Валерий Шамбаров
Иван Васильевич – грозный царь всея Руси
И все-таки Иван Васильевич сомневался насчет жены и сына. Неужели он настолько плохо знал ближних? Что-то не сходилось, совесть была не спокойна. Он знал, какие клубки интриг завязываются при дворе. Организовать заговор и соблазнить Василия с Софьей могло их окружение, чтобы самим возвыситься. Во всяком случае, глава семьи обошелся с ними довольно мягко. Василия взял под домашний арест, «за приставы на его же дворе». Софью оставил в ее покоях, только не желал с ней видеться. Но эти события подтолкнули к выбору наследника. Иван Васильевич объявил своим преемником Дмитрия. Возможно, Курицын и Патрикеевы даже подсказали государю впервые устроить торжественную коронацию.
В феврале 1498 г. в Успенском соборе Иван Великий провозгласил внука соправителем, великим князем «при себе и после себя». Своими руками возложил на него шапку Мономаха, наставлял его: «Люби правду и милость, и суд праведен» [55]. Но пожелание правды и суда праведного оказалось для внука и его сторонников роковым. Мы не знаем, как и через кого государю открылась правда, но не прошло и года, как он понял: весь заговор Василия – клевета! Иван Васильевич страшно разгневался. Его нагло обманули, обрекли на казнь невиновных! Клеветникам, по русским законам, полагалось такое же наказание, под которое они подводили свои жертвы. Патрикеевых и Ряполовского великий князь приговорил к смерти. Но с ходатайствами за столь знатных особ выступили митрополит, архиепископ Ростовский. А рядом с государем оставались еретики во главе с Курицыным, тоже склоняли его смягчить наказание – все-таки двоюродный брат и племянники!
Иван Великий поддался. 5 января 1499 г. на Москве-реке, на том же месте, где казнили мнимых заговорщиков, отрубили голову одному лишь Ряполовскому. Патрикеевым в последний момент объявили помилование. Главу их клана и старшего сына, Василия Косого, постригли в монахи. Одного отправили в Троице-Сергиев монастырь, второго в Кирилло-Белозерский. Младший сын, Иван Патрикеев, бояре Василий Ромодановский и Андрей Коробов были заключены в тюрьму. Хотя о заговоре сектантов государь еше не подозревал. Он вопринял интригу как чисто придворную – партия Елены Волошанки подвела мину под конкурентов. Поэтому положение просто поменялось на обратное. Иван Васильевич примирился с женой, освободил сына Василия, пожаловал ему титул великого князя. А Елену и внука отдалил, в дипломатических документах Дмитрия стали упоминать на шестом месте, после великого князя и его сыновей от Софьи.
Опала Волошанки и Патрикеевых серьезно подорвала позиции еретиков. Около 1500 г. из документов исчезло и имя Федора Курицына. Вероятно, он умер. Но их сообщники продолжали подспудную деятельность и следующую атаку нацелили на Церковь. Нет, нападать на основны Православия они не рисковали. Они выискивали реальные недостатки в тех или иных монастырях и храмах, подтасовывая их в общую неприглядную картину и доказывая необходимость кардинальных реформ. И главная из них – предлагалось конфисковать церковные земли, слить их с казенными, а митрополита, епископов, монастыри перевести на жалованье, как государственных служащих.
Причем Ивану Васильевичу такие идеи казались заманчивыми. Он и сам посматривал на церковные владения, со временем разраставшиеся от пожалований, вкладов состоятельных лиц. Секуляризация значительно обогатила бы казну, позволила бы увеличить армию, наделяя поместьями дополнительные контингенты служилой конницы. Хотя провокация была задумана грамотно. Конфискация вызовет смуты и расколы, а великий князь поссорится с духовенством и будет искать опору в еретиках…
Но ревностную борьбу с жидовствующими продолжал Иосиф Волоцкий. Он написал трактат «Сказание о новоявившейся ереси» или «Просветитель», разоблачив учение сектантов, доказав всю его опасность. Привлек в поддержку авторитетных архиереев. У него нашлись заступники и при дворе – государыня Софья, наследник престола Василий. Через них Иосиф получил доступ к великому князю. Убеждал его выискивать и казнить еретиков, не принимая от них покаяния (поскольку мораль жидовствующих допускала ложь) [56]. На это Иван Великий не соглашался. Иногда, выведенный из терпения, даже перебивал преподобного Иосифа, приказывал ему умолкнуть. Он все еще полагал, что в мудрствованиях нет ничего страшного и за заблуждения лишать людей жизни нельзя. А некоторые мысли еретиков, вроде секуляризации церковной собственности, ему нравились.
