Уильям Шекспир
Король Генрих IV
Бардольф. Да, сэр Джон, вы так расстроены – вам недолго жить.
Фальстаф. В том-то и дело. Спой же мне поскорее разгульную песню, развесели меня. Я был настолько порядочен, насколько подобает дворянину, т. е. в меру порядочен: мало бранился, не играл в кости более семи раз в неделю, ходил в публичные дома не более чем один раз в четверть часа; платил долги – три или четыре раза; жил хорошо, в границах, а теперь я живу беспорядочно, и вне всяких границ.
Бардольф. Да ведь вы так разжирели, сэр Джон, что, конечно, вышли из всяких границ, из всяких мыслимых границ.
Фальстаф. А ты исправь свою рожу, тогда я, пожалуй, исправлю свою жизнь. Ты наш адмиральский корабль с фонарем на носу, вместо кормы. Ты рыцарь горящей лампы.
Бардольф. Мой нос вам вреда не причинил, сэр Джон.
Фальстаф. Клянусь, он мне полезен, и я пользуюсь им, как другие черепом или memento mori. Каждый раз, когда я гляжу на твое лицо, я думаю о пламени в аду, о том богаче, который при жизни всегда одевался в пурпур. Вот он тут сидит в своем платье, и горит, горит. Если бы в тебе было хоть немножко добродетели, я бы клялся твоим лицом и говорил: «клянусь этим огнем, который и есть ангел небесный». Но ты человек совсем погибший, и если бы не светоч у тебя на лице, ты был бы совсем сыном мрака. Когда ты ночью бегал по Гэдсгилю и ловил мою лошадь, клянусь деньгами, ты казался блуждающим огнем или огненным шаром. Да, ты постоянное факельное шествие, вечный фейерверк. Ты спас мне тысячу марок на свечи и факелы, когда мы ходили с тобой ночью из таверны в таверну. Но ты выпил столько хереса на мой счет, что за эти деньги можно бы купить свечей в самой дорогой лавке в Европе. Вот уже тридцать два года, как я питаю огнем эту саламандру – да вознаградит меня за это Бог.
Бардольф. Черт побери! я бы хотел, чтобы мой нос очутился у вас в животе.
Фальстаф. Сохрани Боже, я бы умер от изжоги. (Входит хозяйка). Ну-с, милейшая курочка, разыскала-ли ты того, кто шарил в моих карманах?
Хозяйка. Да что это вы, сэр Джон, что вы выдумали? Неужели вы полагаете, что у меня в доме воры? И я, и мой муж искали, допрашивали всех по одиночке, каждого мальчика, каждого слугу. В моем доме до сих пор десятой доли волоска не пропадало.
Фальстаф. Вранье! Бардольф здесь брился, да и кроме того много волос потерял, и я клянусь, что у меня обчистили карманы. Так уж ты молчи, баба.
Хозяйка. Кто, я? Нет, я не позволю тебе ругаться. Меня никто так не называл до сих пор в моем доме.
Фальстаф. Оставь, я тебя отлично знаю.
Хозяйка. Нет, сэр Джон, вы меня не знаете, сэр Джон, а я вас знаю. Вы задолжали мне, сэр Джон, и теперь нарочно затеяли ссору, чтобы не заплатить. Я купила для вас дюжину рубашек.
Фальстаф. Из негодной гнилой холстины. Я их отдал булочницам на сита.
Хозяйка. Клянусь честью, это было голландское полотно, по восьми шиллингов за локоть. Вы еще мне должны, кроме того, сэр Джон, за еду и питье во всякое время, да и кроме того деньгами вы взяли у меня двадцать четыре фунта.
Фальстаф (указывая на Бардольфа). Он тоже всем этим пользовался, пусть заплатит.
Хозяйка. Он? Да ведь он беден, у него ничего нет.
Фальстаф. Как беден? Взгляни на его лицо. Кто-ж тогда богат? Пусть вычеканят деньги из его носа, из его щек. Я не заплачу ни гроша. Ты, кажется, считаешь меня молокососом? Как, мне уже в своей харчевне и заснуть нельзя без того, чтоб не обобрали карманы? У меня украли дедовский перстень, которому цена сорок марок.
Хозяйка. Ах, Господи Иисусе! Сколько раз я сама слышала от принца, что перстень медный.
