Валерий Цуркан
Бажен
Волхв остановил и развернул коня. Молча показал рукой на север. Далеко за лесом в небе клубилось чёрное варево. Задул холодный северный ветер, стрибожий внук, обещая быстро пригнать тучу и напоить землю дождём. Житко при виде тёмной, клубящейся полосы, довольно крякнул и помахал волхву рукой.
– Спасибо, спаситель наш! Будет нам хороший урожай! Доброй тебе дороги! – закричал он, продолжая махать рукой.
3
Выехали ближе к вечеру, хотя разумнее было остаться погостить на ночь, а утром и идти.
Бажен не стал ни о чём расспрашивать, пересилив природное любопытство. Слишком уж важными показались волхв и молодые спутники, побоялся Бажен засыпать их вопросами. Будет нужно – расскажут, нет – промолчат. Хотя свербило, жгло желание узнать, зачем им Ростов, куда потом стопы напрявят, и как старик наволховал деревенским дождь.
Ехали молча. Волхв тяжело вздыхал за спиной Бажена и время от времени осматривался. Иногда широкая морщинистая ладонь ложилась на рукоять меча, и Бажен чувствовал, как волхв напрягался. Отпускало, и старик снова расслаблялся – до следующего раза. Наверное, татей лесных опасался. Двое спутников следовали за ним и также молчали. Изредка начинали о чём-то переговариваться, но дед цыкал, и они замолкали. Оба слушались его с полувзгляда и с полуслова.
Тропой редко пользовались, она заросла высокой травой и густым кустарником. В лесу было спокойно, пели птицы да где-то вдалеке долбил по стволу неугомонный дятел. Стук эхом разносился по округе. Бажен чувствовал себя, как в родном доме, и не понимал, отчего так напряжён старый волхв – ведь сейчас поблизости нет ни лихих людей, ни опасного зверья. Мальчик всё это чувствовал, а старик – нет.
Солнце скатилось к закату, и когда начало темнеть, старец повернулся к младшим товарищам и велел спешиться.
– Здесь заночуем. Вот и полянка неплохая, можно разместиться. Собирайте дрова для костра.
По краю поляны бежал звонкий ручеёк, и место было приятным и удобным для ночлега.
Бажен соскочил с коня и размял ноги, попрыгав на одном месте. Волхв спустился не столь бодро, но для своего возраста довольно проворно. Спутники тоже слезли с коней и стали разбирать пожитки. Бажен направился к краю поляны, где стоял сухостойный дуб, весьма годный для костра. Под основанием лежало много веток, которых хватило бы, чтобы питать огонь целую ночь – самое то от волков защищаться, не любят серые огня ночного, боятся.
Пока странники раскладывались, Бажен, сделав несколько ходок, натаскал дров. Взял пустую козевку старика, что висела на боку коня, сходил до ручья. Вода была вкусная и холодная. Дополна набирать козевку не стал, слишком уж большой оказалась для его силёнок. С трудом дотащил к месту ночёвки. К этому времени там уже весело плясали язычки пламени, лаская дубовые ветки.
Ели молча. Эти трое были неразговорчивыми. Бажен привык жить среди весёлых болтунов, каким был дядька Житко, и в молчании сидеть ему было скучно. Хотелось завести разговор, задать волхву несколько вопросов, но он боялся нарушать тишину.
Они расселись вокруг костра и жевали холодное мясо с хлебом, запивая медовухой. К воде никто, кроме Бажена, не прикоснулся. Хлеб пах полем и пшеницей. Запах этот напоминал родной дом, и мальчик не знал, увидит ли когда-нибудь места, где он родился и вырос. Бажен старался как можно больше запомнить своё, родное, и вдыхал полной грудью эти запахи.
Взрослые, выпив, будто оттаяли и заговорили. Бажен наконец-то узнал их имена. Волхва звали Булатом. Он был под стать имени – крепкий, жилистый старик, и меч в одной руке удержит, если понадобится, – чай, не для красоты ножны носит. Спутники его звались Шемякой и Стояном. Шемяка был черноволос, как кочевник, а Стоян белесый. Они были братьями – Бажен догадался об этом ещё в деревне, уж очень похожи друг на друга, как две капли воды.
