
Прославленным и храбрым Арчибальдом,
И завязался тяжкий бой кровавый.
Об этом заключают по пальбе
Орудий их и признакам другим.
Гонец же сам, принесший нам известье,
Вскочил в разгар сраженья на коня
И ничего не знает об исходе.
Король Генрих.
Вот дорогой и деятельный друг,
Сэр Вальтер Блент. Он только что с коня
На землю спрыгнул и еще покрыт
Весь брызгами разнообразных почв
Меж Гольмедоном и жилищем нашим.
Отрадна весть его: разбит граф Дуглас.
Он видел на равнине гольмедонской
Рядами легших в собственной крови
Шотландцев храбрых десять тысяч, двадцать
Двух рыцарей. А в плен Готспуром взяты
Мордэк, граф Файфский, старший сын Дугласа{4},
Разбитого им тут же, также графы
Атоль и Муррей, Ангус и Ментейт.
Ужели не почетная добыча,
Не славная награда? Что, кузен?
Вестморлэнд.
Да, принц бы мог такой победой хвастать.
Король Генрих.
Вот ты меня поверг в печаль, а вместе
И согрешить заставил тем, что к лорду
Нортомберлэнду зависть возбудил, –
К отцу такого доблестного сына,
Чье имя на устах всегда у славы,
Кто, возносясь, как ствол стройнейший в роще,
Стал баловнем и гордостью судьбы.
Меж тем как я, свидетель славы чуждой,
Взираю, как бесславье и распутство
Чело пятнают Гарри моего.
О, еслиб верить, что, скитаясь ночью,
Еще в пеленках фея подменила
Малюток наших{5}, моему названье
Дав Перси, а его – Плантагенета.
Тогда-бы мне его достался Гарри,
А мой – ему. Но прочь такие мысли.
Что скажете, кузен, вы о подобном
Высокомерьи Готспура? Всех пленных,
Им взятых в битве, хочет удержать
В свою он пользу, мне же слово шлет,
Что только графа Файфского мне выдаст.
Вестморлэнд.
Подучен дядей Ворчестером он,
К вам всячески враждебным. Оттого
Топорщится и гребень молодой
Подъемлет против вашего он сана.
Король Генрих.
Но я к нему послал, зовя к ответу.
Итак, на срок откажемся от наших
Священных сборов в Иерусалим.
Совет мы держим в будущую среду
В Виндзоре. Так оповестите лордов,
А сами возвращайтесь к нам скорей.
Сказать и сделать многое осталось,
К чему не должно в гневе приступить.
Вестморлэнд.
Я все исполню, государь.
(Уходит).
Сцена II
Там же. Другая комната во дворце.
Входят Генрих, принц Уэльский, и Фальстаф.
Фальстаф. Послушай, Галь, какое теперь время дня, братец?
Принц Генрих. У тебя мозги так заплыли жиром от питья старого хереса, расстегивания жилета после ужина, и дрыханья по скамейкам после обеда, что ты разучился спрашивать о том, что в самом деле хочешь знать. На кой черт тебе справляться о времени дня? Другое дело, если-бы часы были бокалами хереса, минуты каплунами, маятники языками сводень и циферблаты вывесками публичных домов{6}, а само солнце на небе красивой, горячей девкой в огненно-красном шелке, – а то я не вижу причины, зачем бы тебе спрашивать о времени дня.
Фальстаф. Печальную ты правду сказал, Галь. Мы, обиратели кошельков, живем по луне и семизвездию, а не по Фебу, этому «прекрасному странствующему рыцарю»{7}. И я прошу тебя, голубчик, когда будешь королем, – да сохранит Господь твою милость, – я хотел сказать твое величество, потому что милости тебе не будет.
Принц Генрих. Как, совсем не будет?
Фальстаф. Верно говорю, не будет – даже на молитву перед завтраком из яиц и масла{8}.
Принц Генрих. Ну, так что-ж ты хотел сказать? Валяй без околичностей.
Фальстаф. Так вот, голубчик, когда ты будешь королем, пусть нас, рыцарей ночи, не зовут дневными грабителями; пусть мы считаемся лесничими Дианы, кавалерами ночного мрака, любимцами луны; пусть говорят, что мы люди правые, потому, что нами, как и морем, правит наша благородная и целомудренная повелительница – луна, под покровительством которой мы грабим.