Но ему открывались все новые факты и постепенно складывались в картину заговора, проникшего в самую верхушку власти. 11 апреля 1502 г. государь велел взять «за приставы» (т. е. под стражу, арестовать) Елену Волошанку и внука Дмитрия. Запретил поминать их в церковных службах – как еретиков. Через 3 дня его сын Василий Иванович был официально провозглашен соправителем отца, возведен на Великое княжение Владимирское и Московское.
Через год последовал ответный удар. 7 апреля 1503 г. внезапно умерла жена государя. Причина смерти была установлена уже в ХХ в. Химический анализ выявил, что содержание мышьяка в останках Софьи Палеолог вчетверо превышает максимально допустимый уровень [57]. А факты показывают, что Иван Васильевич и его сын тоже догадывались об отравлении и даже о том, кто мог стоять за ним. Потому что сразу после этого возобновилось дело жидовствующих. Василий склонил отца прислушаться к Иосифу Волоцкому. Государь просил у него прощения, что раньше не верил ему, обещал выловить всех еретиков.
Летом 1503 г. в Москве открылся Освященный собор. Он рассмотрел проблемы оздоровления церковной жизни, те самые, которые поднимали еретики. Их урегулировали без всяких реформ, вопрос о конфискации церковных земель был снят. Но и обещания преподобному Иосифу об искоренении еретиков великий князь не выполнил. При дворе у них оставались влиятельные сторонники, продолжали мутить воду. Однако в июле того же года у государя случился удар, отнялись рука, нога, отказал один глаз. Это во многом изменило его настроения. А Иосиф Волоцкий обратился к духовнику великого князя Митрофану. Напомнил, что за ним остается неисполненный долг, обещание покарать сектантов. Иван Васильевич согласился.
В декабре 1504 г. состоялся еще один Собор. Только сейчас осуждение ереси довели до конца, руководителей секты приговорили к смерти. Дьяк Иван Волк Курицын, Дмитрий Коноплев и духовник Елены Волошанки Иван Максимов были сожжены в срубе. Некраса Рукавова, архимандрита Кассиана с братом и еще нескольких сектантов казнили в Новгороде. Остальных осужденных разослали по тюрьмам и монастырям. И тогда же, в январе 1505 г., в темнице умерла Елена Волошанка. Летопись отмечает: «Преставися Великая Княгиня Елена Волошанка Ивана Ивановича ноужною смертию в заточении» [58]. «Ноужною» – то есть насильственной. Ее тоже казнили, но тайно. Семейный «сор из избы» Иван Васильевич не выносил, Елену похоронили в усыпальнице великих княгинь, Вознесенском монастыре Кремля. Там же, где отравленную Софью, но в другой части собора, не в восточной, а в северной [59].