Долго разговаривали непонятно о чём. Вроде бы Бажен понимал слова, но смысла сказанного вовсе не улавливал. Будто говорили на тайном языке. Бажен с ребятами иногда любил так разговаривать – каждому слову придавался иной смысл, который понимали одни товарищи. Эту игру придумал он, и друзья подержали но, но быстро охладели. А как здорово в неё было играть: в смысл вникали лишь те, кто знал. Говоришь: «Всемил, а ты сегодня пойдёшь за ягодами?», а подразумеваешь: «Будешь ли ты сегодня со мной рыбачить?» И наоборот – «рыбачить» означало «сходить за ягодами». А «пойдём за яблоками» на тайном языке значило «поиграть в бабки». Но товарищам такие игры быстро разонравились – слишком уж мудрёно, размышлять много надо, и пока вспомнишь значение каждого слова, уже и забудешь, о чём хотел сказать. Так они и забросили свой тайный язык. Сейчас Бажену казалось, что трое взрослых тоже играли в эту игру. Он разбирал речь, понимал каждое слово, но не мог разобрать смысла.
– Не согласится Василько, – сказал темноголовый Шемяка, и подёрнул плечами, будто одёжка мала.
– Ага! – поддакнул Стоян, встряхнув светлыми кудрями.
Бажен не понимал, с чем не согласится князь Василько, но сама мысль, что едут к нему, заставила детское сердце биться быстрее – это сам князь ростовский!
– Не знаю, – ответил старый и седой Булат. – Надо говорить с ним. Всё равно надо. Может, и согласится.
На что должен был согласиться князь, и какое дело хотел предложить ему волхв, Бажен не знал. Он и подойти к князи побоялся бы, не то что говорить с ним. А волхв этого не боялся. Мальчик сильно зауважал старика, когда понял, какой тот бесстрашный.
– Можно силу нашу показать. Согласится. – Шемяка снова повёл плечами.
– Ага! – подтвердил Стоян.
– Нельзя. – Булат нахмурил брови, наморщил и без того весь в складках лоб, и смотрел на обоих поверх огня. – Не должно нам так делать. Ни в коем разе не можем мы так поступать. Всё должно быть по согласию. Если не захочет помочь нам, то ничего и не сделать, срок, значит, пришёл этому миру. Каждый мир приходит к своему концу.
– Зело неясно ты говоришь, отче, – Шемяка поднял глаза на старца. – Надо сильно сказать, чтобы слова проникли в него. Убедить надобно.
– Ага! – добавил Стоян и кивнул, подтверждая своё согласие с братом.
– Нет, сынки. – Булат улыбнулся, глядя на непонятливых юношей. – Даже сейчас мы не то делаем. Не престало нам помощи просить. Если приходит мир к концу своему, то так и должно быть. Но очень уж хочется, чтобы Русь в покое ещё пожила. И я не знаю, насколько сможем оттянуть мы последний день спокойствия.
– Пытаться нужно! – спросил Шемяка. – На то мы и нужны, чтобы порядок принести. Равновес надо соблюсти. Ты же сам это знаешь, отче!
– Ага, – сказал Стоян. – Порядок нам соблюдать надобно. Ты начни. А мы, ежели что – подсобим.
Булат вздохнул.
– Правы вы, ребятушки, да не совсем, потому что молоды ещё и горячи, да и глупы слегонца. Если уж суждено почить миру, то так и будет. Поставлены мы порядок нести, правильно ты сказал, Шемяка. Но если порядки меняются, то сохраняй старые, не сохраняй, всё равно падут они, не удержатся. В таки дни от нас уже немного зависит. Но мы до последнего будем правду держать и от кривды Русь защищать. Даже если богам это уже не нужно. И людям если неугодно станет. Но от них тут мало чего зависит. Но все равно однажды придет время, и мы снова восстановим порядок.
– Знать бы, чего богам нужно, тогда и жили бы хорошо, – сказал Шемяка и хрустнул плечами.
– Ага! Знать бы! – Стоян погрустнел, глядя на брата.
– А этого мы никогда не узнаем, – вздохнул волхв.
– А даже ты, отче?
– И даже я. У богов своя жизнь и свой смыл, неведомый нам. А иногда мне кажется, что и они нас тоже не понимают.
