Валерий Петрович Большаков
Целитель. Десятое Блаженство
Я разделся и пошлепал в ванную – поклоняться Мойдодыру.
Струи воды хлестко били по коже, а мне почему-то думалось о пустыне Негев. Забавно…
Я столько бонусов израильтянам накидал, а сам ни разу не ступал по Земле Обетованной, перекрестку народов, рас и разумных видов!
Жмурясь от брызг, я рисовал в воображении ветхозаветные пески, древние развалины, источенные ветром, но даже не представлял себе, что ждет меня в реале.
* * *
– Когда мы уезжали, я заметила, что у Инны глаза на мокром месте… – излагала Наташа, встряхивая слипшимися волосами. – Мало посушила… Кончики влажные.
– Да ладно, высохнут! – легкомысленно отмахнулась Рита. – И что Инна? Молчала, как партизан?
– Не-а! Говорит, опять копалась в прошлом, жалела, что с Видовым жила, и вообще…
– Вот видишь, как… – вздохнула Гарина. – Она жалеет, а я радуюсь. Не брось Инка Мишу… Не знаю, что было бы, как бы я жила. Тимоша тогда шипела мне: «Чего ждешь? Отбей Мишу!» А я же гордая! Фыркаю, да нос деру – еще чего, буду я за счастье бороться!
– Думаешь, я лучше? – хмыкнула Ивернева. – Дональд… Зачем он мне нужен был? Ведь не любила же, просто позволяла себя любить! Нет, Дон добрый, заботливый… Бестолковый, конечно, да они там все такие. Но ведь, по сути, я поступила точно так же, как Инна – не вышла, а сбежала замуж! Думала, что так Мишу скорее забуду. Ага…
– А я еще вас вдвоем оставляла, – виновато усмехнулась Рита. – Видела же, как тебя к Мише тянет, и все равно… Я как будто наказывала его за тот секс с Инной. И это было гадко.
– Нет, ну почему, – слабо запротестовала Ивернева.
– Гадко, гадко… – вздохнула Гарина. – Знала же, что Миша устоит, что не изменит – и мучала вас обоих.
– А ну тебя, Риточка, не выдумывай! Мы с Инкой скитались по жизни десять лет, мы стали немного другими, зато теперь всё сложилось наилучшим образом, «задача трех тел» решена! Не измени Инна Мише, она, быть может, так и осталась с ним. Зато ты страдала бы. И я бы его не встретила. А если бы встретила? До тебя, до Инки?
– …И жили бы вы долго и счастливо, – улыбнулась Рита, набираясь позитива из ниоткуда.
– Мы – да, а вы с Инной?
– Тихо плакали бы в подушку по ночам…
– Во-от! Вывод? Всё хорошо, а будет еще лучше!
Смеясь, подруги вошли в «люкс», и прислушались. За дверью ванной лил душ.
– Моется, – рассудила Наташа.
Не сговариваясь, обе скинули халаты и, вертя загорелыми попами, на цыпочках перебежали в спальню. Секунду спустя оттуда донеслись сдавленное хихиканье, шиканье, прысканье в ладошку, звонкий шлепок – и громкий шепот: «Подвинься! Разлеглась…»
…А за окнами синели прозрачные сумерки, засвеченные огнями большого города. Вкрадчивая тьма затекала в номер, осаживаясь в углах непроницаемым мраком.
Затихло гулкое биение струй. Щелкнула дверь ванной, и желтый свет смахнул рандомную тайну. Вышедший мужчина ласково улыбнулся, приметив разбросанные халатики. Он бесшумно погасил электрический огонь, тихонько подкрался – и переступил порог спальни.
Глава 2
Суббота, 28 февраля. День
Москва, проспект Вернадского
Лет восемь назад Динавицерам дали двушку на Вернадского. У строителей как раз мода пошла – следовать евростандарту. В результате Соню поселили в маленькой спальне, Изе выделили угол в большой, а глава семьи, Альбина Геннадьевна, царствовала и правила в обширной кухне-гостиной.
Туда-то нас с Ритой и повели. Аля, как и все мои одноклассницы, не сохранила юную свежесть в бальзаковском-то возрасте, но прежнее обаяние осталось с нею, а гладкая, чистая кожа отливала безупречным фарфором, как и двадцать лет назад.
