Валерий Столыпин
Любовь на каникулах
Это судьба
Хватает за душу, до воя,
Тепла июльского уродство,
Где мы вдвоем идём с тобою
Под незаметным руководством
Судьбы, амуровых делишек.
Накрапывает мелкий дождик.
Ты нарожаешь мне мальчишек,
Девчонок, ясный перец, тоже.
Ну а потом, перед полётом
На небеса в ракетах красных
В промозглой парка позолоте
Ты скажешь мне: «Всё было классно!»
Игорь Вавилов
Мужчина и женщина, так распорядилась природа, по отдельности – лишь часть целого. Но единство двух начал не в совместном проживании, не в супружестве: для полного слияния судеб недостаточно находиться около и рядом, необходима гармония чувств, помыслов и целей.
Так вышло, что я оказался одиноким и неприкаянным, несмотря на то, что воспитывал в тот момент двух замечательных детишек, которых, увы и ах, без сожаления в пору подросткового становления бросила мать, решившая, что жить необходимо исключительно для себя: это логично… и очень удобно.
Бог с ней, с матерью – хорошей женой никогда она не была, хотя и прожили мы с ней бок о бок бесконечно долгие пятнадцать лет.
Все эти годы мы с ней сходились и расходились, ругались – потом снова любились; томились, страдали, а честнее и конкретнее – попросту маялись, не решаясь окончательно выяснить отношения и расстаться.
Так вышло, что познакомились мы в её шестнадцать с хвостиком лет. Но я о том факте, честное слово не ведал: самоуверенные поведенческие повадки, агрессивная интимная активность, практическая житейская опытность и вполне очевидные физиологические особенности вполне зрелой внешности искажали действительность, а факты личной жизни Лиза умело скрывала, пока тайна случайно не вылезла наружу всвязи с неожиданной беременностью.
Я ведь только на регистрации узнал, что единственная моя любовь – личность несовершеннолетняя.
Лиза была моей первой женщиной, можно сказать учительницей внезапной романтической любви.
Пристрастий своих к неистовым и трепетным интимным мужским ласкам и их видовому разнообразию девочка не скрывала. Любила меня, как могла, но на левую сторону близких чувственных отношений заглядывала систематически.
Этот факт я понял, принял и осознал позднее, когда рассеялся морок страстной влюблённости, когда научился сопоставлять факты.
Поначалу я бесился, потом смирился, поскольку зависимость от её ласк была сильнее ревности.
Я считал, что моя девочка – это моя личная ответственность.
Любил её безумно.
Когда мы молоды, а кровь, чрезмерно обогащённая гормонами, кипит, вожделение, похоть и страсть не сложно принять за настоящее чувство. Нам кажется, что это навсегда, что необходимо бороться за счастье: приспосабливаться, терпеть.
Наивность, граничащая с вопиющей глупостью.
В реальной жизни действительно не бывает ничего достаточно постоянного, чтобы раз и навсегда. Первая любовь, как правило, недолговечна: слишком хрупкая, уязвимая, беззащитная социальная конструкция. Спустя время от романтических грёз не остаётся следов, кроме сентиментальной доверчиво простодушной ностальгии, основанной на ярких эмоциональных переживаниях, и романтических воспоминаний, сконцентрированных экзальтированной памятью до состояния сладкого сиропа.
Вокруг и внутри нас мир постоянно меняется. Под влиянием среды и обстоятельств мы трансформируемся, приобретаем разносторонний жизненный опыт, развиваемся физически и духовно.
Регулярная переоценка ценностей – не порок, не психическое отклонение, норма. Так происходит у всех, кроме некоторых особей, которые никогда не меняются, так и остаются навеки детьми или недоумками.
Сколько незрелых социально личностей бродят по земле – не сосчитать. Моя жена оказалась представителем этой редкостной породы: всю свою жизнь она потратила на поиски идеального любовника и жизни как в волшебных романтических сказках, придуманных людьми, обиженными судьбой.
Детишки наши рождались, можно сказать случайно, по причине того, что Лиза, от избытка чувств впадала в восторженную стадию эйфории от опьянения интимной близостью, забывая об осторожности .
Обычно она избавлялась от плода любви тайно, без особенных терзаний, не ставя меня в известность о случившемся. Об этом я узнал позже, когда сомнений и фактов накопилось в избытке.