Из разговора стало ясно одно. Они хотят встретиться с князем Василько и сказать нечто такое, от чего тот откажется. Или не откажется. И ещё мальчик узнал, что к своим богам волхв и его младшие товарищи относятся, как и не к богам вовсе, и это показалось очень странным. А расспрашивать не стал – не его это дело, пусть сами знают, с каким делом в Ростов пожаловали. А Бажена дело маленькое, ехать куда велят и молчать.
Стемнело, и запели ночные птицы. Голоса их были печальны и безрадостны, да и откуда взяться веселью в ночную и страшную пору? В это время тёмные силы выходили на охоту, и горе тому, кто попадётся на их пути. Кричала выпь, то затихая, то начиная снова, и крик казался грустным, будто потеряла всех своих птенцов и теперь оплакивала потерю. Крякал огарь таким же заунывным голосом. Кряканье появлялось то здесь, то там, и не ясно, переговаривались это две птицы или одна прыгала с места на место. Так же скорбно ухал где-то вдалеке филин. Протяжное уханье когда-то бросало маленького Бажена в дрожь, но он привык и понимал, что это всего лишь птица. Ночь есть ночь. Весёлые птицы поют днём и по утрам. Ночные песни всегда грустны.
– От запели, – сказал Шемяка, и потянулся за луком, лежавшим у ног.
– Ага, запели, – вторил Стоян и повторил движение брата.
– Одурели? – строго спросил Булат. – Не смей бить ни зверя, ни птицу, ежели нужды в том нет.
Шемяка подержал раскрытую ладонь у лука, да и убрал. Стоян поморщил лоб и промолчал. Бажен с уважением посмотрел на волхва.
– Батька мой так говорил, – обронил он. – Покуда жив был. Тоже говорил, что зверя и птицу можно бить только по делу, если голоден.
Булат потрепал рыжие вихры мальчика.
– Молодец твой отец. Природа мать не потерпит издевательства. Бей сколько съешь, а не голоден, так и убери оружие.
Булат велел всем спать и сам вызвался следить и питать огонь до утра.
Комарьё летело на огонь. «От как бывает, – думал Бажен, лёжа в траве, – таких маленьких комариков подманивает, а волки, сильные, крупные звери, огня боятся».
Мальчик уснул. Снилось, что он с отцом охотится на медведя. Мишка был с головой ежа, а иглы длинные-предлинные, словно стрелы. Он мычал, пытался дотянуться лапой до Баженова отца, но у него ничего не получалось и зверь обиженно взрёвывал. Когда Бажен проснулся, медведь так и оставался непобеждённым.
Стояла глубокая ночь. Он поднялся. Волхв не спал и сидел у костра.
– Чего не спишь? – спросил старик.
– Почудилось сквозь сон.
– Чуткий! – с тёплой улыбкой сказал волхв. – Волки тебя разбудили. А ребята дрыхнут и хоть бы что! Не боишься волков?
Бажен сел, подобрав под себя ноги. Прислушался. Да, его разбудили волки. Они опасались огня и стояли среди деревьев, надеялись, что костёр погаснет. Вдалеке светились отражённым желтым огнём несколько пар глаз.
– А чего их бояться, пока костёр горит?
– Бывает, что их и огонь не остановит.
– Так то в сильный голод… зимой. А сейчас бояться нечего.
– Лес хорошо знаешь?
– Я в нём как дома!
– Молодец! Лесные ведатели нам нужны. А теперь спи, а я за костром посмотрю.
Бажен послушался старца, снова лёг и постарался уснуть.
Утром, еще до рассвета, трое на краю поляны выделывали невесть что! То складывались пополам, до самой земли, будто кланялись неизвестно кому, то подпрыгивали, словно стараясь допрыгнуть до вершины осины. Снова кланялись и опять прыгали. А после всего Шемяка и Стоян стали бить старика. Тяжело дышали, охали и ахали, и пытались ударить Булата. Бажен едва не бросился на помощь, но старик отбивался очень легко. Шемяка ударит рукой, а дед свою подставляет. Стоян пытается пнуть Булата, а старик изворачивается да бьёт по ноге, что тот аж на колени падает.
– Всё, достаточно детюки! – сказал Булат. – Размялись и буде! Давайте покушаем и пойдём дальше, в Ростов успеть надобно.