– Аля, – бархатисто сказал я, – тебе надо сниматься в рекламе косметики. Будешь томно говорить с экрана: «Пользуйтесь кремами фабрики «Свобода», и ваша кожа станет такой же нежной и совершенной!»
– Ой, ну ты как скажешь! – мило застеснялась женщина.
– Правильно, правильно! – поддержал меня Изя, останавливаясь в дверях «хозяйской» спальни. – Сниматься – и всё снимать!
– Изя! – с оттенком нетерпения воскликнула Альбина.
– А чё? Надо, чтобы всю кожу видно было!
Рита рассмеялась.
– Ну, правда, Аля, – выговорила она, сдерживая смех. – Не одно же лицо мазать, а и руки…
– …И ноги, – жадно подхватил Динавицер, – и…
– Изя!
– Аля! – укорил я хозяйку. – Он же о самом интересном не договорил!
– Ой, пошли, Рит! – Альбина засмущалась, и увела одноклассницу в свое царство. К столу.
Вот что мне нравилось у Динавицеров, так это угощенье. Никаких тазиков с салатами и кастрюль с пюре – всё очень скромно, но Аля всегда старалась удивить своих гостей некими изысками, а ранее и «дифисыт» подавала.
Сегодня в меню была самая настоящая фуа-гра, домашняя, переданная Алькиным дядей с Украины, и колбаски из кабанятины, а посреди стола отливала благородным серебром бутылка текилы.
«Вкус… Списифис-ский!»
– С прошлого года храню, – небрежно щелкнул Изя по стеклянному горлышку, гордясь, что утерпел, не утолил жажду. – Это я в Мехико отоварился, на археологическом конгрессе. «Легенда дель Милагро Аргенто»!
– Ой, наливай, давай, – ворчливо вмешалась сеньора Динавицер.
Исраэль Аркадьич с послушной живостью наполнил бокалы, плеснув понемногу, чтобы осталось на второй и третий заход.
– Сонечка, иди к нам! – позвала Аля, и девушка изящно присела рядом с Ритой. Черненькая, стройная, она унаследовала мамину утонченную, слегка кукольную внешность – и ничего семитского. Лицом Софи походила скорей на смуглянку-молдаванку.
– Ну, поехали! – цветисто провозгласил Изя.
Бокалы жалобно зазвенели, словно боясь разбиться.
– Мягкая… – оценила Аля, задумчиво ловя послевкусие. – Странная…
Соня чуть пригубила, стрельнув на меня черными глазками.
А я, наколов кусочек «фуа-гры», окинул взглядом убранство Алькиного царства-государства.
Кухонный гарнитур темного дерева сочетался с кожаным диваном, винтажным и пухлым, а у окна на балкон громоздилась древняя амфора, отливая то черным, то красным лаком. Однако доминировал не античный сосуд, а большой телевизор на стене, что беспокойно переливался красками – шли новости.
Балканы снова трясло – сербы сцепились со словенцами, хорваты грызлись с боснийцами, албанцы дрючили македонцев…
Югославия трещала по швам-границам, набухая пролитой кровью.
– Опять наши уговаривают… – забрюзжал Изя. – В Чехословакии уговаривали, в Польше уговаривали… А чего б не сразу – танки?
– Ой, Изя, ты как скажешь! Хочешь, чтобы люди гибли?
– Да наоборот! Чем раньше войска введут, тем меньше жертв! Эти же придурки не сами друг друга режут, их Европа науськивает!
– Ой, всё! Хватит политики! – решительная рука Али подхватила пульт, пальцем нащупывая кнопку. Экран погас, чернея, как квадрат Малевича. – Будто других тем нету…
– Есть, – дипломатично улыбнулся я, заводя новый разговор. – Изя, а у тебя в марте-апреле ничего не намечается? Ну, там, экспедиции какие-то? Конгрессы с симпозиумами?
– В марте-апреле у Изи отпуск, – фразисто сообщила Аля, подкладывая мне колбасок.
– Ага! Изя… Недельки через две Гайдай и его команда вылетят в Израиль, там начнутся съемки нового фильма. И режиссеру срочно требуется историк-консультант. Искать аутентичные руины, вести раскопки по всем правилам… Ты как? Можно неплохо заработать, и…
– Заработать – ладно, – отмахнулся Изя, подпуская к губам мечтательную улыбочку. – Главное, я впервые попаду на историческую родину!