Принц Генрих. Хорошо сказано, и совершенно верно, потому что у нас, служителей луны, счастье имеет свой прилив и отлив, как море. Нами, как и морем, управляет луна. И вот пример: в понедельник ночью золото приливает после отважного грабежа, а во вторник утром отливает после беспутного кутежа. Добыто оно грозным окликом «отдавай»; пропито с криками «подавай». То счастье убывает ниже первой ступени лестницы, a то, гляди, и приливает до верхнего края виселицы.
Фальстаф. Верно, братец, ей Богу. А неправда ли, моя трактирщица объядение?
Принц Генрих. Сладка, как мед, старый хвастун. А не правда ли, буйволовая куртка очень прочная штука{9}?
Фальстаф. Ну тебя, сумасшедший. Что это за остроты и шутки? какое мне, черт возьми, дело до буйволовой куртки?
Принц Генрих. А на кой дьявол мне трактирщица?
Фальстаф. Ты ведь ее не раз звал, чтобы сводить счеты.
Принц Генрих. Разве я когда-нибудь требовал, чтобы ты уплатил свою часть?
Фальстаф. Нет, отдаю тебе справедливость, ты всегда там за все платил.
Принц Генрих. И там, и везде, пока у меня были деньги; а когда не хватало, я пускал в ход мой кредит.
Фальстаф. Да, и так им пользовался, что из этого следовало, что ты наследник{10}. Но прошу тебя, голубчик, скажи мне, неужели в Англии будут еще виселицы, когда ты станешь королем, неужели ржавые цепи дедушки Закона{11} будут, как и теперь, сковывать храбрецов? Пожалуйста, когда будешь королем, не вешай ни одного вора.
Принц Генрих. Нет, это будешь делать ты.
Фальстаф. Я? Чудесно. Клянусь Богом, я буду славным судьей.
Принц Генрих. Вот ты уже и неверно рассудил: я хотел сказать, что тебе будет предоставлено вешать воров, и что ты сделаешься таким образом отличным палачом.
Фальстаф. Хорошо, брат, хорошо; это мне так же по душе, как служба при дворе, уверяю тебя.
Принц Генрих. Тебя прельщает плата?
Фальстаф. Да, меня прельщает платье – a y палача запас его не малый{12}. Черт возьми, и я сегодня печален, как старый кот, или медведь на цепи.
Принц Генрих. Или как старый лев? или лютня влюбленного?
Фальстаф. Да, или как сопение линкольнширской волынки.
Принц Генрих. Можно еще сказать, как заяц, или как мрачный Мурский ров{13}.
Фальстаф. Ты любишь самые неприятные сравнения; право, ты самый несравненный, самый негодный и самый милый молодой принц на свете. Но, пожалуйста, Галь, не искушай меня более суетными благами. Хотел бы я знать, где нам с тобой купить доброе имя. Меня недавно на улице один старый член Совета бранил за вас, сэр; но я не слушал его; а он говорил очень умно; я не обращал на него внимания – а он говорил очень мудро, и притом на улице.
Принц Генрих. Так оно всегда бывает – ведь сказано, что мудрость кричит на улице, и никто ее не слушает.
Фальстаф. Какая у тебя нечестивая страсть к текстам; право, ты можешь совратить и святого. Ты прямо таки загубил мою душу, Галь, – да простит тебя Бог. До моего знакомства с тобой, Галь, я был невинен; а теперь я, говоря по правде, немногим лучше самого большего нечестивца. Мне необходимо изменить свой образ жизни и я изменю его, клянусь честью; пусть меня назовут мерзавцем, если не изменю; я не хочу погубить душу ни из-за какого королевского сына во всем мире.
Принц Генрих. Где бы нам завтра стащить кошелек с деньгами, Джэк?
Фальстаф. Где хочешь, братец, я буду заодно с тобой; назови меня подлецом и наплюй мне в глаза, если я отрекусь от тебя.
Принц Генрих. Хорошо же ты каешься – от молитв к грабежу.
(Вдали показывается Пойнс).
Фальстаф. Что же делать, Галь, таково мое призвание: не грешно следовать своему призванию. Ба, Пойнс! – Теперь мы узнаем, выследил ли Гэдсгиль что-нибудь. Да, еслибы спасение людей зависело от их добродетелей, в аду не нашлось-бы достаточно жаркого места для него. Он величайший плут из всех, когда либо останавливавших на дороге честных людей криком: стой!