Отпросится, бывало, Лиза в гости к приятельнице, с ночёвкой, потом приходит и болеет несколько дней. Увязать в единое целое эти события мне не приходило в голову: мало ли что бывает… все мы болеем.
Двоих детишек, однако, супруга родила. Сначала дочку, когда только жить вместе начинали, тогда она и скрывать особенно ничего не умела. Позже наловчилась хитрить и манипулировать. Но, то отдельная история.
Потом уже после двух разводов с истериками и череды расставаний, неожиданно родила сына. Вроде как сама захотела. Клялась, что родив, изменится и навеки станет примерной женой, рачительной хозяйкой и добросовестной матерью.
Где там… Только сын на ноги встал – в садик устроили, в пользу чего были предъявлены тысячи веских доводов… понеслось… только её и видели.
Скрывала Лизка свои похождения мастерски. Или я был на коварство и женскую хитрость настолько близорук, что не замечал вероломства и плутовства.
Лизке удавалось поддерживать романтические связи на стороне месяцами.
Каждый новый роман открывался внезапно и нечаянно, когда в пылу увлечённого разврата парочка теряла осторожность.
Лизка очевидные, неоспоримые факты измены с остервенением и обидой в голосе отрицала, клялась в верности, выдумывала фантастические байки, приводила абсурдные доводы и ластилась без меры.
Мирились мы обычно на брачном ложе.
Поначалу, пока обида имела чётко очерченные контуры, сливались без особенного желания и страсти, чтобы изобразить степень доверия. Позже, когда кровь наполнялась гормонами, а голова окончательно отключалась – с аппетитом и остервенелым желанием.
Что делать, если не могу я копить, тем более складировать обиды и разочарования, зато имею в избытке потребность любить, да не кого-нибудь – именно её, Лизку, будь она трижды неладна.
Околдовывала она меня, что ли?
Семейная жизнь альтернатив в моём понимании не имела. Потребность любить и заботиться были дарованы природой и требовали реализации.
За годы супружества я привык получать чувственный паёк не по карточкам, а по стабильно гарантированной, реально заслуженной разнарядке. Задушевные разговоры, ласковые прикосновения, привычные романтические ритуалы и прочие повседневные мелочи – вот неиссякаемый источник энергии, дающий силы тянуть семейную лямку.
И вдруг гром среди ясного неба…
Ушла, зараза!
Хлопнула дверью, сопроводив это действие серией неприличных жестов, обидных комментариев и недвусмысленных оскорблений мужского достоинства и была такова.
Ни вещей не взяла, ни документов.
– Прощевайте, граждАне! И не ищите зазря. Захочу возвернуться – сама найдусь. За счастьем паолетела…за любовью. Вам не понять!
– А дети, дети-то как? Им ведь мамка нужна, особенно сыну, махонький ещё, спрашивать будет, страдать?
– Да никак… не маленькие, без меня справитесь, не умрёт без сиськи. Вырос уже, дальше сами… ножками, ножками. Хватит за ручку водить да зады подтирать. Сыну уже восьмой год, дочь – невеста на выданье. Я в семнадцать замуж выскочила и ничего. Как видишь – жизни радуюсь. Живу – любя, паря и порхая. Справятся. И ты справишься. А соскучусь – сама найдусь. Мне свобода дорога. Жить хочу, гулять, радоваться. И никому я ничего не должна. О такой жизни – без обязательств, всегда мечтала. Говорила же тебе – хочу жить как люди, а ты – как да как. А вот так – с радостью, танцуя.
– Про радость и мечту я понял, а дальше, что детям сказать?
– Дело хозяйское – что хочешь, то и говори. Скажи, что мавмка – бессердечная сука, что редкостная дрянь, что кукушка. Представляешь, мне без разницы. Я девушка свободная. Ты даже представить не можешь этого сумасшедшего состояния, когда полная, просто абсолютная свобода: работать не нужно, готовить, стирать, воспитывать, долг супружеский исполнять, чёрт бы его побрал. Достали вы меня окончательно и бесповоротно. Дальше – фейерверк страстей, миллион любовников, нескончаемый праздник жизни. Это ты на него не попал, а я… я ещё успеваю… без вас, без вас, без вас!!!