– Так ты «за»?
– Обеими руками – и одной ногой!
– А почему – одной? – удивилась Соня.
– Так на другой я стоять буду!
Альбина не сделала замечаний супругу, но изрядно поскучнела.
– Изя уже и в Мексике побывал, и в Египте… – медленно проговорила она. – В Ираке, в Иране… А я вообще нигде не была, даже в Болгарии!
Динавицер переглянулся со мной, и воскликнул:
– Ну, так поехали! Мне заплатят, а на тебя я свои отпускные потрачу!
– Ой, да ну-у… – отмахнулась Аля. – Что ж я, Сонечку одну оставлю?
– Ма-ам, – ласково улыбнулась девушка, – мне уже восемнадцать годиков, вообще-то.
Алькин взгляд встревоженно заметался.
– Ой, да вы чего? Вы что, серьезно?
– Поехали, Аль! – подключилась Рита. – Ну, правда! А то ты совсем уже домоседкой стала! Поехали!
– Ой, ну я не знаю… – период отрицания плавно переходил к жестоким сомнениям. – Я там… Ну… Это же так далеко!
– Далеко – это Луна! – отрезал Изя. – А Тель-Авив рядом почти!
– Ой… – мучительное противоборство желаний отразились на лице Альбины. – Ну… Ладно, только…
– Без «только»! – сурово сказал Динавицер. – Едем, и всё!
Соня захлопала в ладоши, наверняка предвкушая месяц свободы и независимости, а ее папа плеснул всем текилы.
– Ну, за плавающих и путешествующих!
– За тебя, Алечка! – прозвенела Рита.
– За мир во всем мире! – постановил я.
Воскресенье, 1 марта. Ночь
Щелково-40, улица Колмогорова
Рита рассказывала, что, когда я «сливался в экстазе» с Наташей, выглядело это странно – наши тела почти не шевелились, лишь мелко подрагивали. Маленько напрягались мышцы, иногда чуть сгибались ноги в коленях или елозили руки. Глубокое дыхание то учащалось, прерываясь стонами, то стихало.
Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.
Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…
…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.
Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.
– Мишенька… – слетело с сухих губ.
Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».
– Нельзя же долго… – задышливо прошелестел ласковый укор. – Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…
– Ладно.
Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме – ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.
– Мне так хорошо с тобой… – нежный шепот развеял безмолвие.
– Мне тоже.
– А мне все равно хорошее! – хихикнула Инна. – И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное – здесь, в твоем доме…
– В нашем доме, – мягко поправил я.
И уловил сладкую улыбку.
– Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…
Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.
– Спи. Сегодня не вставать.
– Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!
Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.
– И я тебя.
Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?
Чтобы смазать возвышенность момента, я пощекотал Инке гладкий лобок. Женщина захихикала, поджимая колени, и луна окатила стройное бедро голубым сиянием. Картинка!
Покинув Инкину спальню, я тихонечко прикрыл за собою дверь.
Суббота, 14 марта. Утро
Москва, улица Мосфильмовская
Под «читку» Гайдай приспособил съемочный павильон номер восемь. Сегодня обширное помещение пустовало, и даже декорации были разобраны.
Легкие столики, как бы не заимствованные в столовке, выглядели странно, сдвинутые посередине павильона – свет падал на них сверху, раздвигая гулкий, загустевший мрак.
Рита мягко улыбнулась, замечая любопытство Миши и Наташи, новеньких в киношном закулисье.
Актеры, приглашенные Леонидом Иовичем, вели себя дружелюбно с Гариным, а тот не обращал ровно никакого внимания на звездные статусы – в одном тоне разговаривал и с Видовым, и с Эшбахом, и с Виторганом.
Гайдай хлопнул дверью, стремительно врываясь и шелестя ворохом бумаг.
– Всем привет! – бодро затараторил он, приседая во главе импровизированного «монастырского» стола. Видимо, эта аналогия тоже пришла ему на ум. – Начинаем нашу… э-э… тайную утреню! Та-ак… По ролям. Роль Иешуа Менеца исполнит Дмитрий Харатьян. В образ писателя Петера Эйзенхардта войдет Андреас Эшбах…
Автор сценария радостно улыбнулся при звуке своего имени.