Так это они разминались! А Бажен грешным делом полагал, что молодые избивают старого человека. Но теперь знал, что этот старик может не за одного себя, а и за других постоять. Надо же, какой сильный! В таком возрасте уже пора на печи лежать да мух считать, а со старым Булатом не смогли совладать двое здоровых молодцов! Увиденное Бажена весьма удивило, и он теперь стал относиться к волхву совсем иначе.
Завтрак был таким же, как и ужин. Холодное мясо и медовуха из небольших козевок. Мальчик запивал мясо родниковой водой. Она согрелась за ночь в козевке у костра и не ломила зубы. В отличие от мужиков волхвы медовухи ему не предлагали, а сам и не напрашивался.
– К вечеру в Ростове будем, – сказал Булат, когда поели. – Завтра князя увидим, поговорим, и домой. А с тобой, малец, разговор особый будет, – добавил, глядя на Бажена.
Нацепили на пояса ножны с мечами, закинули луки за спины, сели на коней и двинулись дальше. Ехали лесом, и Бажен наслаждался природой. Где-то вдалеке пел соловей, трели – одна другой краше. То заливался надолго, то пел короткими переливами, как лесной ручеёк, который перекатывает свои воды с камешка на камешек. Конь Булата ехал медленным шагом, и мальчик, достав из сумы свирельку, стал играть, словно насмехаясь над соловушкой. Тот даже замолчал на время, поражённый наглостью дудочника. Послушав игру перемешника, соловчик начал петь сам, а Бажен перестал, уступив ему очередь. Булат остановил коня, за ним младшие товарищи. Перекличка двух соловушек длилась не очень долго, птице это надоело, она замолкла и перелетела на другое место.
– Ну, дык, здорово! – сказал Шемяка.
– Ага! – добавил Стоян.
– Давно ты так умеешь? – спросил волхв.
Мальчик пожал плечами.
– Умею… А давно ли… не знаю, не считал. Как мне дядька Вячко свирельку первую подарил, так и научился.
– Значит, давно, – заметил Булат и повернулся товарищам: – Сгодится? Сможем силушку вложить в дудку?
– Вроде бы сам должон… – неуверенно сказал Шемяка, поведя широченными плечами, и переглянулся со Стояном.
– Ага, сам! – заметил Стоян. – Ты же, старче, сам говаривал, что человек должен сам открыться. Кто ж за него это сделает?
– Сам и сделает, – сказал старик. – А мы лишь направим умение. Главное, уже знаем, куда силу-то вложить.
Вроде бы и слова русские, а о чём говорят, поди разберись! Какую силу они собрались в свирельку вкладывать, кто и как это будет делать?
– Ты, малец, умение своё не теряй, – сказал Булат. – Пригодится ещё. Как домой приедем, я тобой займусь. – И ласково, с улыбкой добавил: – Ишь, скоморох нашёлся! А пока спрячь дудочку свою, успеется!
Бажен послушно убрал свирель в суму, и они поехали дальше. Лес расступался, пропуская вперёд. Рассвело. Соловей утих, но запели другие птицы. А вдалеке всё долбил неустанно дятел.
***
Вечером, когда солнце начинало закатываться за край земли, доехали до Ростова. Перед этим долго шли берегом озера Неро. Бажен всю жизнь провёл в лесу, никогда не видывал так много воды сразу, и всю дорогу с открытым ртом смотрел на эту красоту. Булат, заметив смятение, спросил.
– Что, пострел, никогда озерца не видывал?
– Ничего себе озерцо, чудо чудное! – сказал мальчик.
– Я видывал и поболе, морем называют. И ты увидишь, коли на север понадобится сходить. На юге тоже есть. Северное Белым кличут, а южное Русским.
– А Белое – не русское, что ли? – спросил мальчик.
– Наше, русское, – в голосе Булата послышалась улыбка. – А южное иногда ещё Чёрным называют.
– Больше нашего озера? – «Наше озеро» Бажен произнёс с гордостью, впечатлённый размерами озера Неро.
– Ты тот берег видишь? – спросил Булат.
– Вижу, – ответил мальчик, всматриваясь в синюю гладь озера. – Полосочку.
– А там и полосочки не увидишь. Без конца и без края моря те. Огромны расстояния, ни конца ни края не видать!
– Ого, вот это чудо! – пробормотал Бажен.