Принц Генрих. Здравствуй, Нед.
Пойнс. Здравствуй, милый Галь. Ну, что поделывает синьор Раскаяние? Как поживает сэр Джон Сладкий Херес?{14} Джек, как ты столковался с дьяволом относительно твоей души, которую ты ему продал в последнюю Страстную пятницу за рюмку мадеры и кусок холодного каплуна?
Принц Генрих. Сэр Джон сдержит слово: черт не будет обманут. Сэр Джон никогда не нарушал верности пословицам, а пословица говорит, что черт всегда получит свое.
Пойнс. Так ты погубишь свою душу тем, что сдержишь слово черту.
Принц Генрих. А иначе он погубит свою душу тем, что обманет черта.
Пойнс. Слушайте же, братцы мои: завтра утром, в четыре часа, нужно быть в Гэдсгиле{15}. Там проедут богомольцы в Кентербэри, с богатыми дарами, и купцы, едущие в Лондон с набитыми кошельками. Я приготовил для всех вас маски, а лошади у вас самих есть. Гэдсгиль ночует сегодня в Рочестере. На завтра ужин заказан в Истчипе{16} – вся эта затея так же безопасна, как сон после обеда. Если вы отправитесь со мной, я вам набью кошельки кронами; если нет – оставайтесь дома, и желаю вам быть повешенными.
Фальстаф. Помни, Эдуард: если я замешкаюсь дома и не пойду с вами, я вас повешу за то, что вы пошли.
Пойнс. Неужели, мясная туша?
Фальстаф. Галь, а ты с нами?
Принц Генрих. Чтобы я стал грабителем? Чтобы я воровал? Клянусь честью, ни за что.
Фальстаф. Где же твоя честность, твое мужество и чувство дружбы? Не знаю, есть ли в тебе королевская кровь, если ты не можешь добыть десяти шиллингов королевского чекана{17}.
Принц Генрих. Ну хорошо, буду сумасбродом раз в жизни.
Фальстаф. Вот это хорошо сказано.
Принц Генрих. Нет, будь что будет, я остаюсь дома.
Фальстаф. Клянусь честью, если так, то я сделаюсь государственным изменником, когда ты вступишь на престол.
Принц Генрих. Как хочешь.
Пойнс. Сэр Джон, прошу тебя, оставь меня наедине с принцем: я ему приведу такие доводы в пользу нашего предприятия, что он согласится участвовать в нем.
Фальстаф. Хорошо. Да ниспошлет на тебя Господь дар убеждения, а ему откроет слух, чтобы твои слова подействовали на него, и он мог поверить, что истинный принц может ради забавы сделаться поддельным вором; в наше печальное время нужно чем-нибудь поднять дух. Прощайте: вы найдете меня в Истчипе.
Принц Генрих. Прощай, запоздалая весна. Прощай, бабье лето.
(Фальстаф уходит).
Пойнс. Послушай, милый дорогой Галь, поезжай с нами завтра: я придумал шутку и один не могу выполнить ее. Фальстаф, Бардольф, Пето и Гэдсгиль ограбят тех людей{18}, которых мы уже высмотрели: нас с тобой при этом не будет; а когда они захватят добычу, то я даю голову на отсечение, что мы отнимем ее у них.
Принц Генрих. Но как же мы отделимся от них?
Пойнс. Мы выедем или раньше, или позже, назначим место встречи, куда, конечно, можем не явиться; они решат сделать нападение без нас, и как только покончат с делом, мы бросимся на них.
Принц Генрих. Да, но они наверное узнают нас по нашим лошадям, по платью и по всяким другим приметам.
Пойнс. Ничуть. Наших лошадей они не увидят, потому что я привяжу их в лесу; маски мы переменим, как только уедем от них, и я нарочно заготовил клеенчатые плащи, под которыми не видно будет нашего знакомого им платья.
Принц Генрих. Да, но я боюсь, что нам их не одолеть.