– Ты, Лизка, видно совсем одурела от сказочных иллюзий. Так понимаю, что мозг у тебя враскоряку. Кому ты нужна в стране дураков со своим вечным праздником? Молодость лишь приз, причём переходящий: весьма временное и очень не надёжное обстоятельство. Её не за победы в любовных битвах за идеального самца дают, а авансом, чтобы скрыть от нас, что взрослая жизнь – не варенье с печеньем и не молочные реки с кисельными берегами.
– Ага! Ещё скажи, что бог терпел и нам велел.
– Не скажу. Просто у реальной жизни бесконечное множество пикантных приправ: горьких, солёных, пряных. Пробовать на вкус приходится все, чтобы научиться различать, что такое хорошо и что такое плохо, чтобы суметь самому понять и передать дальше – детям, внукам, зятьям, невесткам.
– Тебе надо – передавай и пробуй. Я сладкое и горячее люблю. С меня довольно. Объелась. Мне с вами скучно.
– Боже, зачем я с тобой об этом. У тебя же очередная скачка-случка намечается, в стойле новый скакун копытом бьёт… тебе же не до нас. Впрочем, похоже, не до себя тоже. У тебя любовный зуд, возбуждение и фантазии о безразмерной величине свободного кайфа. Только запомни – вожделение проходит, восторг рано или поздно кончается, оргазмы мимолётны, сладострастие требует новизны. После шумного бала приходит разочарование, наступает похмелье, начинается ломка…
– Про себя говори. Меня все хотят. А ты завидуй!
– Я, Лизка, сильный… справлюсь… вены резать не стану. А тебе, если вовремя не одумаешься, вернуться некуда будет. Я ведь могу измениться: постареть, заболеть, забыть тебя и всё, что нас связывает.
– Вот и забудь. Мне без разницы. Хочу быть счастливой сейчас… а потом… да хрен с ним, с этим призрачным потом. Потом будет суп с котом.
– Тогда так: если ты требуешь поставить в наших отношениях точку, ведь этого хочешь, нужно кое-что прояснить.
– Ставь что угодно: точки, тире, запятые… отвали, мне некогда. Меня любимый ждёт. И новая упоительная жизнь…
– Тогда придётся немного задержаться. Есть один вопрос, который решить необходимо… прямо сейчас, не откладывая на потом. Дети, я так понимаю, тебе не нужны. Они для тебя шоры и вериги. Значит, ты от них отказываешься?
– Вовсе нет. Просто мне плевать. Тьфу, и растёрла…
– Зато мне нет. Ты ведь на меня их бросаешь, мне и отвечать, так?
– Ну… и отвечай. Кто тебе не даёт. Хозяин – барин. Короче, я побежала.
– Нет уж, теперь погоди. Ты мне расписку должна составить. Самой же потом спокойнее будет.
– С какого перепуга? Ничего писать не буду.
– Тогда я в суд на тебя подам, чтобы материнства лишили.
– Ещё чего не хватало!
– А ты как думала: можно всё бросить и ни за что не отвечать? Фигушки! Так не бывает. Пиши, что отказываешься от детей и от материальных претензий. Пиши, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будешь настаивать на встрече с ними, прекратишь требовать от них и от меня материальное содержание, так как оставляешь их на полное и безоговорочное моё попечение, что делегируешь мне как единственному родителю всю меру ответственности и соответственно прав на родство.
– Каких таких прав? И, причём здесь материальное содержание?
– Формальность, но без неё мы расстаться не можем: дети – аргумент серьёзный. Выбирай.
– Ладно, чёрт с тобой! Только ты сам пиши, а я подпись поставлю.
– Это серьёзный документ и составить ты его должна собственноручно, иначе он юридической силы иметь не будет. Садись, пиши: я, такая-то… прописана, проживаю, имею детей, мужа… составляю этот документ в здравом уме и твёрдой памяти… отказываюсь навсегда от родительских и супружеских прав… материальных и прочих претензий… сейчас и в обозримом будущем…
– Не так быстро. Ишь ты, от всего отказываюсь… может, я не хочу отказываться от всего-то. Вот нагуляюсь и вернусь.
– Тогда буду решать вопрос через суд. Мне сюрпризы не нужны. Уходя – уходи.
– Ладно, диктуй. Чего уж там.