Выполнив этот тяжкий, но необходимый долг, государь всея Руси Иван Васильевич умер 27 октября 1505 г. На престол взошел Василий Иванович. Своего племянника Дмитрия он содержал хорошо, тот и в заключении мог распоряжаться своими обширными владениями, имел штат прислуги и собственных чиновников [60]. Но на свободу его не выпустили, и в 1509 г. он скончался. Так завершился первый этап битвы за рождение грядущего Царя. Ведь если бы исход схватки был иным, то в темнице сгинул бы отец Ивана Грозного. На троне оказался бы еретик, и Россией принялись бы рулить темные оккультные силы…
Глава 3
Отец
Василий Иванович четко осознавал проблемы своей державы и говорил, что у русского народа три врага: басурманство, латинство и свои же «сильные» [61]. Все его правление как раз и связалось c борьбой в этом треугольнике. Две войны с Литвой, и обе Василий Иванович выиграл. Но оба раза пришлось заключать компромиссные перемирия, потому что «латинство» подстрекало «басурманство», на Россию обрушивались крымцы и казанцы. Их набеги обычно удавалось отражать, хотя иногда, как в 1521 г., они оборачивались колоссальным бедствием. Казань наказывали военными походами, разоряли ее земли. Часть казанцев стала склоняться к убеждению, что с русскими лучше не воевать. После очередной отстрастки они устраивали перевороты, сажали на престол ханов, согласных заключить мир и подтвердить зависимость от великого князя. Но потом «дружественные» ханы изменяли или местная верхушка меняла самих ханов.
Ну а «свои сильные» напоминали о себе постоянно. В данном отношении сталкивались между собой не просто разные взгляды, а разные психологии. Государева, направленная на усиление всей державы, а значит, и защиту всех подданных – и узкая, феодальная, силящаяся отстоять личные выгоды в противовес общим. Аристократы если и не предавали, то своевольничали. Службу несли спустя рукава. В 1521 г. брат великого князя Андрей Старицкий с князем Дмитрием Бельским должны были остановить крымцев на Оке. Но при натиске татар первыми обратились в бегство – именно это послужило причиной осады Москвы, разорения центральных областей. Иван Бельский в 1524 г. провалил поход на Казань. Но высокое положение позволяло таким начальникам избежать наказания.
Сама Россия переросла прежние удельные рамки, но оставалась еще рыхлой, неоформившейся. Система управления складывалась при собирании державы. Присоединяя очередную область, великий князь не подчинял ее Москве, а сам становился ее властителем – господарем Новгорода, великим князем Тверским, Смоленским и т. п. Вместо себя в эти города он назначал наместников – заместителей. А сельская местность делилась на волости и станы, туда наместники посылали своих чиновников – волостелей. Наместники и волостели обеспечивали порядок во вверенной им административной единице, сбор податей, осуществляли суд. За это в их пользу шли некоторые статьи местного дохода, судебные пошлины. Такие назначения считались выгодными, назывались «кормлениями». Но полномочия наместников были временными, через 2–3 года их меняли, и они были обязаны отчитаться о своей работе.
А постоянных структур управления в России было всего всего две – государев двор и Боярская дума. Она сложилась исторически – совет при государе для решения важных вопросов. Хотя сам термин «боярство» в XV–XVI вв. стал неоднозначным. С одной стороны, это было аристократическое сословие Руси. Но в состав Боярской думы входила далеко не вся знать, а только те, кого государь пожаловал в окольничие или в бояре. Это были чины, а не титулы, по наследству они не передавались. Однако представители самых знатных семей попадали в Думу и по своему происхождению, поскольку роду на Руси придавалось первостепенное значение.
Двор в узком смысле представлял собой личное хозяйство и персональное войско великого князя. Но ведь и вся Русь была его большим хозяйством. И те же лица, которые входили в состав государева двора, составляли аппарат его власти. Придворные должности – постельничий, оружничий, казначей, кравчий, ловчие, ясельничие и др. – превратились в иерархическую лестницу чинов. Если постельничий ведал государевой спальней, а кравчий на пирах выступал виночерпием, то этим их обязанности не ограничивались. Такие чины знаменовали степень доверия государя, их обладатели получали важные назначения по военной или административной части. Самым высшим считался чин конюшего. Он заведовал государевыми конюшнями, но при этом инспектировал всю конницу, занимался закупками лошадей для армии. Важным был и пост дворецкого. Это был начальник канцелярии великого князя, глава администрации.