В спокойных водах озера плескались огромные рыбины, Бажен никогда и не видывал таких. Полянские мужики таскали на уды рыбок в ладонь, изредка чуть больше, но то, что он увидел здесь, даже немного напугало. Если вначале у него появилась мысль искупаться в озере, то теперь сразу расхотелось – а если этакое чудище на дно утащит?
Слюдяные окошки каменных домов отражали заходящее солнце, простой люд шёл с полей домой. Батраки здесь одеты куда лучше, чем в родной деревне, мальчик это сразу отметил.
– Князю показаться поздно уже, – сказал Булат, подозвав Шемяку и Стояна. – Поищем двор постоялый, да утром и пойдём. Неча сейчас, на ночь, к нему ходить, лучше с утречка, пока он добр и не забита его головушка тяжкими думами.
– Да вроде бы он всегда не зол и не сердит, – ответил Шемяк.
– Не зол, ага! – сказал Стоян.
– Добр по сути своей или нет, а великий князь, – ответил волхв. – Не по сути своей судит, а по делам княжьим. Мало ли чего сегодня выслушать пришлось, с досады возьмёт и завернёт нас, и пропал наш труд. Утром пойдём, пока у него голова чистая будет от злых дел.
4
Постоялый двор нашли в огромном срубе-тереме с многочисленными пристройками. Хозяин, лысый безбородый мужчина, велел челяди отвести коней на конюшню и накормить. В горнице стояли спальные лавки да стол. В стене – открытое волоковое оконце.
Еда была странной, такой Бажен никогда не ел. Привык к простой пище, а принесли невесть что. Как же можно так изгадить простую рыбёшку! Хотя на вкус показалось довольно неплохо. Шемяка и Стоян навалились на харч, и вскорости ничего, кроме тонких костей да рыбьего хребта не осталось. Да и медовуху выпили в один присест. Предполагали взять ещё, да Булат запретил, завтра, мол, важное дело, а вы опять в зюзю?
– Веселие Руси питие есть! Так ещё князюшка наш Владимир говорил, – сказал Шемяка.
– Ага, питие есть… – закивал Стоян. – Веселие есть.
– Не знаю, чего там князюшка сказал, а я вам говорю, приедете назад, а там хоть вусмерть напейтесь! – резко ответил Булат. – А здесь нельзя.
Богатыри загрустили. Не богатырское это дело – сидеть тверёзым и слушать старика.
После того как откушали, Булат сказал, чтобы Бажен снова поиграл на свирели. Старику понравилось, с радостью в сердце подумал мальчик, вытаскивая из сумы свирельку. Спросил, что сыграть, песенку какую-нибудь, или пересмешку птичью. Старик приказал играть пересмешку. Бажен вдохнул воздуха, облизнул губы и начал играть. Сначала подражал соловушке, долго трели пускал, а Булат молча сидел, теребил седую бороду и смотрел в тёмное узкое оконце, заволочённое рыбьим пузырём, за которым еле видно блестел месяц. Горела толстая лучина, она слабо освещала лицо старика, и в глазах отражался жёлтый пламень. Мальчик стал играть иволгу. Он умел делать это так, что сами птицы путались, принимая его за своего. За иволгой стала ухать сова, за нею – тоскливо запела выпь.
– А сейчас попробуй, – тихо сказал Булат и провёл рукой над головой мальчика, будто на расстоянии погладив.
Голове сразу стало тепло, Бажен будто ощутил неведомую силу, которая исходила из рук старика. Он снова поднёс свирель к губам и заиграл. Голос дудочки стал другим, раньше она так не играла. Показалось, что это сделал Булат движением руки.
– Пробуй снова! – Старик ещё раз провёл ладонью над головой, слегка касаясь волос.
Бажен заиграл, и опять голос свирели изменился, превратился в мягкий и негромкий, словно обволакивал всё вокруг. Это был такой приятный звук, что Бажену стало уютно, будто он лежал у матери на коленях, а она гладила ладонью по голове и пела песню.
– А так попробуй!
Булат достал из сумы на поясе небольшой мешочек, покопался в нём и вынул маленький железный оберег. Всковырнул ножом, раскрыл и вытряхнул из него нечто лёгкое и воздушное.
В слабом свете свечи Бажен разглядел, что это лепесток ромашки. Что за память Булату этот цветок сохранял, мальчик не знал.