С улицы тем временем засвистели.
Лизка заволновалась, начала торопить.
Я диктую.
Посмотрел вниз с балкона – три лохматых оболтуса, каждый лет на десять младше Лизки, явно под хмельком, расхристанные и какие-то блёклые, словно застиранные в хлам.
– Эй, мужик, Лизку позови. Мы её ждать замучились. Скажи – сейчас свалим. Пусть потом не обижается.
Лизка выбегает на балкон, – мальчики, не волнуйтесь. Ещё немного и я полностью ваша. Тут проблемка нарисовалась, но я её почти решила. Ждите.
Письмо даётся бывшей подруге, а как её ещё назвать, с большим трудом, но продвигается. Закончив писать, Лизка дала мне его прочитать. Из своих рук.
– Теперь ты мне должен.
– И сколько?
– Половину… половину всего. Я ведь навсегда ухожу. Совсем. Значит половина всего законно нажитого моя.
– Не забывай – нас четверо. Тебе может принадлежать лишь четвёртая часть… минус моральная компенсация за мои издержки. Ладно, на четверть я согласен.
– Когда? И сколько?
– Как деньги будут. Нужно сначала подсчитать всё, бизнес продать… или твою часть, гараж тоже. Месяца через два-три твою долю постараюсь наскрести.
– Тогда сейчас аванс давай… отметить, погулять…
– Сколько?
– Так, нас четверо… нужно, чтобы на кабак хватило… домой потом чего взять… и на опохмелку. Ты же хорошо считаешь. Ну и на первое время, чтобы в кармане звенело.
– Хорошо. Добавляй в расписку двадцать тысяч, подписывай и давай её мне.
– Ага! А деньги?
– Я за все годы хоть раз тебя обманул? Давай бумагу сюда. Вот тебе аванс. Будь счастлива. Вот теперь пока.
Лизка показала язык и двумя руками фак, изобразила жест победителя, после чего, вульгарно виляя задом, стремительно упорхнула, оставив на память запах перегара.
Не сказать, что я в панике, но близок к состоянию отчаяния. Жизнь как упавший на пол хрустальный бокал разлеталась на мелкие кусочки.
Скоро придут с улицы дети: время ужинать. Что я им скажу? Неужели крушения и катастрофы происходят так обыденно, будто посуду вымыл, или за мороженым в магазин сбегал?
Пятнадцать лет жизни коту под хвост. А причина? С моей стороны – нелепое, ничем не оправданное терпение; с её – по детски безрассудная блажь, погоня за несбыточной романтической иллюзией.
Дальше обрыв, пропасть.
А жить как?
В двери слышен поворот ключа – ребятня пришла.
– Привет, па! А мамка где?
– Заболела мамка. В больницу положили… надолго.
– Ура! Приставать и драться не будет.
– А что, дралась. почему раньше не сказали!
– Да… тогда бы убила нафиг. Пусть подольше болеет.
Ничего себе оборот. И сколько ещё открытий будет?
Приспосабливались мы с детишками долго: мне работать, дочке учиться. Сын тоже осенью в школу пойдёт. Хорошо хоть дочка подросла, помогает. Они – моё единственное спасение, надёжный якорь. Справимся.
А я всё равно маюсь от щемящего одиночества, места себе не нахожу. Для меня случившееся – трагедия, несчастье вселенского масштаба.
На днях еду на машине, а по тротуару старушка идёт: старомодная, чопорная, словно из тургеневского прошлого нарисовалась, но аккуратная, чистенькая, благообразная.
Я задумался, о чём не помню, поэтому вёл машину медленно. Одним глазом машинально на бабулю поглядываю.
Чем- то таинственным она меня заинтриговала. У водителей так бывает: интуиция что-то неопределённое сигналит. Для того чтобы понять причину беспокойства нужно время… и факты.
Вдруг понимаю, что не так: неуверенная, разболтанная какая-то походка и что-то ещё, пока неосознанное, но необычное, предвещающее опасность.
Это аномальное моментально проявляется: старушка начинает быстро семенить, неожиданно набирает скорость, темп, ноги её не поспевают за стремительным движением тела…
Вот она спотыкается, навзничь летит на асфальт тротуара… лицом…
Даже в машине с закрытыми окнами я слышу невнятный, неприятный звук, от которого застывает дыхание, по телу пробегают мурашки и сердце пропускает пару сокращений.