Важное место при дворе занимали и дьяки, профессиональные чиновники незнатного происхождения. Они служили секретарями, делопроизводителями, были специалистами в области дипломатии, финансов. А воинским сословием на Руси были дети боярские. С боярами они ни в каком родстве не состояли. Просто в прежние времена основой русской армии были дружины бояр. Рядовых дружинников называли «отроками» – или «детьми». Ликвидируя удельные княжества, а вместе с ними и удельное боярство, Иван Великий перевел бывших дружинников на собственную службу, обеспечил им коней, оружие за казенный счет. Создал из них многочисленную конницу.
Основой боярских хозяйств были вотчины – наследственные земли. А дети боярские стали получать земельное жалованье от великого князя. Но не вотчины, а поместья. В качестве оплаты за службу. Каждые 2–3 года они приезжали на смотр, и им переверстывали земельные оклады. По призыву государя они обязаны были явиться сами, привести с собой вооруженных слуг, в военных походах им платили денежное жалованье. Лучших из детей боярских великий князь приближал, давал им назначения при дворе, и для них появилось еще одно обозначение – «дворяне».
Василий Иванович пробовал на них опереться в противовес боярам. Одним из его ближайших помощников стал незнатный Шигона-Поджогин. Государь назначил его дворецким и даже ввел в Боярскую думу, но для этого пришлось учредить новый чин – думного дворянина. Потому что пожаловать Шигону в бояре из-за его происхождения было невозможно. А простые люди искренне любили Василия Ивановича, он даже обходился без личной охраны, считал это лишним. Хотя он мог быть и строгим. Например, псковичи завалили его жалобами на великокняжеского наместника. Но Василий Иванович разобрался и пришел к выводу, что обвинения ложные и инспирирует их городская верхушка, недовольная московским контролем. Клеветников он арестовал, а вместо восстановления былой самостоятельности окончательно ликвидировал ее. Потребовал от Пскова упразднить вече, снять вечевой колокол и признать полную власть великого князя.
Но ведь и это касалось «сильных». Простонародье только страдало от вечевых «свобод». А вот в Новгороде ситуация казалась похожей, поступали жалобы на несправедливый суд наместника. Но великий князь счел их оправданными и ввел здесь новую систему. Велел избирать 48 целовальников (тех, кто целовал крест, давая присягу). Они должны были по очереди осуществлять суд вместе с наместником и его тиунами. Как видим, Василий Иванович к каждому вопросу подходил внимательно и объективно. Если кто-то был недоволен действиями его администрации, решениями его судей, то мог апеллировать к самому Государю. Он был верховным судьей и, когда находился в Москве, лично «судил и рядил» каждый день до обеда [63]. Очевидно, судил справедливо, если заслужил такую любовь подданных.
Он считал своим долгом поддерживать общественный порядок, ограждать народ от нездоровых соблазнов. Еще его отец запретил на Руси пьянство – возможно, в последние годы жизни, по инициативе сына. При Василии Ивановиче употреблять хмельное дозволялось только по большим праздникам под страхом серьезного наказания [64]. Правда, пришлось сделать исключение. К этому времени на русской службе появилась постоянная воинская часть из иностранцев, ее поселили в особой слободе в Замоскворечье. Но европейские солдаты без спиртного жить не могли, и им дозволили гнать вино. Поэтому немецкую слободу люди красноречиво прозвали «Налейки».
А в противостоянии с Казанью Василий Иванович нашел очень выгодный ход. Главным источником доходов казанских ханов была транзитная торговля через их владения со странами Азии. Но каждая война начиналась резней русских купцов, приехавших на казанские рынки. Государь запретил своим подданным ездить туда с товарами. Вместо этого учредил Макарьевские ярмарки – возле монастыря преподобного Макария Унженского под Нижним Новгородом. Тем самым вынудил восточных купцов везти свои товары в нашу страну. Но и золотой ручей пошлин потек уже не в ханскую, а в великокняжескую казну.