Фальстаф. Принц твой шут гороховый и дармоед. Черт побери, будь он здесь, я бы его отколотил, как собаку, за такие слова.
Входят принц Генрих и Пойнс, маршируя. Фальстаф идет навстречу принцу, играющему на своем командирском жезле, как на флейте).
Фальстаф. Ну что, голубчик? Значит вот откуда ветер подул? Неужели нам всем придется маршировать?
Бардольф. Да, попарно, как колодники в Ньюгетской тюрьме.
Хозяйка. Милорд, ради Бога, выслушайте меня!
Принц Генрих. Что тебе нужно, мистрисс Квикли? Как поживает твой муж? Мне он нравится, он честный человек.
Хозяйка. Добрый принц, выслушайте меня.
Фальстаф. Плюнь на нее, пожалуйста, и выслушай меня.
Принц Генрих. Что скажешь, Джэк?
Фальстаф. Вчера вечером я заснул здесь за занавеской, и у меня очистили карманы: эта харчевня стала непотребным домом, здесь грабят людей.
Принц Генрих. Что же у тебя пропало, Джэк?
Фальстаф. Поверишь-ли, Галь, три или четыре билета в сорок фунтов, и дедовский перстень с печатью.
Принц Генрих. Ну, это пустяковина, вся-то цена ему пенсов восемь.
Хозяйка. Так и я ему говорила, милорд, и сказала, что слышала это от вашей милости. А он, милорд, сквернослов этакий, стал бранить вас и даже похвалился, что отколотит вас.
Принц Генрих. Не может быть!
Хозяйка. Не будь я честной женщиной, если это не правда.
Фальстаф. На тебя так же можно положиться, как на вываренный чернослив; правдивости в тебе не больше, чем в травленной лисице, а что касается женской чести, то в сравнении с тобой плясунья Марианна – честная жена околодочного надзирателя{48}. Убирайся, тварь!
Хозяйка. Как тварь? Какая такая тварь?
Фальстаф. Ну да, тварь, такая, что не дай Бог.
Хозяйка. Вовсе я не такая тварь, что не дай Бог, заметь себе это. Я жена честного человека. А ты, несмотря на свое рыцарство, подлец, если меня так честишь.
Фальстаф. А ты, несмотря на то, что женщина – животное, и больше ничего.
Хозяйка. Скажи-ка, подлец, какое я животное?
Фальстаф. Какое? Выдра.
Принц Генрих. Выдра? Почему же выдра, сэр Джон?
Фальстаф. Почему? Потому, что она ни рыба, ни мясо, – неизвестно, как за нее взяться.
Хозяйка. Лжешь, ты и всякий другой отлично знаете, как взяться, подлец!
Принц Генрих. Ты права, хозяйка. Он грубо на тебя клевещет.
Хозяйка. И на вас также, милорд. Он сказал, что вы должны ему тысячу фунтов.
Принц Генрих. Вот как! это я тебе должен тысячу фунтов?
Фальстаф. Какое тысячу, Галь – миллион! твоя любовь стоит миллиона, a ты мне должен свою любовь.
Хозяйка. Он еще назвал вас шутом гороховым, и сказал, что отколотит вас.
Фальстаф. Разве я это сказал, Бардольф?
Бардольф. Да, сэр Джон, вы сказали.
Фальстаф. Ну да, если он станет утверждать, что мое кольцо медное.
Принц Генрих. Я и говорю, что оно медное. Что-ж, ты теперь посмеешь выполнить свою угрозу?
Фальстаф. Поскольку ты только человек, Галь, я посмею, но ты принц – и я тебя боюсь, как боюсь рычащего львенка.
Принц Генрих. А почему же не как льва?
Фальстаф. Как льва, нужно бояться самого короля. Неужели ты полагаешь, что я боюсь тебя, как твоего отца? Пусть мой пояс лопнет, если это так.
Принц Генрих. О, если бы он лопнул, твое брюхо упало-бы до колен! В утробе твоей, негодяй, нет места для верности и честности – все в ней набито кишками и потрохами. Обвинять честную женщину в обирании твоих карманов! Ах, ты ублюдок, бесстыдный, вздутый мерзавец. Будь я подлец, если в твоем кармане было что-нибудь, кроме трактирных счетов, адресов публичных домов и жалкого грошового леденца против одышки – ничего, кроме этой дряни, там не было. А ты все-таки стоишь на своем и не хочешь сознаться. Не стыдно тебе?