Резко торможу, выбегаю, пытаюсь поднять.
– Бабушка, бабушка! Вы меня слышите?
Молчит, не подаёт признаков жизни.
Пытаюсь поднять безжизненное, безвольное тело.
Несмотря на малые габариты это оказывается очень не просто: тело извивается, скользит, одежда задирается и норовит соскочить.
Еле справился с неожиданной миссией, посадил кое-как пострадавшую на заднее сиденье. Лихорадочно вскрыл только что купленную для техосмотра аптечку, вытираю окровавленное лицо бабули.
Приличного размера гематома на лбу наливается на глазах. Ощутимых увечий пока не вижу.
Что же произошло?
Капаю на вату нашатырь, даю понюхать. Старушка испуганно открывает глаза.
– Где я, что со мной? Голова. Голова-то как болит!
– Потерпите, сударыня. Вы меня хорошо видите, чётко?
– Вроде, да, – неуверенно отвечает пострадавшая.
–А где живёте помните?
– Сейчас посижу и пойду. Извини, милок, стара стала, беспомощна. И не знаю, что порой происходит. Вроде всё нормально и вдруг ноги начинают сами собой жить: побегу-побегу и упану. Не впервой ужо. На этой неделе третий, кажись, раз. Я посижу маленько, не торопи.
– Говорите адрес. Довезу. И домой провожу. Не волнуйтесь. Есть кто дома – родные, близкие?
– Одна живу. Я привыкла. Всё могу, всё умею. Не переживай. Сама как-нибудь добреду.
– Ну, уж нет. Сама… видел, как сама. Чуть богу душу не отдала.
– Так и пора уже. Зажилась. Пора бы и честь знать.
– Рановато про честь, бабушка. Вы ещё о-го-го! Поживёте. Адрес давайте.
Поднимаемся на четвёртый этаж ветхой пятиэтажки. Двухкомнатная квартира. Значит, есть кто-то, иначе, зачем пожилой женщине две комнаты.
Обстановка скудная, убогая, ветхая, сквозит дыханием времени, одиночеством и запахом старости. Не как у меня, когда детвора в доме: друзья есть, знакомые, родственники, а абсолютно беспомощного, тоскливого, горемычного нет.
Почему так?
–Дети-то у тебя есть, бабушка?
– Есть… были… не здесь. Дочка с мужем и детворой в Мурманске. Не упомню, когда и видела последний раз. Наверно детишки уже выросли. Не знаю. Ничего о них не знаю. А сын в Москве. Большой человек, при должности… с положением. Гордость моя. С руководством страны как я с вами общается.
– А телефон, телефон, номер его, есть?
– Да, есть-то он, есть, только нельзя ему звонить, некогда ему – большой человек.
– Как же вы общаетесь с этим большим человеком, если ему звонить нельзя?
– А и не общаюсь. Года три назад, может и больше, не упомню уже, человек от него приезжал, денег сколько-то дал, спросил, не надо ли чего. А мне… зачем мне деньги? Пензия есть, на молоко и хлеб хватает.
– Всё-таки давайте номер, позвоню.
– Нет-нет, милок, не нужно его беспокоить. Привыкла я уже одна, так и помру. А хочешь, я тебе квартиру отпишу? Мне она уже без надобности.
– Мне тоже. Отпишете, а тот большой человек не ровен час объявится, меня обвинит в мошенничестве или в чём ещё. Оставим эту тему. Давайте думать, что дальше делать.
– И то верно. Да чего думать-то, так всё понятно. Сейчас Матвеевна придёт, соседка… ей, как и мне – девятый десяток, вместе всё и придумаем. Обычно мы и ходим вдвоём, только приболела она сегодня, а я и до магазина не дошла, чего нужно не купила.
– Это не беда. Сейчас мигом сбегаю. Чего надо то? Говорите – запишу. Может пока чай поставить, чтобы голову освежить?
– Не, чай мне нельзя, сердце не велит. Я воды… или компотик.
Помог я ей переодеться в домашнее, обработал ушиб, сбегал в магазин, дождался Матвеевну и уехал с тяжёлым грузом на душе.
