Валерий Иванов
Хроники полёта на Марс 2078. Воспоминание
Волон не сказав ни слова, сделал несколько шагов вперед. Остановившись, присел и переложил шлем в другую руку, стал расчищать перед собой место от осадочной пыли. К нему подошли остальные.
– Что ты думаешь об этом? – спросил лингвиста Ястребов и присел на корточки, подойдя к нему.
– Хм, – задумался Доминик, – похоже на пол или… врата.
Приподнявшись, Луалазье отложил в сторону шлем. Словно изучая поверхность, пришаркивая, отошел от компаньонов метров на десять, остановился и в этом месте снова обследовал поверхность.
– Так-так, – сказал он вслух, – pancia darned3.
– Что у тебя, Дом? – поспешил к нему Ястребов.
– Похоже, это «что-то» все же имеет границы. Но что это? Большой люк?
– Хм, – задумался Ястребов, – дай-ка подумать.
Он выпрямился, осматривая стороны.
– Никто не знает, – заключил он.
Его взгляду больше ничего не попадалось, что могло бы дать подсказку. Лишь скалистые стены, уходившие вверх, насколько можно было видеть их очертания.
– Вот что интересно, коллеги… – негромко сказал Андрей.
Внутри жерла для отчетливой слышимости собеседника можно было говорить и вполголоса. Отзвук, отходивший от стен, давал такую возможность. И если бы здесь летала муха, то ее жужжание было бы громким.
– Либо это большой предбанник, либо камера, – пошутил Ястребов, скорее обращаясь к самому себе.
– Предбанник? – переспросил его любопытный Луалазье. Ему всегда хотелось уточнять что-либо, что было ему непонятно. – Это то, что в жилом помещении, Андрей?
Луалазье также интересовало предназначение этого помещения.
Однако Андрей Ястребов не ответил неграмотному итальянцу о структуре русских жилищ. Его голова была занята другими вопросами.
– Черт побери, да откуда идет свет в этих казематах?
Тусклое освещение вполне давало возможность видеть людей и края пещеры.
– Гляньте-ка вверх. Может, вы различите кратер? – Подняв голову и вглядываясь в темноту, Ястребов хотел привлечь к своим догадкам других астронавтов. – Это ясно как дважды два: магма застыла моментально, как только первая часть ее вышла наружу.
В разговор вступил молчавший бортинженер:
– И не спрашивайте ни меня, ни себя, пожалуйста, кто здесь расчистил все и так прибрался.
Ни Ястребов, ни Луалазье даже не подумали об этом, но оба посмотрели в сторону умного коллеги. В действительности же строение вулкана, где некогда, вероятно, образовывался очаг горячей лавы, напоминало лишь пространство обычной пещеры.
Около полутора часов в помещении кто безмолвно сидел, кто стоял, кто бродил, как Ястребов. Стало ощущаться состояние голода. Русский в который раз прижимал палец к уху в надежде услышать малейший сигнал в наушнике.
– Крона, Крона, я Айсберг, прием… – тщетно вызывал он «Паларус».
– Бессмысленно, – сказал Волон Ястребову. – Она не слышит нас, – вздохнул, поддавшись отчаянию Волон, – если вообще когда-либо сможет услышать…
Настроение французского коллеги удивляло русского. Всегда подтянутый, смотрящий с уверенностью вперед, и, если что-то вдруг не так получалось у него, Волон во что бы то ни стало старался приложить максимум усилий для разрешения проблем. Теперь он был не похож на самого себя. Был не таким, каким представлялся команде раньше. Он сидел, вжав подбородком в колени, задумавшись, возможно, о семье, которую так расхваливал в начале полета и о которой вспоминал в последнее время все чаще. Он был похож на одинокую каменную фигуру.
«Конечно, – думал про себя Ястребов, – ему есть что терять, он как в консервной банке, да и давненько уже… Да, это тебе не на Луне или “Вираже”4, где в любой момент может подойти помощь. Теперь же он… – вздохнул русский, глядя на отрешенного француза, – за пятьдесят миллионов километров от своей родной планеты и где-то глубоко под землей в плену у иных существ, эх, на Марсе».
Планировавшееся отправление на четвертую планету ассоциировалось в научном конгрессе с самыми длительными перелетами, даже телескопическая установка на спутнике Земли, передающая сигналы с промежутком в одну долю секунды, считалась идеальнейшим источником внеземного вещания по сравнению с нахождением людей на этом участке.