Фальстаф. Послушай, Галь, ты знаешь, что наш праотец Адам пал во дни невинности; как же бедному Джэку Фальстафу не пасть в наши дни скверны? Ты видишь, на мне больше плоти, чем на других, поэтому и слабости во мне больше. (К хозяйке). Так ты, значит, сознаешься, что обобрала мои карманы?
Принц Генрих. Так оно оказывается, по ходу дела.
Фальстаф. Хозяйка, я прощаю тебя. Пойди, приготовь завтрак, люби своего мужа, смотри за слугами, угождай гостям. Ты видишь, я сдаюсь на разумные доводы – я умиротворен. Как, опять? нет уж, пожалуйста, уходи (хозяйка уходит). А теперь, Галь, скажи, что слышно при дворе? А наш грабеж – как ты это уладил?
Принц Генрих. О, мой милый бифштекс, мне опять пришлось быть твоим ангелом-хранителем. Деньги возвращены.
Фальстаф. Не люблю я, когда возвращают деньги – только двойная работа.
Принц Генрих. Я помирился с отцом, и могу теперь делать, что хочу.
Фальстаф. Так прежде всего с места в карьер ограбь казну.
Бардольф. Пожалуйста, милорд, сделайте это.
Принц Генрих. Я достал тебе место, Джэк, в пехоте.
Фальстаф. Я предпочел бы служить в коннице. Где мне найти умелого вора – славного воришку лет около двадцати двух? У меня ни гроша за душой. Ну, а все-таки, нужно благодарить Бога за этих бунтовщиков. Они нападают только на честных людей: я хвалю их, превозношу их.
Принц Генрих. Бардольф?
Бардольф. Милорд?
Принц Генрих.
Одно письмо доставьте лорду Джону
Ланкастерскому, брату моему,
А это вот милорду Вестморлэнду.
(Бардольф уходит).
Пойнс, на коней! Скорее на коней!
Нам тридцать миль осталось до обеда.
(Пойнс уходит).
Джэк, завтра к двум часам будь в Темпль-Голле.
Там о своем узнаешь назначеньи,
Получишь деньги и устав вербовки.
Страна в огне. Грозит мне Перси свысока.
Моя или его, – чья-либо смерть близка.
(Уходит).
Фальстаф.
Прекрасно сказано. Но завтракать хочу я.
Ах, если-б в кабачке гулять, солдат вербуя.
(Уходит).
Действие четвертое
Сцена I
Лагерь мятежников под Шрюсбери.
Входят Готспур, Ворчестер и Дуглас.
Готспур.
Вы правы, благородный мой шотландец.
Когда-бы правды не сочли за лесть
В наш хитрый век, Дуглас похвал дождался-б,
Как ни один известный нам солдат,
Чья слава по всему гуляет свету.
Я льстить, клянусь в том Богом, не умею,
Ласкательства гнушаюсь, но скажу:
Никто моей любви так не был близок.
Лови-ж меня на слове, испытай.
Дуглас.
В поступках чести ты король. Нет в мире
Того бойца, кому не брошу вызов.
Готспур.
Так поступай и будет хорошо.
(Входит гонец с письмами).
Ты от кого? Благодарить могу лишь.
Гонец.
То письма к вам от вашего отца.
Готспур.
Как, письма от него? Что-ж сам не прибыл?
Гонец.
Не в силах он, милорд. Он тяжко болен.
Готспур.
Проклятье! Как в горячее столь время
Болеть он удосужился? Кто-ж войско
Его ведет? Под чьим идут начальством?
Гонец.
Не мне, милорд, он письмам вверил мысли.
Ворчестер.
Скажи, прошу, лежит-ли он в постели?
Гонец.
Он слег, милорд, до моего отъезда
Дня за четыре, а в последний день
Своих врачей он сильно беспокоил.
Ворчестер.
Пусть времени он выздороветь дал-бы,
Пред тем как самому вдруг заболеть.
Его здоровье никогда доныне
Нам не было нужнее, чем теперь.
Готспур.
Теперь болеть! Теперь томиться праздно!
Его болезни яд вдруг заразил
Затеи нашей жизненные соки,
Проникнув и сюда, к нам в этот лагерь.