– Лидия Эйзенхардт – Инна Дворская. Главный буржуин Джон Коун – Эммануил Виторган. Стивен Фокс – Олег Видов. Юдит Менец – Рута Шимшони. Эмиссар Ватикана, инквизитор Луиджи Скарфаро – Владимир Мсрян. Профессор Чарльз Уилфорд Смит – Александр Белявский. Главный охранник Райан – Сергей Жигунов. Да, представлю вам еще одну дебютантку – она снимется в паре эпизодов… Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин!
– Да просто Марина, – смутилась порядком обрусевшая бразильяночка. – Я учусь на третьем курсе ГИТИСа, и… Мне очень, очень приятно просто быть здесь, с вами! А уж сниматься… Мечта!
Хорошенькая и непосредственная, Мариша понравилась всем – одобрительные смешки, мужские, в основном, разошлись по павильону, теряясь в гуще теней.
– Ну, во-от… – затянул Леонид Иович, нервно-зябко потирая руки. – Мы с Андреасом нашли, так сказать, общий знаменатель. Я согласился с ним, что переписывать роман совершенно излишне, но вот сценарий должен выглядеть, как переработанная версия книги. Ориентировочно, наш художественный фильм будет разбит на четыре длинные часовые серии… – он задумчиво потер подбородок. – Мне самому непривычна работа над «Видео Иисуса». И дело даже не в объеме сцен и кадров. Девятнадцатого мы вылетаем в Израиль, и за два месяца, до наступления летней жары, должны будем снять основную часть фильма. Да-да! Я не шучу! Поэтому нам нужно очень хорошо, отчетливо поработать. Товарищи из «Элрона» предоставят целый караван грузовиков с кунгами, набитыми дорогущим оборудованием. Будет нам и свет, и звук, и даже оцифровка. Хотя, если честно, я понятия не имею, что это такое!
Переждав хихиканье, Гайдай гордо вытянул руку, указывая на «Талию Истли», будто был ее учителем и наставником.
– Наталья Ивернева будет бегать вместе с нами по барханам, снимать на цифровые камеры, а потом то, что получится, ви-зу-али-зи-ровать. Так, ну ладно… – мэтр ухватился за сшитую стопку распечаток, и зашуршал листками. – Пройдемся по сценарию…
Четверг, 19 марта. День
Израиль, Тель-Авив
Огромный «Ил-96» компании «Эль-Аль» сошел с безоблачного неба на бетонные плиты аэропорта Бен-Гурион. Накачанные шины коротко взвизгнули, и белые дымки горелой резины смешались с пыльными вихорьками.
Авиалайнер резво катился, грохоча на реверсе, а я успокоено вздохнул – не люблю летать. Всё мне кажется, что крушение поезда или автокатастрофа дают пассажиру больше шансов выжить. А тут… Как говорил Паха Почтарь: «Падая с высоты десять километров, можно сильно ушибиться». Да уж…
– Дим! Дим! – «Алиса» тормошила сонливого Харатьяна. – Прилетели!
Ухмыльнувшись, я ощупал взглядом тоненькую фигурку в ярко-оранжевой форме. Мое ли «прогрессорство» так повлияло, не знаю, но стюардессам «Эль-Аль» уже больше тридцати лет шьют костюмчики цвета спелого апельсина. И правильно делают.
– Чего развалилась? – шутливо пихнул я Риту, заглядевшуюся в иллюминатор. – На работу пора!
«Главная жена» рассмеялась, и тут же, блестя черными глазками, приложила палец к губам.
– Сейчас нашему консультанту опять влетит, хи-хи!
А Динавицер, отчаянный оптимист-экстраверт, вставал во весь свой средний рост, деланно не замечая панических взглядов супруги.
– Добро пожаловать, дорогой Изя, на Землю Обетованную! – с торжественной экспрессией провозгласил он, словно пародируя мультяшного Карлсона, и небрежно добавил, обращаясь к шумным киношникам: – Ну, и вы за мной!
– Ой! – жалобно пискнула Альбина, стыдливо румянясь, но одобрительный хохот перекрыл ее одинокое возмущение.
– Алечка! – возбужденно воскликнул Гайдай. Согнувшись тощей буквой «Г», он помогал Гребешковой справиться с ремнем. – Не ругайте Исраэля Аркадьевича! Без консультанта-историка нам ни за что не разрешили бы вести раскопки, даже понарошку!