Вот оно, настоящее-то одиночество. При живых детях, при множестве внуков. А я-то разнюнился: слёзы, сопли, душа болит, сердце мается…
Тьфу! Такое одиночество, если сравнить – счастье немереное.
Тут же Лизку вспомнил. Не то, чтобы плохое или хорошее, просто примерил ситуацию на её неприкаянную душу. Как по ней будущий жребий прописан. По всем меркам подходит – нагуляется всласть, а тогда… разве что дети чересчур сердобольными окажутся.
Но это вряд ли: обидела она их, бросила, словно нечто ненужное, отжившее и носа не кажет. Как дети ту упавшую бабушку.
Лизке ещё страдать и страдать, если вовремя не одумается.
Да куда там…
Свобода, которая дороже семьи и важнее будущего.
А я думаю, она от себя убежала, заодно от ответственности. Некоторые до старости не взрослеют.
Это судьба. Рукотворная.
Что посеешь, то и пожнёшь.
Женюсь, какие могут быть игрушки
Приснится или на наяву –
неважно… просто всюду рядом…
падёт слеза росой в траву…
сверкнёт на солнце хрупким взглядом…
прошепчет имя на лету
и стайкой птичьей вверх взовьётся
любовь, хранящая мечту,
любовь, что плачет и смеётся…
Любовь Глазунова-Моисеева
Венька Суровцев, мужчина двадцати шести лет, жил с родителями.
Где же ещё, если всё шло наперекосяк: в институт после школы на бюджетное отделение не поступил, баллов не хватило, денег на платную учёбу нет. Пришлось идти в колледж.
Выучился, как большинство юношей его возраста, на менеджера. Не успел найти работу – загремел в армию.
Отслужил на дальней заставе на берегу Баренцева моря. До ближайшего населённого пункта только на вертолёте лететь. Жили маленьким коллективом, как медведи, при полном отсутствии следов цивилизации.
Пока служил, утратил квалификацию. На работу без практики никто брать не захотел. Мало того, все знакомые девчонки и друзья успели пережениться.
Пошёл работать сантехником в жилищное управление.
Зарплата мизерная, условия труда ужасные – старый жилой фонд, коммуникации изношены, сантехники, как один, пьют горькую беспробудно.
Скука смертная, тоска. На его заработок не разгуляешься.
Дискотек теперь нет, на ночной клуб средств не хватает.
Одиночество гложет.
Раньше хоть с ребятами можно было общаться. Теперь и этот канал закрыт: жёны, как наседки, следят, чтобы благоверные хвостом не вильнули. Пару лет как свадьбу справили, а уже по горло в семейных проблемах погрязли.
Странная у них любовь. Молодые, а глаза почти у всех унылые, пустые, словно прокатились по их судьбам чем-то тяжёлым.
Тем не менее, Венька день и ночь мечтал о любви. Возраст видно такой. Сам не попробуешь – не поймёшь.
Однако на горизонте событий ни одной подходящей кандидатуры не было.
Одно радовало – безлимитный интернет. Родители на радостях подарили современный компьютер, когда из армии пришёл. Думали, что это поможет работу найти.
Время шло, надежды обрести подружку таяли.
Совсем загрустил парень.
Решил как-то на сайт знакомств зарегистрироваться. Сомнения в правильности поступка были, конечно, но любопытство и искра надежды оказались сильнее здравого смысла.
Как ни странно, на сайте висела тьма анкет молодых, симпатичных, тоскующих по сильному плечу и романтическим отношениям девчонок.
У Веньки даже глаза разбежались.
Понять не мог, откуда такие россыпи бриллиантов, если все девчонки давно замужем?
Вот эта, например, Вика. Косички, веснушки, ямочки на щеках, улыбка во всё лицо, горящие энтузиазмом глаза, фигурка ладная. И анкета складная.
Или Тоня. Тоже ничего. Правда, серьёзная больно. Зато у неё квартира своя. Странно, откуда у девчонки в такие годы своё жильё?
Анкет много. Выбрать почти невозможно. Вон, оказывается, сколько на свете бесхозных невест. Чудеса.
Вывесил свою анкету, отметился на страницах приглянувшихся девчонок, но решил не торопиться с выбором. В таком важном вопросе нельзя ошибиться.