– Сыграй ещё, – сказал старик и положил ладонь на макушку Бажена. – Смотри на цветок и играй.
Бажен подчинился и заиграл. Голос свирели в который раз за вечер переменился. Мальчик смотрел на белый, засушенный ромашковый лепесток, как велел Булат, и играл на своей дудочке. Долго играл. Пламя лучины слегка шевельнулось, дёрнулось, как от порыва ветра, и едва не погасло. И ромашка ожила. Лепесток расправился, набрал силы, словно напитался звуками свирели. Теперь ничто не напоминало сухой скукоженный лепесток, каким ромашка была несколько мгновений назад. К нему добавился ещё один лепесток, следом ещё один – и вот уже ромашка, свежая, будто недавно сорванная, лежала на столе и источала приятный полевой запах.
– Как вы это сделали, чудеса такие распрекрасные? – спросил Бажен, не отрывая глаз от этого чуда на столе.
– Это не я сделал, а ты, – ответил Булат и убрал с головы мальчика тяжёлую ладонь.
Лепесток медленно свернулся и снова высох. Остальные растаяли, словно и не было.
– А я думал, цветок навсегда ожил, – разочарованно протянул Бажен.
– Сразу не бывает, – сказал старик и, снова сложил лепесток в оберег и закрыл, сложив две половинки. – Но со временем, может быть, ты научишься…
– Это свирелька ромашку оживила? Я теперь лечить и оживлять умею? Вот же чудо выходит!
– Если бы только лечить и оживлять, – про себя проговорил Булат и тяжёлым шагом вышел в сени.
Погремев дверьми, он оказался на улице. Через небольшое время вернулся.
– Спать! – сказал старик. – А с тобой, малец, мы после говорить будем, как домой вернёмся.
Он затушил свечу и принялся укладываться на лавку.
Шемяка со Стояном вышли на улицу и долго не появлялись. Булат пробурчал «молодо-зелено», обещая утром надавать обоим по шеям, и замолк.
Бледный месяц едва пробивался сквозь рыбий пузырь. Бажену казалось, что ночное светило покачивается, убаюкивая. Достал из-под рубахи мешочек-оберег, подаренный тёткой Весняной, и поднёс к лицу. Запах родного леса вернул в свою деревню, и мальчик уснул.
Парни вернулись поздно. Входя в избу, опрокинули ведро, разбудив и волхва, и Бажена. Мальчик глянул в оконце и, не увидев месяца, сообразил, что уже давно перевалило за полночь. Булат снова пригрозил братьям расправой поутру, и наступила тишина.
Утром Бажен проснулся раньше всех и выскочил во двор. Вчера в сумерках многого рассмотреть не успел, а сейчас он был поражён красотой города. Каменные дома соседствовали с рублеными теремами, и те, и другие были очень красивыми. Если в Полянке верхом красоты считался резной конёк на прогнутой от старости крыше, то здесь было совсем иначе.
Бажен даже не смог бы описать, что здесь считалось красотой. Никогда ничего подобного не встречал. Резные крашеные наличники, прозрачные слюдяные окошки в светлицах – в Полянке о таких и мечтать никто не смел. Да там и волоконные окошки не у всех были. А уж каменные дома! Это же чудо из чудес!
Бажен стоял посреди двора и крутился в разные стороны, с открытым ртом разглядывая красоты Ростова. Не зря Ростов Великим называют!
– Чего рот раззявил, малый?
Бажен оглянулся. Коренастый и крепкий мужичок небольшого роста стоял с топором в руке и готовился колоть дрова. Выставил в ряд несколько полешек и, поплевав на ладони, крепко взялся за топорище. Никак баньку истопить велели. Или для стряпухи старается.
– Красиво… – ответил Бажен, и конопушки засветились под лучами утреннего солнца. – Чудо чудное!
– Ха! Красиво. Я кажный день таку красоту вижу.
Подняв топор, мужичок громко хекнул и с неописуемой скоростью разбил одно за другим поленья.
– Видал, как надо? Кр-р-расота! – он разогнулся. – Вона где красота! – показал блестящим лезвием на гору берёзовых чурок, которые белели свежими сколами.
Вытер руки о грязную рубаху и расставил ещё несколько полешек. Снова поплевал в ладони и взялся за топор. «Ха! Ха! Ха!» – и все поленья были разбиты за несколько мгновений.