Православие Василий Иванович отстаивал жестко. Жидовствующие через некоторое время после разгрома снова активизировались. В 1511–1512 гг. Иосиф Вролоцкий указал государю на эту опасность: «Ради Бога и Пречистой Богородицы, попекись и промысли о Божественных церквах и православной вере… Как прежде, Боговенчанный владыко, ты поревновал благочестивому царю Константину и вместе с отцом своим до конца низложил скверных новгородских еретиков и отступников, так и теперь, если ты, Государь, не позаботишься и не подвигнешься, чтобы подавить их темное еретическое учение, то придется погибнуть от него всему православному христианству». Предупреждал великого князя, «чтобы лестному покаянию их не верил, велел бы их держати неисходны ис темницы, чтобы иных людей не прельстили». Василий Иванович согласился с ним, «повелел всех еретиков побросать в темницу и держать там неисходно до конца их жизни» [65].
Но в это время в Москве уже появился «старец» Вассиан Косой. Это был не кто иной, как князь Василий Патрикеев, входивший в ближайшее окружение Елены Волошанки, участник того самого заговора, когда были оклеветаны Софья Палеолог и ее сын. Напомним, что Патрикееву вместе с отцом смертную казнь заменили на пострижение, в 1499 г. он стал Вассианом, иноком Кирилло-Белозерского монастыря. Эта обитель была большой, богатой, и пребывание там не было тяжелым. Но в 15 верстах от монастыря основал новую пустынь в лесах очень известный в то время подвижник Нил Сорский. Он проповедовал нестяжательство, его община не владела деревнями, жила в скитах, собственным трудом.
Через какое-то время Патрикеев тоже решил уйти в скит недалеко от Ниловой пустыни. Был он там совсем не долго. В 1508 г. преподобный Нил Сорский преставился, и сразу же после этого в 1508–1509 гг. Вассиан перевелся в Москву, в весьма привилегированный Симонов монастырь [66]. У исследователей это давно вызывает вопросы. Вассиан был не простым монахом, а политическим ссыльным. И в опалу угодил за заговор против нынешнего великого князя Василия Ивановича. Правда, миновало 10 лет, но без согласия государя вернуть его в столицу было никак нельзя. Обращает на себя внимание и Симонов монастырь. Тот самый, которым когда-то руководил жидовствующий Зосима. Очевидно, он успел внедрить ересь в своей обители.
Известно, что возвращению Вассиана в Москву поспособствовал настоятель Симонова монастыря Варлаам [67]. Но кто-то еще должен был находиться в ближайшем окружении Василия Ивановича, походатайствовать, что 10 лет монашеской жизни совершенно изменили его бывшего врага. Выдающийся историк Игорь Яковлевич Фроянов, детально проанализировав свидетельства, пришел к выводу – в перемещениях Вассиана просматриваются признаки спланированной операции: «По-видимому, эти “благородные” или “вельможи”, не расставшиеся в душе с “ересью жидовствующих”, и вытащили Вассиана из заволжской глуши в Москву, сумев убедить великого князя в необходимости возвращения князя-инока» [68].
Но его не просто выручали, ему предназначили важнейшую роль. В Москве он приобрел вдруг репутацию «старца», начал выступать в качестве «ученика» и «преемника» преподобного Нила Сорского! Мало того, он очутился при дворе государя (который приходился ему троюродным братом), втерся к нему в доверие и стал одним из ближайших советников. Василий Иванович сам говорил, что Вассиан «подпор державе моей», что он «любви нелицемерной наставник ми есть» [69].
А когда подбирали кандидатуру очередного митрополита, «старец» помог провести на этот пост своего покровителя Варлаама из Симонова монастыря. Стал и защитником еретиков. Именно с его появлением при дворе источники связывают новый всплеск их активности: «Тако же новгороцкие еретики начя каятися лестно, а не истинно. И старец князь Вассиян поверил им и учал за них печаловатися великому князю». Правда, в этот раз, в 1512 г., еще переборол Иосиф Волоцкий, «и князь великий Иосифа послуша» [70].