От школьного друга, которому как-то невзначай душу открыл, Венька получил совет набивать себе цену.
– Девчонки, – поучал он, – товар скоропортящийся, одноразовый, а мужчина всегда в цене. У нас, брат, нет срока годности, пока моторчик работает. Главное, не прогадать. Бабы – народ ушлый, знают, как и чем нашего брата на крючок подцепить. И не спеши. Сначала попробуй со всех сторон, вдруг не понравится. Если что, обращайся, я этот контингент до последней волосинки между ног изучил, всегда присоветую, как уломать, чем подкупить.
Веньке тот разговор не понравился. Цинично. На любовь такие отношения совсем непохожи.
Однако призадумался: может и есть в его речи доля истины. Недаром все друзья с такими кислыми физиономиями ходят. Видно не очень сладко им со своими подружками жить.
Опять же девчонки, которые на сайте гуляют, что в их жизни не так, отчего ищут свою долю в виртуальном пространстве и никак не находят?
Неужели у всех этих симпатичных девочек настолько трудная судьба, что надеяться, кроме как на заезжего принца не на что?
Сомнения сомнениями, а Вика с веснушками почти сразу откликнулась.
Завязалась переписка, но какая-то, не живая, что ли. Не знал Венька, что и как спрашивать. Встретиться бы, в глаза друг другу посмотреть, словом обмолвиться. Твоё, или нет, через бездушные буковки не определить.
Вика словно услышала – предложила в ближайший выходной встретиться, в парке погулять.
Хотеть-то Венька хотел, даже очень, но когда получил предложение, опешил, запаниковал.
Страшно стало идти на реальное свидание. Он ведь знакомиться не умеет, целоваться, несмотря на возраст, тем более. Не пришлось освоить эту науку.
И вообще, нервничал он. Это же не совсем нормально – знакомиться не с живым человеком, а с анкетой. Вдруг на встречу придёт совсем не она. И потом, чувств никаких нет, только мечты о счастье и призрачные желания.
– А если я ей не понравлюсь, тогда как… или она мне?
Венька спасовал: исчез, затаился. На два долгих дня, которые дались ему весьма непросто.
Что только не происходило с ним за это время во сне и наяву.
Нарезал резьбу – грезил встречей, словно кино смотрел, со всеми визуальными эффектами.
Запах чувствовал, рукой к руке прикасался, в глаза смотрел, веснушки пересчитывал, отчего на лбу выступала испарина, по всему телу истома разливалась и прерывалась связь с реальностью.
Ночью ещё хуже: рядом с собой в кровати ощущал. Даже искал, просыпаясь, теряя ощущение пространства и времени. Вопросы бестелесному фантому задавать пытался.
Но Вика молчала, лишь хихикала в ответ и ускользала, когда Венька оказывался от неё в опасной близости.
Совсем извёлся парень за эти два дня, но всё же решился. Вошёл на сайт и попросил назначить время встречи.
Девушка сразу ответила, словно специально ждала сообщение.
В назначенный день Венька приоделся, сходил в парикмахерскую, вынул из тайника денежную заначку, пересчитал.
Разве что в кафе можно сводить, но скромно, без излишеств. Была – не была.
Ни с того, ни с сего Венька запел дурным голосом, – женюсь, женюсь, какие могут быть игpушки. И буду счастлив я вполне…
Увидев в зеркале маму, смутился, покраснел.
– Куда это ты намылился, неужто, на самом деле, жениться собрался?
– Да нет, мам, тебе показалось. Просто прошвырнусь. Надоело дома сидеть.
– Ну-ну! Зовут-то прогулку как?
– Не лезь парню в душу, – вмешался в разговор папа, – придёт время, сам расскажет. Я в его годы…
– Да уж, ты, конечно… о тебе по Москве в лапти звонят! Если бы не окрутила тебя, не женила на себе, остался бы до скончания века холостяком неприкаянным. И сыночка такого же потерянного вырастил, тёпленьколо. До сих пор девственник. Внуков хочу нянчить.
– Отстань, сказал! Сам разберётся. Любовь – это движение души. Не дозрел ещё видать.
– Смотри, перезреет. Так и будет за мамкину юбку держаться.
– Тьфу, на тебя, глупая баба! Быстро только кролики плодятся. Венька у нас парень основательный, конкретный. Любая и каждая для него не годится.