Он пишет мне о внутренней болезни,
О том, что чрез посла не мог так скоро
Созвать друзей. К тому же он считает,
Что в деле столь опасном и заветном
Ни на кого нельзя и положиться,
Как только на себя. Но тем не мене
Советует при наших малых силах
бесстрашно продолжать, чтобы изведать,
Насколько благосклонна к нам судьба.
Нельзя, он пишет, медлить нам теперь,
Когда король узнал все наши планы.
Как быть?
Ворчестер.
Его болезнь для нас увечье.
Готспур.
Опаснейший удар, отнятье члена.
А впрочем, нет. Не так, быть может, дурно,
Что он теперь отсутствует. Ужели
Разумно было-б на один удар
Поставить участь наших всех имуществ?
И прихоти обманчивого часа
Доверить столь большую ставку? Нет.
Мы обнажили-б этим глубину
И душу всех надежд своих, границы
И крайние пределы наших средств.
Дуглас.
Да, так оно и было-б. А теперь
Нам остается добрая подмога.
Мы смело можем тратить все, надеясь
На будущую помощь и предвидя
Возможность отступленья.
Готспур.
Нам готовы
Убежище и сборный пункт, коль дьявол
Или судьба неласково посмотрят
На девственный почин затеи нашей.
Ворчестер.
А я-б хотел, чтоб ваш отец был здесь.
Природа наших замыслов не терпит
Дробленья сил. И многие, не зная
Причин его отсутствия, решат,
Что верность королю, благоразумье,
А то неодобренье наших планов
Держали графа дома. И подумай,
Как мысль такая может пошатнуть
Решимость наших робких партизанов,
Сомнительным все сделав предприятье.
Вы знаете: готовясь к наступленью,
Нам должно избежать пытливой мысли,
Законопатить все отверстья, щели,
Чтоб взор рассудка нас не подглядел.
Отсутствие же вашего отца,
Как занавес подъятый, открывает
Непосвященным страхи, о которых
Им и не снилось.
Готспур.
Вы зашли далеко.
Я-ж так его отсутствие толкую:
Оно придаст и блеск, и обаянье,
И больший вид отваги предприятью,
Чем если-б граф был с нами. Люди скажут,
Что если мы без помощи его
Пошли тягаться с целым королевством,
То вместе с ним поставим все вверх дном.
Итак, все к лучшему, все скрепы целы.
Дуглас.
Как только сердце может пожелать.
В Шотландии нет даже слова: страх.
(Входит сэр Ричард Вернон).
Готспур.
Добро пожаловать, кузен Вернон.
Вернон.
Просите Бога, лорд, чтобы привета
Достойны были новости мои.
Граф Вестморлэнд идет сюда; с ним войско
В семь тысяч человек; при нем принц Джон.
Готспур.
Беды в том мало. Дальше что?
Вернон.
А дальше
Узнал я, что король своей особой
С могучим войском выступил в поход
И быстро направляется сюда же.
Готспур.
Добро пожаловать скажу еще раз.
Где-ж сын его беспутный, быстроногий?
С компанией своей где принц Уэльский,
Кто оттолкнул прочь от себя весь мир
И дал ему идти своей дорогой?
Вернон.
В доспехах все; все перьями покрыты,
Как страусы, которых гонит ветер;
Крылами гордо машут, как орлы,
Что только-что купались; золотыми
Кольчугами сверкают, как иконы;
Все полны свежих сил, как месяц май,
Как солнце среди лета, лучезарны;
Резвы, как козы; буйны, как бычки.
Я видел Гарри молодого, в шлеме,
В набедренниках, в панцыре блестящем:
Он от земли Меркурием крылатым
В седло с такою легкостью вскочил,
Как будто с тучи ангел устремился,
Чтоб огненного закружить Пегаса,
И мир пленить ездою благородной.
Готспур.
Довольно. Могут вызвать лихорадку
Хвалы такие, хуже солнца в марте.
Пускай придут, разряжены, как жертвы.
Покрытых кровью, в жертву принесем
Их огнеокой деве дымных битв,
Чтоб меднобронный Марс на алтаре
Весь по-уши в крови сидел. При мысли,
Что столь близка богатая добыча
И все-ж не наша, – весь в огне горю я.
Лишь только-б на коня мне сесть, и в битву
Помчусь на нем стрелою громовою
И принца в грудь ударю. Гарри с Гарри
Должны сойтись конь-о-конь и не раньше
расстаться, чем один не рухнет наземь. –
Глендовера я жду.
Вернон.
Еще есть вести.
