Валерий Иванов
В прифронтовом поселке Куриная лапка
– Саму-то, мать, как звать? – спросил он более спокойным голосом.
Он не знал, как умилостивить напуганную женщину.
Она продолжала молча стоять, не шелохнувшись. Казалось, она онемела и готова была простоять во дворе в таком состоянии всю ночь.
– Ну, ладно, – солдат бросил окурок в сторону, – ты, мать, не обижайся, что я тогда… это я сгоряча… война. Сама понимаешь.
Панкрат, продолжая не замечать скованность женщины, говорил как можно спокойнее, чтобы она не боялась его.
– А если кто и погиб у тебя на войне-то, – продолжал он, – так это война, сама понимать должна…
Он не стал рассказывать, как в поле ему и его товарищам приходилось спасаться от разрывающихся рядом снарядов под Горячевкой, как на его глазах разлетались в стороны куски тел однополчан. Война принесла много потерь как фашистским оккупантам, так и советским солдатам. Еще раз он посмотрел на зарево, опускающееся на горизонте, и приоткрыл дверь.
– Даа… – задумался он, глядя вдаль. – Наши, наверно, уже до Берлина доскакали, молодцы, парни! Интересно, сколько нам теперь еще до Берлина осталось…
Одной ногой он был уж в сенях.
– А? Сколько километров до Берлина?.. – спросил он женщину, понимая, что, если она и знает, все равно ничего не скажет. – Ладно, можете не отвечать мне, фрау.
Он хотел отвлечь ее, чтобы она немного задумалась над иностранной речью, но она по-прежнему оставалась молчаливой.
– Спокойной ночи, фрау, – сказал он, отправляясь спать, не придерживая дверь.
Дверь со скрипом закрылась.
Солдату было неизвестно, что происходило в душе женщины, потерявшей на войне сына. Он не видел, что после того, как он исчез с крыльца, по ее щекам побежала тонкая обжигающая струйка слез.
Утром прибежала Кристен, девочка одиннадцати лет. Они еще раз о чем-то переговорили с хозяйкой дома. Военные уже успели перекурить, позавтракать кашей с луком и собирались в путь. Ундина еще раз бросила на ефрейтора взгляд, который тот не заметил.
В глазах женщины в этот момент угадывалось разочарование. Некоторая растерянность, с некоторой ноткой сожаления.
Солдаты завернули за угол дома, чтобы продолжить путь, когда до них донесся крик девочки. Старшина Малышев среагировал моментально.
– За мной! – отдал он приказ.
Военные тут же двинулись за ним. Девочка стояла, наклонившись над краем колодца, кричала в темный проем:
– …Undina, Fray Undina, die Тante… warum sie haben es gemacht?!
В ней ощущалось беспокойство, детские слезы текли по щекам маленькой Кристен.
– …Undina, die Тante Undina… – надрывалась она, словно ей не хватало воздуха.
Малышев схватил рукоять подъемника, подоспевший ему на помощь солдат-татарин старался оттащить растерянную Кристен. Отведя ее подальше от колодца, старался успокоить девочку.
Через полчаса спасение женщины прекратилось.
Безжизненное тело немки покоилось возле злополучного колодца.
– Вот так победа над немецким народом, Панкрат, – обратился, скорей, к самому себе, чем к ефрейтору, старшина Малышев. Его взор сник. В нем не угадывалось теперь той старой задоринки, беспечности, при которой он еще несколько минут назад двинулся в путь со своими товарищами.