«Но кто они… – Ястребов быстро переключил свои размышления, – чего они хотят от нас, а вдруг мумифицировать… Или просто посмеиваются над нами, наблюдая как за обезьянами. – Ястребов вновь вскинул голову, осматриваясь по сторонам, пытаясь найти что-либо, что напоминало бы ему о скрытой видеокамере. – …как мы подыхаем с голоду, что будем делать, не схаваем ли друг друга. Уроды!» Ястребов заметил, как у него начали шалить нервы, он тут же осекся, пытаясь привести себя в норму. «Да, это не военное время в траншеях и полное бремя от тягот оккупации».
Русский пилот вспомнил, как брат его деда рассказывал о войне, ставшей историей шестьдесят лет назад. Когда его отцу исполнилось всего три года, дед был призван на «восточную войну», на борьбу с террористами, едва не перешедшую в третью мировую. В ряды силовой армии деду вновь пришлось вступить, когда он после вооруженных сил уже работал простым электромонтером на заводе, где познакомился с бабушкой будущего русского астронавта.
Брат дедушки отзывался о нем с уважением.
Вернувшись с прикаспийского фронта приволжской стороны, дед Андрея принес с собой награды: две правительственные нагрудные медали за боевые действия силовых структур и знак о ранении. Тогда, отвоевав, он восстановился на заводе. Отработал там недолго и, взяв детей, покинул родной город.
Ястребов никогда не забудет тех дней, когда дед с ним, еще ребенком, прогуливался по набережной и учил кататься на велосипеде, а в семь лет подарил коньки, никак не сочетавшиеся с гироскутерами игровыми с прорезиненными вставышами, что считалось первоклассно для молодежи. Однако, по мнению деда, это не развивало физически. Потом, только когда Андрей подрос, он понял, что коньки были хоккейными. Иногда кто-то из ребят удивлялся, где он взял такие коньки. И Андрей всегда скромно отвечал, что ему подарил дед. Мальчиком он всегда отличался от других наличием таких коньков. Когда Ястребов вырос, а деда не стало, то вспоминал о нем и жалел, что редко уделял ему внимание в юности.
О дедушке много рассказывал Павел Арсентьевич, брат деда. Часто после войны они оставались подолгу в каком-нибудь баре и выпивали по бокалу, а то и до трех литров пива. Брат часто рассказывал, как дед производил вылазки с подчиненными при окружении их лагеря, как попал в плен. Деду постоянно везло, ему при боях во все же развязавшейся третьей мировой войне попался гуманный офицер. Китайцы, с которыми велись бои не меркантильный народ. Всегда относились к России с уважением. Правда, когда российские войска находились на территории Китая, все почему-то ухудшалось. У социально-коммунистического Китая кончилось терпение к повадившим в их края уже на протяжении ста лет приграничных соседей из восточной России. Эти социалистические иноземцы всерьез и на смерть решили вступить в боевые споры. завязав мировой спор о границах заявив о притеснении их американской коалицией. Заодно присвоить земли обратно, когда-то принадлежавшие их предкам при царской России. Так вот и пришлось деду вновь вспомнить об автомате. А до этого, отслужив в двадцать один год шесть месяцев рядовым, после освобождения мест от террористических укреплений дед окончил вуз. И спустя двадцать лет ему довелось уже самому командовать отрядом из трех человек при стычке с индийскими колонизаторами, учинявшими бунты, собственно явившиеся причиной к третьей мировой войне.
Спустя еще два часа после того, как они оказались в неизвестном месте, Волон полностью отрешился от реальности. Оказавшись для себя в каюте корабля, он лег, чтобы заснуть, несмотря на то, что часть шапочки его внутреннего комбинезона под скафандром была окутана пылью и остатками пемзы, и костюм его выглядел слегка потрепанным. Голод проявлял ощущение пустоты в животе, урчал, ослаблял тело, располагал к забытью. Ястребов, опираясь рукой на свод стены, наблюдая за коллегой, вскоре сам принял сидячее положение, закинув одну ногу за другую. Углубился в свои мысли. Лингвисту Луалазье, напротив, надоели бессмысленные думы. Прогуливаясь по пещере, он попытался вспомнить какой-нибудь из переводов принятых сообщений из глубины космоса прошлого столетия. Но ничего толком на ум не приходило, послания не описывали реальности. А те, которые публиковались в интернете, лишь фальсификация. Они были интересны и важны лишь тем людям, которые всерьез считали, что их похищали инопланетяне либо вступали с ними в контакт.