– Вот тебе и красота, – сказал дровосек, откладывая топор.
Он набрал дров и ушёл. А Бажен поднялся на забор и уселся там, глядя на спокойные волны озера. Рыбаки готовили лодочку с сетью – Бажен никогда не видал таких огромный сетей. В Поляне рыбу ловили махонькой сеточкой, закидывая её в мелкую речушку. Здесь же всё было огромного размера – и озеро, и рыбины, и сети, и дома.
Где-то вдалеке курился дымок, а в стороне ещё один – боярам топят баньку. «Может быть, сегодня праздник, раз люди будут мыться?» – подумал Бажен. Не знал он, что люди здесь моются не только по праздникам, а чуть ли не каждый день.
Пока он разглядывал окрестности, мужичок-дровосек успел перетаскать наколотые дрова и спрятал топор.
Проснулся старец Булат со своими молодыми друзьями и велел Бажену слезть с забора. Вот всегда так, – найдёшь себе удобное место, и обязательно скажут, что нельзя. Но Бажен вспомнил, куда они пойдут, резво соскочил с забора и подбежал к Булату.
– Пойдём уже? К самому князю? Меня возьмёте?
Шемяка и Стоян переглянулись и рассмеялись, хлопая себя по ляжкам.
– Экий шустряк, – сквозь смех сказал Шемяка.
– Ага! Точно шустряк! – вторил Стоян.
– Не в такую же рань! – Булат усмехнулся в бороду. – Чуть погодя пойдём, не будить же нам князя.
– Н-у-у-у, – протянул Бажен. – Ждать не люблю! Долго ждать будем?
– В Ростове ожидание – одно наслаждение, – с улыбкой сказал Булат. – Пойдём, людей поглядим, себя покажем. И поедим там же.
Бажен заметил, что лица братьев помяты – у обоих глаза подкрашены синяками. Ночью где-то подрались. Старику это явно не нравилось, но волхв молчал. Обещал ночью страшно покарать, а теперь, наверное, придумывал наказание.
Вышли со двора, и Булат уверенно повёл их куда-то.
– Ты, малец, дудку свою спрячь и не играй, – сказал старик, когда они проходили вдоль забора. – Не надо никому показывать, чему ты научился. Не привлекай лишнего внимания к себе.
Бажен кивнул в ответ и промолчал.
Чем ближе подходили к площади, тем богаче становились дома, а самый лепый и огромный стоял на той стороне.
– Красиво? – Булат положил ладонь Бажену на плечо. – Это княжеский дом, там князь Василько живёт. А рядом – это церковь Бориса и Глеба.
Церковь, выстроенная из тонкого кирпича, возвышалась над всем Ростовым, и, казалось, готова защищать город от всех напастей.
– Красиво, – ответил Бажен, и тут они подошли к самой площади. – Чудо-то какое!
Несмотря на то, что было ещё раннее утро, на площади уже собралось много народу. Здесь находились и кузнецы, и кожевенники, и косторезы. А вот и скоморох! Сколько слышал о них Бажен, а встретить привелось лишь сейчас. Скоморох в смешных ярких одеждах и высокой остроконечной шапке с бубенцами прыгал и кувыркался на свободном пятаке, играл на дудке, бил себя в бока. А вокруг столпился народ, люди смеялись и кидали ему бронзовые деньги. Колокольчики на шапке забавно звенели, а лицо лучилось счастливой и глупой улыбкой. Глядя на дудочника, Бажен тоже заулыбался, сверкнув веснушками.
Дальше в стороне плясал на задних лапах медведь, а мужик в красной подпоясанной рубахе, чёрных портах, обмотанных подвязочками онучах и лаптях играл на небольших гуслях. Мишка был привязан верёвкой к гусляру и казался совсем ручным. Пританцовывал, перебирая лапами, кружился то в одну, то в другую сторону и даже будто подпевал гуслям, неразборчиво мычал. Люди кидали игруну денежки, смеялись и шумели.
Городские забавы увлекли Бажена. Он остановился и стал смотреть на медолюба. Мальчику и в голову не приходило, что зверя можно приручить. И не понимал, для чего это нужно. Зачем заставлять косолапого танцевать? При всей своей лютой нелюбви к медведям, он не мог принять этой жёсткости. Лучше убить, чем так издеваться над животным. Ведь зверь любит жить на воле, а его держат на цепи и заставляют плясать на потеху народу.