– Слышала? – горделиво обронил Изя, и с важностью прошествовал к выходу.
Толпа актеров и актрис, операторов и звукорежиссеров повалила следом, смеясь и галдя. Нас с Ритой затянуло в людской поток и вынесло за огромное смотровое окно – наклонную стеклянную стену, пронизанную солнцем, окунуло в бестолковую суету. Разноязыкие эхо сбивались в заполошную стаю, а вот четкие надписи троились, повторяя смысл по-арабски, по-русски и на иврите.
В толчее преобладала белизна распашных одеяний палестинцев и строгая чернота иудейских костюмов. На этом фоне яркие рубашки европейцев или цветастые сари казались чуждыми, как букеты на весенней пашне – той, что с тающим снегом в междурядьях.
Тревожными нотами в разгульном мотиве выглядели фигуры солдат – молчаливые стражи всем своим видом намекали: враг не пройдет.
Встречали киношников тоже люди военные, хоть и без знаков различия.
Простоватый, хиппующий Дани Лешем – на нем мятая оливковая форма сидела, как на вешалке. Быстроглазый Ури Алон, достойный своего деда. Ариэль Кахлон, холодный и безжалостный – для чужих. И огромный Амир Ршепа.
Пожав крепкую, жесткую руку Ари, я подивился фамилии Амира. Хоть мы друг друга и спасали во дни странной Semi-war, Полувойны, но обращались всё по именам, да по кличкам.
– Ршепа? – задрал я бровь. – Звучит, как Ржепа…
– Еще как звучит! – засмеялся Видов. – Амир меня гонял, как гашековский Ржепа – бравого солдата Швейка!
Фельдфебель-громила гулко хохотнул, и моя ладонь угодила в его пятерню, словно в капкан.
– Всё верно, – зарокотал Амир, слегка помяв мне руку. – Это моего прадедушку звали так – Ржепа. Сам-то он – из чешских евреев и, как только закончилась Первая мировая, попал на подмандатную территорию. А там свою фамилию прадед… как это… – Ршепа щелкнул толстыми пальцами.
– Адаптировал, – подсказал Олег.
– Во-во! Заделался, короче, Эрджепом, на местный лад. Ну, а я… А что – я? В иврите буквы «же» как бы нету, хе-хе…
– Привет, верзила! – Рута грубовато приласкала Амира, пытаясь охватить необъятное тулово.
Ршепа нежно стиснул экс-командиршу.
– Здравия желаю!
– Шалом, мальчики! – хрустально зазвенел Наташин голос, и Talia Eastleigh полностью завладела вниманием вояк. – Всё готово?
– Машины поданы, гэвэрэт! – бойко отрапортовал Ури, и расплылся в белозубой улыбке, явно не по уставу. – Киноналадочный комплекс на трехосном полноприводном шасси, большая светотехническая база, тоже на трех осях, кинотехническая модель на двухосном шасси, модификация трехосного аппаратно-технологического автобуса «Штаб-салон», плюс три джипа сопровождения.
– По машинам! – царственно скомандовал Гайдай.
* * *
Нанюхавшись бензиновых выхлопов, запаха дикого жасмина и солено-влажного морского духа на улицах Тель-Авива, мы выехали за город, сразу попадая на скудный простор библейской пустыни.
Караван держал курс на восток, к Кумрану – безрадостной местности у самого Мертвого моря. Впрочем, нас влекло не тамошнее сухое плато, с его сыпучими скалами и таинственными пещерами, а близость Иордана, полного, хоть и мутной, зато прохладной воды – жизнерадостный Изя обещал киношникам искупать их в реке. И все дружно проголосовали «за».
Ну, это лишь кажется странным. Да, в эти самые дни московские снега неохотно тают, и мысль о купании приходит на ум лишь оголтелым моржам, вроде покойного Колмогорова. Даже здесь, в Израиле, термометр показывал плюс восемнадцать.
«Самое то!», – как бодро выразился Жигунов.
Но налетел хамсин, и красный капилляр градусника живо дотянулся до тридцати двух.