– Шницель бы сейчас с корейской подливой, – вымолвил после своего долгого молчания Волон.
Он не заметил, что сказал это вслух. Ястребов тут же подхватил мысль товарища, оторвавшись ото сна, словно и не дремал.
– Да, верно, приятель. Мне мочиться уже некуда, а он только о еде, – хотел поднять настроение другу Ястребов, но русские шутки зачастую для западников кажутся ерундой.
Измотанный француз Волон, так же как и всегда, ничего не ответил на колкость русского астронавта. Он по-прежнему молчаливо лежал распластанный, словно небрежно брошенный мешок с картофелем.
– Каакль ккльито, – промолвил Ястребов.
– Что? – спросил его удивленный лингвист.
– Я сказал, вообще-то не мешало бы и перекусить. Это язык майя. Если знаешь, был такой народ, сейчас на месте его поселения Мехико, – пояснил русский.
– А, да, припоминаю, Теночтитлан, его завоевал Фернандо Кортес в шестнадцатом веке, – Луалазье ухмыльнулся.
– Что, что такое, Дом? – спросил Ястребов.
– Да, я изучал историю этого племени. Немного, правда, но мне хватило. Знаешь, давно, еще в девятом году, кажется, вышел фильм про племя майя, снятый кем-то из бывших актеров. Я смотрел этот фильм. Хе, фильм Даниила Хабенского «Из роду и племени» намного лучше и правдоподобнее. Жаль, этот народ немного, хоть и дикари они были, но не глупые.… Ха, ха-ха, – как можно тише засмеялся итальянский астронавт, чтобы не разбудить Волона, но его приглушенный смех казался скорее нервным всхлипыванием ребенка, чем посетившей его минутой радости.
– Что? Что опять? – Ястребов, немало узнавший итальянца за время пребывания с ним, уважал его за исторические знания на вид хоть щуплого и сомнительно до желания к пополнению кругозора человека. О напарнике с невообразимо разносторонне развитым умом, который, как, оказалось, только сейчас открывается в нем, жаль, этого никто не знает, о чем тот может сейчас поведать интересного. Открыть свои потаенные, полные философских взглядов мысли.
– Они сумели надуть весь мир! Андрей, представь всю Землю, это предки папуагвинейского человека! – размышлял лингвист.
– И? – не понимал его Ястребов.
Луалазье с удивлением посмотрел на собеседника. Но не стал укорять его в незнании или забывчивости истории, посчитав это лишним. Лишь растянул губы в улыбке.
– Двенадцатый год, когда кто-то предвещал конец света, – сказал Луалазье.
– Ах да, Доминик, я и забыл, – согласился Ястребов, – конец света…нда… как же, – многозначительно сказал он.
Улыбнулся в ответ итальянцу. Повернул голову и устало прислонился ей к стене, закрыв глаза.
– Нда, – выдавил, задумавшись, Доминик Луалазье.
Его сильно всколыхнули воспоминания. Он оглядывал скрытые в темноте стены пещеры.
– А вот все же англичане, как всегда, оказались правы… – заметил он.
Луалазье вспомнил о глобальном потрясении, произошедшем в начале шестидесятых годов двадцать первого столетия, предсказанного Ньютоном еще в восемнадцатом веке – найденное упоминание в его записях об изменении земной оси. Потом его предсказание было разделено на разные мнения толкования. Одни оставались приверженцами природных аномалий на планете, другие были сторонниками теории о пролетевшем над Землей в феврале трехсотметрового астероида. После недолгой паузы Луалазье вновь нарушил тишину.
– Андрей, – сказал он, – тебе нравится Джоанн?
– Да, – коротко ответил русский, не шевелясь.
Луалазье заметил, что вступать в серьезный разговор с русским сейчас не имеет смысла, и оттого, что назрело в его душе, даже при большом желании он не сможет избавиться сейчас. С одной стороны, Луалазье сожалел, что покинул корабль без какого-либо указания. С другой – его звал интерес. Девиз «Шанс бывает только раз» всегда присутствовал в его крови конкистадоров, и он не мог оставить товарищей.