Пойнс. Двое из них самые настоящие трусы, и сейчас же покажут нам спины; что касается до третьего, то я готов никогда больше не носить оружия, если он будет противиться дольше чем следует. Вся потеха будет заключаться в невообразимом вранье этого жирного плута, когда мы встретимся за ужином. Он будет рассказывать, что дрался один против по крайней мере тридцати, будет говорить об опасностях, которым подвергался, о нанесенных и парированных ударах и в изобличении его и будет состоять потеха.
Принц Генрих. Хорошо, я согласен; приготовь все нужное, и мы встретимся завтра вечером в Истчипе; там я ужинаю. Прощай.
Пойнс. До свиданья, принц. (Уходит).
Принц Генрих.
Я всех вас знаю, но хочу на время
Потворствовать затеям вашим праздным,
И в этом стану солнцу подражать.
Оно злотворным тучам позволяет
От мира закрывать свою красу,
Чтоб после, становясь самим собою,
Прорвавши дым уродливых туманов,
Который задушить его грозил,
К себе тем больше вызвать удивленья,
Чем дольше мир его лишен был света.
Будь целый год из праздников составлен,
Досуг бы так же скучен был, как труд.
Но тем желанны праздники, что редки,
Случайная же радость всех сильней.
Так, от разгульной жизни отрешившись
И уплатив, чего не обещал,
Тем выше буду всеми я поставлен,
Чем больше всех надежды обману.
Как блещущий металл на темном фоне,
Мое перерождение затмит
Своим сияньем прежние ошибки
И взоры блеском привлечет сильней,
Чем если-б мишура его не оттеняла.
С искусством подведу своим ошибкам счет
И вдруг их искуплю, когда никто не ждет.
(Уходит).
Сцена III
Другая комната во дворце.
Входят король Генрих, Нортомберлэнд, Ворчестер, Готспур, сэр Вальтер Блент и другие.
Король Генрих.
Умеренной, холодной чересчур,
Вскипеть от оскорблений неспособной
Была доныне кровь моя. И видя
Меня таким, вы топчете ногами
Мое терпенье. Знайте-ж, что решив
Самим собою стать, – могучим, страшным, –
Я изменю свой нрав. Он был к вам нежен,
Как юный пух, и ласков, как елей,
И право потерял на уваженье,
Что только к гордым гордые питают.
Ворчестер.
Наш дом, о государь, не заслужил
Чтоб на него поднялся бич величья,
Величья, что своими же руками
Мы сделали столь пышным.
Нортомберлэнд.
Лорд мой добрый…
Король Генрих.
Прочь, Ворчестер, отсюда, ибо вижу
В твоих глазах угрозу и мятеж.
Сэр! Слишком дерзко ваше обращенье.
Величье королевское не терпит
Угрюмой тучи на лице слуги.
Даем вам разрешенье нас покинуть.
Коль ваш совет иль помощь будут нужны,
Вас призовем. (Ворчестер уходит).
(К Нортомберлэнду). Вы говорить хотели?
Нортомберлэнд.
Да, государь. Отказ тех выдать пленных,
Потребованных именем же вашим,
Которых Гарри взял под Гольмедоном,
Не так был, говорит он, сделан резко,
Как вашему величеству сказали.
Лишь только зависть или заблужденье
Виновны в том проступке, – не мой сын.
Готспур.
Я в пленных, государь, не отказал вам.
Но, помнится, по окончаньи битвы,
Когда, томимый жаждой от волненья
И напряженья крайнего, усталый,
С трудом дыша, на меч я опирался,
Какой-то подошел тут лорд опрятный,
Щеголеватый, свежий, как жених.
Сверкал недавно бритый подбородок,
И был похож на жниво в праздник жатвы.
Как продавец нарядов надушенный,
Коробочку с душистым порошком
Большим и указательным перстами
Держал он, часто к носу поднося
И отнимая прочь. И нос во гневе
Сопел, когда коробка приближалась,
А сам он улыбался и болтал.
Когда-ж солдаты трупы проносили,
Он их бранил невежами за то,
Что смеют проходить с нечистой ношей
Меж ветром и его высокородьем.
Он в женственных и праздничных словах
Мне предлагал вопросы, между прочим
Для вашего величества просил
Мной взятых пленных. И терзаем болью
Холодных ран{19} и этим попугаем,
От ярости терпенье потеряв,
Небрежно я ответил, что – не помню:
Что он получит пленных или нет.
