Герберт Джордж Уэллс
Яблоко

Полная версия

– Оно у меня уже третий месяц. Оно не портится, – всегда такое же красивое и гладкое, и спелое, и желанное, каким вы видите его сейчас. – Он опустил руку на колено и, задумавшись, смотрел на яблоко. Потом снова стал заворачивать его в бумагу, как бы отказавшись от мысли отдать его.

– Но как оно досталось вам? – задал опять вопрос м-р Хинклиф. – И почему вы знаете, что это в самом деле плод с того Древа?

– Я купил его, – начал незнакомец, – три месяца тому назад, – за глоток воды и корочку хлеба. Мне отдал его – за то, что я спас ему жизнь, – один армянин. Что за дивная страна! Первейшая из всех стран! Страна, где и по сей день цел ковчег Ноя, погребённый в ледниках Арарата. Человек, о котором я говорю, вместе с другими бежал от напавших на них курдов, – и забрёл в пустынное место в горах – место, куда обычно не добирается человек. Спасаясь от погони, они вышли, среди горных вершин на склон, поросший зелёной, острой как лезвие ножа, травой, которая безжалостно резала и хлестала. Но курды гнались за ними по пятам, и ничего не оставалось, как войти в траву. Хуже всего было то, что тропинки, которые они прокладывали ценою своей крови, облегчали путь преследователям. Беглецы были все перебиты, за исключением этого армянина и ещё одного, Он слышал вопли и крики своих друзей и шорох травы под ногами курдов, – трава была высокая, выше роста человеческого. Потом – опять крики – и всё затихло. Он замер, не понимая в чём дело; снова побежал, израненный и окровавленный, пока не добрался до каменного обрыва над пропастью; тогда, обернувшись, он увидал, что трава охвачена огнём и дым отделяет его от врагов.

Незнакомец приостановился.

– И что же? – спросил м-р Хинклиф. – И что же?

– Он лежал истерзанный, истекая кровью, – кровь лилась из порезов от острой травы, – а камни, на которых он лежал, горели в лучах заходящего солнца, всё небо было как расплавленная медь, и дым от пожара плыл в его сторону. Он не решался оставаться там. Не смерть, а мучения были страшны! Вдали, по ту сторону дымовой завесы, продолжали раздаваться крики и вопли. Женские вопли. Он пополз среди скал по ущелью, поросшему кустами и высохшими ветками, которые кололись, как шипы, скрытые в листве, – и так полз, пока не скрылся, наконец, в складках одного гребня. Там он встретил ещё одного, тоже спасшегося – это был пастух. На их взгляд, холод и голод, и жажда, если сравнивать с курдами, – пустяки. Поэтому они взяли направление на горные вершины – в снега и льды. И бродили там целых три дня.

На третий день им был видение. Мне думается, с голодными это случается часто. Только вот… этот плод. – Он поднял вверх завёрнутый шарик. – Кроме того, я слыхал кое-что в этом роде от других горцев, знавших ту же легенду. Однажды под вечер, когда разгорались звёзды, путники спустились по гладким камням в большую тёмную долину, вокруг которой росли странные, искривлённые деревья, а на этих деревьях висели маленькие шарики, как круглые светлячки – странные, шарообразные, жёлтые огоньки.

Внезапно, на расстоянии многих миль, внизу, в долине, загорелось золотое пламя, которое стало медленно продвигаться вперёд, вверх по долине. На фоне его резко выделялись чёрные силуэты деревьев, а все склоны вокруг и фигуры двух людей облились расплавленным золотом. И так как они знали легенду этих гор, они поняли тотчас, что пришли они в Эдем или к преддверью Эдема и, как подкошенные, упали ниц.