Пока родители пререкались, сын тихонечко ретировался.
На походе к парку загрустил, даже хотел вернуться. Решил издалека последить за ситуацией.
Вики в условленном месте явно не было.
Венька уже увереннее пошёл в сторону летнего кафе, надеясь, что не пришла, и тут увидел девушку за ближайшим к нему столиком, смутно напоминающую ту, с фотографии.
Вроде она, но лишь отдельными чертами. Когда она успела так располнеть?
В анкете, выставлена тонкая и звонкая малышка, а эта килограммов на пятнадцать тяжелее.
Лицо круглое. Но веснушки, глаза и нос, точно её, Викины.
В фотошопе наверно редактировала снимки. Так и знал, что обманет.
– Проходи, Вениамин, садись. А ты даже интереснее, чем на фотографиях. Я пиццу на двоих заказала, и кофе. Тебя устроит такое меню?
– Ты точно Вика?
– Точно. Паспорт показать, – на лице девушки отразилось душевное смятение, неловкость за обман, но она быстро взяла себя в руки, очаровательной улыбкой подтвердив хорошее настроение и покладистый характер.
– Сколько заплатила за заказ?
– Пока нисколько. Да ты не переживай, я могу сама…
– Ещё чего… так будет неправильно! Значит, ты Вика, та самая… с сайта?
– Ну, не совсем та. То есть… я это, конечно, но три года назад. Давай сначала поедим, хочу привыкнуть к твоему присутствию, к голосу, к взгляду. А ты замечательный. Только застенчивый чересчур. Ты смотри, не стесняйся, я тоже хочу как следует тебя разглядеть. Кушать хочу, просто умираю. Расскажи чего-нибудь… про себя.
– Например? Слесарем работаю, живу с родителями.
– А я продавец. Это мы потом обсудим. Что-нибудь интересное расскажи. Про жизнь, увлечения… чего любишь, о чём мечтаешь.
– Плов люблю готовить, на гитаре играть, кино смотреть. Могу научить тебя резьбу нарезать. Напильником работать. Целоваться не умею.
– Смешной ты.
– В каком смысле, дураком выгляжу? Ты же знаешь, зачем я пришёл. Надеялся подругу жизни найти. Понимаешь, не везёт мне по жизни. И в любви тоже. Вот он я, живой, а меня никто не замечает. Мама говорит, что я тёплый, а девчонки горячих парней любят, чтобы сразу целоваться. Зря я наверно тебя позвал. Вот мы ещё не знакомы, а ты уже соврала.
– Вень, я ведь, правда, кушать хочу. Там, в анкете, всё настоящее, кроме… впрочем, вижу, ты уже разглядел, что хотел, и это уже совсем не важно. Давай всё же поедим. Если тебе так обидно, можешь идти. Но, скажу честно, ты мне нравишься. У тебя взгляд добрый.
– Я не говорил, что ты не в моём вкусе, но врать зачем?
– Хотела сначала присмотреться. Один раз обожглась, больше не хочу. В анкетах все мужчины красавцы и ангелы. Я тебя сразу приметила. Таких робких мужчин, как ты, на сайте больше нет. Там всё больше покупатели, озабоченные свободным сексом авантюристы. Ты не такой.
– Откуда тебе знать, какой я?
– Женская интуиция. Она меня и раньше не обманывала, только я наивная была, думала, что любовь способна любые изъяны выправить.
– Хочешь сказать…
– Не гадай, лучше ешь, и в глаза мне смотри. Слова могут обмануть, глаза – нет. У тебя взгляд тёплый, уютный. Думаю, мне бы с тобой хорошо было. Знаешь, у меня ведь был мужчина. Не мальчик, не юноша – именно мужчина. Всё у нас с ним было по-взрослому. Но ведь это было до тебя, в другой жизни. Откуда мне было знать, что жизнь и любовь с ним не сложится, что тебя повстречаю… ранимого такого, впечатлительного, трепетного. Обидно, что не ты первый, да? Девушка тяжко вздохнула, сжалась, уменьшилась в размере, – но и это ещё не всё. Скрывать, что у меня есть сын, Андрейка, что ему два года, не собираюсь. Не хочу тебе больше врать. Сразу расстанемся… или погуляем немного?