Но я был близок к исступленью, видя
Его столь чистым, пахнущим столь сладко,
Болтающим, как фрейлина, о пушках,
О барабанах, ранах (сжалься, Боже!).
Он сообщил, что нет верней лекарства,
Чем спармацет при внутренних ушибах,
Потом он стал жалеть, – и вправду жаль, –
Зачем из безобидных недр земли
Выкапывают мерзкую селитру,
Сгубившую немало статных парней
Столь гнусно. А не будь презренных пушек,
Он, может быть, пошел бы сам в солдаты.
На этот вздор бессвязный, государь,
Я, как сказал, уклончиво ответил.
И вас молю, не дайте вы рассказу
Его, как обвиненью, проскользнуть
Меж вашим саном и моей любовью.
Блент.
О, добрый государь мой, если дело
Все обсудить, то сказанное Гарри
В таком-то месте и в такое время
Лицу такому, с прочим донесеньем
Должно по справедливости считаться
Умершим и уж больше не воскреснут
Ему во вред или в помеху, лишь-бы
От прежних слов он ныне отказался.
Король Генрих.
Однако, он согласен выдать пленных
Лишь только с оговоркой да с условьем,
Чтоб выкуп мы немедленно внесли
Из наших средств за шурина его,
За Мортимера глупого{20}, кто предал
Умышленно, – клянуся в том душой, –
Солдат, которых сам он вел сражаться
С кудесником, с проклятым Глендовером, –
На чьей, как слышно, дочери недавно
Граф Марч женился. Неужель должны мы
Опустошить казну, чтобы вернуть
Предателя? Чтоб выкупить измену?
За труса хлопотать, кто сам себя
Сгубил, отдавшись в плен? Нет, пусть исчахнет
Он на горах бесплодных. Человека
Того во веки другом не сочту я,
Язык чей повернется попросить,
Чтоб я хоть пенни внес за Мортимера
Крамольника.
Готспур.
Крамольник Мортимер!
Коль он теперь не с вами, государь,
Случайности войны тому виною.
Об этой правде языком единым
Свидетельствуют раны все его,
Подобно ртам зияющие раны,
Полученные в доблестном бою
Там на красивых берегах Северна,
Осокою поросших, где друг с другом
В единоборстве чуть не целый час
Он простоял, ударами меняясь
С великим Глендовером. Трижды оба,
С взаимного согласья, отдыхали,
Из быстрых струй Северна трижды пили.
И, устрашась их взоров кровожадных,
Поток бежал меж камышей дрожащих
Под обагренной кровью тех бойцов
Нависший берег. Подлое коварство
Свои дела не наряжает в раны
Смертельные. Так много их принять
Не мог бы благородный Мортимер
Умышленно. Пускай же не клеймят
Изменником его.
Король Генрих.
Ты лжешь, о Перси,
Лжешь на него. Он никогда не бился
С Глендовером. Я говорю тебе:
Он дьявола не с большею охотой
Наедине противником бы встретил,
Чем Овена Глендовера. Стыдись.
Но знайте: впредь прошу о Мортимере
Не говорить. Скорей пришлите пленных,
Иль я вам так напомню о себе,
Что будет вам не по-сердцу. Милорд
Нортомберлэнд, теперь мы отпускаем
Вас вместе с сыном. Пленных нам пришлите,
Не то o них услышите.
(Уходят король Генрих, Блент и свита).
Готспур.
И если-б
Сам черт ревущий требовать их стал, –
Не выдам их! Пойду за королем
И так скажу, чтоб сердце облегчить,
Хотя-б пришлось мне жизнью поплатиться.
Нортомберлэнд.
Что? Желчью опьянен? Постой. Ваш дядя
Идет.
Готспур.
Не говорить о Мортимере?
Нет, черт возьми, я буду говорить.
И пусть моей душе грозит погибель,
Коль с ним не стану вместе. За него
Я жилы все готов свои открыть
И дорогую кровь за каплей каплю
Пролить в песок, лишь только-б Мортимера,
Затоптанного в грязь, мне вознести
На ту же высоту, где блещет этот
Забывчивый король, неблагодарный,
Зловредный, как отрава, Болингброк.
Нортомберлэнд (к Ворчестеру).
Брат! Обезумел из-за короля
Племянник ваш.
Ворчестер.
Кто по моем уходе
Раздул в нем это пламя?