Нет, он не жалел, что покинул Джоанн, она могла сама прекрасно справиться одна. Надо смириться, что возможности увидеть ее вновь практически равны нулю. На завтра прогноз обещал, что кроме бури на ближайшую половину месяца ничего хорошего ожидать не приходилось. Зонд давал точный результат. По инструкции, размышлял про себя итальянец, Джоанн должна покинуть место дислокации. Впрочем, думал он, «Паларусу» с одним или с двумя членами экипажа место посадки при таком скоплении природных явлений все равно менять смысла не имеет. Вывод один: при взлете кораблю навсегда придется покинуть Марс. И чем быстрее, тем лучше для экипажа. Подумав так, Луалазье тяжело вздохнул.
Инструкция с пунктом по выживанию гласила: в случае выбывания из команды двух или трех членов при экстремальных условиях и, соответственно, возможности порчи судна – в скобках указывался масштаб явления, одиннадцать баллов, куда уж больше, здесь, на Марсе, на них шел ураган – следовало незамедлительно покинуть поверхность.
Луалазье смотрел на лицо Ястребова, пытаясь угадать его мысли. Случайно его взгляд упал в сторону, где, как они решили, нашли нечто схожее с вратами в полу. Едва сдерживая себя от волнения, он с трудом перевел фразу, появившуюся в его голове, путая английские и итальянские слова.
– …Что, это?! – произнес он, стараясь говорить как можно тише, чтобы не испугать отдыхавших астронавтов, но так, чтобы его могли услышать.
– Что? – моментально отреагировал сквозь сон Ястребов.
Заснув в более темном углу, Волон их не слышал. Свернувшись калачиком, он предпочел для себя лучше хороший сон, чем беспокойную суету. На чужбине он, где-то уйдя в себя, уже похоронил свой разум, сохраняя свою любовь к родным близким лишь в памяти. Отчетливая акустика голосов людей в пещере, проникая в его мозг, лишь дополняла его сон, очерчивая фигуры и лица, снившиеся ему, и настолько возросшая в нем депрессия, разграничивала реальный мир с иллюзией сна, все дальше удаляла его сознание вглубь собственного заблуждения.
– Волон!.. – Луалазье указывал в сторону француза.
С Ястребова слетела последняя дремота. С противоположной стороны, где находился бортинженер, рядом с ним под гладью пыли что-то засветилось, и тут под ней же появился легкий дымок. Не спеша следующие дымки цепью стали появляться в других местах, словно очерчивая границу.
Ястребов подскочил к французу и принялся помогать Доминику будить Волона. Пятый пилот, не успевший еще уйти в крепкий сон, не понимал, что происходит. Машинально реагируя на помощь своих товарищей, принялся послушно подниматься.
Как только астронавты отошли в сторону, которую посчитали безопасной частью пещеры, цепь тлеющей пемзы и пыли увеличилась. Спустя несколько секунд витающая пыль проявила очертание прямоугольного квадрата, и тут же ровно, не пересекая краев, эта площадь образовала ослепительно яркий, поднимающийся кверху свет, словно загорелись сотни ламп со световым потоком в сто тысяч люмен, осветив верх кратера. Но тут внезапно на какой-то миг возникла полная тьма, как и в тот момент, когда здесь оказались астронавты.
И вновь место на полу в виде геометрической пропорции осветилось ярким светом, тот же столб света мгновенно устремился вверх, на этот раз соединив жерло вулкана с полом. Все это происходило в считаные секунды.
Но на этот момент астронавтов уже не было.
Свет, поднимавшийся вверх ярким столбом, почти не касался стен, но вдруг, словно вспышкой, на миг осветил все пространство и исчез. Внутри вновь воцарилась тьма, и было не видно, как пепел обугленных стен медленно оседает по поверхностям пещеры, оставляя крупные слои из остатков пемзы и ферритоизвестняка.
***
За бортом посадочного модуля «Паларус» межпланетных перелетов температура окружающей среды была в 146 градусов по Цельсию ниже нуля. Сухой мороз причинял обшивке корабля минимум эрозии, проектировщики предвидели все изменения климата четвертой планеты. Корабль также мог выдержать и небольшой ураган в пределах четырех баллов. При повышении уровня предвиденных явлений экипажу следовало действовать по инструкции. Но никто не представлял потерю экипажа на 80%.
Кто?.. Джоанн находилась в рубке уже более восьми часов и который раз задавала себе этот вопрос. Никто даже не мог подумать об этом!
Она находилась в растерянности, не зная, что ей делать.