Хамсин – сущее проклятие Израиля. Наташка рассказывала, как ее мучали головные боли и доставала бессонница, как улыбка натягивала иссыхающую кожу на лице, а теперь я и сам прочувствовал всю прелесть хамсина – суховея, что доносит пустынный жар Сахары и ее мелкий песок. Мельчайший прах – он не скрипит на зубах, вообще не ощущается, но, если не хочешь, чтобы пыль забила твои легкие, изволь укутать голову в покрывало, по-бедуински, или хотя бы носи маску.
Спрячься, забейся в нору, в пещеру, в убежище, и пей воду! Много воды, иначе сам не заметишь, как усохнешь, а сердцу тяжко придется – поди-ка, прокачай загустевшую кровь, тягучую, будто варенье!
Еще недавно светло-голубое, цвета вылинявшей лазури небо заволокло сероватой дымкой. Солнце еле проглядывало сквозь грязную пелену, светясь размытым бледным кругом, но жарило, но пекло, напуская страшную духоту.
Наша дружная компания засела в «штаб-салоне», где шелестел кондиционер, однако желтоватая пыльца набивалась и сюда. Харатьян с Жигуновым вяло растянулись на сиденьях, Аня с Инной и «Алисой» нахохлились на диванчике, пошатываясь в такт. Задумчивый Белявский молча накачивался минералкой, искоса взглядывая на Риту, и только Изю переполняла азартная энергия.
– Хамсин, конечно, бяка, – мажорно болтал он, – но даже от него бывает польза. Все тутошние пляжи усыпаны африканским песком!
Альбина лишь поглядывала из угла, стесняясь «воспитывать» мужа на глазах у звезд экрана.
Наташа томно подняла руку, улавливая ток воздуха из зева кондиционера, а заодно и мужские взгляды.
– Эр-кондишен, конечно, спасает, – невинно проговорила она, точно зная, куда именно сейчас смотрят актеры, – но водичку все равно пейте.
Согласно кивнув, я откупорил бутылку «Эйн-Геди» и разлил по одноразовым стаканчикам. Дурачась, чокнулся с Ритой и Аней, после чего пристал к Изе:
– Товарищ консультант, просветили бы нас, незнаек, что ли. Про Древний Египет мы в пятом классе проходили, а за Израиль нам ничего не задавали!
– О-о! – закатил глаза Динавицер в блаженстве знайки. – Целую неделю рассказывать можно! Люди тут жили всегда, даже два миллиона лет тому назад здесь обитали прямоходящие «двуногие без перьев». А позже из Африки двинулись кроманьонцы – непоседливые переселенцы, искавшие лучшей жизни. А как они попадали в Азию? Да вот, по этим самым местам и шли – через Синай, по долине Иордана… Тогда тут был самый настоящий «зеленый коридор», воистину Земля Обетованная! В этих местах наши предки останавливались на ночевку, охотились… Кто-то упорный шагал дальше, а кто-то оставался жить-поживать, да добра наживать. Вот эти кто-то и основали самый древний город на земле – он попадется нам по дороге…
– Иерихон? – блеснул я.
– Да, – Изя, погрузившись в древность, сделался необычно серьезным. – Иерихону – десять тысяч лет. Кто знает… Может, холмы в его окрестностях прячут в себе культурные ценности почище тех, что кроются в пирамидах! Тут еще копать и копать…
– Может, и мы чего-нибудь откопаем! – оживилась «Алиса».
– Да легко! – ухмыльнулся Динавицер, и вновь построжел. – Фараоны правили здесь три тысячи лет, пока иудеи не откочевали сюда, вытесненные сильными соседями из Месопотамии. Еще не существовало Рима, Афины были жалким микенским поселком, а пастухи Авраам, Исаак, Иаков пасли тут своих овечек и коз… – он усмехнулся. – Да, я и Библию читывал, и Тору. Соломон и Давид, Ирод и Авессалом… Ага! Звучит весомо, а на самом-то деле… Так, мелкие царьки на краю Ойкумены! Стоило истинным владыкам, ассирийцам или персам, гетайрам Александра Македонского или римским императорам вспомнить о местном захолустье, как вся тутошняя незалежность обнулялась. Да и сейчас… Израиль существует лишь потому, что за ним стоят Штаты и СССР, а вот арабы разобщены, да и бойцы из них… никакие. Вопросы есть?