Дорогой через Ворчестер узнал я,
Что он войска сберет чрез две недели.
Дуглас.
Из всех вестей считаю худшей эту.
Ворчестер.
От этих слов, клянусь, морозом веет.
Готспур.
А сколько будет войск у короля?
Вернон.
Да тысяч с тридцать.
Готспур.
Пусть бы даже сорок.
Хоть нет отца, ни Глендовера с ним,
В великий день врагов мы отразим.
Устроим смотр войскам. День судный близко.
Так встретим смерть, смеясь. Бояться низко.
Дуглас.
Что смерть? Еще полгода – в том клянусь –
Ни смерти, ни напастей не боюсь.
(Уходят).
Сцена II
Дорога близ Ковентри.
Входят Фальстаф и Бардольф.
Фальстаф. Бардольф, отправься вперед в Ковентри и добудь мне бутылку хереса. Наш отряд пройдет, не останавливаясь, чтобы поспеть к ночи в Сотон-Колфиль.
Бардольф. Вы мне дадите денег, капитан?
Фальстаф. Выложи пока свои.
Бардольф. Одна эта бутылка составит ангел{49}.
Фальстаф. Ну, так и бери себе его за труды, а если она составит не один, а двадцать ангелов, возьми их себе всех – я отвечаю за чеканку. Вели моему лейтенанту Пето ждать меня у городских ворот.
Бардольф. Слушаю, капитан (уходит).
Фальстаф. Будь я маринованая селедка, если я сам не стыжусь за своих солдат. Я возмутительно злоупотребил королевским приказом о вербовке. Вместо ста пятидесяти солдат, я набрал более трехсот фунтов. Я вербовал только зажиточных людей, сыновей фермеров, выбирал преимущественно обрученных холостяков, уже два раза оглашенных в церкви, или таких изнеженных трусов, для которых барабанный бой ужаснее черта, которым ружейный выстрел страшнее, чем резанной курице или подстреленной дикой утке. Я выбирал маменькиных сынков, у которых храбрости в душе с булавочную головку, и все они откупились от службы. Так что теперь все мои прапорщики, капралы, лейтенанты и рядовые – оборванцы вроде Лазаря на картине, где псы лижут его раны. Все это люди, которые никогда не были солдатами: прогнанные за воровство лакеи, младшие сыновья младших братьев, бежавшие трактирные слуги и разорившиеся кабатчики – словом, ржавчина долгого мирного времени; они в десять раз обтрепаннее старого знамени. Их я навербовал, чтобы заместить откупившихся от службы. Глядя на них, можно подумать, что я набрал сто пятьдесят одетых в лохмотья блудных сыновей, которые недавно пасли свиней и питались помоями и шелухой. Какой то дурак по дороге сказал мне, что я опустошил все виселицы и навербовал повешенных. Таких пугал свет не видал. Я не могу пройти с ними через Ковентри – это ясно. И эти подлецы маршируют к тому же, широко расставив ноги, как будто у них кандалы на ногах; потому что в самом деле большинство я набрал из тюрем. Во всем моем отряде едва-ли наберется полторы рубашки, да и то половина рубашек сшита из двух салфеток и наброшена на плечи, как безрукавная епанча герольдов. А цельная рубашка, говоря по правде, украдена у трактирщика в Сент-Альбане, или у толстоносого кабатчика в Дэнтри. Ну, да это не беда. Они добудут сколько угодно белья на любом заборе.
Входят принц Генрих и Вестморлэнд.
Принц Генрих. Ну, что, вздутый Джэк, как поживаешь, перина?
Фальстаф. Как, это ты, Галь? Что слышно, сумасброд? Кой черт занес тебя в Варвикшайр? Милорд Вестморлэнд, прошу прощения: я думал, что ваша милость уже в Шрюсбери.
Вестморлэнд. Да, сэр Джон, мне давно пора туда, да и вам тоже. Но мои войска уже там. Король, могу вас уверить, ждет нас всех. Придется нам маршировать всю ночь.
Фальстаф. Обо мне-то не беспокойтесь. Я бдителен, как кот, собирающийся стащить сливки.
Принц Генрих. Именно стащить сливки. Ты столько раз таскал их, что превратился в масло. Но скажи, Джэк, что это за молодцы тащатся там позади?
Фальстаф. Это мои солдаты, Галь.
Принц Генрих. Я никогда не видел такой жалкой сволочи.