Но уцелевшие еретики перекрасились в «нестяжателей», или, как они себя называли, «заволжских старцев». А Вассиан в тесной дружбе с новым митрополитом Варлаамом повел атаку на преподобного Иосифа. Источники сообщают, что в митрополичьих палатах «старец» сиживал, как у себя дома. Без всякого стеснения поносил «иосифлян», обзывал их «отступниками Божьими». Государю внушал, что карать сектантов нельзя, «обращающихся и приходящих на покаяние, волею или неволею, принимать подобает». Иосифа Волоцкого он обвинял в нарушении Божьих заповедей. Вливая клевету, сумел настроить против него государя. Дошло до того, что Василий Иванович запретил преподобному отвечать на нападки «старца»! [71]
А в 1515 г. Иосиф Волоцкий преставился, и Вассиан вообще перестал стесняться. Он породил легенду о вражде между преподобными Нилом Сорским и Иосифом Волоцким. Громил позицию «иосифлян», якобы защищавших богатства монастырей и требующих уничтожать еретиков, противопоставляя им позицию преподобного Нила – против церковной собственности и против казней. Лжи здесь предостаточно. Иосиф Волоцкий никогда не выступал за обогащение монастырей – но земельные владения помогали монахам вести просветительскую работу, лечить больных, помогать бедным и сиротам, кормить голодающих во время неурожая (что и делал святой Иосиф в своей обители).
А Нил Сорский хотя и основал пустошь, где монахи жили своим трудом, но никогда не требовал отказаться от церковной собственности. Он не был и защитником еретиков. Когда открылась ересь жидовствующих и Новгородский владыка Геннадий обратился к авторитетным церковным деятелям за поддержкой, среди них был Нил Сорский. Он участвовал в расследовании и проклял ересь. И с Иосифом Волоцким он никогда не ссорился! В настоящее время однозначно доказано, что преподобный Иосиф в своем «Просветителе» использовал работы святого Нила. А Нил Сорский, в свою очередь, очень уважал его, держал в обители многие его труды, а «Просветитель» ценил настолько высоко, что собственноручно переписал половину книги! Но Вассиан даже расписал, будто Иосиф Волоцкий на Соборе 1504 г., осудившем ересь, одновременно нападал на преподобного Нила и самого Вассиана! Чего никогда не было и не могло быть, в то время «старец» был еще опальным монахом и на Соборе не присутствовал [72].
В Церкви Вассиан развил очень бурную деятельность. Заявлял, что в святых правилах есть противоречия с Евангелием и Апостолом. Сообщник-митрополит Варлаам поручил ему отработку новой Кормчей книги. Доктор исторических наук И.Я. Фроянов отметил много общего между Кормчей Вассиана Косого и Кормчей, составленной еретиком Иваном Волком Курицыным, делая вывод: «Относительно мировоззрения Вассиана Патрикеева заметим, что оно являлось смягченным и, так сказать, укороченным (что зависело от конкретных условий времени 1510–1520-х гг.) вариантом “ереси жидовствующих”» [73]. Или, уточним, более скрытным вариантом.
Несомненный талант публициста Вассиан нацелил на расшатывание Церкви. Монашество он вообще ненавидел. Бичевал его пороки – праздность, обжорство, пьянство. Хотя для подавляющего большинства русских монахов, получавших весьма скудное монастырское содержание, это было совершенно чуждо. В отличие от самого Вассиана. Зиновий Отенский, тоже монах, не без оснований обличал его: «Когда жил Вассиан в Симоновом монастыре, то не изволил он есть симоновского брашна, хлеба ржаного и варенья из капусты и свеклы. Млека промозглого и пива чистительного желудку монастырского не пил. Ел же мних Васиан брашно, приносимое от трапезы Великого Князя – хлеба пленичные и чистые и крупичатые и прочие сладкие брашна. А пил сей нестяжатель романею, бастр, мушкатель, рейнское белое вино» [74].