Самохина мигом подняла руку, как школьница на уроке:
– А это правда, что у Яхве две жены было?
– Сложно сказать, – глумливо усмехнулся Изя, – ЗАГСов тогда не водилось … Но, по слухам – да, подженился Иегова. На Ашере и Анатхе. Понятное дело, радетели единобожия повычеркивали их имена из священных текстов, что само по себе – грех, зато в народной религии они задержались надолго. Хотя… – консультант шибко почесал в затылке. – Тут все не просто. Ашера или Ашима-Бетхил – это великая богиня Иштар, она же Ашторет. Имя «Анат» переводится, как «Небесная Госпожа». Однако представлять Анатху-Бетхил как ангелицу, не стоит – это была весьма любвеобильная, прекрасная, но и крайне жестокая покровительница войны и охоты…
Я отвлекся, глянув за пыльное стекло. Поморгал, и снова глянул. Пустыни не было.
Пологие склоны холмов, низины, каменные осыпи, песчаные наметы – всё курчавилось сочной зеленью. Неистребимый девясил, растрепанный метельник, а поверх буйных трав – тощие акации.
И всё это цвело, спело, колосилось, спеша поглотить вешнюю воду! Астрагалы, колокольчики, молочаи, герани, тюльпаны – лепестки всех оттенков бесстыдно распускались, спеша отдать нектар пчелам, жужжащим в три смены. Не задуй хамсин, какой свежей и нарядной предстала бы Иудейская пустыня!
– Любуешься? – привалилась ко мне Рита.
– Ага… И злюсь! На фиг нам эта песчаная буря?
– Тс-с! – Альбина строго поглядела на нас, шалунишек, и приложила палец к губам.
Мы с Маргариткой разом затихли, принимая постное выражение, а Изя до того увлекся, что даже не обратил внимания на странное поведение жены, попрекавшей не его.
– Вся закавыка в том, – развивал он тему, – что изначально Яхве числился ханаанским божеством второго, даже третьего плана, а место верховного занимал Эль. Эль Элион – Бог Всевышний, Эль Шаддай – Бог Всемогущий! Именно женами Эля и были Ашера с Анат. И, когда жрецы Яхве воспользовались смутой, чтобы вытеснить Эля из памяти паствы, то и обе его супруги достались новому господу. А чё? Всё, как у людей!
Я поднапрягся, с усилием сжимая губы. Рита уткнулась лицом мне в плечо, а Инна с Наташей поспешно прикрыли свои улыбочки ладонями – лишь синие глаза таращились, испуская озорное сияние.
Тот же день, раньше
Мурманск, улица Кирова
Поездка в Москву взбудоражила Гирина, радуя и огорчая. Перед ним раскрывались некие потаенные горизонты, маня вершинами будущности, однако настроение все равно портилось.
Да, он сделал свой выбор, сложный, но понятный любому военному человеку. Есть такая профессия – Родину защищать, и уж на каком поприще подвизаться настоящему офицеру, легко вывести из этой простенькой формулы.
Однако, даже у священного долга имеется малоприятная изнанка. АТАВКР «Ульяновск» готов к походу, но нынче уйдет в море без своего старпома…
Хмуро покачав чемоданчиком, капдва вошел в знакомый подъезд и, ступая по ступенькам, уловил вертлявую мыслишку: его ручную кладь называют «дипломатом» или вовсе «атташе-кейсом»…
Криво усмехнувшись, Иван ускорил шаг и позвонил, надавливая знакомую клавишу из синей пластмассы. С незнаемым ранее любопытством он разглядывал новенькую дверь, отделанную светлым ореховым деревом. Сам ее вешал, дюжий матрос Вахонин лишь удерживал створку…
Расслышав торопливое шлепанье, Гирин живо нацепил приятную улыбку. Настя махом отпахнула дверь. Карий сполох радости сверкнул в раскрытых глазах – и гладкие руки стиснули моряцкую шею.
– Ваня… Твой корабль ушел и… Я так испугалась, что ты даже не зашел попрощаться! Глупая, да?
– Ты милая. Задушишь…
Настёна отняла руки, и под ее ресницами тут же затлел огонь беспокойства.
– Что-то случилось, да? Скажи!
– Ни слова не скажу, пока меня не накормят! – ответил капдва с деланной грозностью.
– Щас я!