Фальстаф. Ничего, для копий они годятся. Снедь для пороху, снедь для пороху! Яму они заполнят не хуже других. Смертные люди, брат, смертные люди.
Вестморлэнд. Да, но мне кажется, сэр Джон, что они ужасно бледные и изнуренные – слишком похожи на нищих.
Фальстаф. Право, не знаю, откуда взялась у них бедность. А что касается изнуренности, то наверное не я им подавал пример.
Принц Генрих. Клянусь, что не ты – если не называть худобой жир в три пальца на ребрах. Однако, торопись. Перси уже выступил.
(Уходит).
Фальстаф. Как, король уже стал лагерем?
Вестморлэнд. Да, сэр Джон, как бы нам не придти слишком поздно.
(Уходит).
Фальстаф. Хорошо.
До начала на пирушку, на исходе в бой
Поспевает гость голодный и солдат с ленцой.
(Уходит).
Сцена III
Лагерь мятежников под Шрюсбери.
Входят Готспур, Ворчестер, Дуглас и Вернон.
Готспур.
Сегодня-ж в ночь сразимся с ним.
Ворчестер.
Нельзя.
Дуглас.
Ему на пользу медлим мы.
Вернон.
нисколько.
Готспур.
Как, разве подкреплений он не ждет?
Вернон.
Мы также.
Готспур.
Он уверен в них, мы – нет.
Ворчестер.
Послушайтесь, кузен мой. Не сегодня.
Вернон.
Не трогайтесь, милорд.
Дуглас.
Совет ваш плох.
В вас говорит иль страх, иль равнодушье.
Вернон.
Дуглас, ты на меня клевещешь. Жизнью
Клянусь и жизнью клятву подтвержу:
Мной правит верно понятая честь,
И так же мало страху я послушен,
Как вы, милорд, или другой шотландец.
В бою увидим завтра, кто из нас
Боится.
Дуглас.
Да, сегодня же.
Вернон.
Согласен.
Готспур.
Сегодня, говорю я.
Вернон.
Но поймите,
Что это невозможно. Я дивлюсь,
Как, будучи искусными вождями,
Не видите, препятствия какие
Мешают битве. Мой кузен Вернон
Еще с отрядом конницы не прибыл.
Ваш дядя Ворчестер пришел сегодня.
Теперь в них спит их удаль и отвага,
А доблесть так усталостью забита,
Что двое конных стоют одного.
Готспур.
Не в лучшем виде конница врага:
Истощена, измучена ездою.
Средь нас же лучшие уж отдохнули.
Ворчестер.
Король сильней числом. Во имя Бога,
Помедлите, пока все будут в сборе.
(Трубы возвещают прибытие посла).
Входит сэр Вальтер Блент.
Блент.
Я с милостивым послан предложеньем
От короля. Вниманье и почет.
Готспур.
Добро пожаловать, сэр Вальтер Блент.
О, если-б, волей Бога, вы стояли
У нас в рядах. Здесь многие, любя вас,
Порочат ваше имя и заслуги
За то лишь, что стоите вы не с нами,
А против нас, как враг.
Блент.
Не дай мне Бог,
Иначе поступать, доколе вы,
Нарушив долг и преданность, грозите
Помазаннику Божию. – Но к делу.
Король знать хочет сущность ваших жалоб.
Зачем враждой строптивой вы смутили
Гражданский мир, зачем стране покорной
Пример явили дерзости и буйства?
Но если-бы одну из ваших многих,
Им признанных, заслуг король забыл, –
Он просит вас назвать свои обиды:
И ваши все желанья он исполнит
Немедля и с лихвою, обещая
Полнейшее прощенье вам и всем,
Введенным в заблужденье вашим словом.
Готспур.
Король великодушен. А известно,
Что знает он, когда давать, когда
Исполнить обещанье. Мой отец,
Мой дядя и я сам, – вот кто доставил
Ему венец. Лет двадцати шести,
Ничтожный в мненьи света, жалкий нищий,
Тайком домой крадущийся изгнанник,
Кем был он встречен, на берег сойдя,
Как не моим отцом? Когда-ж он, плача,
В словах правдивых уверял с божбой,
Что лишь пришел за герцогством Ланкастрским,
Что мирно своего лишь ищет лена,
Отец мой, движим жалостью сердечной,
Клялся ему помочь, да и помог.