Связь с Землей из-за дальности теле- и радиопередач и усиленных морозов была очень плохой. Перигелий подходил к концу в этом времени года, когда на планете Земля начинается весеннее равноденствие, на Марсе бы сейчас выпал снег.
После длительного времени, с момента как покинул ее последний и полный сил товарищ, Линдау, не принимала за весь этот период ни куска пищи. Сделав в который раз попытку связаться с командой, положила голову на стенку кресла и не заметила, как уснула. Остальные два кресла командира и второго помощника были пусты.
Ей снился один и тот же сон. Мокрая трава после дождя, прозрачные лужи на асфальте, разбрызгиваемые пронизавшими их спокойствие автомобильными протекторами. Она в каком-то мегаполисе, и со всех сторон наперекор этой городской мирной жизни над вершинами небоскребов откуда-то из глубин космоса, изрешечивая встречавшиеся по пути здания, стали появляться, несясь со всех сторон неба, горящие бесформенные валуны, заслоняя собой все голубое пространство. Попадая по крышам домов, они разбивали стекла, летевшие камни, что покрупнее сносили верхние части этажей домов, нарушая спокойствие города.
«Что это, мама?» – услышала Джоанн рядом детский голос.
«Это просто дождь, сынок…» – спокойно отвечала она.
Прятавшийся за спиной матери паренек выглянул понаблюдать за окном апокалипсический гимн, это были несущиеся сверху, тянувшие за собой огненные хвосты метеориты.
На дорожной трассе, ведущей куда-то за черту города, останавливались, иногда сталкивались друг с другом, автомобили. Из них в безмолвии выходили люди, так же как и Линдау, поднимали головы к небу, наблюдая за появлявшимися вновь и вновь огненными шарами. Они неслись с огромной скоростью, словно не замечая рушащихся и взрывавшихся после их ударов мегапостроек.
Джоанна проснулась. Она была удивлена сну, так как точно знала, что детей у нее нет. Но тут же забыв, что ей приснилось, переключилась на проверку приборов слежения. Показания спутника географического состояния планеты по-прежнему оставались без изменений, сейсмический радар так же предупреждал о приближении бури. Переговорные устройства молчали и на очередные вызовы Джоанны других астронавтов давали отрицательный результат.
Ощутив, что под ногами нет тверди, Ястребов попытался сделать вдох. Но почувствовал, что не хватает и кислорода. Как только он понял, что начинает беспокоиться о недостатке воздуха, то почувствовал, словно кто-то услышал его мысли, что ноги его обо что-то опираются, легкие с жадностью наполняются воздухом, более насыщенным кислородом, в отличие от того места, где они были до этого.
– Vivat vernum!5 – услышал русский позади себя голос Луалазье. Можно было догадаться, что тот находится в двух шагах от него.
Словно после одышки от долгого марафона лингвист с жадностью вдыхал свежий воздух.
– С тобой все в порядке? – спросил Ястребов невидимого в темноте итальянца.
Иногда подшучивая над напарником в команде на корабле, теперь, находясь в неподходящей для остроумия обстановке, русский решил, что сейчас не место для шуток.
Было нельзя терять товарищей, и голос итальянца для него стал важнее, чем, например, неизвестность, которая окружала его.
– Да, Андрей, – ответил итальянец. – Здесь удивительно мягкий воздух, ты не находишь? Чистый, как в парке Толстого.
– Да-да, – согласился Ястребов.
Географ-планетолог по фамилии Ястребов старался не вступать в разговор с Луалазье, у него было никакого желания о чем-либо говорить. У него была одна мысль, о том, что их ждет на этот раз, и она не позволяла отвлекаться на речь товарища.
Их окружала та же кромешная темнота. Пилоты старались сохранять звуковой ориентир, не желая терять слышимость, друг с другом, что являлось единственной возможностью контакта.
– Волон… – вспомнил русский о бортинженере.
В ответ последовала тишина.
– Андрей, ты меня слышишь? – сказал Ястребов.
– Андрей, Андрей, ты здесь?.. – поддержал его итальянец.
Ответа также не было.
Казалось, прошло больше чем полутора часов времени, пока астронавты прислушивались к тишине, и еще полчаса назад они прекратили тщетные попытки найти даже бездыханное тело астронавта.
– Как думаешь, Андрей, насколько мы продвинулись бы, если б двигались вперед? – задал вопрос Луалазье.