«Капитанша» резво забегала, загремела посудой, ловя и гоняя суетные мысли. Интуитивно Настя ощущала зябкий ветер перемен – он задувал, холодя и тревожа… Или это сквозняк?
Иван переодевался нарочито медленно, с основательностью патриарха. Долго мыл руки в ванной, прямо, как хирург перед операцией, и всё время искал, подбирал нужные слова. Чудилось – вот-вот глаголы выстроятся в чеканные, доходчивые формулировки, но нет, лексемы пересыпались, как стекляшки в калейдоскопе, складываясь в причудливые узоры – и распадаясь.
Дважды вытерев руки вафельным полотенцем, Гирин вздохнул – и покачал головой, задирая в изумлении брови.
«Ты что, боишься? А, капитан 2-го ранга? И не стыдно?»
– Борщик будешь? – громко спросила Настя.
– Будешь! – бодро ответил Иван. – А Макс где?
– На секции! У них там какие-то соревнования сегодня…
– А-а…
Войдя на кухню, Гирин присел за стол, вдыхая дразнящий аромат «сутошного» борща, взял ложку, и замер.
– Настя, мы переезжаем, – вытолкнул он.
Жена опустилась на стул.
– Куда?
– В Белград.
Глаза напротив расфокусировались.
– К-куда?
– В Белград. Это такая столица Югославии. Вчера меня вызвал главком флота… – капдва прокрутил в уме события минувшего дня. – В общем, с двадцать третьего марта я откомандирован в наше посольство. Буду военным атташе.
– А я? – выдохнула Настя.
– А ты будешь моей женой, – Гирин не выдержал, и улыбнулся, смягчая суровость черт. – Хорошо, хоть каникулы скоро… «Иваныч» пойдет в школу при посольстве.
– Так мы что… – забормотала женщина. – И мы с тобой?!
– Ну, а как же?
Настя вскочила, радостно визжа, и набросилась на капитана 2-го ранга, мутузя и чмокая.
– Ур-ра-а!
Капдва засмеялся, выдыхая тревоги и переживания. Пускай Тахмасиб Гасанович увел авианосец без него, зато главком флота твердо пообещал, что командиром АТАВКР «Свердловск» обязательно станет капраз Гирин. Не сейчас, не сразу, не скоро, но станет.
А заветную звездочку обмоем в понедельник…
Унылая тяжесть покинула Ивана, сменяясь счастливой легкостью, и он усердно заработал ложкой, памятью возвращаясь на сутки ранее…
…В кабинете у Чернавина засел седой, но крепкий мужчина в строгом костюме. Очки в черной оправе шли его простецкому круглому лицу, придавая значительности. Это был Иванов, бывший председатель КГБ, а ныне зампред Совета Национальной Безопасности.
– Без титулов и регалий, пожалуйста, только по-деловому, – бегло улыбнулся зампред. – Пусть вас не пугает наше предложение, Иван Родионович. Если что, познания в дипломатии не потребуются, вы нам нужны в Белграде именно как офицер, сведущий в стратегии и тактике, к тому же видавший больше своих коллег… Понимаете, о чем я?
– Экспедиция в «Бету»? – неуверенно пробормотал Гирин.
– Именно! Мы даже приняли во внимание ваше родство с Михаилом Петровичем Гариным… Впрочем, детали раскрывать не буду – не имею права. Прежде всего, запомните: ваша работа, как военного атташе – это служба. Нет, я не о разведке – агентов у нас хватает… Вы следите за событиями в Югославии?
– Там стало неспокойно…
– Пока, как раз, спокойно! – парировал Иванов. – Да, стычки, уличные беспорядки – всё это имеет место, но волнения пока не приняли необратимую форму, ситуация на контроле. Причина тлеющих очагов напряженности на Балканах та же самая, что наблюдалась и в наших пенатах – в Закавказье, в Средней Азии, на Западной Украине, в Прибалтике – неразумная национальная политика. Мы приняли решительные, жесткие меры, и положение стабилизировалось. Вот только надолго ли? Ответ на этот вопрос мы получим лишь поколение спустя… А ваша задача, Иван Родионович, как военного атташе, будет состоять в том, чтобы помочь нам и югославским товарищам купировать разжигаемый конфликт… Вы не ослышались – именно, что разжигаемый!