Готспур.
Он не в шутку
Желает получить моих всех пленных.
Когда же я потребовал опять,
Чтоб выкуплен был брат моей жены,
Вдруг по щекам его разлилась бледность,
И на меня взглянул он взором смерти,
Дрожал, услышав имя Мортимера.
Ворчестер.
Я не виню его. Не Мортимера ль
Ричард покойный объявил ближайшим
По крови?
Нортомберлэнд.
Да, я слышал объявленье.
То было в дни, когда король несчастный, –
Прости нам, Боже, все пред ним вины, –
С войною на Ирландию пошел,
Его-ж назад заставили вернуться,
Чтобы с престола свергнуть и убить.
Ворчестер.
И в этой смерти нас, покрыв бесчестьем,
Винят уста широкия молвы.
Готспур.
Постойте. Вправду ль брата моего
Эдмунда Мортимера объявил
Король Ричард наследником престола?
Нортомберлэнд.
Его. Я слышал сам.
Готспур.
Ну, если так,
Могу-ли короля винить за то,
Что пожелал кузену он исчахнуть
Средь гор бесплодных? Но неужто-ж вы,
На этого забывчивого мужа
Надевшие венец, чтоб за него
Самим покрыться гнусным подозреньем
В подкупленном убийстве, – о, неужто-ж
Вы на себя проклятья навлечете
Лишь в качестве пособников его,
Второстепенных, низменных орудий, –
Веревок, лестницы иль палача?
Простите, что я так спускаюсь низко,
Чтоб указать на ваше положенье
И роль при этом хитром короле.
О, стыд! Ужели скажут в наши дни
И в летопись внесут для дней грядущих,
Что люди рода вашего и сана
Себя связали с делом непристойным
(Как вы, прости вам Бог, и поступили),
Исторгнув розу нежную – Ричарда,
И посадив терновник – Болингброка?
Ужель – к стыду тягчайшему – прибавят,
Что вас презрел, прогнал, отринул прочь
Тот, для кого вы этот стыд прияли?
Но нет. Еще не поздно вам вернуть
Утраченную честь и вновь подняться
Во мненьи добром света. Отомстите
За все пренебреженье, за обиды
Вы этому спесивцу королю,
Кто день и ночь о том лишь помышляет,
Как бы за все услуги вам воздать
Кровавою расплатой вашей смерти.
Еще скажу…
Ворчестер.
Молчи, кузен. Ни слова.
Раскрыть пора таинственную книгу
Пред быстрым взором гнева твоего
И об опасном деле и глубоком
Тебе прочесть, – рискованном и трудном,
Как переход через поток гремящий
По древку шаткому копья.
Готспур.
А если
В поток свалился, – то покойной ночи!
Тонуть иль плыть. Когда опасность мчится
С восхода на закат, ей честь дорогу
Пересекает с севера на юг.
Пусть сцепятся! Волнует кровь сильнее
На льва охота, чем гоньба за зайцем.
Нортомберлэнд.
Одна лишь мысль о подвиге опасном
Его за грань терпенья унесла.
Готспур.
Не трудно-б подскочить, – клянусь в том небом, –
Чтоб светлый образ чести с бледноликой
Сорвать луны, не трудно бы нырнуть
В пучину глубочайшую, где лот
Еще не трогал дна, чтобы за кудри
Извлечь на берег тонущую честь,
Лишь только-б тот, кто спас ее, был вправе
Присвоить без соперников себе
Все почести её. Но половинный
С товарищем дележ я презираю.
Ворчестер.
Он целый мир здесь образов увидел,
Но то, что должен видеть, проглядел.
Кузен добрейший, миг один вниманья.
Готспур.
Прошу пощады.
Ворчестер.
Взятых вами в плен
Шотландцев благородных…
Готспур.
Всех оставлю.
Ни одного шотландца, – Бог свидетель, –
Ему не видеть. Если-б от шотландцев
Зависело души его спасенье,
Он все-ж их не получит. При себе
Оставлю всех, клянусь своей рукой.
Ворчестер.
Вы вновь помчались, слов моих не слыша.
Тех пленных удержите при себе.
Готспур.
И удержу. То решено. Сказал он,
Что выкупить не хочет Мортимера,
Мне имя Мортимера запретил
Произносить. Приду-ж к нему, как спит он,
И закричу над ухом: Мортимер!