И с особенной яростью он обрушивался на церковное землевладение, подталкивая Василия Ивановича к секуляризации. Впрочем, вопрос это был очень неоднозначный. Митрополичьи, владычные, монастырские земли действительно имели тенденцию разрастаться. Часто бояре жертвовали села и деревни, чтобы монахи молились о душе вкладчика или его близких. Завещали свои владения хозяева, не имеющие наследников. В результате к XVI в. Церкви и монастырям принадлежало около трети обрабатываемых земель! Все труднее было наделять поместьями детей боярских, снижался приток податей в казну. Но Василий Иванович, взвешивая «за» и «против», все-таки не поддался на уговоры отобрать землю.
Хотя «старец» при нем вошел в огромную силу. Переводчик богослужебных книг Максим Медоварцев характеризовал его: «Он был великий временной человек у великого князя ближний» [75]. Преследования еретиков под его влиянием совсем свернулись. Но объяснять это гуманизмом Вассиана нет никаких оснований. Из Заволжья священник Серапион встревоженно написал государю, что среди местных сторонников Вассиана гнездится ересь. Но «старец» добился, чтобы священника представили ему на допрос: «И поп сказал так, как в грамоте писано. И старец Васьян князь просил попа на пытку, и попа пытали, и ногу изломали, и поп и умер» [76].
Однако духовенство озаботилось опасными тенденциями. Архиереи сорганизовались и в декабре 1521 г. добились «сведения» с престола митрополита Варлама, на его место избрали игумена Иосифо-Волоцкого монастыря Даниила. В его лице Косой получил серьезного противника, борца за чистоту Православия. Но «старец» набрал такое могущество, что еще несколько лет оставался неуязвимым даже для митрополита. В 1526 г. ересь обнаружил архиепископ Ростовский. Его нельзя было уничтожить, как безвестного попа Серапиона. Но Косой добился от великого князя грамоты о неподсудности «заволжских старцев» архиепископу [77].
Он обзавелся и помощниками. Одним из них стал Максим Грек (Михаил Тиволис), личность с очень бурным прошлым. В юности он жил в Париже, учился в Италии, постигал науку «гуманистов», неоплатоников, а заодно астрологию и порочие оккультные дисциплины. Перешел из православия в католицизм, принял постриг в доминиканском монастыре. Но, как свидетельствовал боярин Михаил Захарьин, оказался в числе 200 человек, обучавшихся «любомудрию философьскому и всякой премудрости», которые «уклонилися и вступили в жидовский закон и учение» [78]. Уличенный в этом, он бежал на Афон, постригся во второй раз, в православные монахи.
В 1515 г. великий князь направил на Афон посольство с просьбой прислать ученого инока Савву для перевода греческих книг на церковнославянский язык. Но неведомым образом вместо Саввы командировали Максима, хотя он не знал ни церковнославянского, ни русского. Историки обратили внимание еще на ряд загадок. Посольство почему-то задержали в Константинополе, а потом Максим Грек на целых два года остановился в Крыму. И.Я. Фроянов показал, что за этим стояли некие внешние силы: «Таким образом, Максим Грек приехал в Москву отнюдь не новичком, которому нееизвестно было положение дел на Руси, а осведомленным человеком, прошедшим специальную подготовку. Логично предположить, что все это он получил в Крыму» [79].
Великий князь и митрополит приняли его радушно, но он сразу стал нащупывать связи с оппозиционными боярами, «нестяжателями», с неофициальным представителем Ватикана в Москве, доктором Николаем Немчином. Поселили Максима в Чудовом монастыре, но вскоре он перебрался в Симонов, к Вассиану. «Едва появившись в Москве, Максим Грек стал сподвижником Вассиана Патрикеева. Между ними установилась идейная близость. Необходимо еще раз подчеркнуть, что с приездом Максима Грека заметно активизировалась деятельность Вассиана Косого, получившего новый (и что важно отметить) внешний импульс, источник которого находился за пределами Руси» [79].