А лорды и бароны королевства,
Узнав, что за него Нортомберлэнд,
К нему и стар и млад являться стали
С поклоном и коленопреклоненьем,
Встречали в городах, посадах, селах,
На перепутьях ждали, на мостах,
Дары несли и в верности клялись,
Наследников в пажи определяли,
Блистательной за ним толпою шли.
Тут, мощь свою сознав, он шаг за шагом
Все больше удаляется от клятвы,
В дни бедствий данной моему отцу
На берегах пустынных Равенспурга.
Сперва предпринимает измененье
Каких-то правил о налогах, будто
На общем благе бременем лежащих,
Вопит о притесненьях, притворяясь,
Что плачет над страданьями отчизны,
И под личиной правды покоряет
Сердца людей, кого пленить задумал.
Идет он далее: велит рубить
Он головы любимцам короля,
Которых тот, в Ирландии воюя,
В отсутствии наместниками сделал.
Блент.
Не с тем, чтоб это слушать, я пришел.
Готспур.
Кончаю. Вскоре короля он сверг
С престола, а затем и умертвил,
Налогами обременил весь край,
И, в довершенье зла, теперь желает,
Чтоб Марч, его кузен (а если-б каждый
На месте был своем, его король)
Без выкупа в плену хирел в Валлисе.
Меня-ж в счастливых унижал победах
И хитростью хотел поймать в силки.
Еще прогнал он дядю из совета,
А моему отцу велел во гневе
Покинуть двор; нарушил все обеты,
Насилье за насилием творил
И тем в конце заставил нас искать
Спасенья в мятеже и вникнуть мыслью
В его права. Мы их находим слишком
Неверными, чтоб долго им продлиться.
Блент.
Ответ ваш передать-ли королю?
Готспур.
Не в этих выражениях, сэр Вальтер.
Подумаем. Вы-ж к королю вернитесь.
Коль верное ручательство он даст нам,
Что наш посол вернется невредимо,
То завтра утром с нашим предложеньем
Придет мой дядя. А пока прощайте.
Блент.
Пускай он встретит милость и любовь.
Готспур.
Так, может быть, случится.
Блент.
Дай-то Бог.
(Уходят).
Сцена IV
Иорк. Комната в архиепископском дворце.
Входят архиепископ Иоркский и сэр Микаэль.
Архиепископ.
В путь, добрый сэр. Письмо с печатью лорду
Маршалу с быстротой доставьте птицы{50}.
Вот это – брату Скрупу. Остальные –
По назначенью. Если бы вы знали
Всю важность их, вы-б сами поспешили.
Сэр Микаэль.
Догадываюсь я о содержаньи.
Архиепископ.
Возможно. Десять тысяч человек
От завтрашнего дня решенья ждут
Своей судьбы. Как я узнал наверно,
Король, собрав поспешно рать большую,
Под Шрюсбери сразится с лордом Перси.
Боюсь, сэр Микаэль, что за болезнью
Нортомберлэнда, на кого так много
Надежды возлагалось, а равно
За неприбытьем лорда Глендовера,
Кто обещал им сильную поддержку,
Но не пришел, пророчествам послушный, –
Боюсь, что войско Перси слишком слабо,
Чтоб вынесть столкновенье с королем.
Сэр Микаэль.
Бояться нечего, милорд. Там Дуглас,
Лорд Мортимер.
Архиепископ.
Там Мортимера нет.
Сэр Микаэль.
Но там Мордэк, Вернон, лорд Гарри Перси,
Лорд Ворчестер, и вместе с ними войско
Из благородных, доблестных бойцов.
Архиепископ.
Все это так. Но и король стянул
Войска со всех концов. С ним принц Уэльский,
Лорд Джон Ланкастерский, отважный Блент
И благородный Вестморлэнд, и много
Соратников, превознесенных славой,
Искусных полководцев.
Сэр Микаэль.
Но поверьте,
Противников они достойных встретят.
Архиепископ.
Надеюсь сам. Но нужно все предвидеть.
Итак, чтоб худшее предупредить,
Вы с письмами, сэр Микаэль, спешите.
Коль Перси не одержит верх, король,
Узнавший о союзе нашем, раньше
Чем распустить войска, нас посетит.
Нам в ожиданьи нужно укрепиться.
Итак, спешите. Кой-каким друзьям
Еще писать осталось. До свиданья.
(Уходят в разные стороны).