Потом Бажен вспомнил, как такой же мишка едва не угробил его со Всемилом, и отца своего вспомнил, и жалость к зверю сменилась упрямой ненавистью. Рука невольно потянулась к луку за спиной, но оружие осталось на постоялом дворе.
– Что, охотник, ещё одного мишку вальнуть надумал? – хохотнул Шемяка, заметив, как Бажен пытается нащупать древко лука.
– Ага, а заодно и гусляра! – сказал Стоян.
Мальчик стиснул зубы и промолчал. В этот миг медведь тоже заметил Бажена. Взгляды мальчика и медолюба встретились. Что прочитал в глазах Бажена косолапый? Испугался? Или озверел? Он перестал кружиться и застыл на месте. Вытянув вперёд шею и опустив передние лапы, стоял и смотрел на Бажена, как заворожённый. Гусляр, не переставая играть, сделал несколько шагов назад, натянув верёвку и дёрнув зверя – косолапый не обратил на него внимания и продолжал смотреть на мальчика.
Первым забеспокоился Булат. Старик прочитал во взгляде медведя то, чего не заметил никто. Он положил руку на плечо Бажена и повёл мальчика в сторону, но было поздно. Мишка словно очнулся от оцепенения и рванулся изо всех сил. Верёвка, которой он был привязан к поясу гусляра, резко натянулась. Гусли, в последний раз тренькнув, шлёпнулись на землю и раскололись. Хозяин косолапого закричал, попытался остановить мишку, но упал на спину и юзом поехал вслед за зверем. Его матерщины не было слышно за рёвом бешеного медведя.
Мишка забыл о том, к чему его приучали, опустился на четыре лапы да резво побежал в направлении к Бажену, а гусляр, продолжая верещать, волочился следом. Булат, больно сдавив плечо мальчика, резко отбросил его назад, да так сильно, что Бажен едва не упал. А сам старик остался стоять на месте и выставил перед собой левую руку.
Толпа загудела, люди стали разбегаться.
Верёвка перетёрлась и порвалась, и гусляр остался лежать на земле, пыльный и грязный, а зверь, почувствовав облегчение, побежал ещё шибче. Он достиг старика и прыгнул, но будто ударился мордой о невидимую стену. Голова завернулась чуть назад, а сам он упал под ноги Булата и остался лежать без движения.
Над площадью нависла тишина, пискляво дунул в свою дудку скоморох, да и замолчал.
– Ты что же, мил человек, за своим зверем усмотреть не можешь? – строго спросил Булат.
Гусляр лежал в изорванной цветастой рубахе и протёртых до дыр штанах. Один лапоть продолжал сидеть на ноге, а второй валялся рядом с разбитыми гуслями. Размотанная онуча длинной лентой извивалась рядом.
Бажен посмотрел на медведя. Морда у того была в крови, будто он с разбега треснулся в каменную стену, из ноздрей капала алая юшка.
Гусляр поднялся. Он в кровь стёр руки и ноги, пока волочился за медведем, да ещё и щеку изодрал. Прихрамывая подошёл к зверю, потрогал недвежимую тушу босой ногой. Присел рядом на корточки, оттянул закрытое веко. Подняв голову, удивлённо сказал:
– Сдох.
– Бешеный что ль? – спросил Шемяка, оттеснив плечом Стояна. – А если б подрал кого?
– Ага, как пить дать бешеный, – добавил Стоян и боком толкнул брата.
– Да в жисть такого не было! – закричал гусляр. – Прирученный, как ребёнок для меня. Спокойный и ласковый, даже с собаками не дрался!
– Сколько волка не корми, всё равно в лес смотрит, – заметил Стоян.
– Ага, – поддакнул Шемяка и с удивлением посмотрел на брата – как это тот вперёд него заговорил?
Бажен не сразу, но всё-таки догадался, что это дело рук Булата. Недаром старик себя волхвом называл. Даже не притронулся к медведю, а убил. Это тебе не ромашечку дудочкой оживлять. Мальчик осознал, что коснулся чего-то тёмного и страшного.
– Пойдём, – сказал Булат и, положив руку на плечо Бажена, потянул на окраину площади.