Скворца я научу твердить одно
Лишь слово: Мортимер! и королю
В дар поднесу, да бередит в нем злобу.
Ворчестер.
Одно, кузен, лишь выслушайте слово.
Готспур.
Торжественно отныне отрекаюсь
От всех стремлений, кроме одного:
Злить вечно Болингброка и щипать.
И этот безобразник принц Уэльский
Отравлен был бы мною в кружке эля,
Но, кажется, отец его не любит
И будет рад, коль с ним беда случится.
Ворчестер.
Прощай, племянник. Я вернусь к беседе,
Когда ты будешь слушать расположен.
Нортомберлэнд.
Зачем ты, как ужаленный осой,
Иль как безумец буйный, иль как баба,
Свой слух к своей лишь речи приковал?
Готспур.
Мне, видите-ли, каждый раз, как слышу
О гнусном интригане Болингброке,
Сдается, будто розгой иль крапивой
Избит я иль искусан муравьями.
Во дни Ричарда, – как зовут то место? –
Чума там поселись, – то в Глостершире,
Где дядя жил его, безумный герцог
Иоркский, – там я в первый раз колени
Согнул пред этим королем улыбок,
Пред этим Болингброком, в день, как вы
Вернулись вместе с ним из Равенспорта.
Нортомберлэнд.
То в замке Беркли.
Готспур.
Совершенно верно.
Каких лишь слов засахаренных, нежных
Мне не поднес сей льстивый пес борзой.
«Когда, мол, счастье юное мое
Взрастет с годами» и «кузен любезный»
И «милый Гарри Перси». Черт побрал-бы
Обманщиков таких{21} – прости мне, Боже!
Я кончил. Говорите, добрый дядя.
Ворчестер.
Коль нет, мы подождем.
Готспур.
Я кончил вправду.
Ворчестер.
Итак, вернусь к шотландцам вашим пленным.
Без выкупа всех тотчас отпустите,
Чтоб сын Дугласа, вашим став орудьем,
Набрать войска в Шотландии помог вам.
Есть много оснований полагать –
Я изложу их письменно – что дело
Удастся нам легко. (К Нортомберлэнду).
А вы, милорд,
Пока ваш сын Шотландией займется,
Вы тайно попытайтесь вкрасться в душу
К прелату благородному, к тому
Архиепископу, кого все любят.
Готспур.
К Иоркскому, не правда ль?{22}
Ворчестер.
Да, к нему.
Он гнев таит за брата своего,
Казненного в Бристоле лорда Скрупа.
Я это говорю не в виде мненья
О том, что лишь возможно. Все, я знаю,
Обдумано, условлено подробно,
Предвидено и мановенья ждет
Лишь случая, чтобы на свет родиться.
Готспур.
Я чую дело. Жизнью клянусь,
Оно удастся.
Нортомберлэнд.
Дичи не подняв,
Уже спускаешь свору.
Готспур.
Заговор,
Я вижу, неудачным быть не может,
Когда войска Шотландии и Иорка
Пристанут к Мортимеру.
Ворчестер.
Так и будет.
Готспур.
По истине, затеяно отлично.
Ворчестер.
Причины не пустые заставляют
Теперь спешить. Чтоб головы снести нам,
Должно восстанье голову поднять.
Как мы себя спокойно ни держали-б,
Король все-ж будет помнить, что у нас
В долгу он и считать, что мы считаем
Себя не получившими уплаты,
Пока не улучит он час, чтоб с нами
Все счеты свесть. Уже он, примечайте,
Стал отвращать от нас приветный взор.
Готспур.
Да, верно, верно, только месть за нами.
Ворчестер.
Кузен, прощайте. Не стремитесь дальше
Границ, что я вам в письмах укажу.
Когда созреет время, – ждать недолго, –
К Глендоверу украдкой проберусь
И к лорду Мортимеру. Там устрою,
Чтоб вы с Дугласом и войсками всеми
Сошлись благополучно. И тогда
В свои возьмем окрепшие мы руки
То счастье, что теперь так держим слабо.
Нортомберлэнд.
Прощайте, брат. Надеюсь на успех.
Готспур.
Прощайте, дядя. Играм нашим бранным
Земля пусть вторит стоном непрестанным.
(Уходят).