Позже было доказано, что взгляды афонского гостя явно еретические. Он, например, утверждал, что пребывание Христа на небе такое же временное, как и Адама. Что вознесся только Дух Христа, а Тело где-то бродит в горах. На последующем суде Максим признался, что занимался даже волхованием, пытался воздействовать на великого князя, рисуя «водками» некие тайные знаки на своих руках. А проекты Косого о конфискации церковных земель он стал подкреплять подтасовками переводов греческих текстов. В Москве появился и некий Исаак. Впоследствии Максим Грек дал на него показания, называя «волхвом, чародеем и прелестником», проповедником ереси жидовствующих [80]. Но это было несколько десятилетий спустя, в 1549 г. А сперва Исаак Собака стал переписчиком книг, сподвижником Грека и Вассиана.
Келья Максима превратилась в подобие политического клуба. К нему приходили князья Иван Токмак, Андрей Холмский, бояре Василий Тучков, Иван Сабуров, Юшко Тютин, дьяк Федор Жареный. Обсуждались и богословские темы, и текущие события. Но с одним собеседником, Иваном Беклемишевым по прозвищу Берсень, Максим обычно оставался «долго один на один», без свидетелей. Когда он появлялся, келейников выставляли «тогды всех вон» [81]. А Берсень при Иване Великом был видным дипломатом, одним из помощников еретика Федора Курицына, приближенным Елены Волошанки. После ее падения звезда Беклемишева закатилась, он ненавидел Василия Ивановича и хаял его.
Грек был согласен с ним, называл государя «гонителем и мучителем нечестивым» [82]. Поносил и Русскую Церковь, не признавал ее самостоятельность. Говорил, что «митрополит здесь сам поставляется на митрополию без благословения патриаршего, не по правилам святых отец. Поэтому князь великий и митрополит сами ся прокляли и со всеми последующими им». Зато к унии Максим относился очень почтительно, изгнанного униатского митрополита Исидора называл «учителем истины» [83].
В Москве снова формировался заговор знати, связанный с еретиками, и вдобавок симпатизирующий католическому Западу. И эта возня оппозиции подпитывалась реальными надеждами на грядущие перемены! Василий Иванович был уже 20 лет женат на Соломонии Сабуровой, а детей у них не было. После смерти государя престол должен был перейти к кому-то из братьев. К 1525 г. их осталось двое – Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий. Оба по завещанию отца получили большие уделы, содержали собственные дворы, войска. Но были постоянно недовольны, что старший брат не делится с ними властью, казенными богатствами – и оппозиция тянулась к ним.
Да и не только оппозиция. Еще в 1507 г. польский посол передавал Юрию «тайные речи» короля Сигизмунда – тот предлагал князю вооруженную помощь в борьбе за московский престол [83]. После этого Юрий был замешан в заговоре Шуйских. А Андрей Старицкий женился на Ефросинье из рода Патрикеевых-Хованских [84]. Родственнице Вассиана Косого! Мало того, отец Ефросиньи был ближним боярином умершего в темнице князя Дмитрия – сына Елена Волошанки [85]. Соответственно, и ее доверенным лицом. Спрашивается, могли ли он и его семья остаться в стороне от ереси?
Наследование престола кем-то из братьев великого князя влекло за собой не просто передачу власти ближайшему родственнику, оно грозило для Руси очень крутыми переменами. Первым забил тревогу митрополит Даниил, организовал бояр и священнослужителей, чтобы отстоять прежний курс государства. Государю для продления рода он предложил пойти на развод. Так считал предстоятель Русской Церкви, невзирая на то, что как раз Церковь признавала брак незыблемым. Развод допускался в единственном случае – если один из супругов принимает постриг. Причем в подобной ситуации второй супруг, как правило, тоже уходил в монастырь. Но Даниил заранее разрешал Василия Ивановича от такого шага. Как видим, опасения митрополита за будущее страны и Церкви были и впрямь очень весомыми. Столь крайнее и рискованное решение предлагалось всего лишь ради попытки зачать наследника. Ведь никто не мог гарантировать, что ребенок родится во втором браке, что это будет сын, а не дочь…
